Текст книги "Истребитель 2Z"

Автор книги: Сергей Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

«Малютки»

Месье Эсс, он же Хессельбард, устроившийся клерком-переводчиком одной крупной фирмы на континенте Нового Света, несмотря на широкую сеть официальной и неофициальной агентуры, все-таки прозевал исчезновение Урландо. Но в ответ на его донесения вместо дополнительных ассигнований к нему на помощь из Европы приехал сам генерал Хох. Конечно, если судить по документам, это был всего лишь коммерции советник Хох, интересующийся только закупкой бананов и разведением кокосовых пальм… Но на самом деле…

Работы профессора Мерца наконец-то стали давать ощутительные плоды. Под невинными заголовками «Общество по изготовлению органических эссенций» или «Заводы минеральных масел» широко разворачивалось изготовление различных отравляющих нитроарсинов. Кухня подготовки войны работала во-всю.

Газеты народного фронта трех континентов мужественно и настойчиво разоблачали эти махинации.

– Мне не нравится здешняя пресса, дорогой Хесс. – Хох задумчиво посмотрел на кончик дымящейся сигары. – У вас такой милый и опытный помощник, как Эдвар, а вы занимаетесь только разведкой. Пфуй, пора несколько пошевелиться! Я думаю, вам не улыбнется, если его превосходительство захочет поговорить с вами лично, в своем кабинете?

Хессельбард поморщился. Он подошел к окну в номере отеля и, не отвечая Хоху, долго смотрел на огни города. Прямо перед ним светилось восьмиэтажное здание издательства «Сфинкс».

– Любуетесь «Сфинксом», Хесс? – иронически спросил Хох. – Не сто́ит. Этот сфинкс ясен и понятен. Он ведет определенную кампанию. С каждым номером газеты кампания делается все шире и все популярнее. «Сфинкс» организует широкое движение против нас. Боюсь, что скоро вы дождетесь запроса в парламенте и высылки…

Хессельбард повернул безбровое лицо и наморщил лоб:

– Я знаю это не хуже вас. Но для решительных действий мне нужна парочка хорошеньких «бэби» и приличный чек в золотой валюте. Тогда через неделю этот городок, носящий приятное название Сан-Диос, чихнет от сенсации.

Хох вынул перо и чековую книжку:

– По инструкциям, полученным мною, дело номер сорок первый может рассчитывать на почти неограниченный кредит. «Бэби» вы предпочитаете с фейерверком?

– Меня бы более устроил сахарный сироп. Эдвар отлично умеет играть на этом бесструнном банджо.

– Вы получите малюток в чемодане. Они любят лежать на спинке и тогда никого не трогают, – улыбнулся Хох. Ему нравился такой невинный разговор.

Хессельбард взял подписанный чек и, пряча его в бумажник, тоже улыбнулся:

– Надеюсь, что малютки заплачут не ранее пяти минут после того, как с них снимут чепчики?

Хох утвердительно кивнул головой:

– Ровно через четыреста секунд по хронометру… Почему вы не курите, Хесс? Возьмите вот эту сигару.

Газета «Сфинкс» только что выпустила утренний тираж. Над Сан-Диосом взошло неяркое августовское солнце. На чердаке восьмиэтажного дома, где помещался «Сфинкс», раздался неопределенный шум. Дежурный лифтер, пятнадцатилетний негр Бобс, клялся, что он ничего не видал, но только слышал, как над кабинкой лифта вверху что-то фыркнуло, «будто верблюд». Но через минуту после шумного фырканья неизвестного верблюда крыша здания загорелась в десятке мест сразу. Еще минуту спустя загорелся верхний этаж, потом седьмой и шестой. Струи какого-то расплавленного вещества, словно адский дождь, лились сверху, прожигали бетонные перекрытия, расплавляли толстые, метровые балки. Мебель истлевала от невыносимой жары раньше, чем вспыхивала и сгорала. Сотрудники редакции, рабочие типографии, машинистки, стенографистки, посетители в панике давили друг друга на лестницах горящего здания.

Прибыли пожарные. Столб раскаленного бушевавшим огнем железо-бетонного здания излучал такую жару, что приблизиться к «Сфинксу» не было никакой возможности. Вода закипала в водопроводных трубах соседних домов. Трубы лопались, ошпаривая всех, кто попадался. Пожарные отступили на километр. Стены соседних домов накаливались. Оставаться в них значило испечься, вроде яблока в духовке. Население девяти кварталов в окружности горевшего «Сфинкса» бежало из города в окрестности.

Через час на месте здания «Сфинкса», где помещались редакция, типография, контора, экспедиция и квартиры, торчали развалины, – к удивлению зрителей, весьма небольшие развалины, похожие на обгоревшие пни.

Самый шустрый из репортеров Сан-Диоса, знаменитый мастер сенсаций мистер Кик, известный в просторечье под именем «Рыжий Кик», сфотографировал чадящие развалины и охарактеризовал место пожарища фразой:

– Гладко все, как абрикос.

События развертывались необычайно быстро. Фотоаппарат у Кика был украден тут же, когда он продирался через толпу к своему авто. Рядом клялся и рассказывал о «фыркавшем верблюде» уцелевший Бобс. В это время появились какие-то нахальные молодчики. Они кричали, что, может быть, Бобс сам поджег свою кабину. Бобс пустился было в подробности, но молодчики затеяли драку. Кто-то в суматохе незаметно пристрелил Бобса. Толпа расступилась. Явились отсутствовавшие до сих пор полицейские.

В ответ на провокацию забастовали рабочие всех типографий Сан-Диоса. На митинге солидарности с пострадавшими рабочими один оратор коснулся причин пожара:

– Фашисты и их пособники стремятся к новой мировой войне. Агрессоры свои силы сначала пробуют на слабых, а трусы им потворствуют. Пожар «Сфинкса» – лишь звено в цепи работы истребителей, которые сейчас убивают наших братьев в Европе, Африке и Азии.

Митинг кричал:

– Истреблять истребителей!

Это звучало как призыв и как лозунг.

Бороться до конца и победить!

Урландо, казалось, забыл о существовании своих пленников. Впрочем, Лебедева это мало тревожило. По утрам он делал физкультурную зарядку, чтобы держать мускулы в полном порядке и готовности. Жадно читал книги из библиотеки Урландо. Ежедневно целый час, оторвавшись от чтения, Лебедев тренировал свою память, мысленно заучивая наизусть все, что замечал. Это он вел «умственный дневник», – так называл Лебедев свою тренировку.

Под вечер, когда по зеленоватым волнам океана скользили косые лучи заходящего пленительного солнца, два безмолвных стража выводили Лебедева на прогулку. Нужно было итти по узким коридорам подводной лаборатории, затем подняться по неудобной железной лестнице и через люк выйти на небольшую верхнюю площадку.

Обычно лаборатория держалась, как гигантский подводный крейсер, в нескольких метрах под поверхностью океана на крепком рифовом основании. Четыре небольших кольцеобразных коралловых острова слегка возвышались над уровнем воды. На картах эти острова обозначены не были. Они лежали далеко в стороне от обычных морских и воздушных путей. К закату солнца лаборатория поднималась на поверхность, и тогда над рябью волн слегка возвышался железо-бетонный выступ площадки, который Лебедевым был принят за скалу.

Лебедев изучил площадку. Четыре шага в длину, три в ширину. Перила слева чуть расшатались. Выдернуть этот железный прут и им драться? Сейчас – бесполезно. Может пригодиться, если придется защищаться. Лебедев обдумывал все мыслимые возможности. Он подолгу стоял у края площадки. У ног его рокотали равнодушные волны. Стаи рыб проносились мимо, спасаясь, вероятно, от крупного хищника…

Часто думал Лебедев: «Ах, если б крылья! Улетел бы туда, к своим…»

Сначала он не притрагивался к письменным принадлежностям, которые Штопаный Нос предусмотрительно поставил в лебедевской каюте, но потом начал карандашом на листах блокнота вести некоторое подобие дневника, в котором записывал ничего не значащие лирические рассуждения:

«Чуден океан при тихой погоде, когда вольно и плавно плещутся его волны… (Прости, дорогой Николай Васильевич! Но ты понимаешь мое настроение.) Сегодня я опять видел зеленый луч, о котором писал Жюль Верн. Герои его так, кажется, луча и не видали. А я, советский пилот Лебедев, каждый вечер его вижу. Благодаря обстоятельствам…»

Лебедев подозревал, что во время его отсутствия дневник прочитывается Штопаным Носом. Однажды удостоверился в этом совершенно.

Штопаный Нос неожиданно появился и спросил Лебедева:

– А вы хорошо знаете Николая Васильевича?

– Читал.

– Лично знаете?

– Нет, не удалось. Ведь он, пожалуй, без малого лет сто как умер.

– Кто он?

– Гоголь.

Недоразумение разъяснилось. Лебедев пристыдил Штопаного Носа:

– Чужие дневники читаете? Гм… Нехорошо-с.

После этого разговора Лебедев стал заносить в блокнот почти исключительно комплименты по адресу повара, восхваляя его кулинарное искусство. Но если бы Штопаный Нос, синьор Урландо, был проницательнее, то он заметил бы, что по первым буквам ежедневных записей дневника Лебедев составлял довольно хитроумный и сложный акростих. Пока еще по первым буквам выходило:

«Штопан Нос останется с носом».

В следующий раз, когда появился Урландо, Лебедев потребовал свидания с Гуровым. Урландо отказал.

– Вы убили его, вероятно, прекрасный синьор, и боитесь сознаться в своей подлости! – загремел Лебедев, еле сдерживаясь.

– Ваш штурман жив.

– Я хочу его видеть!

Ничего не ответив, Урландо ушел. Через несколько минут Гуров стоял перед Лебедевым. Такой же молодцеватый, бравый, как всегда, с обычной своей веселой искоркой в голубых глазах, так же отрапортовал приветствие Лебедеву, как будто находился на аэродроме у самолета, готового итти в рейс.

Лебедев крепко, по-братски обнял товарища. Оба они опасались, что их подслушивают. Поэтому вслух они разговаривали о пустяках. Но при первом же свидании условились сразу: требовать от Урландо быть обоим вместе, жить в одной каюте.

Однако через полчаса стражи увели штурмана от Лебедева.

На следующее утро Урландо объявил: оба пленника могут завтракать и обедать вместе. На прогулку на десять минут – вместе. Остальное время – раздельно.

Сила солому ломит: пришлось покориться. Но за завтраком оба друга как-то сразу поняли, что самым простым словам они могут придавать скрытый смысл и таким образом переговариваться. Это было трудно. Лебедев сначала пытался изобрести мимическую азбуку на пальцах, но из этого ничего не получилось.

Гуров придумал проще: молча начал чертить пальцем по скатерти, и Лебедев прочитал очертания букв:

«Война».

Лебедев ответно начертил пальцем:

«Кто?»

Гуров вдруг вскочил и стукнул кулаком по столу:

– За каким чортом нас держат взаперти? Разве уже начались военные действия?

И сейчас же в комнату вошел Штопаный Нос. Он жестко произнес:

– Не предупреждайте событий. Я не хотел бы, чтобы вы рассуждали на эту тему.

В тот день Лебедев обедал один. К нему не привели штурмана. Лебедев бунтовал, отпускал по адресу Урландо самые ядовитые словечки, но Штопаный Нос твердо стоял на своем:

– Вы – пленники.

И вот сейчас, стоя на площадке скалы, Лебедев смотрел на зеленоватый простор океана, взвешивал все намеки Штопаного Носа. Повидимому, Урландо хочет каким-то образом показать Лебедеву свое торжество. Но как и когда? Лебедев не считал Урландо шарлатаном или безумцем. Подводная лаборатория, насколько мог заметить Лебедев, представляла собой остроумное техническое сооружение. А следовательно, и истребитель, о котором говорил Урландо, мог и не быть выдумкой. Если же на самом деле им готовится какой-то фантастический универсальный истребитель, то против кого он может быть использован господином Урландо? Лебедеву было ясно, против кого.

Лебедев смотрел туда, где солнце только что коснулось горизонта. Там – советская страна. Там – товарищи и социалистическая родина. Им – привет. И Лебедев поднял руку в приветственном жесте:

– Да здравствует…

За спиной Лебедева раздался насмешливый голос Урландо:

– «Да здравствует солнце, да скроется тьма!..» Не так ли?

Повернув голову, Лебедев резко сказал:

– Не так. Я кричу, слышите: «Да здравствует мировая революция и мои товарищи по ту сторону океана!» Они услышат…

– Не тратьте красноречия, Лебедев. Оно здесь бесполезно. Я пришел сообщить вам, что час моего торжества приближается.

– Очень приятно.

– Не смейтесь…

Урландо сказал это с утонченной вежливостью, но за ней Лебедеву почувствовалось величайшее коварство, и он еще больше насторожился, когда Урландо добавил с мягкой вкрадчивостью:

– Я хочу, чтобы вы сами увидали мое торжество. Только вы сможете понять всю глубину моей идеи, сможете дать настоящую оценку моим…

Лебедев теперь догадался. Он стал серьезным. Скрипнул зубами, что бывало с ним только в минуты высшего напряжения воли, затем произнес тихо и размеренно:

– Понимаю. Вы очень хитро задумали. Вы хотите, чтобы, осмотрев вашу истребительную машину, скажем, ваш огнемет, или самолет, или какой-нибудь новый танк, оценку ему дал бы я – ваш враг? Замечательно! Извольте. Мы с товарищем Гуровым посмотрим вашу работу и выдадим вам должный аттестат. Боюсь только, что этот аттестат не понравится вам.

– Можете не тратить слов, Лебедев, – сухо оборвал Урландо.

Молчаливые стражи увели Лебедева в каюту. Здесь он нашел на столе сервировку на два прибора. Вероятно, предстоял разговор с Урландо. Приближалась если не развязка событий, то по крайней мере их перемена.

Лебедев сел на тахту. Дверь сейчас же распахнулась, и в комнату быстро вошел Урландо в сопровождении безмолвных стражников.

– Возьмите сигару, Лебедев… Ах да, вы не курите… Я хочу, наконец, говорить с вами, как человек с человеком… Подумать только, как странно наше знакомство и наши отношения… Но самая фантастическая вещь во вселенной – жизнь. Не стоило бы с вами возиться, а просто бы вас так, знаете, пиф-паф…

Урландо подошел и выпил большую рюмку зеленоватого густого ликера.

Лебедев отхлебнул кофе:

– Дальше?

– Испугались? Пиф-паф… Ха-ха!.. Но обидно прострелить сердце, полное любви и гордости. Это было бы слишком просто… Великий Цезарь когда-то сказал: «Я оставляю врагам только слезы, чтобы они могли плакать…» А мы говорим: «Мы не оставим вашим детям даже слез, а лишь немое отчаяние!»

Мысли вихрем пронеслись в голове Лебедева: «Милый Антоша, хороший, держи себя в струне, не поддавайся. Провоцирует тебя одноглазый пьяный фашист. Врет он или только намекает, разведывает, пират… Но держись, Антоша, не вскакивай сейчас, не бей его в морду, еще не время. Не поддавайся провокации, выдерживай характер, Антошенька, бравый пилот, миленький…»

– Вы не решаетесь чего-то сказать мне прямо, – разжал губы Лебедев.

Урландо остановился на ковре:

– Я скажу. Отбросим наши политические разногласия. Давайте просто: я – человек, и вы – человек.

А Лебедев уже в уме оценивал его слова: «Новый подходец… Тонко работает, одноглазый! На психологию думает взять? Ладно…»

Лебедев сказал вслух:

– Я весь – сплошное внимание.

Урландо снова схватил со стола рюмку и опрокинул в рот большой глоток «Черри-Чоис».

– На земле должны властвовать только мы, представители высшей расы. Вот – я, седьмой потомок знаменитого корсара «Золотого Старлатти», владыки Адриатического моря. Он был грозой Средиземноморья. Седьмой потомок его удивит мир. Седьмой – это я.

Мысли и внимание у Лебедева в тот момент были обострены чрезвычайно, но внутренний смешок как-то сам собой зародился у него. Почему-то неожиданно вспомнился Антоша Чехонте и строчка из его рассказа «Жалобная книга»: «Хоть ты и седьмой, а…»

– Я выполняю волю великого корсара, – хвастливо кричал Урландо: – быть страхом народов и их бичом. Судьбы мира висят на волоске. На истребителе я поднимусь над вселенной!.. Ах, нет, не так…

Он оперся руками о стол, повалил рюмку:

– Они хотят штамповать «2Z», как пепельницы. Но я перехитрю их! Никто, кроме меня, не умеет управлять истребителем. Я покажу, кто я такой. А вы думаете, легко управлять?

Лебедев холодно и твердо произнес:

– Вы меня просто провоцируете. Никакого истребителя не существует и существовать не может.

Урландо улыбнулся какой-то безумной, пьяной улыбкой:

– И припоминаю свои первые опыты много лег назад. Однажды, при одном из опытов, модель внезапно вышла из повиновения. Она соскочила с лабораторного стола, забегала по полу, уничтожила стоявшие в углу башмаки, съела половину зонтика, обгрызла ножку табурета и угрожающе рычала, словно взбесившаяся рысь. Но я тогда не растерялся и выпустил в модель обойму разрывных пуль. Пиф-паф! Тогда модель взвилась в воздух, слепо тыкаясь в стены, подобно одуревшей от света летучей мыши, и наконец с размаху вышибла стекло. Тррр…

Урландо тяжело опустился в кресло, налил себе еще рюмку.

– Я выбежал во двор. В курятнике лабораторного служителя модель неистовствовала и на куски рвала жалобно пищавших цыплят. В довершение всего, курятник вспыхнул. Я успел разглядеть, как в огне волчком кружилась бешеная машинка, разбрасывая горящие уголья. Потом внезапно успокоилась. Когда лаборанты патентованными тушителями погасили огонь, из-под дымящихся головешек мы извлекли отвратительно пахнущий, изуродованный и прокопченный скелет модели, похожий на издохшую кошку…

Лебедев сжал зубы, сдерживая внезапное сердцебиение. Все это было похоже на правду. Спросил холодно:

– Какие причины вызвали внезапное бешенство модели?

Налитый кровью глаз Урландо хитро уставился на Лебедева:

– Думаю, Лебедев, что от вас мне уже нечего скрывать. Из всех причин я остановился на одной: в десяти километрах от города, в котором я тогда работал, в тот самый день и час как раз пробовали новый радиопередатчик большой мощности. Проба длилась всего десять минут. Только впоследствии я понял, что воздействия этих электроволн было совершенно достаточно, чтобы модель начала безумствовать. Это обстоятельство и заставило меня уединиться со своими опытами на Коралловые острова Тихого океана, а потом и в подводную лабораторию.

Он тяжело встал, опираясь обеими руками о стол. В его глазах Лебедев впервые прочел ничем не замаскированную лютую ненависть.

– И вот вам, Лебедев, выпало на долю сумасшедшее счастье: быть первым свидетелем испытаний истребителя. Вы воочию увидите и далее сами почувствуете его действие. Вы согласны?

Лебедев вскочил. Немые стражи угрожающе придвинулись.

Урландо отрывисто приказал:

– Готовьтесь, Лебедев. Через час мы вылетаем отсюда. Испытание истребителя решит судьбу человечества.

– Даже человечества? – съиронизировал Лебедев.

Внезапно наступившая темнота помешала ему заметить исчезновение Урландо.

Второе испытание

Бутягин волновался, глядя, как рабочие подводили машину «Урожай» к краю опытного поля: «Нет, уж сегодня без всякой парадности и без гостей. Проверим всхожесть «альбины», скорость роста, и хватит… А там видно будет».

Он поманил к себе Башметова:

– Засоренность при прорастании допустима не более одного процента, дорогой друг. Если окажется больше, то отвечать передо мной будете вы.

Ассистент взглянул прямо в глаза профессору:

– Я принял все меры, Николай Петрович. Зерно протравлено с соблюдением всех пунктов инструкции. Почва подготовлена, трижды перепахана, лущильником «Н-9» удалены все корни сорняков. Я полностью отвечаю за мой участок работы. И я уверен, в победе.

Бутягину понравился прямой ответ Башметова. Он искренне сказал:

– Спасибо…

Груздев осмотрел машину, сказал подошедшему Бутягину:

– А приемную антенну мы с Головановым значительно улучшили. Видите, какая она теперь несложная, – вроде мачты. А раньше, действительно, казалось, будто везут на грузовике какую-то башню, а на приемник и не похоже. Кроме того, дальность приема достигает величин порядка сотен метров.

Все одобрили внешний вид улучшенной повой модели. Рабочие заканчивали последнюю смазку подшипников гусеничного хода.

– Ну, поехали! – весело сказал Груздев и взобрался на водительское место.

Голованов крикнул:

– Техник, внимание!

Он выждал, когда Груздев уселся и взялся за руль управления. Груздев кивнул головой, и тотчас же Голованов опять крикнул:

– Сигнал!

Модель торжественно двинулась по тщательно выровненной пухлой чистенькой земле. Бутягин смотрел на хронометр: минута… две… три… четыре…

– Да вы смотрите! – вдруг восторженно вскрикнул Башметов, указывая на полосу опытного поля, где несколько минут назад двигалась модель.

Между двумя параллельными следами от гусеничного хода модели на черной ровной земле появлялся нежный зеленый пух новорожденной поросли.

– Это «альбина», – наклонился Бутягин.

– Альбиночка, скороспелочка моя! – всплеснул руками Башметов. – Браво!..

Все захлопали в ладоши.

– Не надо, – поднял руку Бутягин. – Измеряйте, делайте каждый, что необходимо. Товарищ Шэн… товарищ Мирзоева… Выбирайте экземпляр и следите. Точность в миллиметрах… Я засекаю время на полных сантиметрах. Так…

Ассистенты склонились над ростками «альбины». Мирзоева выбрала росток с краю полосы и приставила линейку. Росток вытягивался, раскрывал свои зелененькие листики. Мирзоева боялась пропустить мгновение, когда вершина ростка достигнет отметки «2 сантиметра». Она затаила дыхание, вся во власти необычайного волнения и радости за торжество науки.

– Два! – выкрикнула Мирзоева.

– Два, – услыхала она спокойный голос Шэн рядом.

Росток добавил еще 2 миллиметра и замер. Мирзоева подняла глаза, вздрогнула… Модель стояла примерно в 200 метрах. Груздев приподнялся с сиденья, махал руками и что-то кричал.

К нему подбежал Голованов:

– Владимир Федорович… что?..

Он видел, как по бледному лицу инженера стекали капельки пота и как нервно двигались мускулы на скулах.

– Перебои в трансформаторе, Голованов. Рвет машина, а не двигается. Подкачали вы с расчетом, Ваня!

Голованов опустил глаза, побледнел, прошептал:

– Что вы, товарищ Груздев! Да этого не может быть…

Тот вспылил:

– Как так? Рывки почему? А сейчас совсем тока нет!

– Я не знаю, – тихо ответил Голованов дрогнувшим голосом.

Груздев отозвался более мягким тоном:

– Если не в трансформаторе, то?..

Голованов пожал плечами и молчал. У Груздева сморщился лоб:

– Ну, вот я включаю приемник…

Он повернул рычаг на доске управления. Модель плавно двинулась вперед.

– Все в порядке, Владимир Федорович, – сказал Голованов.

Груздев остановил модель:

– У нас-то в порядке, а вот еще где-то не совсем.

– Где же, Владимир Федорович?

Тот прищурил глаза и вытер пот с лица:

– В эфире шалят, Ваня.