Текст книги "Необычное задание"

Автор книги: Сергей Бортников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Серьезно? – хмыкнул тот.

– Еще как! Одних только художников целый батальон набрали… И вообще… Только в первую неделю войны в столичные военкоматы поступило двести двенадцать тысяч заявлений от жителей Москвы с просьбами отправить их на фронт! – разъяснил ситуацию Николай Петрович.

– Говорили мне об этом, но я, признаюсь, не верил, старый дурак. Думал, брехня… Заурядная большевистская пропаганда. Хотя однажды лично слыхал по радио, что около пятидесяти ленинградских писателей и поэтов, членов Союза писателей, добровольно ушли в действующую армию и на флот. А те сорок человек, кто не подлежал мобилизации, – в народное ополчение… Может, и на самом деле для всех нас эта война отечественная, народная, священная? – вслух дал ответ Мыльников на некоторые, давно мучившие его, внутренние сомнения.

– Несомненно. А что, разве у себя, в осажденном Ленинграде, вы этого не замечали? – "продолжал атаку" Альметьев.

– Извольте полюбопытствовать, чего именно? – невольно используя любимый плечовский прием, о котором он, естественно, пока еще ничего не знал, "прикинулся шлангом" Дмитрий Юрьевич.

– Массового героизма советских граждан.

– Замечал, конечно, но порой был вынужден наблюдать и совершенно другие, не менее красочные, примеры… В поведении некоторых зажравшихся лиц.

– Кого вы имеете в виду? – грозно пробасил Николай.

– Наших непотопляемых партийных функционеров, – поспешно уточнил Дмитрий Юрьевич.

– Нельзя стричь всех под одну гребенку, – поучительным и даже, пожалуй, угрожающим тоном изрек его визави. – Многие коммунисты в самое пекло лезли. Живота не щадили. Кстати, товарищ Плечов, хоть и член ВКП(б), часто не соглашается с основными тезисами руководства нашего учебного заведения, да и, пожалуй, всего государства. Постоянно обвиняет начальство в заскорузлости мышления и отсутствии новаторских идей. Посему и ушел с кафедры диалектического и исторического материализма, где имеет честь трудиться ваш покорный слуга.

– Это правда, Ярослав Иванович? – Мыльников с подозрением покосился на нашего главного героя.

– Так точно! – по-военному выпалил тот.

– Что это вы постоянно такточничаете? Тоже воевали?

– Да. Но скромно умалчивает о своих подвигах, – вместо друга, которому адресовался вопрос, прояснил ситуацию Николай.

Но и агент вождя не собирался "отсиживаться в окопах":

– Война застала меня на малой родине – в Белоруссии. Пришлось партизанить, пока к своим не вышел.

– Звереет фашист?

– Еще как. На себе проверено…

– А я когда-то думал, что европейцы – умные, интеллигентные люди, которые несут нам свободу, – признался Мыльников.

– Авиационными бомбами и артиллерийскими снарядами?

– Да уж… Никогда бы не поверил, если б сам не видел. Сколько невинного русского люду полегло! – Мыльников патетически вознес руки кверху, будто обращаясь к самому Господу Богу, и, как это уже не раз случалось в ходе текущего разговора, неожиданно резко сменил тему: – А вы, уважаемый товарищ, с Ярославом Ивановичем давно знакомы?

– Достаточно. Мы с ним даже обучались на одном курсе МИФЛИ – Московского института философии, литературы и истории.

– А вот этого не надо было делать!

– Чего именно?

– Расшифровывать хорошо известную аббревиатуру! Ибо таким образом вы ставите под сомнение мою компетенцию!

– Простите! Не хотел вас обидеть.

– Между прочим, в Ленинграде в то время существовал аналогичный вуз. ЛИФЛИ назывался. Только вторая "Л" расшифровывалась иначе. В Москве – литературный, а у нас – лингвистический. Теперь это структурное подразделение ЛГУ.

– У нас случилось то же самое. И сейчас мы с Ярославом Ивановичем вместе трудимся на философском факультете МГУ, только на разных кафедрах.

– Бог ты мой… Ваш… наш факультет наконец-то восстановили в правах! Это правда?

– Да, – не замедлил подтвердить Плечов.

– Вы даже не представляете, сколько великолепных новостей мне сегодня доставили. Можно сказать, к жизни старика вернули!

– Старика? Но позвольте… Сколько же вам лет?

– Пятьдесят пять вчера исполнилось! И никто не поздравил. Ни одна, простите, сволочь… Если можно, повторите, пожалуйста, свое имя?

– Николай Петрович.

– Вы тоже кандидат или?..

– Нет. Пока лишь аспирант.

– И кто руководит вашим… нашим чудесным подразделением?

– Чернышев.

– Борис Степанович?

– Он.

– Знаю такого. Главный спец по софистам[14]14
  Софист с древнегреческого: умелец, изобретатель, мудрец, знаток, мастер, художник, создатель. А по факту – платный преподаватель красноречия. Изначально этот термин служил для обозначения искусного или очень мудрого человека, однако уже в древности приобрел уничижительное значение. – С. Б.


[Закрыть]. В 1937-м Боря, заручившись моим содействием, защитил кандидатскую без всякой, между прочим, диссертации.

– Теперь товарищ Чернышев уже доктор философских наук. А буквально накануне нашего отъезда пришло известие о том, что его представили к Сталинской премии. Так что ждем-с! Так сказать, со дня на день!

– О, какой молодец, какой молодец… Не загордился, не задрал лихую головоньку?

– Нет.

– Может, и признает своего научного прародителя?

– Непременно.

– Да… Забыл спросить… А его предшественника, Григория Георгиевича, куда девали?

– Андреева?

– А то кого же? Он, кстати, мой земляк, уроженец еще той – Санкт-Петербуржской – губернии.

– Понятно… Арестовали его. Больше года тому назад.

– За что?

– За антисоветскую деятельность. Товарищ Андреев позволял себе говорить вслух и об ошибках Верховного Главнокомандующего, и о незаконных репрессиях в довоенные годы.

– Вот видите, значит, не все так гладко в нашем королевстве.

– Да! Не все! Вот только кое-кто брюзжит у себя на кухне, а Григорий Георгиевич говорил о недостатках прилюдно, открыто!

– Вот и договорился…

– Эх, ничего вы, уважаемый академик, не поняли, – раздраженно рубанул ладонью ни в чем не повинный воздух Николай. – Андреев – наш человек, строгий, но исключительно порядочный. Он одним из первых добровольно вступил в народное ополчение. Рядовым бойцом. Но вскоре получил повышение и стал командиром отделения автоматчиков первого стрелкового батальона седьмого стрелкового полка пятой Московской стрелковой дивизии. С октября сорок первого по февраль сорок второго вместе с товарищами держал оборону на стратегически важном Калужском шоссе в районе Воронцовского совхоза.

– И что получил за свое безудержное рвение?

– Восемь лет лишения свободы по решению Особого совещания при НКВД СССР.

– Восемь лет! Без суда и следствия… В одном лишь Ленинграде репрессировали десятки ученых… Вам что-то говорят такие имена: Айзенберг, Альтер, Гарбер, Тымянский, Столяров, Васильев, Урановский, Жив, Кучеров, Мишин… Всех и не упомнишь! Разгулялись, сволочи, ой, пардон, так, что Институт философии пришлось закрыть… А вы еще меня вразумить пытаетесь, ребятушки. Не стыдно?

ГЛАВА 8

За окном быстро темнело.

А Плечов вдруг вспомнил одну из главных задач текущего задания: сохранить жизни всех фигурантов этой запутанной истории. Главным образом Мыльникова и его находящихся в эмиграции предков, одного из которых, как выяснилось, уберечь уже не удастся.

Да и за самого академика, пожалуй, никто и ломаного гроша не даст, если на его след выйдет группа Пчоловского.

Хотя… Врагам он тоже вроде как живым нужен. В качестве единственного посредника между искателями сокровищ (с обеих сторон) и нынешними хранителями реликвий.

Так что особого смысла в похищении Мыльникова нет.

Тем более – сейчас.

Прячь его, корми, охраняй, лелей, переправляй через границу…

Все это лишний, никому не нужный геморрой.

Гораздо проще, сподручнее выкрасть академика уже там, за бугром, где противодействие советских спецслужб будет сведено к минимуму.

Но…

Усилить меры безопасности – никогда не помешает.

Так, на всякий случай…

Кабы чего не вышло!

Придя к такому, то ли успокаивающему, то ли обескураживающему, выводу, Плечов пальцем поманил к себе Альметьева и первым вышел на просторный балкон, оставляя Прасковью наедине с "маньяком" Мыльниковым.

У этих двух к тому времени обнаружился общий интерес: старинная петербуржская архитектура. И они без раздумий пустились "во все тяжкие".

– Вызывали? – "потеряв нюх", бросил Николай, временно оказавшийся позади своего товарища, созерцавшего вечерний Большой проспект с высоты птичьего полета.

– Да. Что-то больно тревожно мне сегодня! – не оборачиваясь, пожаловался секретный сотрудник.

– И у меня весь день на душе скребут кошки…

– Не к добру это, братец, не к добру. (Яра невольно повторил последнее слово несколько раз, а именно такой "болячкой", как мы знаем, страдал как раз владелец квартиры. Дурной пример заразителен!) Полагаю, тебе следует немедленно связаться с контактным лицом из местного управления и попросить организовать охрану Мыльникова либо же усилить ее, если таковая уже имеется.

– Эй, дружище, ты, случайно, ничего не перепутал? – разочарованно сорвалось с уст бывшего красного диверсанта.

– Нет.

– Откуда тебе известно…

– Все от того же двугорбого источника.

– Верблюда? – быстро догадался Альметьев.

– Выполняйте! – не стал разжевывать смысл своих не шибко завуалированных фраз Плечов.

– Уже?

– Ну, не прямо сейчас… Я останусь, а ты проведешь Паню домой, убедишься, что ее соседка жива-здорова, и займешься исполнением моей просьбы, ясно?

– Так точно! Выходит, ты тоже…

– О чем вы, Николай Петрович?

– Извините. Сбился с курса…

– Выполняйте! – строго повторил Яра.

– Есть!

Прошло еще пять минут, и вдоволь наговорившаяся Прасковья, как и предполагал наш главный герой, стала собираться домой. Ответная реакция радушного хозяина оказалась тоже вполне прогнозируемой.

– Прошу вас, мои дорогие, уважьте старика! – Он вдруг поклонился и галантно поцеловал опрометчиво протянутую гостьей руку (граф все-таки или, может быть, князь? – шут его знает!), после чего та побагровела до такой степени, что стала похожа на Красно Солнышко. – Места у меня, как видите, валом – на всех хватит.

Но Пашуто неожиданно заупрямилась:

– Ребята пусть остаются, а мне надо идти… Соседка почему-то не вернулась вовремя с работы. Может, что-то стряслось? Как я буду себя чувствовать в таком случае, а? Да и муж в любой момент может заскочить; целый месяц не виделись!

– Что ж. – Дмитрий Юрьевич проводил "сударыню" до дверей, где передал ее под "расписку" дожидавшемуся своего часа Альметьеву. – Оставайтесь здоровенькими…

– Спа-си-бо! – по слогам благодарно отозвалась Прасковья.

– Извините, коли что не так, – поклонился профессор. – Рад буду видеть вас в любое время дня и ночи.

– Взаимно.

– Ярослав Иванович, дорогой, ради Бога, хоть вы останьтесь! – Мыльников повернулся к "загоравшему" на прежнем месте секретному сотруднику, о тайной миссии которого он, естественно, пока еще ничего не знал, и с мольбой уставился в его ярко-синие глаза.

– Уже!

– Что "уже"?

– Остался.

– Ну, слава Богу! Слава Богу! А то я с ума сходить начал. Даже поговорить не с кем…

И в этот момент Плечов, не сказав ни слова, хлопнул себя по лбу, сорвался с дивана и бросился в раскрытую пока еще дверь следом за своими спутниками.

"Черт, как я мог забыть?!"

Настичь их получилось лишь на улице.

– Я тебе главного не сказал, – тяжело дыша, громко сообщил Яра, даже не пытаясь утаить от дамы смысл своих ценных указаний (все равно она ни о чем не догадается!). – Как ты, должно быть, слыхал, Дмитрий Юрьевич просится в Москву.

– Помню: было такое дело…

– Прозондируй почву, может, есть возможность взять его с собой?

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – руководствуясь старыми, еще дореволюционными требованиями уставов, лихо отрапортовал Альметьев.

– Все… Утром встретимся.

– Где?

– Здесь. Приходи вместе с Паней к завтраку. Часов так на десять утра. Раньше не надо. Выспаться хочу!

ГЛАВА 9

– Куда вы бегали? – нахмурил густые брови Дмитрий Юрьевич, когда спустя несколько мгновений Ярослав все же вернулся в его апартаменты.

– Забыл поручить коллеге уладить одно важное дело, – как всегда предельно кратко, с располагающей улыбочкой на лице отчитался секретный сотрудник. – А завтра будет уже поздно.

– Какое-такое дело, если не секрет, конечно?

– Секрет. Военная, как говорится, тайна.

– Не томите душу… Лично меня это каким-то образом касается?

– Так точно. Но я хочу, чтобы результат действий моего товарища стал для вас сюрпризом. Притом – приятным.

– Спасибо. Буду несказанно рад. Давно, знаете ли, не испытывал положительных эмоций… Чайку попьем?

– Непременно. Только сахар – за мной!

– Как сочтете нужным.

Мыльников скрылся на кухне и, насвистывая мелодию из какого-то довоенного художественного фильма, название которого Плечов так и не смог вспомнить, поставил на плиту чайник с водой.

– Идите сюда, Ярослав Иванович. Вдвоем в любом случае веселее! – управившись, прокричал издалека хозяин.

– Иду.

Плечов выложил на кухонный стол горстку рафинада, которым, зная, куда его забрасывает привередливая судьба, еще в Москве на всякий случай заполнил чуть ли половину рюкзака и занял свободный стул (никаких табуреток в профессорской кухне не было и в помине. Это же не коммуналка на Карповке!).

– А теперь, уважаемый коллега, разрешите задать вам несколько, может быть, чересчур провокационных вопросов, – как бы между прочим бросил Дмитрий Юрьевич, награждая своего гостя очередным колючим и крайне острым взором, после чего принялся разливать кипяток по чашкам, с нетерпением ожидая ответной реакции молодого оппонента.

– Да не смотрите вы на меня так пристально, – улыбнулся Ярослав. – Дырку в голове просверлите. Не дай, Боже, мозг заденете – чем думать буду?

– Не сердитесь, милейший! Я ведь не со зла… Просто горю желанием убедиться, не имеете ли вы лично какого-то отношения к кровавым палачам из НКВД-НКГБ? – в ранее предельно добродушном голосе Мыльникова вдруг появились нотки раздражения. А то и возмущения.

– Убеждайтесь – вот он я! Только зачем это вам?

– Не хочу иметь с ними никаких дел. Принципиально! Категорически.

– Что ж… Тогда… Разрешите откланяться! – Плечов отставил в сторону свою накрытую блюдцем и пока нетронутую чашку и предпринял попытку покинуть помещение.

– Стоять! – догнал его звонкий, как выстрел, возглас. – Я ведь не получил четкого ответа. Вы таки "да" или таки "нет"? – Академик невольно перешел на типичный одесский жаргон, хотя ни он сам, ни его предки, так же, как и Ярослав, часто прибегающий к подобному приему, не имели никакого отношения к этому славному приморского городу. (Тоже, между прочим, Пальмире. Только южной.)

– А мой преждевременный уход разве не дает исчерпывающий ответ на ваш вопрос? – предложил чисто профессиональную (философскую) трактовку своего спонтанного поступка тайный агент.

– Нет. Меня по-прежнему гложут сомнения…

– Таки "да", если выражаться вашим же слогом, – решил особо не "вилять хвостом" тайный сотрудник, успевший вернуться на ранее облюбованное место. – Ну, как вы думаете, можно провернуть столь сложное дело безо всякого содействия нашей родной, единственной в стране, специальной службы? Никак ведь не выйдет. Не получится! Как бы нам всем этого не хотелось.

– И какое у вас звание? – продолжал настойчиво допытываться Мыльников.

– Кандидат философских наук.

– Я серьезно!

– И я.

– Капитан, майор или, может быть, полковник? Я их, собак нерезанных, за версту чую, а в случае с вами нюх почему-то отказывает.

– Скажем так… У меня есть близкий друг, надежный, верный товарищ – комиссар Копытцев. Алексей Иванович, не слыхали? – немного приоткрыл карты Плечов (но только до определенного им же предела).

– Нет.

– Он тоже наш брат – ученый. С хорошим образованием. Светлая голова, чистая душа.

– Там даже такие встречаются? – скривил рот в издевательской усмешке Дмитрий Юрьевич.

– Да, причем в немалом количестве. Можете поверить мне на слово.

– Верю. Почему-то… Но все еще сомневаюсь. Простите.

– Так вот. Леха…

– Даже так?

– Ну да! Мы ведь с ним ровесники; к тому же – давно знакомы… Леха с недавних пор возглавляет одно специфическое управление, выросшее из обычного секретно-шифровального отдела, каковые имеются во всех разведках мира.

– Ясный пень! – неожиданно выдал Мыльников.

(Если так пойдет и дальше, скоро он будет владеть сленгом не хуже нашего главного героя. Ах, как права народная пословица: "С кем поведешься – от того и наберешься!")

– Также в прямом подчинении у Копытцева находится одно уникальное по своему кадровому составу подразделение, главной задачей которого является поиск по всему миру различных артефактов и исторических реликвий, имеющих то или иное отношение к нашей великой Родине, ее славному прошлому и, надеюсь, будущему, – попытался вразумить своего высокообразованного собеседника Ярослав.

– И вы там служите? – вкрадчиво поинтересовался тот.

– Время от времени…

– Как прикажете понимать?

– Периодически к его работе в качестве консультантов привлекаются ведущие научные сотрудники из самых известных исследовательских центров нашего родного государства рабочих, между прочим, и крестьян. В том числе и ваш покорный слуга.

– Зачем?

– Ну, сами посудите, как чекисты без квалифицированной помощи могут определить возраст того или иного предмета, установить подлинность документов, разобраться в каких-то событиях давно минувших дней?

– Согласен… Так вы, кажется, любите выражаться?

(Мыльникову явно пришлось по душе любимое плечовское словцо – коротенькое, но емкое.)

– Да.

– Выходит, вы, по сути дела, ученый авантюрист, дипломированный искатель сокровищ?

– Типа того…

Хозяин квартиры вдруг сорвался со своего видавшего виды, но не утратившего блеска старинного стула и принялся расхаживать взад-вперед от входа в кухню до единственного в ней окна, мысленно размышляя о чем-то своем, однако это продолжалось совсем не долго – чай наконец заварился.

– Ну-с, начнем-с? – спросил профессор.

– Давайте, – довольно потирая руки, кивнул наш главный герой. – У меня, кстати, еще и пара бубликов есть!

– А может, чего покрепче? – предложил Мыльников.

– Не откажусь, если найдется что-нибудь фирменное, оригинального качества.

– Мне тут одна гражданка пол-литра самогона намедни подогнала. Очень славная штука. В мгновенье ока любого прошибает до самой глубины души – аж пятки потом покрываются!

– Такой метафоры мне еще не приходилось слышать, – признался Ярослав.

– Дарю. На безвозмездной основе. Используйте на здоровье в своих будущих научных изысканиях.

– Премного благодарен… Однако употреблять вовнутрь первач, каким бы качественным он ни был, даже под угрозой расстрела не стану.

– Объяснитесь!

– Однажды переусердствовал с белорусским бим-бером[15]15
  Так называют самогон на западе Белоруссии и Украины, а также в некоторых районах Польши. – С. Б.


[Закрыть], с тех пор больше «ни-ни», даже не прикасаюсь ни к каким крепким самодельным напиткам, – признался Плечов.

– Слабоват ты, стало быть, в этом деле, – неожиданно перешел на "ты" Мыльников. – Слабоват… Вот Фролушкин мог запросто пару литров в одиночку оприходовать. Я свидетель.

Академик почесал нос, видимо, вспоминая былые похождения, и все в том же совершенно несерьезном, шутливом духе продолжил:

– Выпьет – и хоть бы тебе хны. Ни в голове, ни в ногах. Меня уже водит, качает, в сон вовсю тянет, а ему цыган подавай! Медведей. Песни-пляски…

– Когда-нибудь, в следующий раз, и мы оторвемся на полную катушку, – заверил Плечов. – Обязательно… Для этого у меня в загашнике всегда найдется что-нибудь более подходящее для интеллигентных людей.

– И на что вы намекаете?

– Ром, коньяк, какой-нибудь хороший бренди: "Кальвадос", "О-де-ви", "Фрамбуаз".

– Но ведь это – тот самый самогон, только фруктовый, – хитро прищурился Мыльников, тоже, как оказалось, знавший толк в крепких напитках.

– Пожалуй… Но фабричного производства, – не стал упорствовать Яра.

– Что ж… Предложение принимается! Только произойдет сие историческое событие, по всей видимости, не скоро.

– Да. Для начала всем нам надо собраться вместе в Первопрестольной.

– Скажите, а, случайно, не такую ли задачу вы поставили перед дражайшим Николаем Петровичем? Ускорить, так сказать, ваше… наше отбытие в столицу?

– Не будьте столь любопытным и нетерпеливым, дорогой коллега. Сюрприз потому и называется сюрпризом, что происходит внезапно, неожиданно… Р-раз – и ты уже счастлив!

– Что ж… Будем ждать. Будем ждать, – вернулся к привычной лексике академик.

ГЛАВА 10

– А знаете, уважаемый Дмитрий Юрьевич, теперь и мне что-то вдруг захотелось немного поковыряться в вашей душе! – покончив с горячим напитком, в привычной шутливо-издевательской манере сообщил о своих ближайших намерениях Ярослав Иванович.

– Всегда пожалуйста! – с некоторым даже воодушевлением откликнулся на его не совсем приличное предложение более опытный коллега-ученый. (Где два философа – там всегда непринужденная творческая дискуссия, порой, увы, плавно переходящая в добрую… драку!)

– Вот, будьте добры, скажите мне, пожалуйста, за что вы так люто ненавидите советскую власть и особенно ее боевой отряд, я имею в виду ЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ? – Плечов отправил в рот – вдогонку за чаем – очередной кусок сахара-рафинада и, как в прицел, уставился в переносицу своего собеседника.

– А что хорошего они мне сделали? – сердито фыркнул тот. – Репрессировали половину знатного мыльниковского рода! Кого расстреляли, кого бросили в темницу, кого заставили уехать. А ведь это наша страна, наша Родина, хоть с большой, хоть с малой буквы. Хотя, по большому счету, мама у нас у всех одна – планета Земля, а мы – гомо сапиенс – ее неразумные дети…[16]16
  На самом деле один из лучших, по моему глубокому убеждению, специалистов в иной (слово «альтернативная» он не любит!) истории человечества точно с такими же, как бы сейчас сказали, персональными данными и в наши дни благополучно проживает в российском городе Челябинске. Многочисленные лекции Дмитрия Юрьевича Мыльникова можно легко найти на необъятных просторах Интернета. А тем, кто хочет узнать больше, советую посмотреть на «Познавательном ТВ» документальный фильм с его участием «Другая история Земли». Оригинальные идеи именно этого человека, естественно, тщательно сверенные и согласованные с автором, я и вынес на суд читателя. – С.Б.


[Закрыть]

– Не берусь оспаривать…

– На самом деле нет никаких русских, немцев и уж тем более американцев, – распалялся академик (ох, ж эти увлеченные личности!). – Есть люди, считающие себя русскими, немцами, американцами. Лучше всего по этому поводу высказался, как ни странно, товарищ Сталин: "Я русский грузинского происхождения", – хотя в нем разных кровей ого-го сколько намешано.

– Это правда, – опять согласился Ярослав Иванович.

– Вот вам приходилось когда-нибудь сталкиваться с самоназваниями представителей различных национальностей, точнее, с их истолкованием на русском языке?

– Нет. Знаю только, что еврей в переводе с арамейского, на котором разговаривал Иисус Христос, – "человек освобожденный", – вспомнил и озвучил общеизвестный факт секретный сотрудник, поощряя окончательно разошедшегося светоча науки.

– Это так, – кивнул Мыльников. – Но и другие народы недалеко ушли! Например, "ненец" тоже означает "человек". И "ханты" – человек, мужчина (первоначальное значение – "принадлежащий к роду"). Впрочем, зачем ходить за полярный круг? Самоназвание современных немцев "deutsch" происходит от древнегерманского "thiuda" ("люди"); эстонцев – "maarahvas" – "народ (нашей) земли"; чукчи называют себя "луораветланы", "настоящие люди", – точно так же, как и айну (они же айны), коренные жители Сахалина, Кунашира, Итурупа, Хоккайдо, Курильских и прочих наших, а ныне Японских, островов.

– Интересно! – вставил Плечов, который некогда тоже увлекался схожими теориями, но бросил заниматься ими, как и многим другим, так и не достигнув каких-либо выдающихся высот.

А тут – совсем иной пример!

Целеустремленности, упорства, бесконечного самосовершенствования!

И, как итог, блестящей образованности, успеха, которому могут позавидовать многие лауреаты и дипломанты!

– Короче, все люди – русские… – снова попытался продемонстрировать свою осведомленность в предложенной теме наш главный герой.

И опять – мимо. Точнее, вроде в цель. Но – в молоко!

– Где вы это взяли? – вспыхнул, как спичка, Дмитрий Юрьевич. При этом его лицо мгновенно покрылось какими-то пятнами.

– У того же Рыбакова, – признался тайный агент.

– Вот видите. А вы говорите – честный, порядочный… Это же один из главнейших моих тезисов!

– Так он на вас и сослался, – пояснил Ярослав Иванович.

– Да? Вот это правильно… Выходит, молодец Бориска. Герой! А то воруют друг у друга без всякого зазрения совести и не признаются…

(От любви до ненависти, как известно, один лишь шаг; эту истину было легко усвоить, наблюдая за частыми, следующими один за другим, как приливные волны, взрывными изменениями в поведении этого шального, своенравного человека.)

– А вы никогда не задумывались над тем, почему все другие национальности отождествляются с именами существительными, а русские – прилагательное? – слегка успокоившись (впрочем, ненадолго), продолжил взбалмошный, как переборчивая девица, академик.

– Потому что за сим непременно должно следовать слово "люди". Вы это хотите сказать? – стопроцентно попал в точку "дипломированный охотник за сокровищами", как только что охарактеризовал его партнер по философскому диспуту.

– Вот видите, вы все начали схватывать на лету! – наконец-то снизошел до похвалы великий и непостижимый Дмитрий Юрьевич.

– Рад стараться! – с гордым видом объявил Ярослав.

– Для наглядной иллюстрации такого вывода наиболее показателен случай с Николаем Первым, – похлопав любознательного "юношу" по плечу, с чувством и расстановочкой, как на проходной лекции в университете, продолжил Мыльников. – Однажды на придворном балу он спросил маркиза Астольфа де Кюстина, спасавшегося в России от французской революции: "Как вы полагаете, много ли русских в этом зале?" – "Все, кроме меня и иностранных послов, ваше величество!" – без долгих раздумий ляпнул тот. "Ошибаетесь. Вот этот мой приближенный – поляк, вот этот – немец. Вон стоят два генерала – они грузины. Этот придворный – татарин, вот финн, а там – крещеный еврей". – "Тогда где же русские?" – удивленно выпучил зенки маркиз. "А вот все вместе они и есть русские!"

– Гениально! – вырвалось у Плечова. – И как много у вас таких баек?

– Масса! Как говорится, в чемодан не уместятся…

– Так давайте издадим их в форме познавательных историй. Для детей и юношества, а?

– Думаете, позволят? – засомневался Мыльников.

– Еще как!

– Нет, не уверен… Как только увидят мою фамилию, сразу наделают в штаны, – скептически хмыкнул академик.

– А вы – под псевдонимом. Или в соавторстве еще с кем-то, – предложил Ярослав Иванович.

– Например, с вами?

– А что? Неплохая идея! Я ведь на гонорар не претендую. И на славу – тоже.

– Ладно. Поживем – увидим! – отмахнулся "благородный сумасброд". – Завтра не такое расскажу. А сейчас давайте спать. Я, знаете ли, привык ложиться рано. Ибо встаю не позже, чем в шесть утра. А иногда и в пять.

– Меня разбудить не вздумайте! – взмолился Плечов. – Я не самый большой соня, но уж больно давно не отдыхал по-человечески.

– Это как получится… – "успокоил" его хозяин квартиры. – Ваша комната справа. Свежее белье я приготовил.

– И когда только успели?

– Вчера, – рассмеялся Мыльников и спросил: – Постелить или управитесь сами?

– Сам!

– Оно на тумбочке, справа от кровати.

– Вы невероятно любезны. Спасибо!

– Не за что.

– Да… Еще, – уже входя в комнату, где ему предстояло провести ночь, вдруг вспомнил разведчик. – Перечисляя ваши, по мнению некоторых, абсолютно безрассудные идеи, Борис Александрович что-то говорил о русской Скандинавии, подмене государя и каком-то шведском городе, который стоял на том месте, где сегодня находится Ленинград…

– Ниен?

– Вполне возможно.

– Давайте поговорим о нем чуть позже, – неожиданно предложил профессор.

– И – самое главное, то, что интересует меня лично более всего остального…

– Не тяните резину, мой дорогой друг! Говорите без обиняков, прямо, – потребовал Мыльников.

– Рыбаков утверждает, что, по вашему мнению, златоглавая Москва – и есть тот самый Третий Рим, о существовании которого все как бы догадываются, но ничего конкретного сказать не могут.

– Завтра! – пробормотал академик. – Все завтра. А сейчас – спать! Здоровый сон – главный залог успеха.

– Согласен, – кивнул Ярослав, подводя в мыслях итог непростого уходящего дня. – Но еще вопрос, так сказать, напоследок, можно?

– Давайте… Что с вами поделаешь… Но только один!

– Вы сами до всего этого додумались? Или кто-то помог, дал толчок, способствовавший исследованиям в данном направлении?

– А вы что же, хотите взять под сомнение мою научную квалификацию? – нахмурился Мыльников.

– Нет.

– Конечно сам. Но и некоторую постороннюю помощь отрицать не собираюсь.

– От кого, если не секрет? – полюбопытствовал Ярослав.

– От Господа Бога. Знаете такого?

– Ну… Лично не знаком… А так – слыхал.

– Покойной ночи.

– Взаимно!

ГЛАВА 11

Делать кому-то какие-либо послабления Дмитрий Юрьевич не собирался (а может, и впрямь соскучился по разговору с заинтересованным собеседником). Он поднял своего гостя ровно в шесть часов утра, после того как уже минут сорок в одиночку разгуливал по просторным коридорам и комнатам, нигде надолго не застревая.

Лишь в кухне Мыльников провел чуть больше времени, чем в других помещениях: протер пыль, поправил шторки на окнах и аккуратно разложил на столе какие-то старинные книги, принесенные им же из собственной спальни, где нашла приют самая ценная часть его знаменитой библиотеки – с такими раритетами ученый не мог расстаться даже ночью.

А как же иначе: ведь пришел час похвастаться ими перед сведущим человеком!

Ну а что того пришлось для этого разбудить, так ведь для его же пользы…

Ничего страшного в столь раннем пробуждении – нет!

Ярослав тоже был "жаворонком", а это птица, как ни крути, – ранняя; просто замотался он в последние дни, вот и надеялся немного отдохнуть от дел.

Не вышло – и черт с ним!

Творческая дискуссия с признанным специалистом, по сути – докой в философской науке, – немедленно его взбодрила и, как говорится, привела в рабочее состояние.

Беседа проходила за круглым "рыцарским" столом в самой большой комнате "профессорской", как называли ее соседи, квартиры.

– Сегодня предлагаю поговорить о подлинной истории нашего Мира, – совсем не так интенсивно, как вчера, пожалуй, даже слишком вяло и несколько утомленно (пока снова не завелся!) анонсировал тему очередной "лекции" академик Мыльников. – Тем более что ее реально никто не знает.

– Кроме вас? – не преминул съязвить Плечов, тут же одернул себя, но хозяин отнесся к его "выпаду" неожиданно миролюбиво.

– Естественно. Однако сначала – прелюдия, необходимые пояснения, так сказать, авторское напутственное слово, – заблаговременно предупредил Дмитрий Юрьевич.

– Я весь – внимание!

– Вот вы… Никогда не задумывались над тем, почему меня до сих пор не расстреляли и не выслали из Страны Советов – к родителям?

– Слишком мало времени мы знакомы, – отговорился Ярослав.

– А еще мне позволили жить в роскошной, по сегодняшним меркам, квартире и даже сохранить уникальную старинную библиотеку, основу которой заложил еще мой пра-пра-пра… Сколько раз я "пракнул"?

– Три.

– А по справедливости надо бы четыре.

– И так сойдет, – не стал посыпать чужую голову пеплом тайный агент. – Разрешите отвечать?

– Разрешаю, – с интересом посмотрел на собеседника Мыльников.

– Рискну предположить: слишком много вы знаете! Такого, о чем иные даже не догадываются. И эти уникальные знания нужны не только вам одному, не только народу, но и еще кому-то очень влиятельному, находящемуся на вершине власти.

– Во как вы загнули! Однако, как ни странно, все в яблочко… Сначала я читал закрытые лекции для компартсостава, а однажды, в обстановке строжайшей секретности, выступил на Политбюро ЦК ВКП(б). После чего Сам пригласил вашего покорного на ужин и провел с ним обстоятельную беседу – с целью выяснения некоторых нюансов моей, как он сказал, – очень оригинальной – теории.