Текст книги "Пустырь Евразия"

Автор книги: Сергей Лавров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Ого! – воскликнул Можаев.– У меня алиби!

Авенир даже позабыл спросить, за что его задержали. Неоднократно по ходу повествования порывался он выяснить этот незначительный, но все же беспокоивший его нюанс, только Грешников отмахивался:

– Пустяки! – и продолжал рассказ.

Петруша Низовцев с Вероникой кутили разнообразно и с огоньком. Кроме того, что они напали на вьетское общежитие, а затем посещали по кругу все ночные увеселительные заведения Северной столицы, они катались на лошадях и вертолетах, на роликовых коньках и водных мотоциклах и даже зафрахтовали для своей шараги прогулочный теплоход в фирме «Невский круиз». Охрана и Белла сбились с ног, присматривая за чадом. Заводилой была, конечно, Вероника. Ни минуты не давала она Низовцеву-младшему скучать. Маленькая красавица хорошо знала мужчин. Петруша уже и не мыслил что-либо предпринимать, не посоветовавшись с ней. Жизненный опыт и сметливый веселый ум ее всегда брали верх над самолюбием подростка. Близость свою они забавно маскировали родственными узами, приводя Беллу в бешенство.

– Растление малолетних! – вскричал Авенир.

Монумент странно глянул на него, с трудом повернув тяжелую шею, и продолжил.

– Вчера вечером Вероника вычитала в рекламе новую забаву. В огромном заброшенном бомбоубежище гражданской обороны выстроили лабиринт, в котором желающие, вооруженные лазерными винтовками, могли под хорошую музыку в полутьме вволю поохотиться друг на друга. Молодые люди и детвора валили валом на новинку. Петруша, Вероника и охранники, составив свою команду, воевали против сборной прочих посетителей. Резвились долго. Когда после очередного круга наследник не вышел из-под сводов бомбоубежища, охрана забила тревогу. Зажгли свет, бросились искать. Петруша лежал в углу, в смешном наряде коммандос, с игрушечной винтовкой в руках. Он так и не успел повзрослеть.

– Пять пуль в спину! – развел пальцы на руле Грешников.– И пистолет не нашли.

– С глушителем?

– Там такой музон грохочет, что хоть из пушки пали – никто не услышит. Подойти к нему мог любой из играющих.

– Игроков задержали?

– Где там! Только поднялся шум, всех как корова языком слизала. Их человек двадцать было. Пятерых из постоянных посетителей уже нашли, остальных ищем. Случайные люди. Но вьетов среди них не было.

– Точно не было?

– Слушай, трудно замаскировать вьета так, чтобы его не приметили ни Петруша, ни Вероника, ни охранники. Они же знали, что следует остерегаться. Белла им все уши прожужжала.

– Как она?

– Истерика вперемежку с яростью. Дай ей волю – она перебьет полгорода.

– Пистолет не тот, из которого стреляли в бомбера?

– Другой. Поехали со мной, везунчик. С тобой у меня как-то результативнее получается.

– А за что меня все же задержали?

– Пустяки! Принуждение несовершеннолетней к сожительству.

– Айни?!.

Можаев опешил. Этого он никак не ожидал. Монумент посмотрел на него сочувственно:

– Но ты же с ней не спал?

– Я не знал, что она несовершеннолетняя! И не было там никакого принуждения!

– Говорил я тебе – никаких баб на работе! Там у следака твоего все в ажуре! Заявление потерпевшей, раз! – принялся загибать толстые пальцы Монумент.– Заявления родственников и свидетелей, два! Штук десять! Акт медицинского осмотра, подтверждающий прискорбный факт,– три. С тебя достаточно, огребешь лет восемь как педофил, с чем тебя и поздравляю! Возьмут образчик спермы, сличат – и на этом следствие закончено. Мне бы такие дела, я бы чемпионом по раскрываемости стал!

– Ничего себе везунчик… – растерянно пробормотал Авенир.– Вот так поддел меня хозяин…

– А ты думал, в бирюльки играем? Вот теперь ты и соображать не в состоянии! Соберись, ты мне нужен. Чудес не обещаю, но до минимума срок собью.

– Это сколько?

– Три года.

– Елки зеленые! – Авенир схватился за голову.– За что?!

Монумент взглянул на него удивленно:

– А ты неблагодарный! Да любой урлан мне за такое ножки бы целовал! Пять лет ему обещают скостить, а он не рад! Пять лет жизни тебе дарю!

Авенир воззрился на Грешникова, как на сумасшедшего. Опер не шутил. Более того, Можаеву показалось, что его щедрый приятель чего-то недоговаривает. На толстой переносице его образовалась глубокая поперечная морщина скрытой вины, которой, как точно помнил Авенир, прежде не было. Он спросил об этом напарника.

– Пустяки…

Морщина задвигалась.

– Нет уж, выкладывай! Вижу я твои пустяки, столбняк от них берет! А ему все хаханьки!..

– Прости. На этот раз действительно пустое. А ты не переживай лишнего. До приговора твоего еще далеко, что-нибудь придумаем. Поговорю с шефом…

– Да я сам дела так не оставлю! Я найду тебя, хозяин вьетов! Я тебя найду и заставлю снять заклятие, колдун чертов! Поехали!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Хочешь всего и сразу, а получается ничего и постепенно!

I

О, восточная женщина, вечная загадка человечества! В западной литературе, особенно во французской, море чернил было потрачено на воплощение образа женщины, преступавшей долг ради любви, – и теперь мы имеем то, что имеем. Теперь это никому неинтересно, даже самим женщинам. Но Восток, нетронутый Восток… Как можно на тебя сердиться?

Так меланхолично рассуждал Авенир Можаев, скукожившись на переднем сиденье с обиженным и несчастным видом. Он нисколько не осуждал Айни, нет! Ведь он был русским интеллигентом, а значит, умел оставаться предельно честным перед самим собой. Это русская интеллигенция умела всегда. Отточенное веками мастерство самобичевания, переходя по наследству, не одну буйную головушку утопило в вине.

Формально Авенир нарушил закон, вкусил запретного и теперь, хочешь не хочешь, должен был держать ответ. Возмущение и обида его были направлены не на маленькую вьетку, а на того, кто научил коварству бедного ребенка. Авенир объявлял войну хозяину вьетов!

Решительным шагом, стараясь держать ступни прямо и позабыв о печальных событиях ночи, вошел он впереди Монумента в особняк Низовцевых. Увиденное поразило его.

На лестнице, держась за перила, встретила их кое-как, будто впопыхах, одетая Белла.

– Ах-ха-ха!.. – засмеялась персиянка, покачиваясь.– Ах-ха-ха-ха! Прибыли наши защитнички! Герои наши пришли! Трубите в трубы все! Колька, парадом стройся! Принимай дорогих гостей!

За ее спиной появился Отец Никон, попытался увести безутешную мать, но она вырвалась и закричала:

– Столько умных, здоровенных мужиков, а не уберегли одного маленького, тоненького мальчика! Кровиночку мою не уберегли! А он ведь еще в школу должен был пойти-и-и…

– Она еще не ложилась,– виновато пояснил Николай Николаевич.– Проходите, пожалуй, в кабинет…

– И не лягу! – закричала Белла.– Я не лягу до тех пор, пока сволочь, что убила малютку, топчет землю! Всеми святыми клянусь!

Хотя образ Петруши, сохранившийся в памяти Авенира, мало напоминал хрестоматийного малютку, Можаева тронуло горе матери. Они собрались в кабинете, и Белла, упорно тряся головой, уселась между Авениром и Грешниковым. В руках она держала старый школьный альбом, страницы которого переворачивала и рассматривала с любовью. Заметив, что Авенир поглядывает на них исподтишка, она закрыла альбом руками и погрозила ему сухим пальцем, будто девочка.

– Оставьте ее, Авенир Аркадьевич,– строго попросил Отец Никон.– Так она хоть молчит. Это с ней бывало и раньше… В минуты душевных потрясений. Она отойдет, я уверен.

– А где Вероника? – спросил Авенир и едва не присел с перепугу, увидав страшные глаза Отца Никона.

– Действительно! – взвилась с места Белла.– Как же я могла забыть?! Это ты, оборотень,– она ткнула сухим пальцем в живот Николаю Николаевичу,– ты мне глаза опять отвел! Где она?! Где эта стерва, загубившая мою жизнь?! Она за все мне заплатит! Я сейчас найду ее!

И обезумевшая женщина, стуча каблуками, решительно направилась на половину соперницы. Авенир привстал было, чтобы удержать ее, но, повинуясь жесту Николая Николаевича, опустился на прежнее место.

– Вероники в доме нет,– прошептал Отец Никон, укоризненно сложив узкие брови домиком.– Она забрала Ленку и скрылась сразу же по приезде из клуба. Где она – никто не знает. Белла изрезала ножом ее постель в клочья. Что вам удалось выяснить?

– Вот фото тех посетителей, которых успели разыскать благодаря нашей оперативности,– протянул ему пачку снимков Монумент.– Это в основном завсегдатаи.

Разглядывая фотографии, Отец Никон поморщился, будто у него болел зуб.

– Среди них есть подозреваемые? У меня есть основания полагать, что пресловутые вьеты непричастны к убийству Петруши.

– Это какие такие основания?! – гневно спросила возвратившаяся Белла, лицо которой приобрело почти осмысленное выражение.– А у меня, напротив, есть все основания полагать, что эта азиатская чума и загубила моего мальчика! Все с них началось, с этого их клуба! Они его чем-то шантажировали, он им угрожал!

Отец Никон несколько растерянно посмотрел в глаза Белле.

– И все же я полагаю, что вьеты не смогли бы это сделать,– повторил он.– Вы думаете иначе, Белла? Странно…

– Ничего странного! – встрял Авенир, задетый за живое заступничеством Николая Николаевича за вьетов.– Вьеты коварны, изобретательны, неблагодарны, а главное, у них есть главарь. Хозяин! Судя по всему, очень опасная и незаурядная личность! Я тут составлял его психологический портрет на досуге… Досуга у меня было много… Я вам всем обещаю… Нет, я клянусь, что найду его! И тогда многое откроется, многое станет явным!

Николай Николаевич закашлялся.

– Мой мальчик! – торжественно произнесла Белла.– Я вами горжусь!

И она нежно поцеловала Авенира в лоб теплыми увядающими губами.

Николай Николаевич закашлялся пуще прежнего.

– Будьте добры снимочки… – попросил его Авенир, смутившись, незаметно вытирая со лба алую помаду тыльной стороной ладони.– Все, все пожалуйста.

– Я вам все передал,– сказал Отец Никон, перестав кашлять.

– Нет, вы не видите, у вас один меж листами завалился… Да-да, вон там. Боже мой! Я знаю этого типа! Мону… Григорий! Смотри! Как же ты недоглядел?! Это же он напал на меня тогда, после клуба!

Все сгрудились вокруг фотографии. Монумент виновато чесал в затылке, тайком с укоризной толкал Авенира локтем.

– Отвратительное лицо! – заявила Белла.– Сразу видно, что подонок! Как могут порядочные люди иметь дело с такими отбросами?

– С кем только не приходится иметь дело! – вздохнул Отец Никон.– Что намерены предпринять?

– Адресок имеется,– ответил Грешников, сконфуженный промашкой.– Сейчас едем и берем. Через полчаса засажу в камеру как миленького.

– Может, это совпадение? – спросил Никон.

Белла истерически захохотала.

– Совпадение, как же! Наверняка одна шайка! Хватайте его и, если он ничего не скажет, отдайте его мне! Я вас умоляю!

И она сделала красноречивое движение обеими руками, будто вкручивала буравчики в живот жертвы. Глаза ее блестели безумной радостью, черные волосы растрепались.

– Она держится молодцом,– шепнул Монумент Авениру.

Тот пожал плечами:

– Такой характер. Одни разряжаются, истязая себя, а другие… иначе.

Они вновь помчались по городу. Невзгоды Авенира забылись, отступили на второй план, он увлекся новым делом. Он был рожден для этого, по-видимому, и это его радовало. Ведь главное для мужчины – найти свое призвание. Так, по крайней мере, думают те мужчины, которые призвания не нашли.

Дверь в квартиру «подонка» приоткрыла восьмипудовая дама, судя по возрасту, мать.

– Витька нет! – грубо сказала она и попыталась захлопнуть дверь.

– А позвольте-ка, мамаша! – подналег плечиком Монумент.

– Куда прешь, нахал! – возмутилась дама, упираясь изнутри бюстом и щекой.– Я… Не мамаша!.. Я… Сестра… – обиженно пропыхтела она, скользя по полу тапочками и багровея от натуги.

Силы, однако, были неравны, и дверь медленно отворилась. Дама прекратила сопротивление, с любопытством разглядывая одолевшего ее богатыря. Это, видимо, был первый случай в ее практике. Григорий Грешников покорил ее сердце. Разум дамы, однако, не пострадал.

– Говорю же вам, что нету! И не знаю, куда пошел! Смотрите, если охота!

В маленькой квартирке, кроме крупногабаритной хозяйки, смотреть действительно было не на что. Впрочем, в комнате Витька Авенир углядел фотографии своего знакомца на мотоцикле.

– У него «харлей»!

– Ну и что? – не понял Грешников, переглядываясь с дамой.

– Куда бы ты побежал, если б надо было срочно смыться?

– Ага! Сестра! Где у вашего братца гараж?

– Ой, говорю же вам, что не знаю, а вы прямо не слышите… – отвечала дама нараспев, склонив голову и глядя в потолок воловьими очами.– Или вы глухой?

– Или,– буркнул уже нелюбезно Монумент и, не теряя времени, покинул квартиру.

– Фу, какой грубый! А может, рюмочку выпьете?

Для красивых женщин путь к сердцу мужчины лежит через желудок, для некрасивых – через печень. Монумент и Авенир Можаев отказались.

Выйдя из подъезда, Грешников склонился над лавочкой со старушками:

– Бабушки, где охламон Витька из двадцать первой держит свой мотоцикл?

– Рогатый такой! – подсказал Авенир.

– В гараже, милый,– наперебой охотно ответили те.

– Ага! – сатанея от логики ответа, кивнул Монумент.– А где гараж?

– В гаражном кооперативе. Вон там!

И бабушки любезно указали два противоположных направления.

– Поехали, счастливчик! – крикнул Грешников.– Выбирай дорогу!

Впрочем, оказалось, что обе дорожки, описав полукольцо, смыкались у въезда в кооператив. Машина Монумента медленно перевалила въездную канаву, и Грешников тут же повернул ее боком, заблокировав проезд. Навстречу им несся вдоль линии мотоциклист в чёрном шлеме на рогатом мотоцикле. Подняв тучу песка и пыли, он сумел повернуть, помчался влево от них и тотчас скрылся за поворотом.

– Побегай, родимый!

Грешников приналег на руль, задвигал плечами, устремляясь в погоню.

– Он обогнет линейку и вернется к выезду! – крикнул Авенир.

Так оно и случилось. Машина запрыгала по камням и выбоинам, Монумент застонал:

– О, моя подвеска! Догоню – убью гада!

Мотоциклист, оторвавшись, уходил от них вниз, пыля по проселку.

– А что он теперь сделает?

– Я полагаю, заведет нас в узкое место, где мы застрянем, а он проскочит!

Проселок петлял в низине вдоль насыпи трассы, отделенный от нее канавой с водой. Вскоре впереди показались хлипкие мостки. Мотоциклист без колебаний въехал на них, взлетел, ревя мотором, на насыпь и помчался по трассе в обратную сторону.

– Поганец!

Монумент покатил дальше, где далеко, у горизонта, обозначился въезд, и попутно прижал телефон к уху:

– Таня, Таня, дай на четвертое, всем постам! Преследую подозреваемого, в шлеме, на «харлее»! Нет, это мотоцикл, а не ругательство! Сама будь осторожна в нужный момент!

Авенир с любопытством наблюдал погоню. Это было деяние, чуждое его философской, созерцательной натуре.

Когда они выбрались на трассу, «харлей» уже исчез из виду. Монумент гнал так, что из всех щелей свистало. На посту инспектор в белой портупее покрутил жезлом и показал на пальцах «четыре».

– Четыре минуты как проехал! – процедил Монумент.– Догоним, если бензина хватит!

– Это что – вся помощь? – возмутился Авенир.

– А ты что – вертолетов ожидал?! У него свой лимит бензина! Чтобы инспекцию подключить, нужно решение генерала! Хорошо, хоть так ребята помогают!

Следующий инспектор показал указательный палец, но Монумент не радовался, все чаще поглядывая на приборную доску, где, уже не мигая, горела лампочка расхода топлива. «Харлей» точкой обозначился впереди на дороге. Двигатель чихнул в первый раз.

– А теперь я знаю, что он сделает! – отчаянно сказал Грешников.– Он покажет нам… Что это с ним?

Мотоциклист без видимых причин резко сбавил скорость, бросил руль и принялся корчиться и трястись всем телом, размахивая руками. Потом, будто опомнившись, подхватил рога «харлея», выровнял накренившуюся машину, мучительно ерзая при этом задом. Терпения его хватило ненадолго, он вновь оставил управление и принялся рвать на себе одежду. Казалось, его охватил приступ пляски святого Витта. Тяжелый мотоцикл, предоставленный сам себе, вильнул раз-другой и ушел под откос вместе с беснующимся седоком. Фыркающая машина Грешникова остановилась рядом, двигатель ее тут же заглох.

– Амба! Приехали!

Напарники проворно выскочили из салона и заскользили по травянистому склону туда, где валялся, сверкая раскаленным глушителем, мотоцикл. Грешников шел, подняв пистолет стволом вверх. Витек стоял на коленях в траве и при их приближении рванул на волосатой груди рубаху, точно революционный матрос. Пуговицы разлетелись в стороны. Путаясь в густой растительности на коже беглеца, на белый свет выбрался громадный, размером со спичечный коробок шмель с белым мохнатым брюшком, расправил смятые крылья и с гудением улетел. Витек, потирая искусанный живот, морщился и косо поглядывал на преследователей.

– Что, рады?.. Чертово насекомое…

– Видишь, даже твари божьи помогают уголовному розыску!

Демонстрируя классику задержания, Монумент сковал Витька наручниками, заставил вытащить «харлей» на дорогу и перелить бензин из бака мотоцикла в машину.

– Негусто, но до города хватит.

Пока задержанный занимался полезным трудом, компенсируя затраченные на погоню ресурсы, опер вызвал эвакуатор и, не теряя времени, провел очную ставку.

– Ты зачем напал на этого гражданина, Витек? Зачем гнался за ним?

– Я напал? Я гнался? Да он деньги обронил, я бежал, хотел вернуть. А его косоглазый приятель так больно меня отоварил, да еще кредитку мою забрал и записную книжку! Может, теперь вернете?

Грешников переглянулся с Авениром, пожал плечами. Сколько людей, столько точек зрения на события в поднебесной!

– А почему ты от нас драпал?

– А чего вы сразу ворота в блок? Я со страху чуть не помер! Думал, сейчас как лупанут из трех стволов – поминай как звали! Это все, что у вас есть? Не может быть, чтобы из-за такой лузги вы за мной сто километров гнались!

– Всему свое время, Витек,– убедительно прогудел Грешников, но глаза его, обращенные к Авениру, не выражали такой уверенности.

Всего через два часа прибыл эвакуатор. За рулем сидел… вьет!

Грешников с Авениром, разомлевшие на жаре, привстали с обочины. Авенир даже проморгался, как бы отгоняя галлюцинацию.

– Ты кто? – крикнул опер вьету, подняв пистолет и пригибая кудлатую голову задержанного за капот машины.

– Водитель, однако,– спокойно отозвался тот.– Вакуатор вызывали?

– А по национальности?

– Бурят я. Наумов моя фамилия.

II

– Не падай духом! – сказал напоследок Грешников Авениру.– Может, и не зря взяли. Если брать всех подряд, когда-нибудь зацепишь кого следует.

– Особенности национального сыска? – раздраженно спросил Можаев.

Усталость Авенира трансформировалась в обиду на весь свет. Носитель чести и совести нации, он чувствовал себя оскорбленным в лучших чувствах. Он начал карьеру сыщика с того, что хотел помочь в розысках пропавшего ребенка, а оказался выставленным у позорного столба с мерзким и ужасным обвинением в педофилии! «Мир недостаточно хорош и правилен для меня»,– сделал Авенир классическое заключение отечественного вольнодумца. Хорошо, что на президента в этот раз не покусился.

Будь он побогаче либо имей возможность прослыть инакомыслящим, непременно собрался бы уехать в ту минуту из «этой страны». Но он был беден и мыслил не более «инако», чем прочие сограждане, поэтому сокрушенно понес свою обиду к дому, презрительно созерцая обывательскую жизнь знакомых улиц, отпуская направо и налево ядовитые советы и замечания. Вероника повстречала его именно в этом желчном состоянии, чем и объяснялось дальнейшее, не самое достойное поведение Авенира.

Маленькая красавица была не накрашена, бледна и взволнованна. Кажется, даже гибель мужа так не испугала ее. Она назвала Можаева по имени и отчеству, теребя в тонких пальцах ремешок от сумочки, попыталась коснуться его руки алыми ногтями, будто просила покровительства. Но Авенир вырвался, выпрямился, напыжился весь, убрав руки за спину, и преисполнился того смешного обличительного пафоса, с которым бедная убогая нравственность клеймит обольстительный и богатый порок, перед ним же заискивая. Голубые глаза его засверкали под темными густыми бровями.

– А! Теперь за меня принялись! Не выйдет! Это ваше поведение – причина всех несчастий! Вы так отчаянно боретесь за привычку к роскошной жизни, что готовы растоптать все кругом! А знаете, что я вам скажу?! Я скажу: так вам и надо! Всем-всем! Да хоть сто раз поубивайте друг друга – мне что за дело? Мне до вас нет никакого дела! Вот так!

К чести интеллигента в четвертом поколении, даже в минуту крайнего раздражения он не коснулся известных ему интимных сторон жизни Вероники.

– Фу, дурак! – глухо сказала маленькая красавица, не зная слова «ханжа», и пошла прочь, стуча высокими каблучками.

Но гордость ее была сломлена: она прибавляла шаг и на ходу утирала невольные слезы.

Нетрудно угадать, что ожидало Авенира после такого излияния желчи. Ну конечно же, раскаяние! Редко какой чувствительной русской натуре дано избежать подобного заколдованного круга.

Уже через минуту Можаев корил себя последними словами за случившееся. Подойти Вероника к нему снова – он обласкал бы ее, выслушал и непременно предложил бы покровительство. Увы! Главный недостаток жизни, как известно, состоит в ее неповторимости. Невыносимая вещь для экспериментатора – и рай для художника!

Вероника ушла, но потребность в раскаянии осталась. Реализовалась она самым неожиданным для Можаева образом, принесшим, однако, исключительные результаты. Продвигаясь дальше в смятении чувств, он увидел у бровки пыльную машину своего приятеля Гарика, с которым так сурово расстался. Хозяин машины, почесывая поцарапанную в кустарнике физиономию, стоял у ларька с пирожками и рассеянно охлопывал ладонью пустые карманы. Дела у Гарика шли неважно.

Тотчас оправдав этим его прошлое поведение, Авенир подошел, заговорил и предложил что-нибудь перекусить за его счет. Он был теперь другим человеком! Сама предупредительность! Гарику, по низости собственной натуры, поначалу казалось даже, что над ним глумятся. Расчувствовавшись, а главное, набив живот на дармовщинку, Гарик не стал рассуждать о том, что такое жизнь, а предложил Авениру за бесценок, всего за двести баксов (поначалу – за сто), купить у него, Гарика, важную информацию.

– Ты, я слышал, вьетами занимаешься…

Этого было достаточно, чтобы Можаев согласился.

– Хорошо, что ты ими занялся,– доверительно начал Гарик.– Понаехали тут… Неизвестно зачем. Короче, Можаев, тебе повезло. Я сегодня подрядился свезти их старика к ночи в одно место.

– Встреча с хозяином! – воскликнул Авенир.– Понятно! Раньше его Трофим возил, а теперь некому! И куда ты его повезешь?

– То-то и оно, что место странное. Я почему и задумался. Ладно бы на вокзал или в больницу, а то на стадион! Там в эту пору одни наркоши тусуются!

Маленький успех, но каждый день – вот и все, что нужно для счастья!

Чашу стадиона, запертую на ночь, окружал небольшой парк с аллеями и скамеечками. Едва стемнело, Авенир уже бродил там, созерцая подробности быта молодежи и радуясь, что не обзавелся детьми. Поначалу он опасался привлечь внимание к собственной персоне, вызвать агрессию, но вскоре с удивлением убедился, что окружающим наплевать на него и друг на друга. Каждый из них расслаблялся сам по себе. Сопоставив это наблюдение с бытом и нравами сплоченного существования вьетской коммуны, Авенир углубился в рассуждения по поводу соотношения личностного, межличностного и надличностного и в этом полезном занятии провел остаток времени.

Назначенный срок приближался. Молодежь разбрелась, преследуя свои наркотические видения или гонимая химерами, и в парке стало темно и пустынно. Поднялся ночной ветерок, зашумел в густых кронах. Авенир, не зная, где именно и как покажется хозяин вьетов, затаился в середине главной аллеи, прячась за старым развесистым кленом. Сердце его трепетало в предвкушении развязки. Он перебирал в уме сценарии в поисках наиболее драматичного. Можно было просто подсмотреть и запомнить загадочную личность, но больше привлекала Можаева возможность выйти из укрытия с громким окриком:

– Теперь я знаю, негодяй, кто ты!

Весьма вероятное присутствие охраны неведомого властелина как-то ускользало из поля зрения Авенира.

Внезапно сквозь поток мечтаний ему почудилось, будто напротив, через аллею, за белой чугунной скамейкой затаилась человеческая фигура. Можаев тихо ахнул, прижимаясь щекой к шершавой коре толстого ствола. Хозяин вьетов, несомненно, подкрался неслышно к месту встречи как раз возле его засады! В тот же миг на пустынной дороге вдалеке засветились фары одинокого автомобиля. Столбы света, покачиваясь, нащупывали аллею. Восторг и предвкушение победы охватили Авенира – и в это мгновение напротив, у скамейки, блеснула вспышка и прогремел первый выстрел.

Авенир не сразу осознал происходящее. Пуля отщипнула кусок коры у его щеки, и он потянулся было потрогать белесую отметку пальцем, когда второй выстрел, не такой удачный, дал ему понять, что его убежище открыто. Авенир заметался между деревьями, цепляясь в темноте огромными ступнями за упавшие ветки, падая и вскакивая, а его неведомый враг медленно шел на него от скамьи напротив, стреляя на ходу. Авенир, не потеряв присутствия духа, считал выстрелы, добрым словом поминая военную кафедру, где его заставили запомнить число патронов в обойме пистолета. Никто, конечно, не давал гарантий Можаеву, что в руках у нападавшего пистолет отечественной конструкции, – так ведь на то он и риск в профессии сыщика!

После седьмого выстрела расстояние между ним и хозяином вьетов составило едва ли пять шагов. Вспышка ослепила Можаева, последний выстрел прогремел сильнее громового раската. Больно обожгло ухо, но более вспышек и выстрелов не последовало, и Авенир, зажмурясь, понял, что жив. Не теряя ни мгновения, он бросился вперед, схватил незнакомца за руку с пистолетом, легко повалил его и выкрутил ладонь так ловко, что черное дуло уставилось ему прямо в лицо. Яростно защелкал боек – но обойма была пуста. Приблизившаяся машина, осветив фарами происходящее посреди аллеи, круто развернулась и умчалась прочь.

Нападавший прекратил сопротивление и прокричал отчаянно:

– Убей меня, подонок! Убей, как убил сына!

Авенир вырвал пистолет из ослабевшей женской руки.

– Белла?! Что вы здесь делаете?! – вскричал он изумленно.

– Ах, это ты!.. Я чувствовала… Я подозревала! Вкрался в доверие… Пробрался в дом, чтобы изнутри все выведывать! Ну почему я сразу не догадалась! Почему я так плохо стреляю!

На персиянке был серый мужской плащ большого размера, возможно Бормана. Она рвалась ударить и даже укусить Авенира, и пару раз ей это удалось. Он ойкнул, сжал ей руки, подтащил и усадил на скамейку.

– Зачем вы здесь? – крикнул он ей в ухо, весьма невежливо навалившись плечом.

– Чтобы отомстить! Чтобы убить тебя, Авенир Можаев! Считай себя мертвецом с этой минуты! Я тебя под землей достану…

– Вы с ума сошли! – крикнул ей в ухо Авенир.– За что?!

– Не выкручивайся! Убийца! Ты пришел сюда – больше мне ничего не надо!

– Я пришел, чтобы поймать хозяина вьетов!

– Враки! – крикнула Белла после некоторой паузы.– Это тебе не поможет!

Однако биться и кричать перестала.

– В конце концов, убить меня вы уже не сможете,– усмехнулся Можаев.– Пистолет ведь у меня. Отложите это дело до завтра. Я не сбегу. А сейчас давайте я вас отпущу – и вы не кинетесь на меня. Мне надо ухо посмотреть. У меня ухо болит. Вы мне его отстрелили, кажется.

Его ироничный тон подействовал. Белла затихла, не спуская глаз с Авенира. Он, кряхтя, принялся ощупывать в темноте онемевшее ухо. Пуля, к счастью, его лишь слегка задела.

– А как вы узнали, что здесь будет хозяин? – подозрительно спросила Белла.

– А вы?

– Подкупила сегодня водителя.

– Ну и я что-то в этом роде. А настоящий хозяин, наверное, давно сбежал! Мы с вами тут такой переполох устроили!..

– Боже мой! – сказала Белла.– Боже мой! – повторила она и заплакала.– Я же могла вас убить! Простите, бога ради! Я такая неловкая всегда, с детства…

– Ничего, ничего! – съязвил Авенир, морщась от боли.– В данном случае это даже хорошо. Где вы пистолет взяли?

– У Низовцева был… Я от Петруши прятала… Петрушу завтра хороним… Боже мой… Я так хотела, чтобы он лег в землю отомщенный!

Такая неукротимая ярость прозвучала в ее голосе, что Авенир даже вздрогнул. Шальная мысль вдруг посетила его: может, Гарик не случайно ему повстречался? Уж больно легко он завел разговор про вьетов. Хозяину было бы на руку, успокой сумасшедшая мамаша в эту ночь не в меру прыткого Авенира!

– Пойдем, Белла, домой,– устало сказал он.– Я вас провожу. У вас завтра трудный день. Да еще, не ровен час, милиция нагрянет на ваш салют в мою честь…

Она медленно встала, опершись на его руку. Заплакала.

– Я неудачница… Я с детства отчаянная неудачница… Мужа нет, сына нет… Вы не говорите никому, хорошо?.. Николай Николаевич такой придира… Смеяться будет или в больницу меня упечет…

III

Можаева оставили ночевать в опустевшем доме Низовцевых, к неудовольствию новой горничной. Белла лично проследила, чтобы ему постелили внизу на диване, и собственноручно смазала йодом его ободранное ухо, приговаривая, будто маленькому:

– Потерпи, сейчас не будет больно…

«Наверное, она была очень заботливой матерью»,– подумал Авенир.

Он заснул как убитый, не раздеваясь, сложив руки на груди, и только утром, открыв глаза, увидел, что лежит в зале, который готовят для прощания с Петрушей. Незнакомые женщины в черном с суровыми лицами возились вокруг большого стола посредине комнаты, покрывая его траурным крепом, и осуждающе косились на громадные Авенировы ступни в дырявых носках.

Вскочив как ошпаренный, продирая глаза, покачиваясь, Можаев двинулся к выходу и в коридоре, уставленном венками в количестве вдвое большем, чем при похоронах Низовцева-старшего, столкнулся с Отцом Никоном и Монументом. Оба выглядели весьма озабоченными – каждый по-своему. Николай Николаевич будто вмиг постарел на десяток лет, осунулся и даже растерялся, что было ему совершенно несвойственно. Монумент же как будто говорил: «Вот уж простите меня, но я всех вас предупреждал». Морщина скрытой вины на его переносице углубилась и раздвоилась.

Сразу поняв, что произошло нечто экстраординарное, зевая до судорог в скулах и разгоняя шум в голове, точно после похмелья, Авенир по знаку Монумента поплелся вслед за непривычно сутулым Отцом Никоном наверх, в кабинет. Вскоре к ним присоединилась и Белла, одна имевшая с утра вид безупречно траурный и сосредоточенный. Занятая организацией похорон, она внешне успокоилась.

Когда все расселись на привычные места, Монумент сказал:

– Он раскололся!

– Витек? – обрадовался Авенир.

– Витек молчит, как партизан. Вьет раскололся! Признался в убийстве Низовцева, но главное, назвал заказчика!