Текст книги "Восточный пакт (СИ)"
Автор книги: Сергей Извольский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)
– Прелестно. Просто прелестно, – произнес с искусственной улыбкой Андре. Я в ответ только чуть голову склонил. Да, если их с американской версии армейского фольклора так проняло, что было бы если б я им из русского что задвинул, страшно представить.
– Программа тренировок есть, можете приступать, – вместо прощания произнес ставший задумчивым Андре и вышел из аудитории. Мы еще постояли немного, пообщались на отвлеченные темы, похватали контейнеры и покатив их за собой, тоже двинулись на выход.
Я покидал аудиторию последний и не сильно торопился. А в коридоре меня, как оказалось, уже ждали. Я понял это, почувствовав чужое внимание, сдобренное ненавистью, злобой, отчаянием и даже завистью. Обернувшись по эху эмоций увидел, как от стены поодаль отлепился Аверьянов и торопливо пошагал в мою сторону.
За его приближением я наблюдал, в ожидании чуть склонив голову. Мне было по-настоящему интересно, зачем изгнанный из клана повелитель воздушной стихии так долго ждал меня, и что ему вообще сейчас нужно. Подойдя близко, Аверьянов остановился и сжимая-разжимая кулаки уставился на меня горящим ненавистью взглядом. Прошло несколько мгновений, а он все еще молчал, продолжая поедать меня глазами.
– Чего хотел-то? – небрежно поинтересовался я, нарушая надрыв момента. Аверьянов от моего вопроса вздрогнул, а лицо его перекосило гримасой.
– Ты смеешь спрашивать, что я хотел? – прошипел он. – Ты разрушил мою жизнь!
А, ну да. Его же забрал Мустафа и повязал на передаче веществ, а сейчас бывший одаренный стал послушной собачкой на поводке конторы. Печальная история, но почему-то я ему совсем не сочувствую.
– Брось, я только последний гвоздь вбил, остальное ты сам, – покачал я головой, категорически не признавая обвинения. – Ты же не ругаешь молоток, когда себе по пальцу попадаешь…
Хм. Судя по всему, ругает. Причем не дежурно – как это многие делают, просто чтобы пар сбросить, а будучи абсолютно уверенным именно в виновности молотка. Тяжелый случай.
Возникла тягучая пауза, во время которой Аверьянов демонстративно и угрожающе сопел, а я думал о том, что совершил ошибку, не уничтожив, или даже не прибив его насовсем. Оглянувшись по сторонам, я посмотрел, что рядом никого нет, и жестом поманил Аверьянова поближе. Когда он подошел почти вплотную, я доверительно ему сообщил на ухо:
– Дружище, да мне насрать и на тебя, и на твою жизнь. Так хотел-то чего?
– Верни мне перстень! – отшатнувшись, свистящим шепотом произнес побагровевший Аверьянов.
Блин, перстень же его еще у меня, я и забыл совсем!
Отойдя на шаг, я оценивающе глянул на Аверьянова. Он смотрел на меня с такой нескрываемой ненавистью, что ясно – будь у него возможность, прикончил бы меня прямо сейчас. Да, дела. Глупый и лишенный воображения человек – часто самый опасный противник. Действия профессионалов с холодным сердцем можно хотя бы предсказать, а такие товарищи опасны именно своей непредсказуемостью.
– Сегодня у меня много дел. Завтра, в двадцать три ноль-ноль.
– Мне надо сегодня!
– Тебе еще раз сказать, как мне важны твои желания? – поинтересовался я, и смахивающим жестом попрощался с ним: – Давай, до свидания.
Пусть завтра приходит. Он так ничего и не понял из произошедшего. И сейчас в нем столько ненависти, что его легко могут зарядить как брандер и направить в мою сторону. Так что вдруг завтра в одиннадцать будет заварушка какая-нибудь, и… Нет человека, нет проблемы, как провозглашают гуманисты. Я правда сам не гуманист – мне для убийства ближнего хотя бы формальный повод нужен.
– Ты настоящие исчадие ада! – проговорил вдруг Аверьянов мне вслед. И когда я обернулся, бесстрашно добавил: – Тебя прислал мне сам дьявол!
– Да ну не-ет, – протянул я с нескрываемым удивлением. – Меня совсем не дьявол прислал, и уж точно не из преисподней, – совершенно искреннее добавил чуть погодя.
– А откуда? – с глуповатой гримасой поинтересовался Аверьянов.
– Оттуда, – многозначительно показал я пальцем вверх, и развернувшись двинулся прочь, покатив за собой контейнер с экипировкой. Пока шел, размышлял о том, что нельзя – ну вот нельзя за собой такие хвосты оставлять. Неправильно я с Аверьяновым поступил. А как правильно? А черт его знает, как в этом случае было бы правильно.
Выходя из здания гимназии успел увидеть, как разъезжаются от крыльца машины, увозя по домам остальных из моей команды. Им проще – у них ординарцы есть, а у меня… а у меня тоже все неплохо, увидел я машину с черно-красными флажками – цветами Юсуповых-Штейнберг. Не тот представительный авто, на котором сегодня с Анастасией в школу ехал, но тоже вполне ничего.
– Агтуг Сег-геевич, добгый день! – выскочив с водительского места машины, с широкой улыбкой появился на брусчатке площади Моисей Яковлевич Фридман. Глянув на внушительный контейнер, который я тащил за собой, юрист тут же засеменил к багажнику, чтобы помочь мне упаковать багаж.
– Ну, здравствуйте, Моисей Яковлевич, – искренне обрадовался я. И появлению юриста, и тому, что наконец можно скинуть на кого-то другого хотя бы часть своих дел.
Остаток дня уместил в себя немало. В первую очередь я препоручил Зоряну Фридману – юрист должен был разбираться не только с моим новым титулом, но и параллельно с легализацией ее личности по третьему варианту предложенному Андре. Потом я потренировался в доспехе, освоил систему управление тактической сетью контролем взгляда, и самое главное – наконец ознакомился с завещанием Петра Алексеевича.
После того, как узнал о размере полагающейся мне доли, понял почему с такой неприязнью был принят Анной Николаевной. На ее месте сам бы я еще больше расстроился – учитывая, что это ведь именно она сохранила и преумножила активы рода после гибели Петра Алексеевича.
Узнав о том, что я теперь крайне обеспеченный человек, пребывал в самом радушном расположении духа. Которое закончилось тогда, когда Анастасия доверительно изволила сообщить о предпринятых ею за последние сутки действиях. Осознав услышанное, я помолчал немного. Потом, осмысливая, еще помолчал. А после решил высказаться прямо и без излишней тактичности.
– Ваше сиятельство… знаешь, что?
– Что?
– Ну ты и дура, – в сердцах произнес я.
Немного послушал ошарашенную тишину, я откинулся на спинке кресла и внимательно посмотрел на княжну. Анастасия оказалась крайне изумлена услышанным. Она даже отпрянула, не совсем понимая, что именно сейчас делать. В ее ярких глазах постепенно зажегся магический отсвет, девушка привстала над столом с угрожающим выражением лица, а кулачки ее сжались.
Не слишком ли я переборщил? – раздраженно подумал я. Раздраженно потому, что в общем-то был еще слишком мягок в оценке. И еще потому, что узнав о завещании начал воспринимать активы рода не как что-то чужое и эфемерное, а как часть своего имущества. Которому действия княжны могли нанести непоправимый ущерб.
Но с разъяренной девой напротив все же необходимо было разговаривать, а не устраивать битвы на выживание. Поэтому я, предваряя всплеск вспышки ярости заговорил спокойным тоном, завладевая вниманием девушки.
– Прелесть общения с эмоциональной связью, особенно такой прочной как у нас с тобой, в том, что можно быть предельно честным. И сейчас, не выставляя ментальные щиты, я мог бы спокойно сказать: «Анастасия, мне кажется ты категорически не права», но… эффект был бы абсолютно такой же. Как считаешь?
Несколько секунд княжна переваривала услышанное, а после огонь в ее глазах начал ослабевать.
– При всем уважении я считаю, что ты невоспитанный хам, – резко произнесла Анастасия.
– При все уважении, – эхом повторил я и искренне рассмеялся.
Очень хорошая фраза, которая позволяет вежливо показать человеку все, что ты о нем думаешь. Но вспышка веселья быстро прошла, и устало покачав головой, я вздохнул. Тяжелый день сегодня был. И вчера. Черт, да и позавчера тоже непростой в общем-то.
Но даже смеясь, концентрацию не терял. Краем глаза наблюдая, что княжна пока не собирается кидаться ледяными стрелами, я потянулся к чашке с кофе, чтобы отхлебнуть. Неудачно – потому что кофе давно закончился, а я об этом забыл. Негромко чертыхнувшись, вновь откинулся на спинке кресла и посмотрел княжне в глаза.
– Давай подытожим.
«Ну давай», – мысленно ответила княжна, внимательно на меня глядя.
– Есть род Юсуповых-Штейнберг, который сейчас… двигается прямиком к глубокой заднице, если говорить прямо. И, – чуть повысил я голос, не давая княжне вставить слово, – находился в поул-позиции задолго до того момента, как меня расчехлили и привезли сюда заинтересованные люди. Или до моего появления все было прекрасно?
Анастасия отвечать благоразумно не стала. Понятно, что ситуация до моего появления была получше, но она в принципе не совсем глупая. Но чтобы наверняка, я все же озвучил очевидное:
– Род Юсуповых-Штейнберг, искусственно созданный как яблоко раздора между Юсуповыми и Разумовскими, должен был и так почить в ближайшие несколько лет. Мое появление послужило лишь катализатором, ускоряя события…
Анастасия слушала молча. Она уже отошла от вспышки злости, вызванной моим откровенным комментарием, и сейчас чувствовала по моим эмоциям, что целенаправленно оскорбить ее и тем более насмехаться я не собирался.
– …Даже мне, появившемуся из медвежьего угла, ясно что в ближайшее время в регионе возможен конфликт национальных кланов и метрополии. И что-то мне подсказывает, что именно твой род выбран в качестве триггера. Вернее, не род, а богатые активы, которые должны послужить причиной конфликта влиятельны кланов здесь, на Юге России.
Княжна сохраняла молчание. Не соглашалась, но и не опровергала. Продолжала внимательно смотреть на меня, но ментальные щиты не ставила, так что ее комментарии вслух мне и не нужны были.
– Сейчас я слышу от тебя, что утром из разных источников ты узнаешь, что твои брат и сестра получили персональное покровительство самой (!) императрицы. Кроме того, с тобой невесть каким способом связывается Анна Николаевна и просит тебя до наступления твоего второго совершеннолетия самой запросить покровительство в императорской канцелярии. Насколько понимаю, она предлагала тебе всего на год, до семнадцати лет, передать род под управление петербургских чиновников. Более того! – снова перебил я пытавшуюся вставить слово Анастасию, – ты принимала решения, даже не беря в расчет события недавнего времени, когда солидарность с тобой продемонстрировали Валера с Эльвирой, который явно отпрыски высокородных семейств… что? – прервался я, почувствовав удивление Анастасии.
– Ты не знаешь, кто они?
– Откуда я должен об этом знать?
– Мог бы спросить.
– А зачем?
– Ну да, действительно… зачем.
– Ну так кто они?
– Тебе же не надо?
– Не надо, это когда не знаю кого спрашивать.
– Валера – персидский принц, хан Нахичеванский, племянник правящего шаха. Эльвира – сибирская царевна и внучка генерал-губернатора Багдада.
– Воу, – не смог сдержаться я.
Причем удивился не от осознания положения в обществе моих товарищей по команде, а больше от несоответствия привычной картины мира: у меня дома история Ирана и Ирака развивались несколько иначе. Здесь же в Персии и шахская власть сохранилась, и страна осталась в зоне влияния России, как это и было в начале двадцатого века, когда порядки в регионе наводила Персидская казачья бригада. Государство же Ирак, как колония Великобритании, здесь не появилось вовсе, а территорию России (Конфедерации) – как логичное продолжение Большой Игры, омывал Индийский океан.
Но стоит подумать об этом позже – вернулся я в настоящее, переставая смотреть сквозь княжну и поймав взгляд ее ультрамариновых глаз:
– Вместо того, чтобы запросить покровительство у императорской канцелярии, пользуясь явными признаками расположения, ты подаешь прошение об утверждении тебя как главы имперского рода до достижения тобой второго совершеннолетия. Если с дипломатического переводить на понятный мне, хаму невоспитанному, язык, то выглядит это как: «Идите вы в задницу, мне от вас ничего не нужно!»
– Тебе не понять, – дернула щекой Анастасия.
Глубоко вздохнув, я на миг прикрыл глаза. Хотелось как-то выругаться, как бывает, когда утыкаешься в непреодолимую стену чужого непонимания. Но сравнение пришло неожиданно.
– Ты сдачу Москвы Кутузовым тоже осуждаешь? – открыл я глаза.
– Нет, но это совсем другое…
– Да как так-то!? – уже не выдержал я. – Послушай, я не аристократ по рождению, и вот этой твоей привязки к крови и почве не понимаю. Да, мне это чуждо, да, я этого не понимаю. Не понимаю, но могу принять как данность. Сейчас же ты путаешь кровь и честь с ненужной жертвенностью, граничащей с откровенным идиотизмом. Боец должен не умирать геройски, а буднично выполнять приказы, как говорил мне…
Вовремя опомнившись, я осекся – и не став сообщать Анастасии, кто и при каких обстоятельствах говорил мне это в другом мире.
– Кто говорил?
– Неважно. Я сейчас в общем-то хотел сказать больше о том, что в споре паровоза и Анны Карениной выигрывает паровоз. Всегда. Без вариантов.
Княжна вспыхнула. Вдруг она подобралась и неожиданно – я по эху эмоций почувствовал, пришла к совершенно неправильному выводу. Но до того, как Анастасия произнесла слова, о которых бы потом пожалела, я привлекая внимание хлопнул ладонью по столу, заставив ее вздрогнуть.
– Нет, – произнес я в наступившей тишине.
– Что нет?
– Ты ошибаешься, я не трус.
«Но я боюсь» – добавил внутренний голос голосом Никулина из Бриллиантовой руки.
Из-за этого моего шуточного воспоминания княжна что-то почувствовала, и явно засомневалась в моей правдивости. Я понял почему – при всей ее иезуитской расчетливости она все же остается шестнадцатилетней девушкой. И из-за юного возраста часто не видит полутонов, а обычную и естественный для зрелого возраста готовность к выигрышному компромиссу принимает за слабость. И надо было это как-то сейчас пресечь.
– Прошу тебя, – спокойно сказал я, и для усиления эффекта пальцем на ухо свое показал: – Послушай меня, и умоляю, попробуй услышать. Мы сейчас с тобой в одной лодке, и у меня нет выбора кроме как пытаться выгрести вместо с тобой. Но если ты при этом совершаешь откровенно идиотский…
Анастасия ощерилась, мигом став похожей на рассерженную рысь.
– …хорошо, откровенно идиотский с моей точки зрения поступок, я оставляю за собой право тебе об этом сказать. А теперь прошу внимания. Согласись, в качестве опасающегося и ищущего вариант покинуть корабль пассажира, если ты уж начала меня в этом подозревать, на моем месте было бы умнее молчать, плыть по течению и ждать момента чтобы смыться, не привлекая внимания. Как считаешь?
Вопрос был риторический, поэтому посидели, помолчали немного. Чуть погодя я продолжил, уже спокойным и размеренным голосом:
– И Анна Николаевна, и ты рассчитывали на мое, неизвестное еще происхождение, которое поможет роду. Да и я, если честно, на него тоже рассчитывал, но ситуация изменилась. Не забывай, что сорок три миллиона долларов у меня уже есть. Так что, если четно, глядя с позиции благоразумного человека для меня твой род как чемодан без ручки: бросить нельзя, и тащить жутко неудобно.
Увидев, как княжна вспыхнула, я в который уже раз примиряюще поднял руку:
– Не злись и будь проще. Никто тебе не мешает сейчас сказать тоже самое в отношении меня со своей позиции главы рода, и ты также будешь права…
«…а майор Гулимов пусть в ответ нассыт в сапоги лейтенанту Матвееву и успокоится!» – усмехнулся я воспоминаниям.
– Еще раз прошу, не зацикливайся на мелочах, мысли стратегически. Я ведь вчера тебе прямо сказал, что о грядущих неприятностях меня предупредили те персоны, кого я считал своими возможными покровителями. Пойми, заинтересованные люди просто отошли в сторону. Я не силен в нравах и обычаях аристократии, но люди все одинаковы, и я готов с полной уверенностью тебе рассказать дальнейших ход событий.
– Так расскажи, – заполнила паузу с трудом сдерживающая себя княжна.
– У рода будут спровоцированы серьезные проблемы, твое прошение будет отклонено, а…
– Прошение – это формальность, – перебила меня Анастасия. – Я уже достигла первого совершеннолетия, поэтому…
– Ты давно интересовалась не только биржевой стоимостью активов рода, а реальным положением дел? Наши заводы…
При слове «наши» Анастасию перекосило как от дольки лимона, но как-то комментировать она не стала.
– …работают по императорским подрядам. И срыв даже одного из них может послужить поводом для отклонения прошения, а тебя признанием недееспособной как исполняющей главы рода на время следствия по делу Анны Николаевны. А если, допустим, срыв работ по контракту произойдет одновременно с оглашением материалов дела? Напомнить причину, по которой Анну Николаевну закрыли?
По взгляду понял, что напоминать не требуется.
– И я железно уверен, что твое прошение удовлетворено не будет. Более того, в ближайшее время наверняка появится повод для того, чтобы высочайшим указом назначить… external manager, внешнего управляющего для рода, не знаю как это на русском аристократическом будет.
– Мне удовлетворят прошение. Отказ противоречит всем принятым правилам, и государь на это не пойдет.
– Писаным правилам?
– Нет.
– Пф, тогда тем более забудь. Здесь и сейчас не будет никаких правил. Что-то висит в воздухе, неужели не понимаешь? И это явно не люстра – даже такое невоспитанное хамло как я это отчетливо чувствует. Род Юсуповых-Штейнберг – это расходный материал в делах государственного значения, и мне очень печально, что ты, вроде бы понимая, это не принимаешь. В политике, а тем более в геополитике, нет места порядочности – к пульту управления государством стоит три кольца оцепления и нормальные люди туда не пройдут, так что…
Княжна вдруг вспыхнула, а я понял, что с прямотой общения несколько переборщил. Ну да, осторожнее надо: я ведь, получается, государя-императора сейчас так оскорбил.
– Стоп-стоп-стоп, – снова пришлось мне поднимать ладони. – Не принимай буквально: у любого хорошего царя всегда есть команда уродов, которая предназначена именно для тех дел, на которые ему самому не дает пойти порядочность, совесть или общественное мнение. Он просто в нужные моменты случайно отворачивается, типа другим был занят, без обид ребята.
Анастасия замерла, осмысливая мои слова и судя по эмоциям даже не зная, как реагировать. Наверное, ей на сегодня хватит. Да и мне тоже – мысленно махнул я рукой и поднявшись, направился к выходу. Анастасия проводила меня взглядом, спиной ощутимо чувствовал. Но не окликнула.
Когда принимал душ, глаза уже слипались. Входящей информации за сегодня оказалось настолько много, что непроизвольно получилось поставить барьер и в мыслях царила удивительная легкость и пустота. Или это следствие ментальных тренировок, и мантра «я подумаю об этом завтра» по-настоящему работает?
До кровати дошел уже полностью расслабленный, думая лишь о том, как хорошо сейчас будет упасть на подушку, закрыть глаза и заснуть. Но появившаяся невесомым призраком Зоряна мягко присела рядом и начала делать мне расслабляющий массаж. В процессе которого я понял, что спать так уж сильно пока и не хочу, в общем-то.
Утром, едва приоткрыв глаза, скосил глаза в сторону прикроватной тумбочки. Дисплей часов показывал дату и время: «09.09.2020», «05:53».
В чем дело? Раньше всегда просыпался в пятьдесят четыре минуты, почему сейчас начал на минуту раньше? Надо часы проверить. Или на тумбочке, или свои, биологические – решил я. Вдруг едва-едва, на грани слышимости щелкнула ручка, и в комнате бесшумно появилась Зоряна. Странно, обычно она всегда заходит так, чтобы утром нам не пересекаться.
Наблюдая за девушкой из-под опущенных ресниц, я увидел, как она тихонько приоткрывает дверь, видимо, чтобы закатить тележку с завтраком.
Потянувшись и соскочив с кровати, на мгновение напугав и смутив Зоряну. Мельком отметив ее белое платье, я подмигнул девушке, с удовольствием потянулся и направился умываться. Когда вышел, мокрый и свежий, замер – потянув носом и осматриваясь. Как-то все обычно и… необычно. Окна приоткрыты, и вместе со свежим воздухом комнату наполняет терпкий аромат полевых цветов. Вот, кстати, явно недавно собранные букеты лежат – заметил я. Зоряна опять же все еще здесь, в комнате.
Я привык, что девушка утром максимально старается не показываться мне на глаза, просто организовывая завтрак и одежду. Причем это ее и только ее решение и манера поведения. Сейчас же Зоряна только заканчивает сервировать столик. На котором, между прочим, непривычное разнообразие. Вроде все тоже самое, только чуть больше, ярче… праздничнее что ли. Да и сама девушка, только-только обратил я внимание, выглядит удивительно красиво. Нет, она и так-то очаровательна, но сейчас и вовсе ослепительна. Причем простой красотой: в короткой, едва до середины бедер белоснежной тунике с золотыми оборками и подчеркивающим талию поясом; греческих сандалиях, с оплетающими стройные ноги ремешками. В ушах поблескивают чистой слезой серьги, которые я покупал ей в подарок на первой и единственной нашей прогулке по Елисаветграду, на изящной шее тонкое золотое ожерелье.
– Оу. Прекрасно выглядишь, я очарован, – не удержался я от комплимента. И когда Зоряна опустила взгляд, только сейчас заметил, что и волосы у нее уложены в сложную прическу с вплетенными свежими цветами.
«Что за праздник?» – хотел было поинтересоваться я, но сдержался.
Приветливо и немного смущенно улыбнувшись, Зоряна легким шагом порхнула к окну и одним движением распахнула плотные шторы. Комнату залили яркие лучи только-только взошедшего солнца, усиливая и так неожиданно праздничное настроение.
– Солнышко лучистое, улыбнулось весело… – не удержался и вполголоса напел я, без особой причины чувствуя, как улучшается настроение.
Зоряна между тем подошла ближе – пряча при этом взгляд, и вдруг опустилась на колени и поцеловала мне руку, которую я не успел отдернуть.
– С днем рождения, мой господин, – произнесла она, опуская голову с показательной покорностью.
– Эй-эй-эй! – попробовал я было возмутиться странным показательным подобострастием, но вдруг осознал сразу несколько вещей.
Первое – мне уже пятнадцать. Серьезная заявка, как я вообще упустил подобную дату. Хотя удивительного немного – последний десяток лет о своем дне рождении узнавал от других, дело привычки.
Второе – поведение Зоряны не было показательным подобострастием, а девушка таким образом выражала искреннюю благодарность.
И, как следствие этого, третье: я уже официально стал «нашим благородием», а Зоряна получила официальный статус и теперь полноправный членом общества в Конфедерации. Не понял еще что пятнадцатилетие значит для меня, в вот у нее уж точно есть повод для праздника.
