Текст книги "Миров двух между"

Автор книги: Сергей Павлов

Соавторы: Михаил Пухов,Андрей Дмитрук,Виталий Пищенко,Дмитрий Федотов,Евгений Сыч,Юрий Глазков,Александр Копти,Неархос Георгиадис,Анатолий Балабуев,Сахиба Абдуллаева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Абсурдность предъявленных жанру НФ обвинений в пренебрежительном отношении к человеку видна, как говорится, невооруженным глазом. Тем более странно, что миф про “обесчеловечивание” научной фантастики и про ее “научно-популяризаторское главенствующее направление” был подхвачен и стал настойчиво культивироваться некоторыми критиками по фантастике (преимущественно – молодыми, неопытными в вопросах жанра НФ). В результате некритического подхода к критическим (лучше сказать – псевдокритическим) своим работам некоторые из них демонстрируют крупным планом собственную профессиональную несостоятельность. Я уже не говорю о случаях (увы, не редких) преднамеренного искажения истинного состояния дел в сфере жанра НФ. (По причине удручающей постыдности такого рода “критических” опусов имен их авторов называть не стану – следите за прессой.)

Если не ошибаюсь, никто из так называемых “критиков по фантастике” (вот, кстати, еще один случай, когда очень мешает отсутствие специального термина) не проанализировал вопрос о набившей уже оскомину “научно-популяризаторской роли” жанра НФ. А ведь по этому вопросу было что сказать, коль скоро его время от времени эксгумируют. Можно было бы напомнить читателям, что действительно в определенный период молодости нашего государства научной фантастике в силу известной необходимости не возбранялось пользоваться элементами научного популяризаторства, рассказать, как аккуратно пользовались этим элементом опытные писатели-фантасты и как хватали через край неопытные или бесталанные. Можно было бы разъяснить, что современный писатель-фантаст, работающий в жанре научной фантастики, этим элементом не пользуется, и со знанием дела ответить на вопрос: “Почему?” А потому, что современный писатель пишет для современного читателя, информированность которого в сфере науки и техники зачастую выше, чем у пишущего научно-фантастическое произведение. Для читателя главное ведь в другом – в желании получить от писателя некую литературную модель новых представлений о грядущем. Конечно, чем выше интеллект создателя этой модели, тем интереснее модель. Но ведь это, как говорится, иной коленкор! Да, писатель, работающий в жанре НФ, в увлекательной форме касается многих проблем, которые встанут перед наукой и техникой будущего, перед личностью, перед обществом, – за это честь ему и хвала!

Полтора века набирает силу уникальный в истории мировой литературы процесс – возникновение и развитие популярнейшего сегодня жанра научной фантастики. И пока не видно, к счастью для читателей, никаких объективных причин, которые препятствовали бы его восхождению к литературному зениту третьего тысячелетия новой эры.

Юрий Макаров
Попытка контакта

Сначала я думал, что хорошо бы взять у Бушкова интервью.

– Почему вы стали фантастом? – собирался спросить я у него без околичностей. А он бы ответил:

– Я никогда не писал фантастики. Я пишу о людях, которых знаю, и о проблемах, которые волнуют. А то, что пользуюсь арсеналом средств, относящихся к фантастическому жанру, так это вроде правил игры, условий, о которых я сразу договариваюсь с читателем, мол, давайте определимся: это фантастика, и не удивляйтесь, если что не так, как в жизни.

Но с интервью у нас как-то не сложилось.

Вместо этого я взял книжку “Стоять в огне” – первый сборник рассказов и повестей Александра Бушкова, изданный в нашем Красноярском книжном издательстве, и стал читать, делая поправку на “правила игры”, потому что без этой поправки, как подсказывает читательский опыт, большинство произведений, относящихся к жанру фантастики, читать невозможно. Есть, конечно, счастливые исключения, но они так же редки, как выигрыши в спортлото.

С фантастикой, как таковой, дело вообще обстоит сложно. Даже один из самых признанных современных мэтров этого жанра Арк. Стругацкий как-то написал: “Мне самому не раз приходилось слышать, что фантастика – литература, точнее – недолитература, которую жулье пишет для слабоумных на тему “ты лети, моя ракета!”. Но это, разумеется, крайняя точка зрения. На противоположном полюсе по отношению к ней находятся стройные ряды любителей фантастики, как губка, вбирающие все, на чем стоит соответствующая наклейка, создающие повсеместно фант-клубы и прочие объединения по интересам (Александр Бушков, к слову сказать, был одним из организаторов клуба любителей фантастики в Хакасии). Можно с уверенностью утверждать, что любая книга, относящаяся к фантастическому жанру, заведомо обречена числиться в дефиците, и даже изданная в мягком переплете и весьма скромным объемом представляет определенную ценность при книгообмене, поскольку всегда найдутся ценители, готовые пожертвовать за нее серьезный фолиант.

Собственно, можно предугадать судьбу книги Александра Бушкова и порадоваться за молодого автора и за всех, кто любит фантастику. И забыть о тех, кто всю фантастику оптом относит к недолитературе. Но от этой занозы в сознании невероятно трудно избавиться. Два мнения, два полюса, а истина, как всегда, посередине.

Фантастика – несбывшиеся сны. Есть такое старое народное суеверие: если приснится недобрый сон, надо утром обязательно вспомнить его и рассказать кому-нибудь, иначе – сбудется. И пожалеешь потом: знал ведь заранее, видел же во сне!.. На сегодняшний день фантастика в значительной степени является – или должна являться – предостережением человечеству. Как знаменитый камень у трех дорог: направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – голову сложишь. Если бы действительно мы могли знать заранее все тупиковые пути в лабиринте будущего! Но знать, конечно же, невозможно, остается только догадываться. И пытаться увязать сегодняшний день с завтрашним. И со вчерашним, потому что без прошлого нет будущего.

В свое время у фантастики была и другая, более завидная роль: она предсказывала научные открытия. На ее счету значатся блестящие предвидения, например, что может подняться в воздух летательный аппарат, который тяжелее воздуха, даже с человеком на борту. Но на сегодня это направление себя практически исчерпало, большинство изобретений перекочевало из области фантастики в сферу науки и техники, разве что “машина времени” пока находится в безраздельном пользовании фантастов да бластер обрел условную форму детской игрушки. Тем не менее наука слишком далеко ушла вперед, чтобы “человек со стороны” мог подавать ей идеи. Впрочем, вовсе не исключено, что завтра опять возникнет необходимость как раз в экстраординарных технических фантазиях, и тогда зачахшее было направление в литературе окажется доминирующим. Пока же большинство фантастов в меру своих возможностей возделывают поднятую уже целину таких направлений-тем, как параллельные миры, моделирование будущего, исполнение желаний, та же машина времени. И, конечно, тему, которую коротко можно обозначить одним словом: контакт. Контакт с инопланетянами, с роботами, с мутантами, с миром растений и животных, с миром неведомого. Контакт с братьями по разуму и с соседями по планете; контакт друг с другом, хотя эта тема не может быть отнесена к фантастическому жанру целиком и стоит отдельного разговора. Вариаций на тему имеется уже бесчисленное множество, но их хватит еще не на одно поколение писателей, потому что сколько голов – столько умов, сколько умов – столько точек зрения.

Каждая из упомянутых тем так многомерна и неоднозначна, что кажется неисчерпаемой. И вовсе не обязательно изобретать велосипед, чтобы мастерски на нем ездить. Александр Бушков в своей книге вовсе и не стремится изобрести этот самый пресловутый велосипед. Он вполне обходится существующими направлениями. Наиболее неожиданная посылка заложена им в сюжет рассказа “А она бежала” – про дорогу, которой надоело возить на себе танки, бронетранспортеры и прочую военную технику. Но и у этого рассказа есть “родственники”: по природе своей он близок сказкам Джанни Родари. К разряду сказочных можно отнести и рассказ “Все могут короли”, где обыгрывается утверждение Льюиса Кэррола, что со Временем нужно обращаться очень осторожно. Пишу это не в укор автору: сюжетов в художественной литературе, как известно, существует не так уж много, одни и те же мотивы перепеваются в десятках произведений, и каждый вправе сделать попытку “взять высоту”.

До Гёте легенда о докторе Фаусте разрабатывалась бесчисленное множество раз, но мы знаем одного Фауста. До Шекспира принц датский жил четыреста лет – и еще столько же существует в единственной ипостаси шекспировского Гамлета, все прочие стали достоянием истории литературы, а не литературы. Словом, не сюжетом единым книга жива. Хотя без сюжета ей тоже не обойтись, как правило.

В чем же заключается сюжет самой удачной, на мой взгляд, повести Александра Бушкова из трех, вошедших в книгу: повести, ключом к которой становится уже само название: “И ловили там зверей”? Вкратце суть ее такова: в космосе начинают пропадать люди, одни – вместе со звездолетами, другие – поштучно, так что ясно – кто-то вылавливает их прямо из звездолетов, как кондуктор “зайцев” из трамвая. Исчезают они, разумеется, в соответствующей “черной дыре”, и, чтобы пропавших спасти, в соответствующее место направляется специалист-спасатель, до отказа начиненный оружием. Супермен этот, в свою очередь, тоже проваливается, не куда-либо, а в желаемую дыру, и обнаруживает, что люди не исчезли, а были захвачены с неизвестной целью таинственной негуманоидной цивилизацией.

Я высказался, что эта повесть мне кажется наиболее интересной, и слов своих назад не беру: Бушков умело держит читательское внимание, интрига построена динамично, язык не только емок и информативен, но и радует блестками, игрой со словом. Читается повесть так же стремительно, как стремительны действия ее героя Меншикова из особого отдела Астрофлота “Динго”. Но, прочитав, если дашь себе труд задуматься над прочитанным, начинаешь спорить с сюжетом и с его автором.

Между тем, повествование Бушкова целиком лежит в русле жанра. То есть споришь не столько с автором или с сюжетом, сколько с жанром. А жанр повести, строго говоря, можно было бы отнести к так называемой “мыльной опере”, если бы, по счастью, Бушков не сделал шага – отступления в сторону. Но об отступлении потом, сначала – об “опере”.

Полагаю, что само понятие “опера” принято из-за простоты посыла, более всего тяготеющей к стилистике оперного либретто. Использование фантастических историй для рекламы мыла, кремов и прочего ширпотреба поначалу было вполне безобидным. И то, что простоватые эти истории легко переселились и прижились в нашей отечественной литературе, тоже особого протеста на вызывает. Хотя кое в чем прижившиеся на отечественной почве космические супермены будят во мне лично недобрые чувства. Слишком много их стало на страницах современной фантастики: с хорошей реакцией, крепкими мышцами, но слабыми нервами и моралью пневматического молотка. Сейчас, в нашем двадцатом веке, человеку с таким набором свойств права на управление моторной лодкой не выдадут – сам пропадет и других утопит. А в далеком будущем почему-то предполагается, что именно такие герои поведут космолеты по звездным просторам. И будут принимать решения, от последствий которых мир может измениться в ту или иную сторону, С шумом и пальбой, обзывая противников “зловредами”, промчались пиратские звездные каравеллы сквозь роман Снегова “Вторжение в Персей”, изумляя тем, как большинство персонажей умеет убивать противника и как бескорыстно любит это занятие. Хотя, казалось бы, зачем человечеству так уж понадобилось вторгаться в Персей? Чего оно там потеряло? Еще страшнее патологические убийцы у Стругацких, с помощью жутковатой цепи насилия влачащие население различных планет по пути прогресса и именуемые прогрессорами.

Павел Меншиков из повести Бушкова вообще-то тоже из породы прогрессоров, во всяком случае, приходится им космическим родственником. Тут сразу же настораживает уже то, что спасатели почему-то выбрали своей эмблемой зверя-убийцу динго. Да и в повседневных буднях супермены от отряда “Динго”, не сомневаясь, руководствуются этикой этого австралийского хищника: член стаи – свой, остальные – чужие, с которыми следует поступать соответственно. А динго не нужно учить, как поступать с чужими, у них это в крови, на уровне инстинкта. В результате Павел Меншиков, посланный разобраться с тем, что происходит в “черной дыре”, немедленно начинает стрелять и достигает в том успеха, уничтожив негуманоидов подчистую. А попутно сметает с лица земли – или какой уж там неведомой планеты? – ихний, негуманоидный город, просто так, не в порядке мести даже, а скорей в качестве предупреждения: дескать, знайте наших!

А что еще должен был сделать динго? Посылать таких на задание – все равно что посылать снаряд разрывной из пушки. Задачу свою они выполняют, не думая. Сразу. Моментально. Прежде чем направлять динго на задание, его задачу должен был обдумать кто-то другой, тот, кто решает, кого следует посылать в космос в данной ситуации: ученого, дипломата или убийцу, наводящую приставку к бластеру. И на совести того, другого, кто посылает, уничтоженный Меншиковым инопланетный город и несостоявшийся контакт. Потому что, как выясняется, со стороны негуманоидов просто-напросто имела место попытка контакта. Неуклюжая попытка, по нашим, человеческим меркам, но уж так они, негуманоиды, по-своему придумали.

А человечество, значит, по-своему отреагировало…

Иногда кажется, что фантасты, населяющие далекий и бескрайний космос худшими образцами дворовой шпаны, где-то этой шпане подыгрывают. Дескать, пройдет еще тысяча лет – и не ты, так такой же, как ты, устремится в беспредельность, и в руках у него будет бластер-это нечто вроде шпалера, только помощнее, и только встреться на пути кто другой, непохожий или непонятный, как его сразу – раз! И звон литавров.

Только не будет такого будущего. “Звездные войны” – нонсенс. Никто не потащит за собой сквозь парсеки орудия убийства хотя бы потому, что это экономически нецелесообразно. К тому же, человечество уже знает об этом тупиковом пути – тупике насилия.

И знает, к слову сказать, не в последнюю очередь благодаря фантастам.

В чем, собственно, и состоит достоинство этой повести Бушкова: после залихватских вывертов сюжета, порой не укладывающегося в рамки какой-либо иной логики, кроме логики “мыльных опер”, после более или менее удачно скомпонованного набора инопланетных приключений, после одержанной победы и возвращения на Землю его герой вдруг начинает думать. Занятие это для динго противоестественное, и думает за Меншикова, разумеется, сам автор, но это как раз и не столь важно. Важно, что в повести звучит открытым текстом предостережение для нас с вами, сегодняшних, вступивших в космическую эру: “мы идем от звезды к звезде, мы покончили с прошлым, но до чего же глубоко засело в нас это чувство, пестовавшееся тысячелетиями, идущее прямиком от пещер и каменных топоров, обязательно, непременно ждать подвоха от чужого, приписывать чужому свои гаденькие мысли. Ищем всюду зеркала, особенно там, где их нет. И ничего удивительного, если в результате таких вот поисков ты вдруг окажешься перед самим беспощадным зеркалом – твоей совестью. И зеркало это черным-черно…”

Можно сказать, что задача фантастической литературы сейчас – подготовить моральный нравственный фундамент будущего. И Бушков, в общем-то, осознает эту задачу, хотя нравственно-этические нормы людей, населяющих повесть “И ловили там зверей”, отнюдь не кажутся мне идеальными, я даже не уверен, что мне вообще симпатичны люди из отряда “Динго”. Как не уверен, что принимаю условия игры, предложенные повестью “Варяги без приглашения”, где дело обходится без негуманоидов, без “черных дыр” и космических приключений, зато в полную силу звучит тема контакта. И контакт этот выглядит столь наивно, что в пору вновь обращаться к сказочной установке.

В повести “И ловили там зверей” герой возвращается в опасное место в сентиментальном порыве, чтобы спасти фирменную, точнее, форменную пуговицу, оставшуюся от погибшего, как он считает, товарища. Пуговица в данном случае – символ, но она же – реальная деталь вещного мира. В “Варягах без приглашения” этот мир вещей буквально обрушивается не только на героя повести, но и на читателя: на этот раз инопланетяне решили осуществлять контакт, не выхватывая космолетчиков по пути следования, а явившись непосредственно на землю с обильными дарами. И снова контакта не происходит. Из-за чего? Скорее всего из-за космических интриг, хотя герой повести, инженер Борис Песков, вместе с автором настаивают, что виной всему соображения высшего порядка. Пришельцы предлагают изобилие и уничтожение ядерного оружия, а Песков с Бушковым и некий, тоже инопланетный, Иванов убеждены, что “всему свое время”, “и то изобилие, что жалуют нам со своего плеча пришельцы сейчас, в середине восьмидесятых годов двадцатого века, не нужно. Рано. Преждевременно”. Целиком поддерживая суть вывода Бушкова, равно как легший в ее основу афоризм о данайцах, дары приносящих, доказательных и логичных аргументов я в этой повести все же не нашел. Бушков здесь не изображает, а провозглашает. И изображается под его пером совсем иная картина: подробно, с чувством и толком выписанные живописные детали интерьера квартиры героя и приметы его нового бытия с личной “Волгой”, посещением престижных ресторанов, сигаретами “Кэмел”, массивным золотым перстнем на пальце и женой в бриллиантах. И неважно, что герой с наслаждением давит горящую сигарету на полированной крышке стола, – этот жест вовсе не противоречит образу, а пожалуй, даже – идее-мечте. Бог с ними, с инопланетянами, люди и сами красиво жить умеют. И красиво жить не запретишь.

Полагаю, что сам Бушков отнюдь не стремился к подобному эффекту. Литература время от времени преподносит сюрпризы людям пишущим: Они теряют власть над своими героями. Литература вольно или невольно всегда выражает характер общества в целом, его беды и болезни, его сиюминутные проблемы и проблемы глобальные, уходящие корнями в прошлое и касающиеся будущего.

Наверное, человечеству и впрямь пора готовиться к контакту с неведомым, в каком бы облике оно ни предстало: остроухими или, быть может, в форме разумного запаха, как в рассказе “Здесь все иначе, иначе, иначе…”. Готовиться – в смысле: познавать себя. Потому что сейчас нас меньше всего интересует, что появится в мире завтра, какие самолеты, космолеты, будильники. Нас интересует, каким человечество вступит в завтрашний день.

Каждая книга – тоже своего рода попытка контакта, контакта автора, выразившего свои мысли и чувства, с читателем, принявшим или не принявшим ее. Книга Александра Бушкова увидела свет. Состоялся ли контакт? Об этом надо спросить у читателей. А своего читателя первая книга Бушкова, безусловно, найдет.

Анатолий Балабуев, Ираклий Вахтангишвили
Навстречу гибели… или навстречу жизни?

(Критический отзыв на научно-фантастическую повесть “Шагни навстречу” молодого волгоградского фантаста Сергея Синякина)

Хотим сразу же поделиться с вами, дорогие читатели, одним забавным наблюдением. Оно как из области чисто “литературной”, так и из банальной жизненной практики. Пусть это не прозвучит ни претензией на парадокс, ни тем более потугой на скучную назидательность. Итак, это неправда, будто молодость – источник оптимизма и только оптимизма. Напротив, ее удел (в большей мере) – излишнее драматизирование.

Впрочем – читатель уже, по-видимому, это почувствовал, – сказанное вместо предисловия – скорее шутка. Вся беда, надо полагать, в том, что нам слишком часто попадались на глаза научно-фантастические произведения начинающих авторов, в которых Ее Величество Смерть с первой и до последней страницы, усердно размахивая косой, собирала богатый урожай человеческих жертв, нисколько не заботясь при этом ни о читательских, ни об авторских симпатиях и антипатиях.

Оговоримся сразу: мы никоим образом не спешим приклеить ярлык только что описанного “бездумного уничтожительства” к остросюжетной повести молодого волгоградского автора-фантаста Сергея Синякина “Шагни навстречу”. И не потому, что в ней мало убивают. Нет, сквозная, “лейтмотивная” тема смерти подчинена здесь более чем актуальной проблеме ядерной, военной угрозы, проблеме человеческих отношений, вплоть до глобальных масштабов. Две самостоятельные, практически не пересекающиеся сюжетные линии рельефно выделяют фабулу произведения, его основную идею. Благородная цель всеобщего разоружения и возможные трудности на пути к ее реализации (как технические, так и политические) – вот тот стержень, на который нанизаны все события повести. Преодоление этих препятствий, по мысли автора, может быть сопряжено с огромными человеческими жертвами и лишениями, описанными в повести с беспощадным натурализмом, который тем не менее, не перечеркивает общего оптимистического замысла автора, идеи победы разума над силами разрушения, И все же… Все же хотелось бы отметить с легким сожалением привкус этакой фатальной неизбежности трагического летального исхода для каждой конкретной ситуации. Мы не претендуем на категорическую правоту в этом вопросе, но все же нам кажется, что отмеченная фатальная обреченность ведет к схематизации, а значит – к девальвации всей сюжетной конструкции произведения. Или же, выражаясь проще: появился персонаж – значит скорее всего погибнет!

Справедливости ради будет отмечено, что такой фантастический прием, как компьютерный бунт, когда взбесившаяся электроника начинает фанатично уничтожать все вокруг себя, – в литературе далеко не новинка. Однако тот факт, что к этой теме систематически обращается большое число авторов, в том числе и именитых, говорит о ее безусловной актуальности. Да, люди побаиваются компьютерного разума, его возможного “своеволия”. И пусть Сергей Синякин здесь не оригинален, но его описание борьбы героев с ЭЛСПРО достаточно красочно и эмоционально, хотя в нем и присутствуют отдельные сомнительные технические детали вроде захватов падающих на спины людей…

Более убедительны в повести, на наш взгляд, главы, посвященные гражданской войне в Исламии, имеющие под собой вполне реальные исторические аналоги на сегодняшнем Ближнем Востоке. Подкупает авторская решительность в высказываниях типа: “Всадники ислама любят серп и молот так же, как звездно-полосатый флаг”. Правда, временами автор чересчур решителен, например, он заявляет: “Жестокость всегда была характерна для народов Азии”. Так и хочется продолжить: “…Африки и Латинской Америки, а также Америки Северной, Европы, Австралии и даже Антарктиды”. Уверяем вас, поедать ложками мозг живой обезьяны не многим более антигуманно, чем вырывать сердце у живого человека или сжигать его на костре! И все же, думается, именно смелые высказывания автора выгодно высвечивают его творческое лицо, формируя его индивидуальный авторский почерк. Зловещий образ диктатора-кровопийцы Уль-Раба, описание предсмертной дружбы двух дипломатов, советского и американского, трагическая сцена, когда они находят сожженные трупы своих сыновей, – все это, в определенном смысле, авторские находки, авторские удачи. А вот конфликт между Голиковым и Райтом, пожалуй, несколько шаблонен и потому не столь убедителен. С другой стороны, автором довольно точно подмечены некоторые характерные черты чисто американского юмора и элементы “американского образа жизни”. Более того, увлекаясь, автор моментами начинает смотреть на происходящее в повести как бы глазами американца! Обратите внимание, как часто повторяется в авторском тексте определение “русский” в отношении и Лебедева, и Голикова. Согласитесь, так скорее должен был бы выражаться американский автор.

И еще о стилистике. К примеру: “Под глазами четко обозначились темные круги подглазников”. “Он тронул раскалывающуюся от головной боли голову…” Эти огрехи тем более досадны, что в целом язык повести выразителен, колоритен и хорошо передает темп развития сюжета.

Вот вкратце наше, членов тбилисского клуба любителей фантастики “Гелиос”, мнение (в чем-то, возможно, противоречивое, но, безусловно, искреннее!) по поводу повести Сергея Синякина, которую, несмотря на отдельные недостатки, мы прочли с интересом.

Надеемся, что наша критика будет воспринята автором доброжелательно и не остается незамеченной для писателей начинающих, только пробующих свое перо в фантастике.