Текст книги "Поперечное плавание"

Автор книги: Сергей Голукович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Подполковник тоже встал:

– Извини, что задержали. А в этой хатке мы пока обоснуемся.

Попрощались. Борченко от роду силенкой не обижен, но невольно скривился, когда рука его оказалась в медвежьей хватке полковника…

4

От гусениц танков, идущих по железнодорожному мосту, могли сместиться рельсы. Дорожный мастер с путевыми рабочими торопливо осматривал рельсовый путь для пропуска задержавшегося последнего эшелона.

Лейтенант Соловьев старательно рассчитал и обдумал свое решение по минированию моста. Три его стальные фермы опирались на береговые и два речных устоя. Взрывчатки оказалось маловато. Пришлось подготовить к взрыву только один речной устой и подвязать заряды так, чтобы перебить две ближайшие к правому берегу фермы.

Наступила решающая минута.

Послышались частые паровозные гудки. Несколько тревожных мгновений – и из-за поворота показался поезд. В клубах дыма и пара два паровоза тащили вереницу вагонов и платформ. На платформах высились какие-то грузы, виднелись фигурки людей в военной и гражданской одежде, мелькали женские платья. В надсадные гудки вплетались перестуки пулеметов и выстрелы пушек.

По идущему рядом с железной дорогой шоссе мчались мотоциклисты, осыпая эшелон пулеметными и автоматными очередями. За ними мчались угловатые броневики, и у их орудийных башенок мелькали огненные вспышки. С поезда стреляли одиночными выстрелами и залпами.

С нашего берега ударила пушка, укрытая в уровском доте. Снаряды рвались в гуще мотоциклистов. Один броневик развернулся – и кувырком под откос.

Поезд уже прогремел по пролетам моста. Соловьев прильнул к амбразуре дота, в котором укрыта подрывная станция. Рядом майор, оставленный штабом танковой бригады проследить своевременность взрыва. Схватил Соловьева за плечо.

– Давай!

Соловьев медлил, а на том берегу, пробравшись вдоль насыпи, выскакивали солдаты в голубовато-серой форме. Еще несколько шагов – и будут на первом пролете. Два броневика выскочили на оборудованный саперами въезд и устремились к мосту.

Раскрутив ручку подрывной машинки, Соловьев нажал на контактную кнопку. И в это мгновение лежавший недалеко от края ближней фермы пестрый узел вдруг оказался поднявшейся женщиной. У ее груди мелькнул белый сверток.

Как от раскаленного угля, отдернул лейтенант палец от кнопки. Но поздно… Сверкнули огненные вспышки. Раздался оглушительный взрыв. Две ажурно-клетчатые фермы качнулись, на миг задержались – и рухнули, вздыбив водяные столбы. Между ними взметнулись осколки каменного устоя. На краю сохранившегося пролета прогнулись вниз рельсы, и рядом с ним скользнул в воду кусок колеи из досок вместе с женщиной в пестром платье.

В амбразуру ворвались поток горячего воздуха и грохот.

Соловьев, бледный, со стоном выдохнул:

– Как же так? Откуда она там взялась?

Майор повел головой, будто почудилась петля на шее.

– Вот она, война! – После нескольких секунд тягостного молчания спохватился, посмотрел на часы: – Где командир саперного батальона? Надо составить акт о времени взрыва.

Наступившее затишье прервала перестрелка, вспыхнувшая ниже по течению, где находилась низовая брандвахта. Соловьев забеспокоился:

– Пишите акт, а я пойду узнаю, в чем там дело.

Отошел недалеко – окликнули. Рядом с приземистой постройкой махал рукой боец. За хатой, в садике, собрались понтонеры с брандвахты. Один раздет до пояса, двое неумело бинтуют ему плечо. Намотали бинты и нарванные полосы откуда-то добытой простыни, а кровь проступает, ярко алея на белом. Через окно доносится плач ребенка.

Сержант Богомолов, возглавлявший спасательную команду низовой брандвахты, был непривычно для своих подчиненных расстроен. Когда к нему подошел Соловьев, он с удрученным видом показал на что-то, чуть заметное в садике за кустом:

– Вот выловили. Больше никого не было.

Соловьев увидел – лежит женщина в том, запомнившемся на всю жизнь пестром платье. Мокрые волосы раскинуты на траве, на руке обмотан ремешок лаковой сумочки.

– Ребеночка ему отдала, – кивнул сержант на раненого, – а сама, едва в лодку втащили, померла.

– Осмотрели ее?

– Осмотрели. Нигде ни царапины. Документы и деньги из сумочки вон на завалинке сушатся.

Соловьев, осторожно отделяя одну от другой мокрые бумажки, перебрал их, открыл паспорт.

– «Ветрова Татьяна Константиновна», – прочел вслух. – Взглянул в сторону хаты: – А там, значит, Василий Ветров голос подавал?

Сержант рассказал, что увидел среди плывущих обломков что-то белое. Присмотрелся: кто-то плывет, удерживая одной рукой на доске белый сверток. Потом разглядел, что плывет женщина. Понтонеры на лодке – к ней. Ребенка подхватил боец Кирьянов. Женщина, увидев своих, сразу обмякла. Немцы открыли огонь. Кирьянову в плечо угодила пуля, а у него на руках зашедшийся в плаче ребенок.

Слушая сержанта, Соловьев смотрел на мертвую женщину, а у самого вихрем мысли: «Полшага не успела до уцелевшего пролета… Все-таки ухватилась за обломок развалившейся колеи… Какой материнской силой обладала, чтобы вот так спасти родное дитя».

От соседки к соседке пошел слух: «У Андреевны в саду упокойница». Сбежались женщины. Одна из них сказала, что мать покойницы – учительница – живет в Сороцее, в домике против школы.

Сержант Богомолов быстро распорядился. Принесли доски, сколотили гроб. Услужливые женщины из соседних хат подстелили травку и положили в него Татьяну Ветрову.

Соловьев, раскрыв планшетку, взглянул на карту.

– Отвезем ребенка к бабушке, – сказал сержанту. – Это нам по пути в батальон. Там и мать похоронят.

Хозяйка хаты, сама многодетная, уже собрала узлы ехать к родственникам.

Взвод с трудом разместился в кузове машины. Ехали стоя, придерживая на ухабах накрытый крышкой гроб. В кабине сидел Кирьянов с крепко уснувшим Васильком.

Сороцея вытянулась вдоль берега. Школу и домик напротив нашли быстро, в садочке сняли гроб с машины. Мать Татьяны, уже седая, но еще крепкая женщина, увидев раскрытый гроб, сначала окаменела, а потом упала, обняла покойную, зарыдала.

Когда она пришла немного в себя, Соловьев рассказал ей все, как было.

Собрались соседи, одна из женщин взяла Василька на руки, и он громко захныкал. Услышав плач ребенка, бабушка оторвалась от тела дочери и бросилась к внуку.

Убедившись, что собравшиеся соседи помогут и Татьяну похоронить, и за Васильком присмотрят, Соловьев приказал водителю трогать.

Потемневший край неба уже отсвечивал багрово-красной полосой, когда взвод приехал в расположение батальона. Санинструктор Дуся Балбукова еще издали увидела машину, и по ее приметной окраске, а больше сердцем догадалась: «Соловьев приехал!» Смотрит: машина не к штабу, а к санчасти поворачивает. Замерла Дуся в испуге: «Вдруг случилось что с Соловьевым?!» Нет, тот стоит в кузове за кабиной во весь рост. Когда машина подъехала, из кабины осторожно, боясь потревожить плечо, выбрался Кирьянов. Дуся сбегала за врачом в соседнюю хату, а Соловьев поехал к штабу.

Выслушав его доклад, капитан сказал, что он назначается начальником штаба батальона. Затем собрал командиров подразделений и начальников служб. Стараясь сохранить обычный тон, предупредил:

– Обстановка неясная. Пограничники на нашем участке снялись и ушли в сводный батальон. Укрепрайон тоже всю оборону по берегу снимает. Вооружение в дотах частично демонтирует, а остальное готовит к взрыву. Пограничники и уровцы собираются в Кодыме, что в пятнадцати километрах от нас на восток. Там их штабы, но связь с ними прервана. Через этот город и нам предстоит отходить на Южный Буг. У нас половина парка на дне. Водолазы с трудом разбирают затонувший участок моста. Но будем доставать весь парк. Эта задача роте Переплетчикова с водолазной командой и тремя тракторами.

Лейтенант Сундстрем мысленно отметил: «Вот трактора-то и выручат. Затонувшие звенья смогут тросами без разборки повытаскивать». Комбат между тем приказал лейтенанту Логинову принять роту Соловьева и обеспечить погрузку парка на машины. Ко всем машинам и полупонтонам подвязать заряды, зажигательные трубки раздать шоферам. Лейтенанту Коптелову с третьей ротой предстояло занять оборону по опушке урочища Калаур фронтом на восток, заминировать основные дороги.

Коптелов – это тот самый командир роты, у которого во время бомбежки спаниковали и утонули семь понтонеров. Он хотел что-то переспросить у комбата для уточнения боевой задачи, по, постеснявшись показаться непонятливым, передумал.

Получив приказ, Коптелов направился в роту, шел быстро на своих необычно длинных ногах, чуть ли не саженными шагами. Несмотря на приличный рост, впечатления мужественного человека не производил. Тощеватый и немного сутулый, с сероватым, без румянца, лицом, казался даже не совсем здоровым, но никогда ни на какие болезни не жаловался, а наоборот, отличался незаурядной выносливостью. После разговора с ним всегда оставалось впечатление, что он о чем-то еще не договорил, чего-то еще как следует не уяснил.

После совещания Корнев приказал Соловьеву приступить к обязанностям начальника штаба, а начальникам служб перебраться со своим хозяйством в лес. Командиру взвода управления поставил задачу выслать разведгруппы: одну – на правый берег; другую – по дороге на Кодыму.

К середине ночи вдоль берега в уровских дотах прокатились взрывы, и наступила тишина. В хатах ни огонька, собаки и те приумолкли. Только на берегу время от времени были слышны приглушенные команды, лязг гусениц тракторов да шорох выволакиваемых из воды понтонов. В некоторых из них пробоин не было, но они оказались полны воды. Такие, едва показавшись из реки, превращаются в многотонный груз. Того и гляди, лопнут тросы. Приходилось воду отчерпывать и, изловчившись, открывать донные пробки, на что уходило много дорогого времени.

Рассвело. На том берегу раздались приглушенные расстоянием голоса. Понтонеры, молча, стараясь не брякать железом, грузили последние два полупонтона. Завел на прицеп остававшийся на воде катер моторист Обиух.

Выглянувшее солнце подрумянило и подзолотило начавший отрываться от реки густой туман. Разведчик, присевший переобуться, нагнулся и заглянул в узкий просвет между гладью реки и туманом. Схватил первого попавшегося понтонера за рукав, потянул книзу и прошептал:

– Смотри!

Тот нагнулся, но сразу вскочил и приглушенно обратился к комбату:

– Там уже румыны на берег вышли.

Корнев лег у самой кромки воды: «Что за чертовщина?!» На той стороне – зима. От пристани тянет ветерком снежную поземку. Понял: «Это пух из распоротых перин и подушек». Усилием воли попытался заглушить чувство какой-то своей вины. «Больше ведь ничего для беженцев сделать не мог». На буксире за машиной потянули катер в нагорную улицу. Туман местами разорвался и поднялся вверх. На шум машины кто-то с того берега выстрелил наугад из винтовки. Уже за селом, перегоняя в легковушке тягач с катером, Корнев с Сорочаном услышали позади разрывы двух бризантных снарядов.

– Ну, комиссар, управились вовремя.

– Не говори гоп, пока не перепрыгнешь.

Приехали в лес, надежно укрывший и машины, и людей. К походным кухням, побрякивая котелками, тянулись подразделения. Повара в сторонке постелили для командиров брезент и назвали это место командирской столовой. Комбату с комиссаром и начальником штаба завтрак принесли в палатку, разбитую неподалеку. Хозяйственники позаботились о скрытности размещения; с последним туманом растаял дым походных кухонь. Только с близкого расстояния можно обнаружить, что здесь воинское подразделение. Но подойти к нему не просто. Все просеки и лесные дороги под наблюдением дозоров, за ними в готовности ядро роты Коптелова и три зенитно-пулеметных установки на машинах. Командир взвода управления лейтенант Донец все телефонные провода приказал сматывать, оставил лишь небольшую линию на опушке – к дозору. Отсюда хорошо просматривается Днестр и села на обоих его берегах.

– Разрешите войти? – заглянул в палатку лейтенант Донец. – Разведка вернулась с дороги на Кодыму.

Корнев с Сорочаном и Соловьевым нанесли данные на карту. Доклад их не очень обрадовал. Поздно ночью в городе затих бой, а с шести утра через него по дороге на юг густо пошли немецкие части. Километрах в пяти от этой дороги, среди посевов, стоит курган, там укрылись два наших разведчика с мотоциклом. Если обнаружат движение к лесу, сразу предупредят.

На шоссе, южнее города, Соловьев начертил на карте синим карандашом несколько ромбиков, рядом написал: «6.30, 24.07.41». Немного подумал и поставил жирный знак вопроса.

Комбат сказал Сорочану:

– Ну вот, комиссар, верна, значит, народная поговорка. – Уперся пальцем в синие ромбики: – Здесь вражеские танки. Вдоль Днестра на юг обогнать их, а потом повернуть на восток нам не удастся. Тут шоссе к реке близко прижимается. Будем прорываться прямо отсюда на свой маршрут.

Комиссар посмотрел на карту, подумал:

– Другого решения не вижу. Только горячку пороть не стоит. Не век так густо будет немцев по дороге на юг. Нас пока не обнаружили. Дадим людям отдохнуть и приготовиться к прорыву.

– Лейтенант Донец, – сказал Корнев, – какие дороги на Кодыму разведаны?

Лейтенант коричневым карандашом провел на карте две извилистые линии по межам и вдоль лесопосадок.

– Тут машины могут пройти. Разведчики проверяли. Позвать их?

– Не надо. Пусть завтракают, предупредите: пока никому ни слова о том, что видели.

– Слушаюсь. Разрешите на курган к наблюдателям проложить телефонную линию?

– Прокладывайте, только скрытно. У немцев по бокам охранение может быть. Результаты наблюдения докладывать каждые полчаса.

Лейтенант Донец ушел, а комбат с комиссаром еще долго сидели над картой, думали, как выйти из ловушки.

Находившийся в штабной палатке сержант Сивов напомнил:

– Товарищ капитан! Завтрак совсем остынет.

– Ну да, конечно.

Через час собрались командиры рот и начальники служб. Комбат поставил задачи всем: кому как действовать, где следовать в колонне при прорыве на восток поперек потока войск противника. После совещания командиры подразделений уточнили место каждого отделения и каждого бойца. Только время прорыва было неизвестно.

Хотя теперь в батальоне все знали, в какую попали западню, зной июльского дня и накопившаяся усталость взяли свое. Крепко спали в тени деревьев намаявшиеся понтонеры. Бодрствовали только дозоры на подходах к лесу да разведчики на кургане.

У телефона дежурил то лейтенант Донец, то сержант Сивов. Все, что сообщали с кургана, заносилось в журнал наблюдений. Корнев с Сорочаном, просматривая эти записи, заметили, что движение немецкой пехоты ослабло. Чаще стали проходить колонны грузовиков, крытых тентами. Комбат взглянул на комиссара:

– Рискнуть бы сейчас, пока проходят тылы. Полоснуть двенадцатью «максимами» зенитных установок. Это ведь четыре тачанки на каждой машине, и ручные пулеметы добавили бы огонька.

– А что у них на подходе к городу, тебе известно? – спросил Сорочан.

Корнев с досадой ответил:

– Разведчики доносят: подход с севера плохо просматривается, видна только окраина. Нам бы на тридцать минут оседлать железнодорожный переезд, а там в трех километрах лесок.

– Но лучше дождаться ночи. А пока людям, и нам в том числе, надо хоть немного поспать.

Перед вечером с кургана сообщили такое, что все надежды на ночной прорыв рухнули. В город вошла вереница легковых машин. По окраине выдвинулись танки, развернулись зенитные батареи. Было видно, что там разместился крупный штаб.

Корнев в сердцах произнес:

– Черт меня дернул ждать! Пока шли тылы, надо было смять их и выскочить из ловушки!

Сорочан успокаивал:

– Не горячись. Если штаб утром уйдет дальше, за ним едва ли будет много войск. Вот тогда и пойдут настоящие тылы.

Как ни гадали комбат с комиссаром, как ни рядили, а пришлось, усилив охранение, ждать утра.

Помпохоз капитан интендантской службы Ломинога до призыва на сборы был председателем одного из колхозов на Украине. Интендантские дела выполнял на свой манер. К сытному ужину выдал на двоих по котелку молдавского кислого вина из где-то прихваченной им бочки. Плотно закусившие понтонеры повеселели. Тревожное настроение поубавилось. Собрались кучками под развесистыми деревьями. Пошли разговоры о том, что было, предположения и надежды на будущее и, конечно, об оставшихся дома. То и дело прорывался смешок около неунывающего и языкастого сержанта. Он пережитое принялся изображать на свой лад.

– «У… у… у… ии… иид… ууу! – подражает гулу самолетов. – Тт… ттак… т… так! – тараторит пулеметной скороговоркой. – Дд… д… дай! дд… дай! дд… – будто зенитка зачастила выстрелами. – Нн… а! нн…аа! нн…а!» – подражает вою падающих бомб и их разрывам.

Постепенно в лесу разговоры и смешки стали затихать. Переволновавшиеся и натерпевшиеся во время бомбежки страху понтонеры, поспав по два-три часа днем, самую сильную тягу ко сну перебили. Но наступил вечер, и начали устраиваться на ночь под деревьями и кустами. Теперь сон их был тревожным – понимали, что батальон застрял в лесу и дорога ему на восток перерезана немцами.

Наконец наступила тишина. Только еле-еле слышны приглушенные голоса в штабной палатке. Свет из нее чуть пробивался сквозь прикрытое ветками полотнище. Там поочередно дежурили у телефона все те же – Донец и Сивов. Изредка доносилось бряканье закрываемой железной дверцы походной кухни. Это повара, чтобы не выдавать дымком расположение батальона, затемно готовили завтрак. Да еще иногда прошуршат по тропинке шаги дозора, идущего на смену наблюдателям, выставленным на опушке леса.

Утром разведчики принесли хорошую весть: немецкий штаб под охраной танков и бронетранспортеров двинулся из города на юг. За ним опять пошли боевые части. Не так густо, как в первый день. С интервалами в пятнадцать – двадцать минут пылят по дороге полукилометровые колонны врага.

Около двенадцати часов дня с запада стал нарастать гул самолетов. Они прошли над лесом, а сколько – за деревьями не разглядишь. Вскоре послышались густые разрывы. У многих мелькнула мысль: «Если бомбят, значит, наши где-то недалеко». Бойцы стали собираться поближе к машинам. Те, кто просушивали портянки на ветках, быстренько принялись обуваться. Разговоры притихли.

Не все видели, как комбат, выскочив из палатки, быстро сел в свою машину, но весь батальон мгновенно узнал, что поехал он на курган к разведчикам. Дежурившие у палатки посыльные от рот передали по своим подразделениям команду: «По машинам! Командирам явиться в штаб». Соловьев уже ждал в палатке командиров рот и начальников служб. По всему лесу из уст в уста прошла весть: «Немцы своих в городе бомбят! Разведчики с кургана об этом по телефону сообщили».

Башара до отказа нажимал на педаль газа, а Корнев все равно его торопил:

– Не жалей рессор! Больше скорость!

Подъехали к кургану. Комбат быстро поднялся на его вершину, прижал к глазам бинокль. Северная окраина города просматривалась плохо. Но ясно, что там, где-то близко, идет бой. Разведчики доложили, что видели, как немецкие танки повернули на север и попали под бомбы своих самолетов. Один заход сделали, на второй шли, а с земли ракетами сигнал дали. Тогда они перестроились, набрали высоту и тоже пошли на север. В городе немецких частей не видно. Корнев решительно взял трубку телефона:

– Соловьев! Слышишь меня? Вперед! Как наметил, все три колонны вперед! Передай Донцу: две зенитки в городе развернуть влево, а одну – вперед с тобой.

Нескончаемо долгим показались Корневу десять минут, пока из леса появились машины разведчиков и зенитных установок. Дальше все происходило, как было задумано. От разведчиков, проехавших железнодорожный переезд, выделилась небольшая группа. Она, пробежав по улицам влево с полкилометра, дала сигнал: «Немцев не видно!» Две зенитные установки, укрывшись в палисадниках, изготовились открывать огонь вдоль улиц. Машина за машиной пошли через переезд колонны понтонных рот.

Поставив легковушку в сторонке от переезда, Корнев поручил Башаре наблюдать за дорогой на юг, а сам встал как регулировщик. Когда промчалась последней ремонтная летучка, дал сигнал зенитчикам сниматься с позиций. Не веря в реальность происшедшего, огляделся по сторонам и заметил батальонную указку, приколоченную на телеграфном столбе. Подъехали к ней. Башара встал на капот, заводной рукояткой попытался сбить, не дотянулся. Только повернулась она на согнувшемся гвозде вместо востока на запад. Корнев повеселел, махнул рукой:

– Оставь как повернулась! Еще пригодится. Поехали!