Текст книги "Пустырь Евразия"

Автор книги: Сергей Лавров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Ну?!. – в один голос выдохнули Белла и Авенир, блестя глазами и наклонившись вперед.

Отец Никон опустил голову и даже отвернулся, закинув ногу на ногу, покачивая носком. Он, видимо, уже все знал. Ему было неинтересно.

Грешников выдержал эффектную паузу и произнес:

– Это Вероника!

– Я всегда это знала! – удовлетворенно, сквозь зубы процедила Белла.

Глаза ее широко открылись, полыхнули недобрым темным пламенем и сощурились. Николай Николаевич тяжело вздохнул.

– Напрасно вздыхаешь,– язвительно проговорила Белла.– Она и тебя бы укокошила, будь ты побогаче да посамостоятельней!

– Я вздыхаю не поэтому! – сухо возразил Отец Никон, отвернувшись от злорадной персиянки.

– Поэтому, поэтому!..

– Вовсе нет! Я… Мне… В общем, я знаю, где скрывается Вероника.

Все трое посмотрели на непривычно смущенного Отца Никона.

– Прошу понять меня правильно… Я всегда относился к ней… К ним обоим хорошо… Я был не только партнером, но и другом…

– Знаем, знаем! – ухмыльнулась Белла.– У нее много таких друзей. Да, Авенир Аркадьевич?

Авенир вспыхнул и очень равнодушно пожал плечами. Известие ошеломило его. Он невольно связывал воедино вчерашнюю встречу с Вероникой и все последующие события.

– Так вот… Это, наверное, будет вам неприятно слышать, Белла, но когда еще… Когда Юрий Карпович только ухаживал за Вероникой, он купил ей квартиру неподалеку от нашего офиса, на Апрельской улице. Там впоследствии и девочка росла… Насколько я знаю по счетам, квартира до сих пор существует, хотя Вероника ею не пользовалась с тех пор, как они поженились. Я полагаю, что она с дочерью сейчас там,– закончил Николай Николаевич и выдохнул.

Видно было, что ему нелегко далось это признание. Грешников осторожно коснулся его руки:

– Вы поступили очень правильно, сообщив нам это. Вы выполнили свой гражданский долг…

Николай Николаевич посмотрел на него изумленно и презрительно, отнял руку и сказал в сердцах:

– Иди к черту, опер!..

Монумент переглянулся с Авениром и пожал пудовыми квадратными плечами.

Можаев мучительно соображал, хмуря брови.

– Что ты намерен предпринять? – спросил он Грешникова.– Неужели задержать ее? А если это оговор со стороны вьета?

Грешников усмехнулся и потер шишку на черепе.

– Ты много встречал людей, тянущих на себя мокрое дело? Убийство, пардон… – извинился он, бросив взгляд на Беллу.– Так вот я тебе скажу: я до сих пор не встречал ни одного! Даже среди самых отпетых уголовников! Все это сказки! Своя рубашка каждому ближе к телу. На лучшего друга жмура повесить – это сколько угодно, а на себя взять – извини-подвинься. Ничего себе оговор! Довольно фантазий! У меня есть официальное признание – и постановление о задержании и взятии под стражу. Поехали!

– Стойте! Надо же проверить! Я знаю как! – воскликнул Авенир.– Я вам не рассказывал, я… забыл! Да, я забыл, что есть еще одна зацепка! Ваш сын, Белла Александровна, он… Как бы это правильнее выразиться… Повел себя не вполне тактично с одной девушкой, когда скрывался у вьетов. Она пожаловалась в милицию, а вскоре жалобу забрала! Я думаю, к ней приходил хозяин вьетов и подкупил ее!

– Да это мог быть кто угодно! – махнул рукой Грешников.– Тот же Трофим.

– Но надо же проверить!

– Обязательно проверим! Ты что, не веришь нашему правосудию?! Но сначала я хочу привести в исполнение приговор… Тьфу, черт, постановление об аресте! А потом – все, что угодно. Поехали!

– С вашего позволения, я хотел бы остаться… – вкрадчиво попросил Отец Никон.– Вы же должны понять, что мое присутствие…

Белла хмыкнула.

– С вашего позволения я предлагаю вам поехать с нами! – отрезал Грешников, еще таивший обиду на Николая Николаевича.– Вы понадобитесь нам как понятой, а кроме того, если там ребенок, вам придется о нем позаботиться. Или мне оперативницу вызывать?

Николай Николаевич сник и больше не возражал, но вид имел жалкий.

Оставив Беллу в мрачном удовлетворении упиваться картинами мести над гробом сына, они поехали по адресу Вероники в машине Монумента. Отец Никон, отвыкнув в лимузине от роскоши отечественного автомобилестроения, никак не мог примоститься в тесном салоне, кривился, будто у него разом заныли все зубы. А может, его страшило свидание с Вероникой?

Авенир непрерывно сосредоточенно думал о чем-то. Сознание его сузилось и заострилось, точно острие шпаги. Напряжение росло и становилось уже невыносимым, он с нетерпением ждал, что вот сейчас блеснет свет – и все станет ясно.

– Послушай! – сказал он суровому Грешникову.

– Не хочу ничего слушать! – помотал квадратной головой Монумент.

– Да нет, я не о том… Вьет объяснил, зачем он защищал меня от Витька?

– Трофим ему приказал следить, чтобы с тобой ничего не случилось. А что, это важно?

– Очень! Очень важно, как же ты не понимаешь? Ну почему я, по-твоему, так полюбился хозяину вьетов?!

Грешников опять замотал головой, будто отгоняя мух, и даже очень похоже замычал – густо и протяжно. Видно, припомнил годы обучения в ветеринарном училище.

– Только давай без кроссвордов! Я знаю: я тупой опер! Дерево! Не надо меня в этом убеждать! Но у меня есть глаза, понимаешь! – Он ткнул себе в глаза растопыренными толстыми пальцами.– И уши! – Он оттопырил ухо,– И я вижу то, что вижу, и слышу то, что слышу! Я нормальный человек, не больше и не меньше! Я не могу убеждать себя в том, что мне хочется видеть и слышать!

– Но ведь у тебя есть еще ум,– тихо произнес Авенир.

– Ум? – удивился Грешников и посмотрел почему-то на свой громадный кулак.– Да, конечно… Но я не всегда знаю, что с ним делать.

Отец Никон горько засмеялся на заднем сиденье, слушая их плодотворную дискуссию, достойную диалогов Платона.

– Послушай меня,– умоляюще прошептал Авенир.– Я, кажется, совершил страшную ошибку! Давай поедем сначала к той девушке! Пожалуйста!

– Или объясняй для нормального человека, или едем к Веронике!

– Я не могу объяснить связно…

– К тому же мы уже приехали,– вздохнул Отец Никон, пригибаясь и выглядывая вперед.– Вот тот подъезд, где мальчик с велосипедом.

Вероника открыла дверь на голос Николая Николаевича и изумилась:

– Авенир Аркадьевич… Вот уж не ожидала вас увидеть после вчерашней встречи!

«Интересно почему?» – подумал Авенир.

– Вы вчера встречались? – насторожился Грешников, протискиваясь в квартиру.

– Да, вечером. Вы знаете, днем я обнаружила, что в этой квартире кто-то был до того, как мы с Ленкой сюда приехали. Здесь что-то делали… Двигали мебель… Это было так странно, так меня напугало, что я, дура, помчалась просить помощи у Авенира Аркадьевича. Но он меня отчитал! Прямо-таки на место поставил! Смешал с грязью, можно сказать! Давно меня никто так не отчитывал!

– Вот только этого не надо! – взорвался вдруг Монумент.– Не надо пудрить мои тупые мозги странными событиями! Станешь тут непонятливым, если встречаются за твоей спиной! Вот постановление о вашем аресте и обыске, гражданка! А эти граждане,– он свирепо кивнул на Авенира и трусливо скрывшегося в кухне Отца Никона,– будут понятыми! И за все, что отыщется в квартире, будете отвечать вы, а не какие-то там!..

Грешников в сердцах махнул рукой, не в силах подобрать нужного слова, и прямо в ботинках прошел в комнату по пушистому красно-синему ковру. Даже морщины вины на его переносице разгладились.

– Я хотел тебе сказать, но не успел, честное слово… – засеменил за ним Можаев.

Вероника осталась у двери, читая бумагу, которую сунул ей Грешников. Лоб ее морщился, губы кривились. Она нервно хохотнула:

– Ни хрена себе! А как вы меня вообще нашли?! A-а… Понятно!.. А ну дай сюда ребенка, иуда! – Она вырвала растерянную испуганную Ленку из рук игравшего с ней Николая Николаевича.– Валяйте! Ищите! Шлюхой была – никто не шмонал, зато теперь достали! Белка, небось заслала вас! Стерва! Чтоб ей сдохнуть, как ее сыночку!

Гнев и бессилие исказили ее красивое молодое побледневшее лицо. Она забрала ребенка и закрылась в кухне.

Через некоторое время Грешников сурово пригласил ее в комнату. На прозрачном журнальном столике изящной формы лежал пыльный сверток в цветном пакете.

– Это нашли у вас под тахтой,– сурово сказал опер.– Так, граждане понятые?

Авенир и Отец Никон кивнули.

– Что это? – продолжал Грешников.

– Понятия не имею,– пожала плечами Вероника.– Я же говорила вам, что до меня тут кто-то был.

– Знакомая песня… Хорошо, сейчас посмотрим. Смотрите внимательно, граждане понятые, и вы, гражданка Низовцева! Чтобы потом не рассказывали, что вам это следователь подбросил!

Вероника смотрела через плечо, презрительно и капризно надув чувственные губы. Грешников осторожно извлек из цветного пакета сверток, завернутый еще в один, черный пакет. Отложив сверток, он на всякий случай встряхнул пустой пакет над столом. Что-то выпало, звякнув.

– Ой, моя сережка! – сказала Вероника и потянулась к золотому стерженьку.

– Стоять! – рявкнул Монумент и едва не хватил ее кулачищем по маленькой руке.– Значит, вы признаете, что сережка ваша?

Маленькая красавица нервно дернула плечиком:

– Ну! Признаю, и что?

– Не нукайте, не запрягали! Когда она у вас пропала?

– Не знаю… Я давно их не носила. Может, это и не моя вовсе… Надо дома посмотреть.

– Посмотрим… Вы что, не замечаете пропажи золотых вещей?

– Милый мой! – ухмыльнулась Вероника, хотя губы ее дрожали и веко дергалось.– Милый мой, у меня очень много таких побрякушек! Борман любил дарить мне украшения. Он говорил: бриллианту нужна золотая оправа…

Последнюю фразу она произнесла нараспев, похлопав ресницами и кокетливо поправив вьющиеся локоны.

– Конечно… – мрачно и несколько завистливо протянул Монумент.– Вторую, я думаю, мы найдем у вас дома.

– Давайте дальше смотреть,– нетерпеливо сказал Отец Никон, ни на кого не глядя.– Хочется закончить побыстрее это безобразие!

Дальше произошло нечто, поразившее всех присутствующих без исключения, как удар грома. Грешников запустил лапу в черный пакет, и на свет божий появилась пухлая барсетка, та самая, что была в руках Юрия Карповича Низовцева в его последние минуты жизни. Грешников даже сел от неожиданности. Некоторое время все молчали, не сводя глаз с изящного, точно игрушка, портфельчика. В наступившей тишине у Вероники вдруг громко застучали зубы.

– Сейчас посмотрим, что внутри… – опомнившись, просипел опер.

Он щелкнул замочком и вывалил на стеклянную поверхность столика десять пачек стодолларовых купюр.

– Вот и все,– сказал он, вытирая пот со лба и покрасневшей шишки квадратной ладонью.– Конечно, мы проверим их подлинность…

– Излишне,– подал голос Отец Никон, профессионально вскидывая пачку в пальцах.– Я сам их упаковывал. Я помню маркировку пачек. Это они.

Он встал, хрустнул пальцами, долгим-долгим взглядом темных глаз в траурной каемке посмотрел на Веронику. Ничего не сказал и отвернулся к окну, сцепив руки за спиной. Спина его уже не сутулилась, грудь расправилась.

– Нет-нет-нет!.. – быстро сказала Вероника тонким голосом.– Никон!.. Авенир!.. Вы сошли с ума! Это же не я! Невозможно! Это все Белла подстроила, я знаю!

Мужчины отводили взгляды от ее прекрасного, смертельно испуганного лица. Толстая девочка с чертами Юрия Карповича тихонько вошла в комнату из кухни, увидела глаза матери и заревела в голос, басом.

Грешников кашлянул в кулак. Запал его прошел.

– Так… Я тут досмотрю сейчас быстренько – и поедем, пожалуй… Николай Николаевич… Николай Николаевич! – окликнул он Отца Никона и незаметно кивнул на ребенка.– Действуем, как договорились.

– Да-да, конечно! – тоном человека, привыкшего быть на подхвате, сказал Отец Никон.– Леночка, девочка, не плачь! Сейчас мы с тобой поедем к бабушке Белле… Там тебе будет хорошо…

– Не да-ам! – взвилась Вероника.– Не дам ребенка! Ах ты!..

Ее алые ногти рассекли воздух – и Отцу Никону не поздоровилось бы, если б Грешников не перехватил ее руки и не сдержал, осторожно, но сильно.

– Не травмируйте ребенка,– быстро проговорил Авенир, встав перед ней.– Вероника, слушайте меня! Слушайте меня, черт возьми! – крикнул он задыхавшейся в ярости красавице.– Послушайте! Мы не отдадим ребенка Белле! Правда, Николай Николаевич? Девочка пусть пока побудет с нянькой. Вероника, не бойтесь. Вы едете ненадолго. Я знаю, как вас вытащить! Я, Авенир Можаев, обещаю вам, что не пройдет и трех дней, как я все выясню и вы опять будете свободны! Слышите?!

– Только не Белле! – зашептала в отчаянии маленькая красавица, мелко тряся головой в знак согласия.– Все, все возьмите – только не Белле! Если надо – я сознаюсь, только не Белле!

Глаза ее расширились, ноздри раздувались, дыхание стало хриплым.

– Да ты, милая, кокаинчиком не балуешься ли? – нежно спросил ее Монумент и бережно, как собственность, повел к выходу, не выпуская из лап.

IV

– Молодец, хорошо блефовал! – похвалил Авенира Монумент, когда оформил задержание и сдал белую как мел Веронику некрасивой женщине в милицейской форме.– Хуже нет, чем бабские истерики. А так доставили как миленькую, даже тушь не потекла!

– Я не блефовал,– рассеянно ответил Авенир.– Я думаю, ты ее сегодня выпустишь.

– Думай, думай! – развеселился Монумент, помахивая пакетом с барсеткой.

– Где сейчас Чен?

– Дает показания моему стажеру, а что?

– Часто люди отвечают на вопросы не потому, что знают ответы, а лишь потому, что их спрашивают! Я хочу тебе кое-что показать…

Подобно сомнамбуле, впадая в состояние, близкое к трансу, Авенир проследовал длинными коридорами управления к кабинету Монумента. На столе перед угрюмым маленьким вьетом разложили три портфеля и папку.

– В какой из папок были деньги, Чен? – устало и печально спросил Авенир, глядя в блеклые глаза вьета.

«Они с Айни очень похожи,– в который раз подумал он.– Глаза темные, без блеска».

Вьет будто не слышал вопроса, глядел перед собой. Лишь губы сжал.

– В какой из этих папок лежали деньги?! – крикнул в ухо Чену молодой стажер Монумента, одетый в форму курсанта милиции.

Вьет чуть поморщился, быстро ткнул пальцем в новый портфель начальника отдела, позаимствованный для проведения следственного эксперимента, и тотчас отдернул руку.

– Выйди на минуточку,– помрачнев, сказал Авениру Грешников.– Умеешь ты испортить настроение!

Переполняемый догадками и предчувствиями Авенир вышел в коридор и увидел присевшего на край деревянного откидного кресла старого вьета. Лысеющая на макушке голова старика мелко тряслась, но лицо оставалось спокойным и приветливым. Он слегка поклонился Авениру, но вставать не стал.

Вскоре в коридоре появился успокоенный Грешников.

– Все в порядке! Вьет только подрывал бомбу, а брал деньги Трофим! Поэтому он не помнит, в чем они лежали!

– Неужели ты сам в это веришь?

– А что? Очень правдоподобно! Спасибо, что подсказал, а то на суде всплыло бы – нехорошо!..

– Что здесь делает старик?

– Старик? – Грешников оглянулся.– A-а… Наверное, пришел просить свидания с сыном.

– Чен – его сын?!

– Ну да, а что? Опять прозрение? Это правда, я документы видел…

Не слушая больше Грешникова, Авенир, задыхаясь от волнения, вернулся к старику, привставшему все же ему навстречу.

– Айни – ваша дочь? – яростным шепотом спросил он старого вьета.– Чен – ваш сын, значит, Айни – ваша дочь?! Ведь они брат и сестра!

– Дочь, да,– закивал старик.– Хорошая дочь.

– И вы прислали свою дочь ко мне, как… Как…– Можаев не находил слов.– Что вы за люди?! Что за народ?!

– Мы несчастный народ, Авенир Аркадьевич,– с достоинством проговорил старик.– Я послал ее к вам, чтобы она осталась… Мне не следовало этого делать… Но я всего лишь отец… Я хотел ее спасти.

– Вы лжете! – воскликнул Авенир.– Я видел, как вы вынуждали ее написать это гнусное заявление!

Старик улыбнулся детской наивной улыбкой:

– Я знаю… Айни рассказала мне… Вы не поняли, Авенир Аркадьевич. Я убеждал ее бежать к вам… Мне стыдно в этом признаться, но это так. К сожалению, наши дети, как и ваши, не всегда делают то, что велят родители…

Пораженный Авенир побрел прочь.

– Что с тобой? – удивленно спросил Монумент и поморщился.– Да, совсем забыл про это заявление… Сейчас, расквитаюсь быстренько с делами и придумаем, как тебе помочь.

– Не надо,– покачал головой Авенир.– Сегодня хозяин вьетов сам все исправит.

– Ну-ну,– буркнул Грешников.– Ты бы температуру померил. Вид у тебя… И жаром пышешь, как от печки. Мы к твоей девице поедем?

– К какой?

– Которую Петруша пытался изнасиловать и которую ты от меня скрыл. Забыл, говоришь?

– Это уже не столь актуально, но поехали… Для полноты картины.

– Я вас не понимаю, кудесник. То все бросай и лети к ней, то уже не актуально! А кто тебе адрес пострадавшей дал? Небось твой болтливый сержант, который мне звонил?

– Никто не давал… Я увидел в книге – и запомнил…

Грешников балагурил всю дорогу. С тем же веселым настроением он кулаком надавил кнопку звонка – и по его звучанию оба поняли, что дверь в квартиру не заперта.

– Нет! – вскричал Грешников.– Только не это! Хватит! Все уже так хорошо сложилось!

– Боже мой! – встревожился Авенир, дергая себя за волосы.– Ведь этого же не должно было быть!

В голове его опять все смешалось. Они осторожно вошли.

Увы! Худшее, что могло случиться, случилось. На полу распласталась, раскидав голые ноги, молодая женщина в желтом халате. Лица ее, закрытого длинными русыми волосами, не было видно. Монумент осторожно переступил через длинные ноги, нагнулся и пальцем приподнял волосы.

– Задушена… – Он заботливо отстранил пораженного Авенира.– Не смотри, раз ничего не забываешь. В лицо не надо смотреть. Она еще мягкая совсем! – Он потыкал пальцем в щеку женщине, сунул ладонь ей под халат.– Даже немного теплая! Полчаса, час от силы! Здесь все свежее! Ничего не трогай, на выход!

– Пока мы были в управлении с Вероникой… – бормотал Авенир.– Боже мой, я опять ошибся!

– Погоди, приведу соседей! – сказал Грешников.– Может, это не хозяйка квартиры, а кто еще…

– Мне что-то плохо… Я пойду, посижу у подъезда…

– Валяй, конечно. Ты, видно, никогда на скотобойне не был.

– Какое это имеет отношение?..

– Как тебе сказать… Все мы скоты. Только в разной степени. Иди, а то стошнит – запах отобьешь, собака работать не сможет.

Авенир побрел было, шаркая ступнями, но тут же вернулся:

– Позвони, пожалуйста, Отцу Никону. Где он сейчас?

Монумент пристально поглядел на Можаева – и позвонил.

– На месте он. В доме Низовцевых. Поминками руководит. Белле дурно после похорон Петруши.

– Ничего не понимаю. Я полный кретин… Нет, хуже. Я – сантехник!

Он в отчаянии махнул рукой и спустился вниз, присел на лавочке у подъезда. Сидел, тупо смотрел на солнышко, на жирных голубей и вертких воробьев, клевавших что-то у ног старухи с мешком семечек. Вскоре прикатила опергруппа с розыскной овчаркой. Собака взяла след и, вырывая поводок, привела молодого кинолога прямо к Авениру.

Можаева тут же красиво и мощно скрутили и уложили под дулом пистолетов лицом на асфальт, но выскочил Грешников и досадливо махнул толстой лапой:

– Бросьте, это свой! А ты чего молчишь! Сейчас бы загребли – и все!

– Мое место в тюрьме… – меланхолично произнес Можаев.

– Ты, милок, туда попадешь, если не будешь старших уважать! – раздался вблизи скрипучий голос.– Ну, какого ляда ты на меня не смотришь?! Ору-ору, машу-машу руками, как пугало огородное! Небось, если б молодка была – за версту бы прискакал!

– Нина Петровна! – вскричал пораженный Можаев.– А вы что тут до сих пор делаете?! Ведь я вам уже третий день не плачу!

Старуха, отдуваясь, уронила мешок с плеча и поправила платок:

– Семечки хорошо пошли, я ж тебе говорила. Да ты меня не слушаешь! С семечками что хорошо – бегать ни за кем не нужно. Покупатели сами ко мне идут. А у меня ноги больные, мне это в облегчение. А по барышу тож на тож выходит…

Через пять минут Можаев с Грешниковым на всех парах неслись к дому Низовцевых.

– Лизуантус… – бормотал под нос Авенир, развалившись на сиденье, сбросив туфли и задрав громадные ступни в дырявых носках на приборную панель.– Лизуантус…

Голова его кружилась. Было легко. Он посмотрел в зеркало заднего вида и продекламировал:

– Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи: я ль на свете всех тупее, всех ленивей и глупее? – Потом почесал длинным пальцем курчавый затылок, посмотрел на оперативника Грешникова и закончил опус: – И мне зеркальце в ответ: ты придурок, спору нет! Но живет еще на свете вот таких еще две трети!

Грешников, не поняв смысла стишка, поглядывал на него с сомнением.

– Ты имей в виду – у людей два покойника в доме. Они со связями… На генерала прямо выходят! Ты, может, лучше мне все сначала объяснишь? А то испугаешь ненароком – а меня взгреют! У меня сейчас наклевываются хорошие перспективы по службе, я залетать не хочу!

– Лизуантус… Я тебе не скажу, потому что ты все испортишь! Ты сделаешь это по-плебейски!

– Это что значит? – приготовился обидеться Грешников.

– Как полицейский.

– Ну, это не так плохо… Только шеф разбираться не станет… Он у нас все делает по-плебейски…

– Дай, пожалуйста, телефон! Мне попутно нужно сделать пару звонков. И прекрати пресмыкаться перед начальством. Это недостойно русского человека… Но он всегда это делает.

V

Поминки только что кончились. Немногочисленные гости, знавшие Беллу и Петрушу, разъехались по домам. Дверь открыл сам Николай Николаевич, на удивление воспрянувший духом и жизнерадостный. Должно быть, от сознания исполненного гражданского долга. На рукаве его еще осталась траурная повязка.

– Белла отдыхает,– сказал он негромко.– Даже ее железные нервы не выдержали. Дочка Вероники с няней. Похороны прошли очень достойно, молодежь была…

– У нас важные новости, Николай Николаевич! – перебил его нетерпеливо подпрыгивавший Авенир.– Давайте пройдем поскорее в кабинет!

В кабинете Авенир замер, прикрыл голубые глаза, пятерней взъерошил волосы. Он вел себя как режиссер на съемочной площадке. Отец Никон и Грешников смотрели ему в спину: Никон – серьезно, опер – недоверчиво.

– Так! – обернулся к ним Можаев.– Вы, Николай Николаевич, сядьте, пожалуйста, вот сюда! А вы, товарищ оперуполномоченный, встаньте, пожалуйста, вот здесь! Дайте мне реквизит, будьте добры!

Решительно сдвинув в сторону письменные приборы и прочую канцелярию покойного Низовцева, Авенир разместил в центре столешницы изъятую в квартире Вероники барсетку, а рядом с ней – деньги. За неимением указки взял из письменного прибора авторучку.

– Всем хорошо видно? Тогда начнем. Вот это перед вами, уважаемые господа, деньги. Сто тысяч долларов – немаленькая сумма. Для меня, во всяком случае. Сумма, заставляющая поволноваться мое неискушенное в соблазнах сердце!

Грешников заерзал и приготовился что-то сказать.

– Попрошу не перебивать! Но есть люди, которые, в отличие от меня, закалены в финансовых битвах. Они знают цену деньгам, но деньги для них лишь средство. Один из них среди нас – это уважаемый Николай Николаевич.

Отец Никон смотрел на Авенира весьма сурово. Иконописное лицо его закаменело, зубы сжались.

– Николай Николаевич человек не бедный, нет, но и не настолько богатый, чтобы самому вести дела. Несамостоятельный, как точно подметила сегодня с утра Белла Александровна. И вот он предпринимает некоторые усилия, чтобы повысить свой статус. Всю эту неделю некто неизвестный через подставных лиц активно скупает ценные бумаги торгового дома Низовцева. Ведь они после гибели хозяина упали в цене, не так ли?

Отец Никон несколько отмяк и смутился.

– Мертвых не вернешь, а бизнес есть бизнес,– пробормотал он.– Надеюсь, вы не осуждаете меня за это?

– Это не наше дело! – великодушно отмахнулся Авенир, упиваясь своей ролью.– Хотя занимать пост финансового директора и при этом скупать акции собственной компании втайне от хозяев – есть в этом нечто нечистоплотное. Но мы начали с достоинств Николая Николаевича. Главное его достоинство – благоразумие. Он зажиточен, но небогат, деньги бы ему ох как не помешали – и при этом он не берет ни копейки, простите, ни цента из наличествующей зде-есь,– Авенир авторучкой обвел в воздухе пачки купюр,– суммы!

– Я вас не понимаю,– насторожился Отец Никон.– Поконкретнее, пожалуйста!

– Да, Можаев, ближе к телу! – буркнул, волнуясь, Грешников.– Помни, о чем я тебя просил!

Авенир прошелся по залу. Лицо его горело, глаза сияли восторгом. Он вытер испарину и продолжил:

– Мой коллега, почту за честь для себя эти слова, мой коллега сегодня в машине утверждал, что у него есть глаза,– Авенир спародировал жест Грешникова, потыкав себе в глаза пальцами,– уши,– он оттопырил оба уха,– и он не может не верить этим органам чувств. Он не силен в философии и незнаком с учением агностицизма об относительности знания – иначе он не был бы так уверен в себе. Вот перед нами барсетка, прошу простить за непонятное слово в великом русском языке. Все наши органы чувств указывают нам на то, что этот предмет был похищен злоумышленниками, убившими Юрия Карповича Низовцева. Не так ли?

Он лукаво взглянул на Грешникова.

– Ты и сам это видел! – вскричал Монумент.

– Видел. Но теперь я берусь доказать, что эта барсетка и деньги, в ней хранившиеся, никогда не попадали в руки злоумышленников. Точнее, они из них никогда не уходили. Не так ли, Николай Николаевич?

Авенир, прохаживаясь по кабинету, остановился перед Отцом Никоном, покачнулся с пятки на носок, наклонился и заглянул ему в лицо. Тот упорно смотрел прямо перед собой.

– Когда вы на свалке показывали место, куда Низовцев якобы должен был спрятать деньги, меня прямо-таки поразила легкомысленность всей затеи,– добавив металла в голос, вновь заговорил Авенир.– И место было выбрано неудачно, чересчур близко к дороге, почти на виду, и вообще, что за глупая придумка – оставлять на свалке без присмотра такую сумму! Все, что угодно, могло с ней случиться! У денег, знаете, есть такое странное свойство: как только они остаются без присмотра, с ними обязательно что-нибудь случается! А Юрий Карпович не производил впечатления человека легкомысленного, очень даже наоборот! И это свойство денег, судя по его карьере, ему было хорошо известно. И вот я подумал, заметьте, Григорий, подумал! А не проще ли было Низовцеву подменить эту злосчастную барсетку? Первую с деньгами, показав ее предварительно всем заинтересованным лицам, оставить в руках доверенного человека, в машине, а вторую, пустую, взять с собой? А?

Отца Никона точно столбняк пробрал. Он сидел прямо, не шелохнувшись. Грешников напряженно морщил лоб, с трудом поспевая за интригой.

– Думаю, так оно и было,– тихо продолжил Авенир.– Юрий Карпович подстраховался на все случаи жизни, даже на случай ограбления. Ведь денег в его симпатичном портфельчике не было. Они были у вас, Николай Николаевич. В вашей машине. Он их вам сам отдал. А что было в барсетке, которую вы дали Низовцеву? Ответ очевиден, друзья мои. Там была бомба. Он нес ее в собственных руках – и не догадался заглянуть внутрь, а скорее всего, просто не решился в присутствии прочих. Да и какая ему была в этом нужда, если он получил портфельчик из рук надежного, проверенного временем компаньона? И едва он скрылся из виду, вы в кармане нажали кнопку радиовзрывателя. Конечно, вы рисковали, потому что с Низовцевым пошел охранник. Ваша задача усложнилась: надо было, чтобы оба погибли на месте. Оттого вы и взорвали их тотчас за поворотом, пока они еще оставались рядом.

Отец Никон вдруг встрепенулся, будто очнулся от спячки, потер тонкие пальцы и натянуто улыбнулся:

– Да постойте же, бога ради, Авенир Аркадьевич! Вы нас всех просто заворожили своим представлением, и себя самого в том числе! Я никак прийти в себя не могу! Это же все ваши выдумки! Неправда! Они просто дьявольски правдоподобны – но все было не так, смею вас заверить!

– Одну минутку, Николай Николаевич! В начале своего краткого экскурса в бездны человеческой низости я обещал до-ка-зать, что это было так! Пока я только рассказал, как это было. А сейчас я продемонстрирую вам доказательство, неопровержимое, как доказательство теоремы Пифагора. Смотрите внимательно! В руках у меня осколок, извлеченный из тела несчастного Михалыча. Вы помните этот осколок, Григорий?

Монумент кивнул. Отец Никон слегка сощурился, вглядываясь.

– Видите – он несколько странной формы. Он отличается от прочих осколков.– Авенир побрякал кусочками металла в пакетике.– Посмотрите сюда, пожалуйста, и вам все станет ясно без слов.

Бережно держа осколок длинными пальцами, он приложил его к барсетке, стоявшей на столе. Грешников ахнул.

– Да, мой друг! Всего лишь скоба от такого же симпатичного замочка! Я думаю, ваши эксперты без труда установят идентичность этих изделий. Вы не находите, Николай Николаевич, что этот кусочек металла весом в полграмма утяжелил мою вербальную версию до критической массы, за которой – переход из мира выдумок в мир реальностей?

Отец Никон, опустив голову, несколько раз кивнул – и вдруг проворно вскочил и выхватил пистолет. Но не зря Авенир расположил Монумента прямо за спиной у главного героя. Грешников тотчас, едва блеснул ствол оружия, кулаком одной руки ударил по пистолету, а второй схватил Отца Никона за загривок той самой мертвой хваткой, которой недавно держал Чена. Только у Николая Николаевича не было сноровки и мужества, чтобы вырваться. Он скорчился и покорно замер под тяжелой рукой опера. Авенир поднял с ковра упавший пистолет и, продолжая ходить, положил его подальше от Никона, в кресло у входа в кабинет.

– А как же этот мордатый Толян? Он же видел кого-то на свалке! Кто-то же огрел тебя по башке! – воскликнул Грешников, потрясая безвольным телом Николая Николаевича.

– Я думаю, Толян был заодно с Никоном,– ответил Авенир.– Он был тупым и самолюбивым. При Низовцеве ему ничего не светило. Он сам меня ударил, а потом притворился, будто стреляет во вьета. Заметая следы, Никон подорвал его в домике у того подрывника. Я невольно подыграл ему очень удачно – и мы потеряли свидетеля!

– Кто же заминировал дом?

– Не знаю… Возможно, сам подрывник. А потом его убили. У нас есть человек, который поможет разобраться в этом. Это Витек. Он человек Никона. Я понял это вчера, когда Николай Николаевич пытался скрыть от меня его фотографию.

– Это Никон послал Витька напасть на тебя?

– Думаю, да. Он боялся, что мне бросится что-нибудь в глаза. Он вообще многого боялся.

– А Вероника? – уныло спросил Грешников.

– Ты сам все видел. Веронику тебе придется отпустить. Никон подбросил в ее квартиру деньги, подсунул в пакет украденную из дому сережку, чтобы заменить отсутствующие отпечатки пальцев. Ведь отпечатков Вероники там не было?

– Вообще никаких отпечатков,– мотнул квадратной головой Грешников, отчего тело Отца Никона, почти повисшее в воздухе, колыхнулось в его руке.

– При этом он изображал страдания неразделенной любви к Веронике, весьма искусно изображал. А когда вьет сделал фальшивое признание и назвал Веронику заказчицей, Никон ловко вывел нас на квартиру, заранее зная, что мы в ней найдем.