Текст книги "Пустырь Евразия"

Автор книги: Сергей Лавров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Ничего я вам такого не открывал! И без ссылок, пожалуйста! – вскричал пораженный ее запалом Авенир.– Я просто хочу сказать, что убийца еще не пойман, и вообще…

Но Белла его уже не слышала, решительно топнула каблуком, поймала такси и укатила, прищемив дверцей длинный подол нового серого платья. «Ненависть, умноженная на любовь, дает непредсказуемый результат»,– уныло резюмировал Можаев.

VI

У него было еще время для пешей прогулки, и он отправился пешком к корейскому ресторанчику, петляя по улицам Ржевки, заглядывая в витрины магазинов, сворачивая в переулки. Он чувствовал себя несколько растерянным, обескураженным своей беспомощностью и неспособностью что-либо предпринять, придумать эффектный ход, одним махом развязавший бы путаницу событий. То и дело казалось ему, что он уже все знает, что все фрагменты головоломки у него в руках, надо только выбрать их из пестрого потока жизни, запечатленного его цепкой памятью, и правильно сложить. Ведь помнить – это одно, а увязать и истолковать – совсем другое… Глаза его рассеянно блуждали по сторонам, по лоткам уличных торговцев и озабоченным лицам полуденных торопливых прохожих.

Вдруг будто струна зазвенела у него в груди. Он еще не понял, что именно привлекло его внимание, но на всякий случай остановился и заново осмотрелся. Он уже был неподалеку от того места, где назначил свидание Айни, только подходил к нему не с главной улицы, а из замусоренного бокового переулка. В переулке носами к тротуару стояли припаркованные автомобили, и один из них, несомненно, был ему знаком. Авенир постоял перед низеньким длинным «ситроеном», обошел его с кормы, перешел на другую Сторону переулка, чтобы изменить ракурс – и вспомнил! Это была машина, за которой погнался Грешников в ночь, когда они порознь искали заблудшего Петрушу!

В задумчивости потирая переносицу, Авенир сделал несколько шагов, не видя ничего перед собой, и тут же наступил на ногу расклейщику афиш с толстой сумкой бумаги, валиком и бидончиком клея.

– Бли-ин!.. – взвыл расклейщик, мелкий рябой мужичонка в очках, и, отскочив за пеструю тумбу, заохал.– Чарли Чаплин чертов! Под ноги смотри, тюлень!

– Извините… – меланхолично ответил Авенир, продолжая двигаться походкой киногения.

«Эта дорогая красивая машина вряд ли оказалась здесь случайно,– мучительно выдавил он первый мыслительный перл.– Я видел ее… Я видел ее… Э-э…»

Он развернулся и зашлепал обратно, шепча под нос. Расклейщик проворно убрал с его пути бидончик и взглянул сочувственно.

– Я видел ее у подъезда, когда мы нашли Трофима,– ровным голосом сообщил ему Авенир.

– Да-да, конечно, ты только не волнуйся! – успокоил его мужичонка, дрожавшей рукой поправляя вспотевшие очки.– У нас один так волновался, взял и зарезал нормировщика!

– Хорошо… – кивнул Авенир.– Молодец…

Появление здесь Трофима все меняло. Он, очевидно, прознал о назначенной встрече Авенира с Айни и явился отомстить. Авенир отогнал мрачные предчувствия. Долг превыше всего! Он захлопал по карманам в поисках бумажки с номером телефона Грешникова. Мужичонка, выставив перед собой липкий валик на длинной рукояти, как рогатину, подозрительно следил за его руками.

Бумажки в карманах не оказалось. Хуже того, пропала и телефонная карта, так что номер, который мгновенно всплыл в памяти, оказался бесполезным. Тут Авенира посетила блестящая мысль. Лицо его озарилось улыбкой, голубые глаза мрачно сверкнули.

– Я возьму его сам! – воскликнул он, вскинув длинный указательный палец перед носом припертого к стене расклейщика, отчего тот хрюкнул и пугнул его валиком.

Идея реабилитироваться перед напарником за вчерашнюю оплошность пришлась Авениру по вкусу. Чувство вины – родимое пятно русской интеллигенции. Наконец, назвался сыщиком – изволь делать всю работу, не только раздумывать да на скрипке играть. Хорош был бы Шерлок Холмс, если бы он только пиликал, а жуликов хватали по его указке другие!

Не в натуре нынешнего интеллигента, приняв решение, оттягивать его исполнение. Миновало безвозвратно время, когда интеллигенция сначала думала, бессмысленно истязая себя вопросами: кто виноват, что делать, кто там? Как «что делать»? Хватать надо! Припомнив внушительные габариты Трофима, Авенир огляделся, в нескольких шагах увидел обломок асбестовой трубы в метр длиной и дюймов восьми в диаметре и подобрал его. Расклейщик, присев и судорожно сглатывая, следил за его манипуляциями, как завороженный.

Авенир с силой помахал обломком в воздухе, вслушался, склонив голову, в его басовитое гудение и, улыбнувшись, подмигнул мужичонке. Дав ему понять знаками, что все в порядке и он может спокойно продолжать клеить свои афиши с ценной информацией для жителей Петербурга, Можаев как ни в чем не бывало привалился плечом к фонарному столбу в позе Геракла, опираясь на обломок, как эпический герой на палицу, и насвистывая. Припаркованные авто скрывали его, ему же, напротив, хорошо виден был свободный участок переулка до перекрестка с проспектом. Надежнее можно было скрыться неподалеку за мусорными контейнерами, но один их вид вызывал у Авенира неприятные ассоциации.

План его был прост, как все гениальное. Заметив издали рослого Трофима он, Можаев, прячется за соседним автомобилем и в момент, когда коварный «яппи» откроет дверцу своей иномарки, Авенир подкрадется сзади и оглушит негодяя.

Замахиваясь на великое деяние, Авенир не учел лишь опыта великой русской истории. Ведь наш интеллигент – это не тип и не характер. Это судьба, с неумолимостью рока пятнающая все начинания этих лучших представителей рода человеческого. Если бы у Авенира Можаева было время спокойно сопоставить, проанализировать опыт и последствия русских революций, а также событий не столь давнего и уже, в целом, неактуального прошлого, он бы, конечно, при его светлом уме нашел бы иной, менее кардинальный выход из сложившейся ситуации. Но времени этого у него, как всегда, не было. Ведь наш культурный слой, он сначала влезет в драку, а уж потом, когда очки под угрозой, начинает размышлять о роковых ошибках.

Трофим появился довольно скоро. Одет он был так же, как и позавчера. Шел он угрюмо, решительно, сунув руки в карманы, ссутулившись, и вид имел хищный, недобрый. Как раз такой, каким изобразила его Айни на рисунках Авенира. Можаев, по примеру Монумента покручивавший на пальце веревочку с ключами и поглядывавший на свое отражение в витрине соседней забегаловки, при виде надвигавшегося «яппи» едва не уронил свои ключи в решетку канализации на мостовой. Здравый смысл подсказывал ему затаиться, но какой же по-настоящему интеллигентный русак в подобных ситуациях прислушается к голосу здравого смысла?

Авенир присел. Трофим приблизился, мрачный как туча. Мужичонка, опершись о валик, будто усталый огородник на грабли, вытянул шею и привстал на цыпочки у тумбы, стараясь разглядеть, что будет. Он, как представитель народа, желал лицезреть схватку сил прогресса со злом во всех подробностях.

Самое удивительное, что Авениру почти все удалось. По крайней мере, ему удалось гораздо больше, чем многим другим интеллигентным деятелям сверхнового времени.

Пискнула сигнализация, мигнули яркие фонари «ситроена», заставив содрогнуться напряженные до предела нервы Авенира. Трофим, обогнув машину сзади, даже не глянул в сторону скрючившегося Можаева. Он быстро наклонился, щелкнул замком и сунулся в салон, что-то выискивая на сиденье. Авенир, проклиная дрожащие коленки, выпрямился, взял свое оружие в обе руки и, занеся его высоко над головой, вышел из укрытия на исходную позицию для удара, точно в тыл ничего не подозревавшему противнику. Это было все, что он сумел сделать.

В тот самый миг, когда он набрал побольше воздуху в легкие, чтобы размахнуться посильнее, страшно болезненный удар сзади в правую почку заставил его с ревом выпустить воздух, выронить трубу и бессильно и позорно опуститься на колени. Второй удар в затылок поверг его на землю. Бесстрастное смуглое лицо Чена, как в кошмаре, взирало на него с недосягаемой звенящей высоты. Удивленный и испуганный Трофим, подпрыгнув, обернулся и с неприязнью посмотрел на искаженное муками лицо Авенира.

Когда боль слегка отпустила и Авенир вновь обрел способность слышать, он, к великому своему удивлению, понял, что его противники отнюдь не торжествуют, а ссорятся! Неблагодарный «яппи» орал на своего маленького спасителя:

– Что ты все бродишь за мной?! Я же тебе запретил! Я что, под колпаком у вас, что ли?! Ты, может, убить меня хочешь?! Оставьте меня в покое! Я никого не сдам – только оставьте меня в покое!

Чен, сложив руки на груди и отступив на шаг, смотрел на своего хозяина снизу вверх, задумчиво и спокойно, как смотрит кормилица на неразумное дитя. Мужичонка с валиком и клеем, олицетворяя народную мудрость, подошел сзади и, криво ухмыляясь, сказал:

– Во, молодцы ребята! Вы бы еще связали его! А то ходит тут, пугает, а потом еще начнет афиши срывать! Маньяк, не иначе!

Раздраженный донельзя Трофим, не глядя, завел за спину руку, нащупал советчика и толкнул его кулаком. От толчка мужичонка полетел вверх тормашками, громыхнув бидончиком, выронив валик и расплескав клей по всему тротуару. «Яппи» оскорбительно, но не больно пнул беспомощно распластанного Авенира носком громадной кроссовки:

– А ты чего влез? Я тебя битый час жду, шкурой рискую, а он тут караулит меня, как герой-панфиловец! Ты же ни черта не понимаешь, что происходит, а уже столько напакостил! Жизнь мне, можно сказать, разрушил! Мы же с тобой не косоглазые, можем ведь договориться!

Внезапно в переулке от перекрестка раскатисто громыхнул выстрел. Пуля со свистом ушла в синее небо. Трофима и Чена будто ветром сдуло. Не сговариваясь, представители двух великих рас дружно кинулись в дальний конец улочки. Трофим несся огромными прыжками, маленький вьет поспевал за ним, часто мельтеша белыми подошвами.

За беглецами вихрем, как железный конь революции, мчался от проспекта оперативник Грешников. Не замедляя бега, он перескочил через торчавшие вверх ступни Авенира, снес в сторону привставшего было расклейщика и, кто знает, может, и догнал бы в этот раз беглецов, да коротенькие ноги его разъехались в луже скользкого клейстера. Он смешно замахал руками, удерживая равновесие, и… Нет, не упал, но вынужден был сбросить обороты, цепляясь руками за капоты авто, отчего одна за другой сработали и завыли три сигнализации. Секундной заминки хватило, чтобы сделать дальнейшее преследование бессмысленным. Монумент, тяжело дыша и потирая ушибленный бок, вернулся к поднимавшемуся Авениру.

– Слушай, с тобой спокойной жизни не будет! Сижу себе в управе, занимаюсь любимым делом, готовлю докладную записку начальнику – вдруг на тебе! Какое-то китайское дите на ломаном русском пищит в трубку, со слезами умоляет меня ехать сюда и срочно спасать тебя! Ты кому мой телефон дал?

– Никому не давал,– искренне ответил Авенир.

Русский интеллигент впитывает правдивость с молоком матери. Или даже раньше. Монумент с укором посмотрел в честные глаза Авенира:

– Ладно, хоть на пользу пошло. А то открутили бы тебе башку, и вся недолга. Это его тачка? – кивнул он на «ситроен» с открытой дверцей.– Хорошо, что тачку из-под него выбили. Недолго теперь ему бегать. Возьмем.

Прислушавшись на этот раз к голосу здравого рассудка, Авенир не стал рассказывать Грешникову о своих успехах в области частного сыска.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Если тебя кинули – расправь крылья!

I

Беспокоясь за Айни, ничего не сказав о ней Грешникову, Авенир спешно воротился к дому, но в подъезд не вошел. Внимание его привлекли толпа людей и шум на тихом до той поры пустыре.

Все население вьетского ковчега высыпало на улицу и стояло темной толпой у входа. Вьеты не казались напуганными, но были возбуждены. Мужчины переговаривались, кое-кто прятал за спинами большие оструганные палки. Молодежь шумела, размахивала руками. Женщины держали детей за руки. Среди стаек подростков Авенир увидел и Айни, закусившую кулачки и подпрыгивавшую от волнения. Взоры всех вьетов устремлены были на дорогу, которая огибала пустырь на манер беговой дорожки стадиона.

На дороге широким полукругом стояли разномастные автомобили, развернутые лобовыми стеклами к обители вьетов. В центре возвышался черный джип Петруши. Хозяин джипа восседал на капоте, в окружении охранников и многочисленных друзей-сверстников. Подростки тянули пиво, разглядывали вьетов и вьеток, шутили. Вьетская детвора, кто посмелее, набегала, швырялась в них огрызками яблок и морковкой.

Перед джипом, опустив руки, в одиночестве стоял и приветливо улыбался маленький старик. Морщинистое лицо его при солнечном свете выглядело как никогда усталым и печальным. Его достоинство и спокойствие озадачивали Петрушу.

– Ну, ты… Вы звали меня зачем-то? – с любопытством спросил он старика.

– Я должен был тебя позвать,– ответил старик и поклонился Петруше.

Молодой Низовцев приосанился, огляделся.

– Слышь, Вероника, старикан мне кланяется! – крикнул он вниз.

Вероника сидела в салоне, открыв дверцу и свесив за борт красивые полненькие ноги.

– Ну их к черту! – крикнула она.– Ты зачем меня сюда притащил? Поехали лучше на Ладогу! Скучно здесь!

– Нет, подожди! Сама же говорила, что они моего отца убили! Слышь, ты,– обратился он снова к старику,– а что вам от меня надо?

– Войди в наш дом и будь нашим другом.

– Ни фига! Вы меня тоже замочите, как папашу!

– Ты должен,– устало повторил старик,– ты должен стать нашим другом.

– Ничего я тебе не должен! Слышь, ты! Это ты мне должен, чтобы я не рассказывал про ваши темные делишки! А я знаю кое-что!

Вьеты, понимавшие русский, загудели, заволновались. Кто-то из подростков кинул камень и попал в радиатор одной из машин. Хозяин машины разразился бранью. Пустая бутылка полетела в окно общежития, посыпались стекла.

Авенир протолкался к джипу с той стороны, где сидела Вероника.

– Прекратите это безобразие! – взволнованно сказал он.

Маленькая красавица, любуясь маникюром, надула губки:

– А я тут при чем? Вы сами видели – он меня не слушает.

– Вы же умная женщина! Он натешится вами и бросит!

– Не успеет,– загадочно улыбаясь, ответила Вероника.

Страсти тем временем накалялись. С западной стороны Евразии к маленькому войску Петруши подтягивались скучавшие без выпивки поборники славянской расы. Чуя поддержку масс, молодежь на машинах расходилась все пуще. То слева, то справа возникали мелкие кулачные стычки.

– За мной народ! – кричал гордый Петруша.– Я через три дня ваш клоповник с лица земли сотру! Куплю весь пустырь и сделаю бассейн, обещаю! А ты почему их защищаешь? – повернулся он вдруг к Авениру.– Они убийцы, а ты их защищаешь!

Авенир, не слушая, подошел к старику и встал рядом.

– Зачем вы это делаете? – спросил он.– Ведь погромом пахнет.

– Я должен это сделать,– ответил старик, чуть заметно разведя руками.

– Ничего не понимаю… Загадки какие-то! Я тут с вами постою на всякий случай…

Вдруг сухая крепкая рука стащила Петрушу с его броневичка, и в воздухе хлестко разнесся уже знакомый Авениру звук пощечины.

– Мерзавец! – вскричала разъяренная, как тигрица, встрепанная Белла, снова занося руку над зажмурившимся, как шелудивый кот, чадом.– Ты что тут вытворяешь, негодяй?! А ну убирайся отсюда! Марш домой сию минуту! И ты тоже с ним?!

Вероника, поджав губку, проворно убрала ноги в салон и захлопнула дверцу. Петруша, злобно фыркнув, вывернулся из-под грозной руки матери и забрался поскорее в джип.

– Ничего… – пробурчал он через опущенное стекло.– Вот погоди у меня… Узнаешь скоро…

И укатил прочь, пыля по пустырю. За ним потянулись его прихлебатели. Через пять минут пустырь опустел, скучающие жильцы западной окраины разошлись по домам, потеряв надежду на развлечение. Вьеты одобрительно переговаривались, поглядывая на хмурую нервную Беллу. Старик глубоко поклонился ей.

Гневная персиянка чувствовала себя нехорошо. Материнское сердце ее страдало. Так, по крайней мере, думал Авенир. Он подошел было к ней, но Белла, увидев его, нахмурилась пуще прежнего, опустила глаза, прижала пальцы к впалым вискам и, покачиваясь на каблуках, поспешно ушла к дороге, где поджидало ее такси.

Айни тоже не решалась подойти к Авениру на виду у всех. «Масляное пятно»,– подумалось ему, глядя, как вертится она среди черноволосых товарок, старательно отводя взгляд от стоявшего в пыли Авенира. Оскорбленный таким азиатским коварством, он пошел домой, попутно обдумывая одну важную, но неприятную ему мысль. Войдя в комнату, он прежде всего поискал свою телефонную карту и клочок бумаги с телефоном Грешникова. Обе лежали на столе, на самом видном месте.

– Так, значит, обстоят дела… – сказал Авенир, задумчиво глядя на них.

Потом он устроился у окна и принялся наблюдать за пустырем и общежитием. Ждать пришлось почти час. Наконец из дверей вьетского жилища выскользнула девушка. Сердце Авенира забилось чаще. Он уже без труда узнавал ее походку. Он надеялся еще, что Айни торопится к нему, но она свернула на дорожку, огибавшую дом. Проклиная жестокое ремесло сыщика, Авенир Можаев поспешно покинул свою квартиру и последовал за юной вьеткой. Все происходило именно так, как он и предполагал, но предвидение совсем не радовало Авенира.

Айни шла торопливо, опустив голову, не глядя по сторонам. Она не привыкла ходить одна, днем. Большая соломенная кошелка висела на ее худом плече. Авенир печально смотрел ей в спину из-за углов и из подворотен. Он не предполагал раньше, что перемена профессии потребует от него столь радикальных изменений: прежде следить за близким человеком он почел бы низостью. Но кем была для него эта девушка и, главное, кем он был для нее?.. Он не знал.

Айни зашла в магазин, потом в аптеку. Всюду она была заметна издали, как черное семечко подсолнуха в зернах пшеницы. Один раз Авенир едва не выскочил из своего укрытия, когда ее с хохотом и шутками окружила кучка подростков. Но мальчишки смеялись и приставали к ней, как кадрили бы любую симпатичную девчонку, – шумно и беззлобно. Она, уклоняясь и поправляя потяжелевшую кошелку, поспешно прыгнула в трамвайчик, заставив Авенира раскошелиться на такси.

Трамвай продребезжал до метро «Ладожская». Спустившись за Айни под землю и оставаясь незамеченным в толчее, Авенир проследил ее до самого проспекта Ветеранов. Там она села в троллейбус, а Можаев поймал частника.

Девушка сошла на кольце и заторопилась к старым желтым домам, тесно стоявшим в отдалении, в зелени деревьев. Авенир прилег на сиденье, велел водителю обогнать ее и ехать прямо к постройкам. В гулком дворе-колодце он выбежал из машины и спрятался на детской площадке, в домике-теремке. К теремку тут же подошла грузная усатая старуха в фартуке, с метлой и звучным басом проговорила:

– Попався, милок! Вот кто у нас в домике гадит! А таки приличный чоловик… Вылазь!

Айни вошла во двор.

– Я не гажу, тетенька,– заискивающе сказал Авенир.– Я кошечку ищу. Рыженькую такую. Объявление мое не читали?

Сквозь щели в бревенчатой стенке детской избушки он видел, как Айни без колебаний направилась в один из подъездов. Ясно было, что она бывала тут не раз и знала, куда идти. Авенир с удовольствием выбрался из затхлого домика на свет и, прячась в тени деревьев, внимательно осмотрел подъезд и окна квартир. На балконе пятого этажа, под самой крышей натянуты были веревочки для сушки белья. Пестрым флагом полоскалась там на ветру, махала широкими рукавами знакомая гавайка Трофима.

Поддаваясь натиску наглой тетки, Можаев покинул двор, чтобы не привлекать к себе внимания, и двинулся обратно, не зная, на что теперь решиться. В волнении он спешил, вбежал на платформу метро – и двери первого вагона с шипением закрылись у него перед носом. Огорченный Авенир повел себя неприлично и в сердцах показал машинисту отъезжавшего поезда средний палец руки. Через минуту из тоннеля подкатил другой поезд, машинист которого через стекло вагона, злорадно улыбаясь, показал Авениру средние пальцы обеих рук.

– Да, полезная штука – радиосвязь… – смущенно пробормотал Можаев, развел руками и жестом принес извинения медленно проезжавшему мимо машинисту.

Он вернулся к себе в полном смятении и уселся на кучу старых автопокрышек посредине пустыря – ждать Айни. С восточной стороны Евразии в окна то и дело высовывались вьеты и вьетки, глазели на него, показывали пальцами, но ему было наплевать. С западной стороны европеоидное население пустыря, представленное бабками у подъездов и загорелыми до черноты голыми по пояс доминошниками за столом, тоже поглядывало на него неодобрительно, но ему и на это было наплевать. Она появилась, когда солнце касалось краем западных крыш. Походка ее была легка и беззаботна, пустая кошелка болталась на левом плече.

– Я не приду к тебе сегодня,– пообещала она, поздоровавшись.– Сегодня плохой день. Мы все должны быть вместе и думать. Так сказал отец вьетов.

– Жаль,– улыбнулся он в ответ.– А что у тебя в корзинке?

– Старая рубаха. Порвалась, надо чинить,– смутилась девушка.

Авенир потянул пальцами конец рукава. Из соломенной кошелки выползла вьетская темная рубаха с вырванным клоком на спине.

Спалось ему спокойно, но скучно. Когда скучать становилось невмоготу, он принимался бродить по тесной комнате, звучно шлепая по полу босыми ступнями, потом, утомившись, снова ложился на скрипучий диван со сбитыми простынями. Ему было трудно решиться, он был чересчур понятливый, а значит, жалостливый. Будь у него непутевый брат и попади он в беду, разве Авенир не помогал бы ему? Разве это преступление? Слава богу, у него не было брата…

В эту ночь ему с неприязнью вспоминалось все семейство Низовцевых.

Он уже успокоился и почти заснул, как вдруг в ночной тишине, нарушаемой лишь заливистым храпом старухи за стеной, явственно послышался скрежет металла. Кто-то осторожно открыл входную дверь, не запертую на цепочку. Бедное Авенирово сердце! Сколько раз за эти дни и ночи оно готово было выпрыгнуть из груди! Не скрипнув ни единой пружиной, побледнев, сполз он с дивана, на ощупь нашел в забытом саквояжике спасительный газовый ключ и встал с ним возле двери в свою комнату. Луна светила в окно, видно было хорошо. Дверь приоткрылась беззвучно, темная фигура скользнула в щель и сразу направилась к дивану. Авенир, раздувая ноздри, на цыпочках двинулся за ней и занес над головой свое пролетарское оружие. Нет, он учился на ошибках! В этот раз, чтобы не оплошать, он сначала огляделся и даже выглянул в коридор. Никого!

Тут ночной гость обернулся и, вытянув вперед руки, припал к его груди со вздохом облегчения. Айни терлась об него лицом и всем телом, охватив его тонкими руками, упираясь носом в ребро чуть выше сердца, и он замер, обняв ее, продолжая сжимать в кулаке тяжелый длинный ключ, который так ему и не пригодился.

II

Лишь когда посветлело небо над Евразией, Авенир заметил, что Айни глубоко расстроена и грустна. До этого они не проронили ни словечка.

– Что с тобой? – спросил он.

Девушка пожала худенькими плечиками, спрятала голову у него под мышкой и ответила:

– Я думала все дни… Я смотрела на ваших женщин… Я плохая? Ты не знаешь, я плохая… Мне никак не стать хорошей.

Закончила она уверенно, почти угрюмо, спрятав лицо, и, сколько Авенир ни старался, ему не удалось ее переубедить. Ушла она рано. Уже на пороге она сказала Авениру:

– Я плохая, потому что ты хороший.

Он не стал расспрашивать ее о Трофиме, о загадочном звонке Монументу и, уж конечно, ни слова не проронил о вчерашней ее поездке. После ее ухода он обнаружил на столе оставленные ею ключи. Это его удивило и огорчило.

Монумент с утра тоже был не в духе. Он поджидал Авенира за столиком летнего кафе у метро, обложившись бумажками со списками фамилий, обведенных кружочками и соединенных стрелочками. Квадратный лоб его вспотел от мыслительных усилий, бугристая шишка на черепе лоснилась.

– Завтра оперативка,– буркнул он.– Шеф раздолбал мою докладную в пух и прах. Сказал, что я не в состоянии выдвинуть мало-мальски связную версию. Он такая язва, завтра будет полчаса измываться, прозвища придумывать. А у меня ни черта не получается!

В списке фамилий, поспешно и неудачно прикрытом лапой опера, Авенир с удивлением заметил и свою.

– Ты что, и меня подозреваешь?!

– Это так… Для полноты охвата… – прогудел смущенный опер.

Авенир взял ручку и набросал Грешникову развернутый конспект его доклада с ответами на предполагаемые вопросы. Опер следил за ним с любопытством.

– Красиво излагаешь! «В настоящий момент… На ближайшую перспективу… Проработка версии превентивного заказного убийства…» Красиво, только я в твоем докладе полный лопух. Исполнитель не пойман, заказчик даже не намечен. Свидетелей опрошено море, ориентировка с твоими портретами размножена – и все. Я уж как-нибудь сам… Поехали сейчас Снова к этому Кириллову, липовому хозяину клуба! Я из него душу выну! Единственный след, черт возьми!

Авенир вздохнул. Стыдно было ему лицезреть мучения Грешникова, когда он уже знал ответ.

В Серьгах на месте избы подставного хозяина вьетов курилось свежее пепелище. Унылым памятником в пирамиде обугленных бревен стояла закопченная до черноты печь с обвалившейся трубой. Сарай и заборы вокруг были разобраны и уже частично растащены. Грешников, присвистнув, поехал в отделение милиции.

– Ни шиша они не знают,– разочарованно сообщил он, вернувшись, и хлопнул квадратной ладонью по толстому колену, точно пушка выпалила.– Горело ночью, хозяина никто не видел. Думают, что заснул пьяный и там остался. Ругаются с сельсоветом – кому разбирать пожарище. А ведь я хотел еще вчера к нему приехать!

Авенир молчал. Совесть – этот Фредди Крюгер культурных россиян – терзала его немилосердно. Он, скуксившись, наблюдал из машины, как Монумент рыщет на пожарище, заглядывает меж бревен, разводит руками, будто Евпатий Коловрат на руинах сожженной монголами Рязани. На его счастье сигнал сотового телефона отвлек оперативника от этого печального и непродуктивного занятия. Грешников поспешно вернулся, перемазанный сажей донельзя. Квадратное лицо его было все в черных разводах, будто в боевой раскраске североамериканских индейцев.

– Да! – сердито крикнул он, держа телефон двумя пальцами и отдуваясь.– Да, без нас ни шагу! – Он заулыбался, полосы сажи задвигались.– Через десять минут будем!

– Люди Никона нашли бомбера! – пояснил он, поспешно обтирая ладони о брюки.– Человека, который мог изготовить бомбу или мину!

Авенир вздохнул с облегчением. Дело двигалось, а он мог оставаться ни при чем, как и положено интеллигенту. Сегодня ему не хотелось разгадывать загадки вьетов.

Они промчались на другой конец города, на Приморское шоссе, и на окраине, в частном секторе увидели в тени елей на обочине лимузин Отца Никона. За рулем сидел мордатый парень, упустивший недавно вьета на свалке. Сам Николай Николаевич, одетый строго и шикарно, прохаживался по травке, вдыхая сельские ароматы. Он похудел и даже почернел пуще прежнего; видно было, что работал по ночам.

– Как вы его нашли? – спросил Монумент, торопливо выскочив из машины.

– Это все Толик,– кивнул Отец Никон на мордатого.– Я решил, что наша скромная помощь не помешает правоохранительным органам.

– Это точно, менты! Вы же без нас облажались по полной! – радостно подтвердил Толик, на обеих руках которого красовались по два массивных перстня из низкопробного золота.

– Если причастность этого типа к убийству Бормана подтвердится, будешь начальником охраны вместо Михалыча,– пообещал ему Николай Николаевич и скомандовал: – Веди!

У Толика в зобу дыхание сперло от гордости. На Монумента он посмотрел сверху вниз, Авенира не замечал в упор.

Они прошли за ним два квартала тихими улочками пригорода, мимо оград и садов. Монумент сорвал травинку, потер в ладони, поковырял в зубах.

– Что это с вашим товарищем? – тихонько спросил у Авенира Отец Никон, изящно обведя ладонью вокруг своего хрестоматийного лика.– В Управлении внутренних дел был пожар?

– Сожгли дом Кириллова. Помните такого? Возможно, вместе с хозяином. Мы только что оттуда.

– Подставного хозяина клуба? Очень интересно…

Настроение Николая Николаевича, и без того неплохое, еще улучшилось. Он что-то замурлыкал и, как показалось Авениру, даже хихикнул. Можаев тоже воспрянул духом, и его чувства обострились. По мере приближения к дому подозреваемого наблюдательность и интуиция, задавленные бесполезными нравственными коллизиями, оживали в нем.

Они остановились у симпатичного желтого домика, обшитого вагонкой, с резным крыльцом и изящными голубыми наличниками. Окно было приоткрыто, из него доносились звуки телевизора.

– Дома, слава богу… – проворчал Грешников.

Толик сделал стойку сеттера у калитки, оттеснил Монумента плечом, пропуская вперед Отца Никона, и угодливо указал пальцем в перстне:

– Здесь!..

– Еще в задницу шефа поцелуй,– проворчал под нос недовольный Монумент.

Они пошли по дорожке между цветочными куртинами: впереди благодушный Отец Никон, за ним, заглядывая сбоку в глаза хозяину, услужливый Толик. Монумент с Авениром замешкались в калитке. Какая-то странная ассоциация всплыла вдруг в мозгу Авенира…

– Николай Николаевич!.. Стойте! Остановитесь немедленно!

Все замерли. Толик сунул руку под пиджак, к кобуре. Грешников презрительно покосился на него.

– Пусть впереди пойдет охранник,– волнуясь, шепнул Авенир на ухо Отцу Никону.– Я не могу связно объяснить, но… Это похоже на ситуацию с Низовцевым.

– Бог с вами! – отшатнулся Николай Николаевич, посерьезнел, огляделся.– Анатолий, выведи этого типа во двор! Сюда его! Ступай, ступай, что же ты?

Как ни был туп новоявленный начальник охраны, а и он заподозрил неладное. Неохотно поднялся он на крыльцо, скрипнувшее под тяжелым телом. Достал пистолет, оглядел его, дунул зачем-то в ствол. Помявшись, вдруг сошел со ступенек, постучал в стекло приоткрытого окна:

– Эй! Хозяин! Выдь на минутку!

Никто ему не ответил. Толик вернулся, глянул криво на своих спутников, осторожно потянул на себя скрипучую дверь в сени. Когда она приоткрылась на ширину ладони, из полутьмы на крыльцо, подняв хвост трубой, выбежала серая кошечка, ласково, с мурлыканьем потерлась о ногу охранника. Толян улыбнулся, откинул кошку ногой и широко распахнул дверь.

Тотчас громыхнуло, да так, что домик подпрыгнул, крыша вздыбилась, стекла вылетели, отовсюду посыпалась дранка и штукатурка. Входную дверь вынесло наружу вместе с косяком. Отец Никон, Монумент и Авенир пригнулись, присели – над их головами с визгом и жужжанием пронеслись мелкие и крупные осколки. Телевизор смолк. В сарайчике за домом отчаянно закудахтали куры. Монумент и Авенир упали в цветочные клумбы справа и слева. Николай Николаевич, растерявшись, замер на дорожке в полуприседе, разведя руки по сторонам – точно в воду собрался прыгнуть.