Текст книги "Поперечное плавание"

Автор книги: Сергей Голукович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Опустить полупонтон! – скомандовал Корнев. – В одну шеренгу становись! Руки вперед! Повернуть ладонями вверх!

У большинства на ладонях явно отпечатались следы от полосы верхнего обвода полупонтона с дырами для болтов. У четверых – таких следов не было. Посмотрел им в глаза и приказал:

– Покажите ладони товарищам!

Затем прутиком вывел на песке: «1100 килограммов», поставил знак деления, цифру 16. После знака равенства четко вывел: «68 килограммов» – столько ложится на плечи каждого при равномерной нагрузке. Быстро привязал к якорю болт колесоотбойного бруса, приказал каждому из четырех ловчивших перенести этот якорь за болт на двадцать метров и снова показать руки. Теперь на их ладонях явно проступили отпечатки болта. Больше ничего не говоря, скомандовал:

– Продолжать занятия!

Через несколько минут зарядка окончилась. Прямо тут же на берегу все стали шумно умываться. Была слышна украинская и молдавская речь. Подтрунивали над теми, кто получил урок по переноске якоря.

Борченко предложил капитану, пока бойцы будут завтракать, искупаться. Уже в воде, легко и неторопливо плывя рядом с Корневым, сказал:

– Сильна у некоторых психология мелкого собственника! «Лишь бы мне было хорошо». Поучительный урок вы им преподнесли.

В тот же день Корнев познакомился со своим заместителем по политчасти батальонным комиссаром запаса Сорочаном, носившим в петлицах по две шпалы, а на рукаве красную звезду, с комсоргом младшим лейтенантом Микуловичем. Они рассказали о ходе сборов, о людях.

Через несколько дней командир полка поехал в штаб округа. Вернулся он оттуда ободренный, но и озабоченный. Начальник инженерных войск прочитал акт, написанный Фисюном, улыбнулся:

– Задал вам подполковник перцу! Не беда! Я его привычку знаю. Недостатки сразу видит, а хорошее и через лупу не замечает.

Но начинж потребовал от командира полка быть в готовности к пробному развертыванию трех отдельных батальонов. Эти учения назначил на начало июля. Нужно было за один месяц добиться такой выучки, которая обычно достигается за год.

В полку и особенно на сборах запасников наступило горячее время. Занятия проводились с рассвета и до наступления темноты. Корнев сам планировал их. Упор был сделан на тренировки с использованием имеющейся техники. Понтонный парк находился на берегу чуть ли не все сутки.

Командиры и комиссары дни и ночи проводили в подразделениях, стараясь хорошо подготовить личный состав к предстоящему тактико-специальному учению. Наиболее напряженно учеба шла в роте, которой командовал лейтенант Соловьев. Это был хорошо подготовленный в профессиональном отношении командир. Он ухитрялся почти ежедневно выкраивать из жесткого распорядка время для дополнительных тренировок. К тому же он был самолюбив, ревниво относился к успехам других. Узнав о них, виду не показывал, только бормотал себе под нос привычную присказку: «Странная вещь, непонятная вещь», а сам старался перенять передовой опыт, внедрить в своей роте.

Как-то Корнев присутствовал в роте Соловьева на практическом занятии. Перед его началом лейтенант сказал подчиненным:

– Армия наша в будущей войне будет наступать. Мы – понтонеры, и наша задача – быстрое наведение мостов через реки, поперечное плавание на понтонах с личным составом, боевой техникой и различным имуществом. Действовать все мы должны четко, согласованно, инициативно.

То занятие прошло динамично, напряженно, с большой пользой для всех бойцов. Корнев постарался сделать опыт Соловьева достоянием других командиров.

Мало в чем уступали Соловьеву командир взвода лейтенант Николай Крашенинников и старшина хозяйственного взвода сверхсрочник Георгий Тюрин. Они в свое время были рядовыми понтонерами, командирами отделений, хорошо изучили все десять видов переправ, собираемых из понтонного парка. А из него можно собрать десантные понтоны, шесть типов паромов и три конструкции мостов.

Крашенинников, сухощавый, но сильный, жилистый, все принимал близко к сердцу. Занятия проводил старательно, грамотно, с учетом индивидуальных особенностей подчиненных. Его доброжелательность всегда отображалась на неброском продолговатом лице. А если случалось что-то неладное, то кисло улыбался и утешал бойцов: «Ничего, братцы! Исправимся!» Зато как сияло его лицо, если запасникам на занятиях удавалось приблизиться к нормативному сроку сборки.

Под стать ему был старшина Тюрин. Ростом заметно поменьше, но тоже на силенку не обижался: «солнце» на турнике мог крутить долго. Всегда бодрый и улыбчивый, он постоянно от хлопотных дел старшины хозвзвода выкраивал часы для занятий понтонным делом, в которое был влюблен. Быстро находил общий язык с запасниками, умело проводил занятия, образцово показывал, как надо выполнять операции по сборке понтонов, мостов. Не скупился он на шутку, доброе слово. Обучаемые у него и прогоны дружнее подносили, и веселее настил укладывали.

Корнев часто по вечерам задерживался в штабе, изучая мобилизационную документацию. Это сблизило его с майором Борченко. Как-то незаметно, в беседах за стаканом крепкого чая, чтобы не клонило ко сну от цифр и графиков, они перешли на «ты», стали называть друг друга по имени и отчеству: Виктор Андреевич. Борис Диомидович.

Они откровенно делились пережитым и сегодняшними заботами, рассказывали о себе. Борченко поведал о том, что, придя в армию с четырехклассным образованием, остался на сверхсрочную службу. По вечерам упорно учился и на второй год окончил седьмой класс. Потом его направили в школу Червонных старшин в Киеве. Учась в ней, одновременно подготовился и сдал экзамен за девятый класс.

Бывая в увольнении в городе, как-то на базаре приметил красивую девчину, бойко торговавшую семечками. Купил один стакан, другой, так и познакомились. Ей тоже приглянулся высокий и стройный курсант с голубыми глазами и курчавой головой. Стали встречаться. Когда подошел конец обучения, оказалось, что у них будет ребенок. Поженились. Борченко вскоре назначили ротным командиром в понтонно-мостовом батальоне.

Потом Борис Диомидович поступил в военно-инженерную академию. Кроме старшего сына Виктора в семье появились еще двое мальчишек-погодков. После академии Борченко стал командовать батальоном. К сожалению, жизнь его семейная не сложилась. Жена Борченко отстала от мужа, его интересы для нее были безразличны. Как увидишь двух замурзанных братишек-погодков почти одного роста, так и знай – это парнишки Борченко.

Замполит полка как-то в беседе с Корневым сказал: «Боюсь, плохо кончится у Борченко на семейном фронте, а ведь трое ребят». Помня об этом, разговоре, Корнев несколько раз приглашал Борченко к себе домой на чашку чаю. А двое его младших ребят целыми днями пропадали с сыном Корнева в саду его дома или на веранде. Их приголубила Елизавета Петровна.

…Наступил июнь 1941 года. Дни стояли ясные и жаркие. На сборах запасников шла напряженная учеба. Понтонное дело давалось многим нелегко, и белесыми пятнами на гимнастерках бойцов выступала соль.

Запасник из Закарпатья Стребчук и его товарищи учились быстро снимать полупонтоны с машин и смыкать в целый или полуторный понтон.

…К урезу воды задним ходом подошли машины. Остановились, и с них по наклонной раме заскользили полупонтоны. Машины, еще чуть сдав назад, подталкивали их, и они с всплеском плюхнулись днищем на воду.

Занятия шли сразу в трех взводах. По всему берегу один полупонтон за другим покачивались на зыби Днестра. В них быстро вскочили назначенные расчеты. И стали подводить их попарно корма к корме. Навалившись на разные борта, бойцы так качнули полупонтоны, что скрытые в воде нижние сцепы вошли один в другой. Еще не успели закончить сбалчивание кормовых торцов поверху, как раздалась команда:

– Прогоны!

По сигналу командира взвода отделения, по восемь человек в каждом, взялись за железную балку – П-образный швеллер. Соединили прогон из двух таких балок – полупрогонов, весом каждый по сто пятьдесят килограммов. И уже двумя отделениями поднесли к берегу, чтобы со скрежетом металла о металл надвинуть на поставленные с просветом два понтона. Только не зевай! Вовремя убирай пальцы, а то ударом прогона о борт в момент отхватит.

По верхней кромке бортов полупонтонов проходит полоса из уголкового железа – стрингер. В нем насверлены отверстия, в которые, на свое строго определенное место, надо закрепить прогоны стрингерными болтами. Едва успели закрепить их, как прозвучала новая команда:

– Настилка!

Разбившись попарно, вереницей двинулись подносчики настилочных щитов. Захватив сразу по два (а в деревянных щитах с железной оковкой по 75 килограммов), один несет на левом плече, другой – на правом. И так друг за другом, как муравьи, по своей дорожке, да еще понтонерским шагом, который то же самое, что бег трусцой. На пароме живой конвейер встречают укладчики, и щиты ложатся в ровную ленту настила.

Стребчук всю свою жизнь был старательным. Иначе справные хозяева не наймут в сезон полевых работ. А теперь он попал в одну пару с одним из них – Таращенко, хутор которого от него в десяти верстах. И на занятиях старается Стребчук все выполнять добросовестно, то и дело подталкивает оказавшегося в голове пары Таращенко. А тот все норовит с понтонерского шага перейти на обычный. Возвращаясь за следующей парой щитов, Таращенко крепко схватил Стребчука за плечо и зашептал в ухо:

– Чого штохав мине? Тоби больше усих треба? Хай другие поспешают, може, нам ци бисови важки дошки бильше и нэ достануться?

И верно, раздалась последняя команда:

– Запажиливай!

Бойцы прижали по бокам настил колесоотбойными брусьями, вставили в гнезда перильные стойки, протянули по ним канат, и паром готов.

Начальник сборов капитан Корнев посматривает на, часы. В одном взводе норматив не выполнили, затратив десять лишних минут, в других – по пять-шесть.

Далековато еще до нужной натренированности запасникам, но при сборке паромов почти на «удочку» вытянули.

На другой день с утра взялись за наводку моста. Собрали для него паромы, и дал Корнев всему палаточному лагерю запасников двухчасовой отдых.

Бойцы отдыхают, а начальнику сборов передышки нет: сказывалась нехватка командного состава. Некоторыми взводами командовали сержанты. Часть командиров запаса местные власти по разным поводам задержали с отправкой на сборы. Штаб полка принял срочные меры: в военкоматы и райисполкомы пошли грозные запросы со ссылками на статьи инструкций и законов. По ним в последнее время стало ежедневно прибывать по нескольку командиров. Корневу надо с каждым новым командиром хотя бы немного поговорить, решить, куда его назначить.

После обеда, в назначенный час, Корнев уже стоял на первом, причаленном к берегу звене и наблюдал, как идет наводка моста. Буксирными катерами доводили паромы до якорной линии. Отсюда бойцы, используя якоря, работая веслами, должны вывести паромы на свое место в линии моста.

Прошло около часу. Наступил решающий момент: остался просвет только для последнего, замыкающего, парома. Главное – суметь точно в него войти, не задеть готовую часть моста. Иначе она может сорваться с якорей и развернется к берегу.

В этот момент к Корневу подошел какой-то незнакомый командир:

– Можно вас на минуту?

– Погодите!

Прошла минута, другая, и паром точно встал на свое место. Закреплены массивные шарнирные замки, соединяющие паромы, и можно пропускать грузы. Облегченно вздохнув, Корнев повернулся к стоящему рядом:

– Слушаю, что у вас?

Незнакомец не совсем умело приложил руку к пилотке.

– Тарабрин Николай Николаевич, звание у меня – политрук, а назначен в формируемый вами батальон уполномоченным особого отдела.

Вид у политрука был не совсем строевой. Новое обмундирование топорщилось, красная звездочка с золотой окантовкой была пришита на рукаве белой ниткой. Лицо немного скуластое. Густые черные волосы выбиваются из-под великоватой пилотки. На верхней губе поперечная, хорошо заметная морщинка. Темно-карие глаза смотрят смело и внимательно, а в глубине их светятся лукавые искорки.

Корнев представился, протянул руку:

– Надеюсь, поладим. Седьмого отдельного батальона пока еще нет, только примеряемся к его составу. – Помолчал и добавил: – Я в ваши дела вмешиваться не собираюсь. Надеюсь, и в мои, если не ударюсь в контрреволюцию, вы вмешиваться не будете. Полагающаяся вам по штату полуторка из народного хозяйства придет не скоро. Пристраивайтесь к клубной машине с кинопередвижкой, а двух стрелков подберете сами, списки в штабе.

Политрук Тарабрин удовлетворенно кивнул:

– Думаю, поладим. Не буду мешать вам сейчас. Я уже познакомился с товарищем Сорочаном, пойду к нему. Когда-то были чуть знакомы.

Подошел к концу первый месяц службы Корнева в полку. Как-то, освободившись пораньше, он зашел к начальнику штаба: знал, что Борченко часто засиживается в штабе, не торопится домой. Случалось, иногда он заглядывал к технику-лейтенанту Смолкину, который стоял на квартире у моложавой полуукраинки-полумолдаванки. У нее был патефон и много пластинок. В том числе записи песен бывшего есаула Лещенко, бежавшего в Румынию. В его песнях сквозила тоска по родным местам. Певец из есаула получился неплохой. В куче пластинок была одна с особенно грустно звучавшими словами: «Что мне жизнь пропащая сулит…» Под эту пластинку Борченко не раз выпивал стакан пуйки (самодельного местного вина) и шел домой. Сразу ложился спать, стараясь не замечать царившего кругом беспорядка.

Когда Корнев вошел в кабинет, Борченко неторопливо убирал в сейф знакомые красные панки с мобпланами.

– Ты поработать пришел? – спросил Борченко. – Кажется, уже во всем разобрался?

– Я за другим. Давай-ка съездим в совхоз: вишня поспела. Заказал ведерко, вареники затеем.

Помедлив, Борченко согласился:

– Только заедем в палаточный городок, посмотрим, чем твои запасники в свободный вечер занимаются.

– Хорошо!

Борченко снял телефонную трубку:

– Дайте гараж… Мою машину к штабу!

Борченко сам сел за руль. Машину вел уверенно. Через пятнадцать минут, проехав по лабиринту мощеных улочек, остановились у палаточного лагеря. На берегу, против поросшего травой косогора, несколько бойцов натягивали экран. Недалеко в сторонке, под прибрежными кустами, плотно толпились запасники. Кто-то под аккомпанемент саратовской гармошки распевал залихватские частушки. То и дело раздавался дружный смех. Подошли ближе. Бойцы увидели майора и капитана, расступились. Гармонист сидел спиной и не заметил новых слушателей. Исполнителем частушек оказался политрук Тарабрин. Капитан шепотом спросил ближайшего запасника:

– Как? Нравится концерт?

Тот восхищенно ответил:

– Мировой политрук при клубе. С ним не заскучаешь.

Вернулись к машине, около которой в кучке товарищей стоял сын Борченко Витя и на молдавском языке бойко рассказывал ребятам об устройстве легковушки. Увидев отца, радостно бросился к нему, поздоровался с Корневым. Схватил отца за руку:

– Прокатишь? Далеко едете? До кино вернуться успеем?

– Мы в совхоз. Вишни хочешь? До кино, наверное, вернемся.

Корнев сел на заднее сиденье, сказал Вите:

– Садись, тезка, с отцом, не часто тебе удается с ним прокатиться.

Виктор что-то по-молдавски крикнул ребятам и шмыгнул в машину.

В совхозе задержались недолго. Корнев еще днем, повстречав директора, договорился с ним, заплатил деньги. Корзина отборных ягод была приготовлена, а сверху в конверте лежали квитанция и сдача.

На обратном пути Виктор хотел остаться в кино, да Корнев отговорил его.

– Поедем к нам. Хозяйка вареники приготовит нам. С моей дочкой Аленой познакомишься, а твои братишки наверняка с моим сыном Вовой играют.

Немного поколебавшись – и в кино хочется, и с отцом в гости, – Витя спросил:

– Подождете меня чуток? Я на минутку к ребятам сбегаю.

Отец согласился. Мелькнули мальчишечьи пятки, и не успели майор с капитаном поговорить о причудах политрука Тарабрина, как Виктор уже вернулся, держа в руке нанизанных на прутике десятка три еще живых рыб: весь улов отдали ему молдавские друзья.

Пока Борченко ставил машину в гараж, на сковороде уже зашипела рыба, а за столом разгорелось соревнование, кто больше и лучше налепит вареников. Вовочка и его приятели малыши-братишки, сосредоточенно шмыгая носами и перепачкавшись в ягодах, тоже усердно трудились над неподатливым тестом. Всем было весело.

За ужином засиделись. На столе стоял кувшин с солнечным молдавским вином – это хозяева дома принесли из подвала, увидев у квартирантов гостей. Принесли и холодные сливки к вареникам.

Когда Борченко стал собираться, Елизавета Петровна, прощаясь, пригласила его зайти завтра вместе с женой и детьми. Показав на кастрюли, сказала:

– Вареников и Витиного улова всем еще на один ужин хватит.

Начало испытаний

1

Под утро Корнев проснулся от какого-то непонятного шума. Прислушался – ничего понять не мог. Жена тоже проснулась, предположила:

– Может, дрова кто привез и сбрасывает? Да нет, не похоже.

Раздался стук в дверь и голос посыльного:

– Товарищ капитан! Тревога!

Корнев быстро оделся. Подумал: «Неужели война?» Но мелькнула надежда: «Может, майор задумал потренировать нас как следует, решил в воскресенье устроить занятия». Посмотрел на часы, машинально отметил: 5.00.

Побежал в гараж за мотоциклом, собираясь ехать в палаточный лагерь запасников. Но дежурный у ворот сказал, что приказано всем командирам собраться в штабе полка. Изменение порядка сбора по тревоге окончательно встревожило. Что-то сжалось в груди. «Значит, война!»

Командиры быстро расселись в зале по местам, а через несколько минут сюда вошли командир полка и замполит, а за ними – начальник штаба с сержантом Сивовым, в руках которого была стопка знакомых красных папок. Майор Тюлев оглядел собравшихся, несколько изменившимся голосом произнес:

– Товарищи командиры! Сорок минут назад авиация фашистской Германии бомбила наши города. Только что совершен налет на аэродром под городом Бельцы. Получен телеграфный сигнал о введении в действие мобилизационного плана…

– Это война? – раздались растерянные голоса в разных углах зала.

Майор тяжело вздохнул:

– Да! Война! Вот в папках планы развертывания трех отдельных батальонов, печати и штампы по их наименованию и полевым почтам. Первым развертывается седьмой отдельный батальон капитана Корнева. Он выходит на выполнение боевой задачи сегодня не позднее четырнадцати ноль-ноль. Завтра утром приводится в готовность тридцать пятый батальон майора Борченко. К вечеру завтра капитан Григорьев готовит третий под номером тридцать семь. Я вместе с замполитом готовлю оставшуюся технику еще для одного резервного батальона и убываю в распоряжение штаба округа.

Затем замполит, посоветовавшись с командиром полка, сказал:

– В восемь часов проводим короткие митинги: я у казарм, командир в лагере. Порядок эвакуации семей объявим дополнительно. Этим займется команда, оставленная для резервного батальона. Старшим в ней назначен лейтенант Сундстрем.

Все заторопились по своим местам. Замполит задержал Корнева:

– Сундстрем просится к тебе. Считает, что ему не доверяют, он ведь сын царского генерала. Но менять решение не будем.

…Построение колонны батальона Корнева затянулось. Автомашин больше сотни, а настоящих шоферов хватило только на половину. За рули остальных машин сели недоученные на курсах – они всего-то имели часа по четыре практического вождения. Приписанные к батальону бортовые автомашины из народного хозяйства еще не прибыли, а выделенные полком едва покрывали десятую долю штатной потребности. Пришлось людей посадить под полупонтоны на специальных машинах, что в мирное время категорически запрещалось. Первая группа эвакуированных жен командиров с детьми втиснулась на одну полуторку. Колонна походила на цыганский табор, везде привязаны узлы, чемоданы и ящики.

В назначенный приказом по округу пункт на берегу Днестра батальон прибыл с опозданием на два часа. После сорокакилометрового марша сразу начали сборку мостовых паромов. Как стадо огромных черепах, пятились задом к берегу машины. Полупонтоны с тяжелым всплеском падали на воду. Понтонеры старались изо всех сил. Но, потрясенные известием о начале войны, допускали массу ошибок, нарушали не твердо усвоенный порядок сборки паромов. К тому же сильно изменился состав отделений. Это приводило к путанице обязанностей номеров расчета. Особенно много возникало неурядицы при укладке прогонов. То и дело приходилось исправлять ошибки в выборе отверстий для крепления их болтами. То и дело слышались приглушенные крики младших командиров. Иные не стеснялись в выражениях.

– Ты, раззява… Ты что, ослеп?

На марше у четырех машин были повреждены радиаторы, и их с опозданием привели на буксире. От всех этих неполадок некоторые командиры взводов стали срываться на окрики, что еще больше вносило сумятицу в действия уставших и напуганных запасников.

Поглядывая, как идет сборка мостовых паромов, Корнев зябко повел плечами. «А что было бы, если и сборка шла под огнем?»

– Сборку приостановить! – подал команду Корнев. – Командиры рот и взводов – ко мне!

От подразделения к подразделению, все удаляясь вдоль берега, понеслись приглушенные и искаженные расстоянием команды:

– Оборку…ратить… Кома… иры ро-о-т и…ов к комбату!

Тесной кучкой встали вокруг капитана командиры. Каждый бежал на вызов комбата, и каждый понимал, что сборка паромов затянулась, дорога каждая минута, а тут вдруг остановились. Оглядев собравшихся, Корнев, стараясь быть спокойным, произнес:

– Видимо, мы далеко еще не понтонный батальон, но обязаны им стать. Требую управлять подчиненными не окриками, а четкими командами. Дальше сборку продолжать, как учебную. Всем номерам действовать, только по командам: что поднести, как крепить. Никакой спешки!

Когда командиры разошлись по своим подразделениям, дело пошло лучше. Но ввод паромов в линию моста начали уже с приближением темноты. Неудачно подошедший буксирный катер быстрое течение прижало бортом к одному из уже введенных паромов. Под напором воды катер сильно накренился, возникла угроза, что его зальет водой. Растерявшийся моторист уже хотел выпрыгнуть на мост, как раздался твердый голос лейтенанта Соловьева:

– Без паники! Якорные номера! Багры за борта!

Собрав расчеты с соседних понтонов, Соловьев вместе с ними прыгнул на поднявшийся вверх борт катера. Крен уменьшился. Подоспел на другом катере щуплый, в замасленной пилотке, из-под которой выглядывал светлый чубчик, моторист Обиух. Казалось, куда ему, а он на малом ходу завел кормой свой катер под соседний просвет между понтонами. Удерживая его носом против течения, боролся с напором воды, то прибавляя, то сбавляя обороты винта.

Быстро подали буксирный канат. Под винтом, как закипевшая, забурлила вода. Обиух выбрал слабину буксирного каната, прибавил еще оборотов и оторвал попавший в беду катер от моста.

Несмотря на все старания запасников, мост был готов только через шесть часов – а нормативом отводилось два. Однако это обошлось без особых последствий: бои шли в сотнях километров, на границе, по реке Прут.

В ожидании переправы на берегу скопилось много техники и транспорта отводимых с границы машинно-тракторных станций и других организаций. Там, проверяя документы, наводили порядок пограничники, а комендантскую службу на переправе нес лейтенант Переплетчиков.

Вскоре по мосту сплошным потоком пошли машины. На одной из них была и семья Корнева.

Неожиданно на берегу послышался шум – и донеслась громкая команда:

– Прими в сторону!

Через мост прошло с десяток санитарных машин. Хотя и ненадолго они задержались у переправы, но вскоре стало известно всему батальону: ближайший пограничный город с железнодорожным мостом через Прут сильно разрушен и горит. На рассвете немецкие мотоциклисты и румынские солдаты, захватив мост, ворвались в город, но были уничтожены или взяты в плен пограничниками и подоспевшим стрелковым полком. Теперь мост взорван, и наши войска ведут упорные оборонительные бои на всем протяжении границы с Румынией.

Ночью посыльный из полка вручил Корневу пакет. При свете карманного фонаря капитан вскрыл его. Там была раскодированная и заверенная печатью шифровка из штаба округа. Батальону строго предписывалось мост содержать только по ночам, а днем переходить на паромные переправы, чтобы не допустить при бомбежке излишних потерь в парке. Далее следовало, указание послать связного от батальона в развернувшийся штаб 9-й армии, в оперативное подчинение которой теперь батальон поступает.

Комбат быстро нашел хату, в которой расположился штаб батальона. Тихонько тарахтел движок походной электростанции. Окна в хате были завешены плащ-палатками, горел яркий свет. Лейтенант Соловьев, временно приступивший к обязанностям начальника штаба, склонился над документами. На эту должность приписан майор запаса, но он к моменту выхода батальона на марш не прибыл.

Капитан дал прочитать шифровку Соловьеву, а сам по карте стал намечать, в каких местах можно укрыть мостовые паромы в заливчиках, под крутым правым берегом и в зарослях развесистого ивняка. Потом достал из полевой сумки остальные документы, доставленные посыльным. Там оказалась доверенность для получения на станции Матеуцы прибывших в адрес полка двадцати навесных забортных двигателей. Майор Тюлев писал, что это опытная партия, отправленная одним из ленинградских заводов для проведения войсковых испытаний.

В углу хаты сладко похрапывал, сидя на табуретке, старшина-сверхсрочник Тюрин. Пришлось его разбудить и отправить за получением забортных двигателей, а заодно узнать: не пришли ли домашние вещи Корнева, отправленные грузобагажом из Ленинграда?

В штабе стали собираться вызванные командиры. В небольшой хате становилось тесно. Несмотря на сутки, проведенные без сна, все держались бодро. Один из них с укором сказал:

– Долго возились с наводкой моста. Позорим номер своего батальона – семерку.

После ознакомления с шифровкой был объявлен порядок разводки моста и перехода на паромные перенравы. Лейтенант Переплетчиков получил задание оборудовать запасные пристани из подручных материалов: в его взводе был ефрейтор Лобов, вологодский плотник, мастерски владевший топором и умевший дать подручным задание с учетом их навыков в этом деле.

Пришел опоздавший командир зенитно-пулеметного взвода. Доложил, что посыльный только недавно нашел его на правом, более высоком берегу. Он там выбирал позиции для своих счетверенных зенитно-пулеметных установок. Уточнив по карте позиции пулеметов и показав их собравшимся командирам, Корнев уже хотел всех отпустить, но замполит Сорочан попросил их задержаться. До совещания он обошел подразделения: бойцы находились в натянутых по-бивачному плащ-палатках. Побывал и у дежуривших на мосту, когда им принесли в термосах запоздавший обед.

– Третья рота расположилась слишком близко от моста, – сказал он. – Надо ей подобрать другое место. Дежурившие на мосту не все имели при себе ложки и котелки. Попрошу это учесть.

Он вообще был гражданским человеком: чаще просил, а не приказывал. Но все его просьбы воспринимались как приказ.

За короткий срок пребывания на сборах Сорочан сумел завоевать среди запасников немалый авторитет своим добросовестным отношением к службе. К тому же все знали, что он до призыва был заместителем наркома, и это придавало ему особый вес. Когда поступило распоряжение сдать личные радиоприемники, он свой, заграничной марки, оставил при штабе. Пока шло совещание, батальонный комиссар сидел в уголке с наушниками и, поворачивая ручку приемника, прощупывал эфир. Корнев знал, что замполит неплохо владеет немецким языком. Когда разошлись вызванные в штаб командиры, Сорочан сказал:

– Если верить немецким сообщениям, они собрали такую силу, что намерены расправиться с нами в течение нескольких недель. Ну да это бабушка надвое сказала. Однако нам ждать легких побед не следует. Да! Чужой земли не надо, а вот «своей вершка не отдадим» – уже не получается. Фашисты, может, и преувеличивают, но несомненно, что их танки далеко вклинились на нашу территорию.

Это известие вызвало у Корнева вихрь мыслей и массу вопросов. Но он не высказал их вслух, лишь подумал: «Как же так? На нашем участке врагу не дали перейти границу. Почему им удалось далеко вклиниться на нашу землю на других участках? Разве финская кампания не научила нас, как надо воевать?» Корнев посмотрел на Сорочана, тот понял его состояние. Но в ответ только пожал плечами.

Утром Корнев урвал минутку навестить семью. Елизавета Петровна была внешне спокойная, рядом с ней, скорчившись, спал Вова. Капитан сказал подошедшим женам начсостава, что их проводит на поезд старшина Тюрин. Елизавета Петровна возразила:

– Не хочу я никуда ехать. Кому понадобится бомбить эти места. Если бы не ребята, осталась при батальоне, дело мне нашлось бы. Разве как-нибудь ребят к тетке в Ленинград отправить?

Помня услышанное по радио Сорочаном, Корнев ответил:

– Поедете все вместе. На этом и порешим. Мне надо еще составить списки, кому куда выписывать проездные документы.

Женщины, услышав это, зашумели. Но жена Тюлева подтвердила, что муж прислал записку, в которой просит поскорее добираться с ребятами в его родной город на Волге. Это оказало свое влияние. Составление списка поручили Анне Алексеевне Григорьевой, муж которой со своим батальоном еще не вышел на Днестр, и место, где он будет находиться, пока не известно.

2

Казалось, что нехватка шоферов и бортовых автомашин затянется надолго. Транспорт, мобилизованный в тылу страны, прежде всего направлялся в дивизии, ведущие бой на границе. На укомплектование понтонно-мостового батальона были запланированы машины, прибывающие по железной дороге на второй и пятый день после объявления мобилизации. Но все получилось не по планам.

Посланный встречать эшелоны с машинами начальник арттехснабжения техник-лейтенант Смолкин узнал, что авиация противника бомбит ближние станции. Получено приказание разгружать эшелоны с автотранспортом на дальних подступах. Смолкин поехал вдоль железной дороги и наткнулся на скопление машин в лесу. Шоферы рассказали, что ехали они в большом эшелоне и комендант станции приказал им разгружаться. Объявил, что даст всем командам маршруты следования своим ходом. В разгар разгрузки началась сильная бомбежка. Машины, которые были разгружены, укрылись в лесу. Но тут стали рваться снаряды в соседнем эшелоне. Часть шоферов погибла, другая – ранена. Сгорело много машин. После бомбежки все, кто уцелел, собрались в лесу. Комендант погиб, а прибывший вместо него другой вторые сутки не может выяснить, куда направлять машины.

Смолкин проверил документы в каждой команде. Приглянулся ему не забывший армейскую выправку абхазец, сержант запаса Кизеля. Назначил его старшим над всеми собравшимися в лесу, поручил составить списки людей и автомашин. Пообещал вернуться часа через три с кухней.