Текст книги "Необычное задание"

Автор книги: Сергей Бортников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

«Военные приключения», является зарегистрированным товарным знаком, владельцем которого выступает ООО «Издательство „Вече“.

Согласно действующему законодательству без согласования с издательством использование данного товарного знака третьими лицами категорически запрещается.

Составитель серии В. И. Пищенко

© Бортников С.И., 2023

© ООО „Издательство „Вече“, 2023

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА 1

23 августа 1943 года, как раз в тот день, когда победоносная Красная Армия фактически заканчивала разгром коварного врага в знаменитой Курской битве, обозначая таким образом завершение коренного перелома в ходе всей Великой Отечественной войны, Ярослав Плечов наконец-то сумел вернуться в Москву после очередного опасного задания, которое он выполнял с начала весны в Брянских лесах.

Американский транспортный самолет "Дуглас А-20", известный у себя на родине как "Бостон" или "Хэвок", искусно ведомый крепкой рукой советского военного летчика по имени Борис (именно так он представился нашим партизанам сразу после того, как совершил запланированную посадку на специально оборудованной для таких целей лесной поляне, почему-то "забыв" упомянуть свое воинское звание и доставшуюся от законных родителей фамилию), уже получил разрешение на посадку и вот-вот должен был коснуться недавно усовершенствованным шасси знаменитого Ходынского поля, на котором располагался Центральный столичный аэродром имени Михаила Васильевича Фрунзе.

Одинокий пассажир даже не успел досчитать до ста, как его мучения закончились.

– На выход! – устало бросил пилот.

Плечов с трудом поднялся и, пошатываясь, неспешно двинул в направлении распахнувшегося люка.

– Привет, братишка!

(Кто это там у трапа? Ясный пень – Копытцев. Не только ближайший друг, сподвижник, но и непосредственный, а, значит, самый главный, руководитель.

Куратор – если выражаться на профессиональном сленге.

Причем наверняка единственный – ведь о роли секретного агента с псевдонимом Яра по-прежнему не должно быть известно никому!)

– Как ты? – осведомился он.

– Живой! – протягивая крепкую, железную, как считали его друзья, ладонь, широко улыбнулся, показав зубы, никак не пострадавшие от длительного употребления исключительно сухой пищи, секретный агент.

– Да ладно? Это издалека видно… И не только видно, но и слышно… Трупы, как известно, не умеют разговаривать!

Они обнялись. По-мужски. Деловито, без лишних сантиментов, или, как говорят у нас в России, "телячьих" нежностей.

– Домой? – хитро прищурился Алексей Иванович, демонстрируя на своем лице скупую и слегка ехидную улыбку.

(С чего бы это?

Нет… Прочь сомненья.

Кому-кому, а Лехе Ярослав доверял на все сто.

Возможно, больше, чем самому себе!)

– Естественно! – радостно выдохнул Плечов. – Надеюсь, никаких неприятных сюрпризов для меня вы не приготовили?

– Обижаешь! – приоткрывая дверцу новенькой служебной машины, выехавшей практически на "взлетку", укоризненно пробурчал некогда руководитель секретно-шифровального отдела, в котором Ярослав начинал свою службу, а теперь, после очередной реорганизации органов, прошедшей в мае текущего года, и вовсе заместитель начальника 5-го Управления НКГБ – МГБ СССР (с сохранением должности начальника второго отдела). – Может, все-таки по пивку? Так сказать, за встречу?

– Отставить! Меня и без того тошнит и пучит после отвратительного многочасового перелета, товарищ старший майор.

– Отстал ты, братец… Комиссар госбезопасности!

– О, куда тебя занесло! Выходит, отныне только на "вы", да и то – шепотом?

– Можешь не волноваться. На наши отношения это никак не повлияет. Они останутся на прежнем уровне. Доверительными и чистыми.

– Спасибо. Утешил.

ГЛАВА 2

На детской площадке во внутреннем дворике знаменитого профессорского дома было многолюдно: жестокая и крайне несвойственная человеческой природе война (пусть и Великая Отечественная!) наконец-то отодвинулась далеко на запад, и мужественные жители славной советской столицы, еще совсем недавно героически оборонявшие свой город, теперь вовсю пытались наладить если еще не абсолютно мирную, как до лета 1941 года, то, во всяком случае, уже не столь трудную и предельно беспокойную, как в недалеком прошлом, жизнь, целиком и полностью подчиненную суровым законам беспощадного военного времени.

Два белобрысых пацана, толкаясь и дразнясь, раз за разом взбирались по деревянной лестнице, чтобы снова и снова спуститься с недавно отремонтированной после попадания нескольких случайных осколков горки, у подножия которой их заботливо принимала худощавая женщина в теплом, явно не по сезону, свитере.

Один из мальчишек, по всему видать, лишь несколько месяцев тому назад научившийся уверенно стоять на зыбкой земной тверди, пытался ни в чем не уступать своему старшенькому – чрезвычайно пластичному и юркому – сопернику и страшно огорчался, когда тот опережал его в очередном импровизированном забеге на скорость по пути к ведущим наверх ступенькам и перилам.

Но когда у двери их родного подъезда притормозила правительственная (а в этом у Шурика с Андрюшей не было никаких сомнений!) машина, братья мгновенно позабыли о вечной, всепоглощающей розни и, взявшись за руки, побежали навстречу своему второму, как они считали (по словам матери), отцу, наперебой выкрикивая:

– Дядя Леша! Родненький! Приехал!!!

Убедившись, что дети в безопасности (а рядом с комиссаром госбезопасности, сами понимаете, нельзя было чувствовать себя иначе!), Ольга наконец-то расслабилась и, предполагая близкое расставание с подругами – такими же молодыми мамочками, коих во дворе нашлось немало, принялась беззаботно обсуждать новое платьице одной из них.

– Ах, какая нежная, чудесная ткань! И какой модный, элегантный крой! А рисунок-то, рисунок!! Мне бы такую замечательную обновку…

В это время скрипнула ближняя автомобильная дверца и на мостовую ступил идеально начищенный сапог, следом за которым пред изумленными детишками предстал облаченный в гражданский костюм мужчина с широкой улыбкой на лице и разведенными в сторону руками, в каждой из которых, между прочим, было по одинаковой плитке вкуснейшего и такого желанного для любого советского ребенка шоколада. Причем не абы какого, а "Гвардейского"! (Его выпуск совсем недавно наладили работники знаменитого завода "Красный Октябрь" – в честь победы Красной Армии в битве за Москву!)

Чтобы осчастливить дружное семейство Плечовых, к каковому он питал самые искренние и нежные чувства, запасливый Копытцев приобрел дефицитный товар в спецмагазине еще позавчера, как только узнал о предстоящем возвращении своего, самого секретного, агента, и до поры до времени опрометчиво держал в бардачке. Погода стояла жаркая, и шоколад, по идее, должен был растаять. Однако ничего подобного, к счастью, не случилось. Качество отечественных продуктов в то время было на запредельной высоте!

– Папка? – недоверчиво покосился старший из братьев и, словно ища поддержки, повернул голову в сторону своей, окончательно утратившей остатки былой бдительности, кормилицы.

– Я!

Услышав знакомый и такой родной голос, Ольга схватилась за сердце. Подруги немедленно стали приводить ее в порядок.

Получилось!

ГЛАВА 3

Оповестить Фигину о скором возвращении «блудного» супруга комиссар предусмотрительно (чтобы избежать последствий возможного разочарования) «забыл», однако та нечто подобное давно предчувствовала, либо же просто предполагала: в начале лета весточки хоть редко, но приходили – с приезжими или, как она сама говорила, «залетными» людьми, а тут – бац, и вовсе перестали! Страшных известий, к счастью, не поступало, а значит…

Экономя на собственном желудке, супруга Плечова постоянно держала дома минимальный неприкосновенный запас дефицитных в ту пору продуктов – как говорят, на всякий случай… Посему праздничный стол удался на славу.

Впрочем, особо прихотливым в выборе еды виновник нежданно свалившегося торжества никогда не был. Макароны да несколько яиц – вот уже и праздник!

Без ста грамм тоже, конечно, не обошлось – друг Леха постарался. Ну, не принято на Руси ходить в гости к близким людям с пустыми руками. Тем более в такой непростой день.

Как-никак тридцать два лучшему товарищу стукнуло.

Хоть он сам почему-то забыл об этом.

Пришлось напоминать!

Первая – за здоровье именинника, вторая – за их крепкую дружбу, третья – за любовь… И все – довольно!

Уже на улице, прощаясь со своим самым секретным агентом, Копытцев, хитро прищурившись, как бы между прочим, поинтересовался:

– Скажи, как долго ты собираешься приходить в чувство?

– В каком смысле? – в своей излюбленной манере – вопросом на вопрос – ответил Яра.

– Ну… В строй когда встать собираешься?

– А когда надо?

– Сам понимаешь: чем быстрей – тем лучше. Война… Каждый боец – на вес золота, – прибег к излюбленным приемам "красной пропаганды" начальник управления.

(Несмотря на образованность и врожденную интеллигентность, он до мозга костей оставался управленцем нового – советского – типа и, естественно, никак не мог обходиться в своей повседневной речи без лозунгов и прочих агитационных штампов!)

– Ты хочешь, как в прошлый раз, немедленно запрячь меня в работу?

– Ну… Не сразу – постепенно.

– А знаешь, сколько лет я не был в отпуске?

– Догадываюсь.

– Народная власть предусматривает за такие вещи компенсации. В виде дополнительных дней отдыха.

– Но не сейчас же!

– А когда?

– Вот разобьем врага и…

– Что ж, – несколько артистично вздохнул Плечов, чтобы таким нехитрым образом в очередной раз набить себе и без того немалую цену. – Надо – значит надо. Приезжай завтра – покалякаем!

– Слушаюсь, товарищ главнокомандующий.

– Но…

– Отставить! Я же не живодер какой-то, не средневековой душегуб… Даю тебе три дня на отдых… Сегодня у нас, кажется, среда?

– Вторник!

– До конца недели – утешай женку, балуй детишек…

– Какая неслыханная щедрость! Мне столько не выдержать, гражданин начальник, – заявил, правда, несколько неуверенно, Ярослав.

– Выдюжишь. Я тебя, шельму, знаю.

– Понял. Буду стараться!

– Совсем ты от рук отбился, парень… Короче… Жди меня в воскресенье к обеду. Вкусненькое что-нибудь приготовь, понял?

– Так точно! – вернувшись к общепринятой в военной среде уставной форме общения, улыбнулся Плечов.

ГЛАВА 4

Ольга поскребла по сусекам и напекла множество пирогов. Как всегда – с различными фруктоовощными начинками. Но более остальных – с кислой капустой. Именно такие обожал Копытцев.

В отличие от него, Шурик с Андрюхой в первую очередь (по сладким подтекам на боках) принялись выискивать те, что были наполнены яблочным повидлом, а Ярослав, как он сам не раз выражался, причем неизменно придавая своей речи слащавый белорусский акцент, – "бульбяные".

Оперативно "заморив червячка", устроили чаепитие, в котором недоросли (по понятным причинам – не доросли еще; простите за тавтологию) участия не принимали. Да и сама Фигина, метавшаяся туда-сюда, все больше стала задерживаться в гостиной у изрядно расшалившейся ребятни, предоставляя таким нехитрым образом засевшим в кухне мужикам неограниченные возможности наконец-то посекретничать, откровенно поболтать по душам – вдоволь и всласть – на волнующие их темы.

– Ну, как ты? Отдохнул? – после множества дежурных и, в общем-то, бесполезных фраз, приступил к делу Алексей Иванович.

– Так точно, – как обычно в таких случаях, предельно коротко отреагировал Плечов – военный все-таки человек (хоть и на нелегальном положении). – Готов к труду и обороне. Уже.

– Расслабься, братишка! Напрягаться пока рано – сроки начала предстоящей операции еще не определены. От слова "совсем".

– И слава богу.

– Сие не означает, что ты тупо должен сидеть дома, не отрываясь от подола очаровательной супруги.

– Понял, – с явным неудовольствием выдавил агент, не успевший вдоволь насладиться всеми прелестями семейного бытия. Пока.

– Во время подготовки к выполнению следующего задания придется серьезно поднапрячься, так сказать, в научно-познавательном плане, – продолжил комиссар. – Чтобы максимально повысить свой уровень знаний в одной, очень щекотливой, теме.

– Повысить? Куда уж боле? – достаточно саркастично проворчал Плечов, которого товарищи не без оснований считали если не всезнайкой, то, во всяком случае, далеко не самым последним эрудитом великого государства рабочих и крестьян.

– Ты что-то знаешь о русской Скандинавии? – вдруг перешел на шепот Копытцев. – И вообще о нашем славном далеком прошлом?

– Немного.

– Вот! – Алексей резко сорвался с места и принялся измерять шагами периметр на удивление просторной кухни. Точнее, не весь – только длины двух его сторон, не обставленных мебелью. – А вот академик Мыльников, с которым тебе, между прочим, очень скоро доведется плотно поработать…

– Это кто такой?

– Есть такой старорежимный тип в передовой советской науке. Атавизм. Рудимент. Пережиток прошлого!

– Что-то не слыхивал… Москвич?

– Нет, ленинградец.

– Как же я доберусь до него-то, а, братец? Город по-прежнему в окружении. Сначала надо разорвать кольцо блокады и отбросить врага куда подальше.

– Это сделали еще в начале года. С тех пор над безопасным способом твоей доставки в северную Пальмиру бьются лучшие умы нашего ведомства.

– Только, умоляю, не по воздуху. До сих тошнит, как только вспомню свой крайний перелет.

– Терпи, казак, атаманом будешь.

– Не хочу. Руководящие должности – не мой конек. И ты об этом прекрасно знаешь.

– Знаю, – кивнул комиссар.

– Приключения, разного рода авантюры, сопряженные не только с риском, но и усиленной умственной деятельностью – вот мое жизненное кредо. Усек? – продолжал Ярослав. – Но только на земле, никак не в других сферах обитания. И – особенно – в воздухе!

– Усек, – улыбаясь, согласился его куратор. – Однако давай вернемся к нашему ученому… Так вот… Он на полном серьезе утверждает, что вся Скандинавия, равно как и Северная Германия, раньше разговаривала исключительно на русском языке. И готов предоставить неоспоримые доказательства своей теории.

– Да? Только зачем это нам?

– Если академик все же прав, в чем я, как дипломированный представитель официальной теории развития человечества, по-прежнему очень сильно сомневаюсь, то тогда выходит, что Пруссия, Швеция, Прибалтика, как ни крути, – наша, исконно русская, земля… А это уже…

– Можешь не продолжать… Я все понял.

– Итак… Завтра же отправишься в Ленинку.

– Куда?

– Ты что – поглупел? – удивился комиссар. – Как говорят, с дуба рухнул и прибил кукушку?

– Да… Нет… Вроде… (Только истинно русский человек может одновременно выдать три этих, по большому счету, взаимоисключающих ответа!)

– В Государственную библиотеку имени Владимира Ильича Ленина, – вдоволь поиздевавшись над товарищем, уточнил Копытцев.

– Она что же, работает? – искренне удивился Ярослав.

(После возвращения с предыдущего задания, которое, как и последнее, ему пришлось выполнять на территории родной Белоруссии, Плечов пробыл в Москве всего несколько дней и поэтому почти ничего не знал о графике работы как государственных, так и прочих учреждений.)

– Да, и, между прочим, ни на час не закрывалась. Даже в самые тяжелые для столицы дни. Например, еще 24 мая 1942 года в главной библиотеке Страны Советов торжественно открыли детский читальный зал, а в 1943-м и вовсе – отдел детской и юношеской литературы.

– Во дела!

– Но тебе придется работать в других залах. Возьмешь абонемент и засядешь за труды авторов, разделяющих мировоззрение товарища Мыльникова. Вот полный список рекомендованной литературы.

– Ого! – вырвалось у Плечова при виде внушительного перечня известных в научном мире фамилий.

ГЛАВА 5

Время перевалило далеко за полдень, можно сказать – шло к закрытию популярного учреждения культуры, а у его главного входа по-прежнему толпилось немалое количество людей. В основном – учащейся молодежи, но и военных тоже было достаточно. Стройных, подтянутых, почти всегда – в новенькой униформе с замечательными, но пока еще не очень привычными, погонами.

В общем…

Вполне мирная, ну, если хотите, – не совсем военная – обычная обстановка.

Одни спешили в храм знаний, надеясь успеть получить нужную информацию – прямо сегодня, прямо сейчас. Другие выходили из него и, собираясь группами, продолжали вести оживленные беседы на различные актуальные и не очень темы (среди которых привычно преобладала тема состояния дел на фронте) прямо у памятника Достоевскому, а то и вовсе на исторических ступеньках величайшего отечественного книгохранилища.

Плечов, пропустив вперед небольшую группу подростков – как всегда игривую и не в меру шумную, решительно ступил в просторное фойе, где чуть было не столкнулся с человеком чуть старше сорока лет, приблизительно одного с ним роста, лицо которого показалось до боли знакомым.

"Черт возьми, это же товарищ Яковлев, любимый ученик и едва ли не ближайший соратник профессора Фролушкина! До войны мы не раз пересекались на различных научных форумах", – вспомнил Ярослав.

– Здравствуйте, Николай Никифорович!

– Не имею чести… – мужчина поправил круглые, неприлично модные для военного времени очки, постоянно сползавшие на кончик не самого длинного, но довольно-таки мясистого, увесистого носа, и, что-то осознав, широко развел в стороны крепкие руки, до научной карьеры успевшие познать все "прелести" тяжелого крестьянского труда не только в хозяйстве отца – крепкого семипалатинского середняка, но и на паровой мельнице… Плюс нелегкая "пахота" на пароходе "Ирбит"…

– Ба, Ярослав Иванович, родной?! Какими судьбами? – удивился Яковлев, наконец-то признав давнего знакомого по науке.

– Отвоевался. Геть, на нет, совсем и полностью, как говорят в некоторых местах на наших западных окраинах – на Украине, да и в моей родной Белоруссии тоже. Теперь вот пытаюсь восстановить ученую карьеру, – пояснил Ярослав.

– И где, если не секрет, тебе пришлось сражаться с врагом?

– В лесах на малой родине.

– Подробней рассказать не желаешь?

– Нет. Не обижайтесь.

– Ну, как знаешь… Хозяин – барин. – Николай Никифорович собрался было идти по своим делам, но какая-то неведомая сила удержала его на прежнем месте и заставила продолжить разговор, тем более что Плечов поспешил аргументировать свой отказ:

– В следующий раз. Когда у нас будет больше времени.

– Понял, – собеседник грустно улыбнулся, видимо вспоминая о недалеком прошлом, когда он тоже собирался пополнить ряды добровольных защитников Москвы, но получил обоснованный отказ, и, словно оправдываясь, продолжил: – А меня советская власть по каким-то непонятным причинам бережет, лелеет, не хочет бросать в страшную кровавую мясорубку.

– Такие, как вы, в тылу нужны, – пожал плечами Ярослав.

– Ну что ж… Будем считать, что так и есть, – тяжело вздохнул Яковлев. – Слушайте! По поводу такой встречи не грех и остограммиться… Тем более что рабочий день практически закончен.

– Согласен, – улыбнулся Плечов.

– Полчаса, как минимум, в запасе у нас есть. Давай пройдем в мои покои. Посидим-подумаем, вспомним былое… Заодно и Федора Лексеевича помянем. Хорошим коньячком, в котором он, как известно, знал толк, как никто иной…

– С огромным удовольствием, – согласился Ярослав и последовал за своим старшим товарищем вглубь великолепного библиотечного комплекса. – Только вот позвольте полюбопытствовать, за какие такие заслуги вы удостоились личного угла в этой великой сокровищнице знаний? Может быть, в будущем и мне когда-нибудь перепадет парочка нелишних квадратных метров?

– Я здесь работаю, – спокойно отреагировал Николай Никифорович и, отвесив старорежимный поклон, потянул на себя незапертую толстую дверь без каких-либо "опознавательных знаков". – Так что милости прошу, друже. Располагайся. Будь как дома.

– Работаете? – входя в помещение с довольно-таки спартанским убранством (из "роскоши" – только портрет Владимира Ильича Ленина на ровной, идеально побеленной стене), удивленно округлил синие глаза Ярослав. – Но кем?

– Директором…

Яковлев заперся изнутри на щеколду и довольно потер руки, явно заранее предвкушая неземное блаженство от употребления любимого напитка, да еще и в такой славной компании.

– Хотите сказать, что сейчас мы находимся не в какой-нибудь подсобке, а в вашем служебном кабинете? Причем самом высоком, самом важном, самом главном в этом прекрасном учреждении культуры?

– Именно так.

– Где же тогда табличка? Директор… Профессор… Заслуженный деятель… Доктор наук, – удивленно изрек Плечов.

– Кандидат, – уточнил Николай Никифорович. – Только-только защитился. По своей излюбленной теме.

– "Большевистское подполье в тылу у Колчака"?

– Ну у тебя и память!

– Еще бы… До войны я не раз бывал на ваших лекциях. А что так долго тянули?

– Собирал материал. Готовился. Это ты у нас – молодой да ранний, р-раз – и все готово! Еще до тридцати лет. Ничего, что я так по-панибратски? – Яковлев оценивающе смерил с головы до ног собеседника каким-то шальным, игривым, совершенно непрофессорским взором и опустился на свой служебный стул.

– Нормально, – по старой, давно устоявшейся привычке не стал спорить Ярослав. – Мы люди не гордые, и так сойдет!

– …А мне, чтобы защититься, пришлось неслабо потрудиться, – в рифму развил собственную мысль Николай Никифорович, одновременно запуская руку под стол, чтобы нащупать и в конце концов достать из стоявшего там кожаного портфеля высокую оригинальную бутылку с тусклой, криво наклеенной этикеткой. – Нет, это не то… – Он еще раз пошарил у себя под ногами и продолжил в том же "стихотворно-поэтическом" духе, являвшемся его, как позже выяснится, главной отличительной чертой. – А вот и он – наш славный чемпион… "Юбилейный"! Армянский коллекционный марочный коньяк группы "КС", сиречь "коньяк старый", десятилетней выдержки. На чистой родниковой водице из Катнахбюрского источника, что близ Еревана. Сорок три оборота. Шесть медалей: три золотые, три серебряные…

– Достойная, стало быть, вещица, – оценил столь щедрое предложение Ярослав Иванович. – Надеюсь, лимончик у вас в загашничке тоже найдется?

– Фу… Какая пошлость, – скривил интеллигентное и такое русское (в классическом понимании) лицо Николай Никифорович. – Этакой дурацкой привычке тебя тоже Фролушкин научил?

– А кто же еще?

– Моветон… Полная безвкусица!

– Все претензии к нему – учителю моему! – подыграл любителю рифм Плечов.

– Нет, правда… Худший вариант закуски в данном случае и вообразить трудно: лимонная кислота, воздействуя на рецепторы нашего языка, способна перебить оригинальный вкус самого благородного напитка… Может, вам кофе или сигару, сэр?

– Сэнкью… Аристократические замашки откровенно претят моей рабоче-крестьянской натуре.

– О! Видишь! Моей тоже.

– Поэтому давайте, что есть.

– Слушаюсь, товарищ… Какое у тебя звание?

– Красноармеец. А ежели по новому уставу, то, стало быть, рядовой, – не моргнув глазом, соврал чекист.

(Впрочем, он и сам еще точно не знал, до каких высот дослужился в органах. Пока.)

– Да… Не маршал, конечно. – Яковлев оперативно "нырнул" во внутренний карман пиджака и спустя мгновение выложил на стол большущую плитку шоколада. Аккуратно развернул яркую, разноцветную обвертку и сразу разломал ее внутреннее содержимое пополам. – Держи… Хотя, согласно этикету, столь благородные напитки лучше совсем не заедать и не запивать, дабы максимально насладиться вкусом и нежнейшим ароматом…

– Целиком и полностью разделяю ваше компетентное мнение, – опять согласился Ярослав.

– А теперь обсудим продолжение, точнее, предстоящий ход намечающегося банкета, ибо, по логике, мы его вроде как еще не начали, – заявил Николай Никифорович.

– Давайте, – вновь не стал спорить Плечов.

– Спешу сделать искреннее признание: у меня просто сквернейший, препаскуднейший, особо вредный характер. Сотканный из ненужных принципов и всяких доисторических предрассудков.

– Например?

– Пункт первый, который я, по сути, перенял от нашего великого учителя: не пить что попало и не пить с кем попало!

– Всецело разделяю, – кивнул Ярослав.

– Пункт второй: употреблять не чаще одного раза в день. Но по края. И все, аллес, как говорят фрицы!

– Не против… Значит, по единой и разбежались?

– Абсолютно верно.

– Так чего же мы ждем?

– Да погодь ты… Не лезь вперед батьки в пекло…

– Пардон.

– Из посуды у меня – одни граненые стаканы. Из какой-то эксперементальной партии, которая еще не пошла в массовое производство. Мне один стеклодув по блату пару штук подарил.

– А вы еще что-то про этикет несли. Для столь благородных целей рекомендуется использовать исключительно широкие фужеры на изящной тонкой ножке!

– Возможно. Но я не о том… сейчас. Осилишь? Сдюжишь? Справишься? – озабоченно спросил Николай Никифорович.

– Легко!

Заученным движением руки потянув за острый, из тонкой жести, язычок, которым мог легко поранить руку любой, даже более опытный потребитель, директор библиотеки сорвал с горлышка пробку и на всякий случай отправил ее в карман (конспирацию никто не отменял! Ленин с портрета все видит), после чего так же ловко выковырял перочинным ножом глубоко посаженную "затычку" из какого-то нового синтетического материла (то ли пластика, то ли полиэтилена – шут его знает, до чего могли додуматься советские химики?) и словно фокусник, не "прицеливаясь" наполнил оба стакана точно по ободок. Кабинет мгновенно заполнился специфическим, очень тонким и приятным ароматом. Впрочем, не всем советским гражданам он приходился по вкусу.

– Вот… Вот, пожалуй, единственный недостаток этого чудодейственного напитка. Теперь здесь еще неделю вонять клопами будет! – шутливо проворчал Яковлев.

– Ничего-с. Проветрим-с! – как всегда оптимистично заверил Плечов. – Сейчас открою окно, и за ночь сквозняк все выдует.

– О! Правильно! Все равно мне мало осталось. Можно сказать – совсем ничего…

– Э-э… Как прикажете это понимать, дорогой Николай Никифорович?

– Как хочешь – твое личное дело! Но именно сейчас я нахожусь в процессе сдачи дел. Кандидатская защищена, пора двигаться дальше.

– Жаль. И кто ваш преемник?

– Василий Григорьевич Олишев, может, слыхал?

– Никак нет.

– Уже год, как он вернулся с фронта после тяжелейшего ранения, и сейчас заведует у меня отделом военной литературы. Так что споетесь!

– Познакомите?

– Не далее, как завтра! Приходи в обед. Как раз нормально будет.

– Есть!

– Все… А вот теперь – за нашего общего научного руководителя, прославленного советского ученого Федора Алексеевича Фролушкина… Не чокаясь! Святой был человек. Земля ему пухом… – одним махом выпалил Яковлев и лихо опрокинул стакан.

– Вечная память… – поддержал тост Ярослав и незамедлительно последовал директорскому примеру.

ГЛАВА 6

Роскошный автомобиль Копытцева, припаркованный напротив родимого подъезда, Ярослав заметил издалека и сразу же ускорил шаг, пытаясь приблизить встречу с непосредственным куратором и самым надежным другом.

Как вдруг…

Ощущение тревоги, обуявшее его вскоре после выхода из Ленинки, вышло на новый – более высокий – уровень, многократно усилившись.

Причиной тому стал какой-то непонятный световой импульс, вдруг вспыхнувший за боковым окошком стоявшей рядом с правительственным ЗИСом легковушки с включенным двигателем, после чего та резво рванула с места и мгновенно скрылась за углом профессорского дома.

По устоявшейся привычке, агент перевел взгляд туда, где должен был находиться задний регистрационный номер, но его на месте не оказалось. Точнее, там красовалась обычная то ли черная от природы, то ли просто очень грязная тряпка.

"Черт… Что за ерунда? Я ведь еще никуда не влазил… Всего-навсего сходил в библиотеку!"

Домой он не вошел – вбежал.

– Леха, ты где? – потянув на себя незапертую дверь, заорал с порога.

– Здесь! – не отрываясь от очередного кулинарного шедевра Фигиной, отозвался из кухни верный соратник.

– Давай быстрей ко мне, догоняй, поговорить надо!

– Иду…

С явным сожалением отложив в сторону недоеденную шанежку, Копытцев выскочил на лестничную площадку и помчался вниз по скользким, только что вымытым ступенькам, с трудом удерживаясь на ногах при каждом крутом повороте.

– Что за шухер? Признавайся, наконец, – прохрипел он, уже вылетая на улицу.

– Ничего. Просто не хотел, чтобы Ольга слышала наш разговор, – не оборачиваясь, пояснил Ярослав и прямиком направился к месту, где еще недавно стояла подозрительная машина. – Сейчас подробно все расскажу…

– Логично… – пробурчал, выслушав неожиданную информацию и соглашаясь с его доводами, комиссар.

– Скажи, когда ты приехал? – спросил агент.

– Ну… Четверть часа тому назад. Максимум – минут двадцать.

– Один?

– Так точно. О наших с тобой встречах не должен знать никто. В том числе и персональный водитель. Что же стряслось, черт побери? Машину ты рассмотрел?

– Заморский "паккард". Однажды с похожим – более древней модификации – мы с тобой сталкивались. Правда, до войны, когда меня пытались отравить… Их много в гараже американского посольства. Вспомнил?

– Цвет? – продолжал настойчиво допытываться Алексей Иванович.

– Черный, как уголь-антрацит.

– И что ты хочешь этим сказать? Он уже стоял во дворе, когда ты приехал?

– Нет.

– Точно?

– Ты же знаешь: наш брат-разведчик должен неизменно "фиксировать" окружающую обстановку при каждом вдохе-выдохе. И учитывать ее в ходе выполнения задания, – назидательно изрек комиссар.

– Знаю, – спокойно согласился Плечов, прежде чем озвучить обескураживающий вывод, к которому он только что пришел. – Похоже, пасут меня, старина…

– Кто?

– Это я у тебя хотел спросить!

– Думаешь, свои? Наши?

– Не знаю.

– Сегодня же пробью обстановку и к вечеру дам тебе исчерпывающий ответ, – рубанул Копытцев.

– Заранее благодарен, – выдавил в ответ Яра, возвращаясь к привычному – радостному и доброжелательному – расположению духа.

– А теперь… Сосредоточься и опиши все в мельчайших деталях… Кто? Где? Когда? Почему? Зачем? Пока нас никто не может услышать, – тем временем очертил очередную задачу его куратор.

– Значит, так… Выхожу я из "Ленинки", которую, кстати, посещал по твоему личному указанию, и вдруг чувствую на себе чей-то пронзительный взгляд. Настолько неприятный, опасный, острый, как будто кто-то собрался просверлить во мне чуть ниже спины еще одну – запасную – дырку. На всякий пожарный случай. Сам понимаешь, у меня с детства обостренная реакция на всякие подобные штучки-дрючки.

– А я-то, дуралей, думал, что это качество ты приобрел уже в зрелом возрасте, так сказать, благодаря избранной профессии, – задумчиво протянул Алексей Иванович.

– Ошибаешься, – возразил Плечов. – Моя знаменитая "чуйка" впервые сработала в семь лет. Еще во времена Гражданской войны. И с тех пор никогда не отказывает, не изменяет, не выделывается по поводу и без, всякий раз благотворно предупреждая меня о грядущих неприятностях…