Текст книги "Русская рулетка"

Автор книги: Сергей Городников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Углубившись в тревожную темень, я включил свет, но лес уже постепенно редел. За деревьями показалось поле, а за ним опять вытянулись к тучам мрачные заросли. Погасив маломощную, но способную привлечь внимание фару, я заглушил мотор и приналёг на педали. Пересёк поле и остановился. Согласно указаниям на дискете, для наглядности дополненным нарисованной от руки картой, просёлочная дорога вела к небольшому посёлку, до него осталось километра два. А в этом месте надо было съехать на тропинку. Чтобы отыскать её, пришлось снова включить свет.

Тропинка была не такой слякотной, как я опасался, и вывела прямо к водохранилищу. Отвязав мешок от жёсткого сиденья, я опустил его на траву. А мопед откатил к густому кустарнику, где опрокинул на шуршащие листья, укрыл под ветками. Потом забрал мешок и скорым шагом отправился вдоль берега. Во всём поле зрения не виделось ни огонька. Скользкая на открытых местах тропинка извивалась под навесами крон и вскоре упёрлась в песчаный пляж, окаймляющий клиновидный заливчик. При желании, я бы легко докинул камень до противоположной стороны этого заливчика. Запущенный досчатый помост свидетельствовал, – прежде, по воскресному расписанию, здесь причаливала шустрая речная «Ракета» с приезжающими на пляж отдыхающими.

До полуночи оставалось около двадцати минут. Без лишней суеты я развязал мешок и принялся вынимать содержимое. Сверху лежала завёрнутая в бумагу маска для подводного плавания. Благодаря бумаге и внимательному обращению с мешком стекло было целым, и я опустил маску на обрубок поваленного дерева. После чего вытряхнул из мешка свёрнутую резиновую лодку, насос и связанные составные части складного весла. Насос помог быстро надуть камеру до упругой твёрдости, и готовая лодка предстала небольшой, тёмной и неприметной. Как раз такой, какая была нужна. Я отнёс её к воде, затем вернулся и забрал всё, с чем явился, не оставив ни мешка, ни насоса. Нагрузив лодку, снял с себя куртку, свитер и майку, и надел только свитер. Расшнуровал, скинул кроссовки, снял носки и расстегнул, высвободил поясной ремень, но джинсы оставил на себе. Лодка наполнилась барахлом, и невольно подумалось о нелёгком ремесле контрабандиста.

За пять минут до полуночи я глотнул обжигающего внутренности спирта, тщательно завинтил крышку и спрятал флягу в одежде. Устроившись в лодке, не спеша заработал собранным алюминиевым веслом с короткой ручкой, направляясь строго к выступу на противоположном берегу заливчика. Примерно на равном, срединном расстоянии от обоих берегов положил весло возле себя, посмотрел вниз, в черноту бездонной водной толщи и стянул с себя джинсы, трусы и свитер. От холодных объятий октябрьской ночи меня передёрнуло, но я склонился над водой и вдруг увидел столбик света, который пробивался от самого дна и ослабевал у поверхности. Его пучок не рассеивался по сторонам, был направленным и даже с ближайшего берега вряд ли заметным.

Я заторопился. Живо надел, поправил на носу маску и, стиснув зубы и губы, перевалился к нему навстречу. Леденящая вода обожгла кожу и тело. Судорога свела левую ступню, грудь сковала мертвая хватка невидимого врага. Невольно взвыв, я вдохнул показавшийся не таким уж и холодным воздух, резко выдохнул лишнее и с головой погрузился под воду. Провернулся, чтобы удаляться от поверхности, и заработал руками, ногами по всем правилам подводного плавания, но так быстро, будто за мной погналась доисторическая тварь. Хорошо, в этом месте было не глубоко, и мне хватило воли и внутреннего тепла добраться до источника света. Испускал свет похожий на толстый «дипломат» контейнер, по цвету не отличимый от ила. Ил уже наползал на него, словно жаждал скорей поглотить и оставить себе. Я разгрёб донную грязь, нащупал ручку и оторвал контейнер от липучего соперника. Свет неожиданно погас, будто только и ждал этого мгновения. Оттолкнув ногами вязкое дно, я пружиной рванулся вон из чёрной бездны.

Когда вынырнул на поверхность, не мешкая и не отдышавшись, перекинул контейнер в лодку. Лодка взбрыкнула, но я перевалился следом за контейнером и усмирил её. И только в лодке сообразил, отборной бранью обругал себя, – не хватило ума захватить полотенце или хоть какую‑нибудь подходящую тряпку! За отсутствием лучшего, пожертвовал майкой. Вытер ею голову, затем уже сырой растёр тело, пусть от неё и мало стало пользы. Наверное, на чемпионате по скоростному напяливанию одежды я бы завоевал главный приз. Но свитер, трусы, джинсы и носки не согрели, как хотелось. Вот тогда я по‑настоящему оценил значение фляги. Опрокинул её над открытым ртом, влил в себя спирт, пока не почувствовал, как обожгло горло. Закашлялся, выплюнул, что не проглотил, и от волны жгучего тепла внутри тела начал успокаиваться. Несмотря ни на что я повеселел. Нервное напряжение последних дней покидало меня, а испытание, которому подверг Иван, прокручивалось в голове, словно волнительное приключение.

Дрожь утихала, и я переключил внимание на контейнер. Его изготовили из нержавейки. Верхняя часть, в которую вправили стеклянный глазок, по углам прижималась винтами к нижней, а между ними, на стыке проступала резиновая прокладка. Винты имели навершия в виде сердечек, их можно было отвинчивать вручную. Но я убедился, требовалось повозиться, чтобы добиться начала поворотов. Затем они выкручивались без особых усилий, – были смазаны техническим маслом.

Лодка дрейфовала к простору водохранилища. Меня это не беспокоило. Я не хотел возвращаться прежним путём, на котором риск нежелательных встреч казался выше. Мопед представлялся уже не нужным, и при необходимости можно было вернуться за ним и днём. Вероятность, что посторонние найдут его в ближайшие сутки, была незначительной. Для местных жителей пляжный сезон закончился, а на шашлыки в такое удалённо место никто не приезжал. Да и речная «Ракета», если ещё и ходила, то не в это время года. Из‑за нетерпения узнать, что же находится в контейнере, я освободил его от всех винтов и начал осторожно приоткрывать, отдирая верхнюю часть от нижней. Прокладка выглядела вполне надёжной. И действительно, вода внутрь не просочилась. А на случай, если бы ей это удалось, для содержимого предусматривалась вторая защита от влаги – надёжно запаянные пластиковые пакеты. Бумаги находились в большом пакете; а в двух маленьких были упрятаны по аудиокассете, каждая из которых ничем не отличалась от другой. Озадаченный, для чего мне аудиокассеты, я невольно рассмотрел устройство светового маячка. Оно было за жестяной перегородкой, прикреплённой к верхней части контейнера, напротив стеклянного глазка с линзой, какие используют в дверях. На электронном будильнике стрелка звонка указывала на цифру двенадцать. Два чёрных проводка соединяли будильник и три обмотанных скотчем батарейки с электронной платой усилителя и реле. А белые проводки связывали реле с фонариком, привинченным как раз у глазка. Всё было сделано тщательно, просто и надёжно. Очевидно, звонок будильника был удалён, а вместо него сигнал направлялся к плате усилителя и реле. Каждые двенадцать часов, в полдень и в полночь, длящийся минуты полторы сигнал будильника включал, а затем выключал фонарик. А его свет можно было увидеть лишь ночью, если знать, где смотреть на дно заливчика.

Лай собаки и тарахтенье мотоцикла донеслись от тех зарослей, где я на мопеде съехал с просёлочной дороги. Эти звуки заставили насторожиться, напрячь слух. Они становились отчётливей, скоро приближались. Затем послышался стрёкот лёгкого вертолёта, уверенно летящего в мою сторону. Необъяснимым побуждением я сунул пакетик с аудиокассетой за обтяжку шерстяного носка и закрыл контейнер. Однако завинчивать контейнер не стал, всё равно не удалось бы стянуть винтами, надёжно сжать прокладку. Вскоре можно было не сомневаться, мотоцикл катил по тропинке, – в просвете между деревьев мелькнул свет его фары. Схватив весло, я со всех сил погрёб им с обеих сторон лодки, и она устремилась вдоль берега прочь и от заливчика, и от быстро летящего вертолёта.

Не успел я проплыть и десятка метров, как вертолёт полыхнул драконьим глазом, высветил меня на водной поверхности, будто на арене цирка. Лихорадочно работая веслом, я надеялся вырваться из светового пятна и ускользнуть от проклятой стрекозы, скрыться где‑нибудь в прибрежных зарослях. Но всё напрасно. Вертолёт с нарастающим гуденьем и свистящим шумом рассекающих воздух лопастей обогнал лодку, спустился и поднял вихрь водяной пыли за моей спиной. Несмотря не мои усилия подчинять ход лодки гребкам весла, она заскользила обратно к заливчику, точно желала вернуться к родной пристани. Выстрелов я не расслышал, однако всплески воды по правую руку убедительно советовали прекратить, оставить попытки улизнуть и сбежать. Мне ничего не осталось, как вскинуть весло в знак отказа от сопротивления. Стрелять прекратили, и я с досады отбросил весло на контейнер. Металл звучно лязгнул о металл, а я сложил руки на груди, всем видом показывая, что принимаю своё поражение.

Вертолёт продолжал кружить над водой, загонял лодку к песчаному берегу, от которого я отплыл перед полуночью. Едва она зашуршала по песку, совсем не шальная пуля продырявила камеру. Лодка стала тут же сдуваться, обмякать и сжиматься, будто покрывалась морщинами. Из вертолёта на берег спрыгнул мужчина в комбинезоне защитного цвета и опустил многозарядную винтовку с глушителем. Избавленная от этого груза винтокрылая машина устремилась вверх, загасила прожектор и подалась туда, откуда прилетела.

– Не дури, – шагая ко мне, громко предупредил мужчина. Он показал рукой на контейнер. – Иван в этом деле работал с нами.

– Так это вы? Вы гонялись за мной на «самаре»? – уже зная ответ, с облегчением спросил я.

– Да.

Я присел на корточки, повернул винт крепления верха контейнера, как если бы хотел его открыть, и задал ещё один вопрос с предсказуемым ответом.

– Тоже ваши? – кивнул я в сторону, где тарахтел мотоцикл.

– Наши.

– Но Иван и вам не сказал, где контейнер. Как вы меня нашли?

– На мопеде был маяк.

Я быстро размышлял и возился с винтами, тянул время. Иван, очевидно, не во всём доверял этим сообщникам. Не желал делиться с ними своими козырными тузами, ключевыми сведениями.

– Здесь что, и ваши бумаги?

– Код сейфа с нашими бумагами.

Я уловил насмешку.

– Их очень много, чтобы уместить в такой коробке, – снисходительно пояснил мой собеседник с винтовкой.

Он не упоминал об аудиокассетах, и внезапно я сообразил: пославшие его не знали них. Но они догадывались, в контейнере могут оказаться данные, с помощью которых Иван помогал им выиграть на бирже большие деньги, – не из любви и дружбы, а единственно в обмен на защиту от тех, у кого эти данные были выкрадены. А так как данные были опасны для определённых кругов около правительства, являлись доказательствами огромных махинаций ради обогащения, то представляли собой особую ценность, и их надо было обязательно заполучить ради всевозможного шантажа. Вероятно, хозяева моего собеседника с винтовкой полагали, добытые Иваном сведения или документы надо искать среди бумаг. Мне же воспоминания о событиях на корабле, когда Иван через меня заполучил сигаретную коробку, и убийство на моих глазах того, кто её передал, подсказывали иное. Вероятнее всего, в той сигаретной коробке была именно звуковая запись, сделанная посредством срытого подслушивающего устройства. Голову стала свербить мысль, как же незаметно забрать из контейнера и вторую аудиокассету? Если хозяева собеседника с винтовкой получат хоть одну из двух, моя жизнь не будет стоить и ломанного гроша. Я бы стал им не нужен, а их непримиримые противники, среди которых папочка Вики, не простили бы мне такой потери, надежды на переговоры с ними растают, как дым на ветру.

Я явно недооценил, кто стоял передо мною.

– Что ты возишься? – неожиданно прикрикнул он. – Не можешь открыть? Пошли!

Я вскинул голову, наконец‑то увидал его лицо – волевое и холодное, с серыми глазами и тёмными усиками. Я поднялся, мысленно окрестив его усатым.

– Подожди, – сказал я. – Лодка не моя. Позаимствовал под обещание вернуть.

– Оставь! – распорядился усатый, и в голосе прозвучала сталь.

Однако я отступил к лодке, зажал контейнер меж ног и стал сворачивать камеру, удалять из неё остатки воздуха. Подъезжающий мотоцикл заглох за деревьями наверху склона, но оттуда тенью вылетел доберман, с прыжка упёрся лапами мне в грудь и со злобным рычанием оскалился у горла. Я замер, чертыхнулся про себя, что забыл о лае.

– Оставь! – на этот раз равнодушно повторил усатый.

– Лодка не моя, – настаивал я, чувствуя горлом горячее дыхание собаки. – Мне надо её вернуть.

– После подберём.

– Хорошо. Но убери же пса.

Усатый схватил ошейник, оттащил добермана в сторону. Отряхнув грудь, я под их конвоем зашагал по тропе к деревьям склона, где будто притаились прибывшие на мотоцикле. Их было двое. При нашем приближении мотоциклист включил фару и направил свет на ствол осины, чтобы не слепить моего сопровождающего и добермана. Моё внимание сразу привлёк низкорослый парень, который слез с заднего сидения, шагнул нам навстречу. Явно с примесью восточной крови, на беглый взгляд он был неприметным – встретишь такого в людном месте и тут же забудешь. Но я уставился на его кроссовки. Они были небольшого размера. На сырой тропе возле заднего колеса мотоцикла остался их отчётливый след, очень похожий на тот, который я видел у себя на пыльном подоконнике и на рыжем песке у ворот дачи Ивана.

Он заметил, куда я смотрел, и глазки его сузились до щёлочек, стали напоминать колючие змеиные жала. В меня вперились глаза хладнокровного убийцы.

– Забрал у него оружие? – картаво спросил он усатого.

Нет, – раздалось за моей спиной. – Не поздно исправить.

В лопатку упёрся ствол глушителя. Такой поворот событий меня не удивил, просто стало не по себе. Не выпуская из левой руки контейнера, я медленно потянулся к карману куртки, вынул короткоствольный револьвер и бросил в сторону мотоцикла. Низкорослый убийца неторопливо подобрал его с мокрой травы и, осмотрев барабан, направил дулом в меня. Затем вопросительно глянул на мотоциклиста. Тот держался за старшего и до этого молчал.

– Вообще‑то он нам больше не нужен, – сказал он, однако не тоном приказа. Так ясно давалось понять моё неопределённое положение.

Давление ствола в позвоночник ослабло и прекратилось. Под ногой усатого треснула сухая ветка, и я понял, что он повернулся к водохранилищу.

– Кто‑то прёт сюда, – громко предупредил он сообщников.

После этого и я услышал жужжание, которое разносилось над водой и непрерывно усиливалось. На протяжённой глади несся быстроходный катер. Судя по поведению усатого, тому это не понравилось. Не нравилось это и мотоциклисту. Тот выключил фару, и вокруг разом сгустилась ночная темень.

– Пойди, убери его лодку, – распорядился он, обращаясь к усатому. – Она на виду, привлечёт внимание.

– Спрячу в кустах, – согласился усатый. И позвал пса: – К ноге!

Они живо спустились на пляж к моей лодке.

Низкорослый убийца тоже отвлёкся на катер, который явно приближался, и ступил ему навстречу, неспешно доставая из наплечной кобуры под курткой скорострельный пистолет. В движениях убийцы мне почудилось, пули этого оружия предназначались не для возможных противников. Прежде чем он убрал револьвер Ивана в свой карман, я сделал бесшумный шаг, с размаха стукнул его контейнером по затылку. Удар был удачным, я легко вырвал револьвер, в падении успел взвести курок и на мгновение опередить, выстрелить ему в живот. Тут же пуля скорострельного пистолета чиркнула меня по ребру у правого локтя, и я заметил, как мелькнул ботинок мотоциклиста, едва увернулся, чтобы нос подошвы не попал в висок. Перед глазами вспыхнули звёзды. На голову сорвалась половина небосвода и, как бессильный удержать край неба атлант, я был раздавлен его тяжестью.

Приходил я в себя под дикую трескотню выстрелов. В стороне разорвалась не боевая граната, оттуда потянуло хвостом слезоточивого газа. Меня стошнило и вырвало. Перебарывая слабость, я стал отворачиваться от собственной блевотины, но в шею ткнула морда добермана, который предупредительно заворчал и оскалил клыки. Эта бестия недвусмысленно давала понять, что воспользуется ими, если я продолжу шевелиться. Мотоциклист и усатый разбежались играть в смелых разбойников, и пёс остался единственным свидетелем недавней сцены с моим участием. Хорошо, без своих хозяев он растерял прежнюю самоуверенность. Скосив глаз, я увидел совсем рядом кроссовки на ногах лежащего без движения убийцы. Они больше не напоминали о следах, не вызывали никаких мыслей и переживаний. Иван был отомщён, и я вправе был надеяться, не будет являться мне, как папаша Гамлету. Разобравшись с окружением, можно было сосредоточиться на ране в боку. Она ныла, хотя по всем признакам была несерьёзной и, чувствовалось, покрывалась корочкой моей собственной крови. А своей крови я доверял больше, чем врачам. Она у меня всегда прекрасно сворачивалась и не позволяла ранам гноиться. Так было с детства, и я рассчитывал, так будет и впредь.

Кроме псиных клыков, в беспомощном положении меня удерживали наручники. Запястье правой руки стягивал тугой браслет, а спаренный с ним цепко обхватывал ствол молодой берёзы. Я стал жалким трофеем для победителей затихающей схватки. Попытался взвесить, прикинуть, кому бы предпочёл достаться, но для гудящей головы это была непосильная задача. Да и как решишь, какие из этих мерзавцев отнесутся ко мне с большей снисходительностью? Стрельба прервалась, стало подозрительно тихо. Доберман навострил уши, с явным неудовольствием отвёл от меня морду. И вдруг бросился прочь, словно надеялся принять участие в торжестве или поражении своих двуногих подельников. Я от всего сердца пожелал ему подохнуть смертью героя. Это пожелание исполнилось очень уж быстро. После короткой очереди раздался жалкий визг, который ослабел и пропал. Мужские игры требовали жертв. Надо это знать, раз уж влез в них.

Я получил возможность двигаться и сразу этим воспользовался. Стараясь не бередить рану, присел, привалился спиной к берёзе. Ствол можно было сломать, и так освободиться от связующих нас уз в виде наручников. Однако в том не было смысла, я не видел контейнера, а без него свобода мало что значила. Пальцами левой руки я нащупал под штаниной, вынул из‑за стяжки носка кассету и, не долго думая, закопал её в корнях дерева. Подгрёб и разровнял листья на утрамбованной ладонями земле, после чего другими, влажными листьями стёр с кожи все следы земельной работы. Я успокоился, словно с плеч свалился груз тяжкого греха. Стал замечать, от прохлады лесной ночи и голова гудела меньше, и перестало подташнивать. Это вдохновляло на искреннее сочувствие горожанам, которые не сидят под берёзами и не наслаждаются сырыми запахами и видами мрачного водохранилища.

Отвлёк меня шелест травы и листьев. Я повернул голову и не удивился, когда из‑за осины обретающей облик тенью появился Эдик со следами боевого крещения. Его плащ был измят и порван, лицо поцарапанное, и на всём пятна грязи. Несмотря на пистолет в руке, он напоминал драного мартовского кота. Я поприветствовал победителя взмахом левой руки.

– Как видишь, ещё жив, – громко сказал я. – Однако не вижу восторга.

Он не ответил. Что‑то выискивал, всматривался вокруг меня и задержал взор лишь на трупе низкорослого убийцы. Потом включил фару мотоцикла, отступил, пропустил мотоциклиста и усатого, безоружных и жалких на вид. За ними из темноты вышагивали кавказец и верзила с перебитым носом, оба с короткоствольными автоматами наизготове. У верзилы за спиной болталась знакомая мне винтовка с глушителем. Пока я валялся, она успела сменить хозяина. Я решил, что всё воинство в сборе, но свет притянул ещё одного представителя зондер команды Эдика. Именно он прошлой ночью гнался за мной через сквер и подобрал в кустах чёрную кожаную папочку, которую я ловко выронил. Теперь он ковылял, рукой придерживал себя за разорванный плащ у правого бедра. Судя по разрыву плащевой кожи, доберман не бесславно отдал свою собачью жизнь. Мне даже стало жаль погибшую псину. Морщась от боли, парень глухо предупредил Эдика:

– Спущусь к катеру. Мне нужна перевязка.

– Иди, – согласился Эдик, продолжая осматриваться.

Пленных поставили напротив света. Лицо усатого украсили синяк и в кровь рассечённая бровь. Его сообщник выглядел похуже. Придерживал рукой распухшую челюсть, будто сама по себе она могла отвалиться, а когда решил что‑то сказать, издал лишь нечленораздельное мычанье.

– Как вы нас нашли? – вынужден был нарушать субординацию усатый. – Вас же отвлекал вертолёт?

Эдик не удостоил его ответом, подошёл к низкорослому киллеру, перевернул его на спину. Расстегнув на трупе куртку, из неё вынул плоское устройство с крошечной антенной и красным светящим диодом. А, когда выковырял батарейку, диод потух.

– Подрабатывал и у него, – объяснил я усатому, хотя объяснения были излишними, все итак всё поняли.

Усатый сплюнул в сторону трупа и ругнулся:

– Сука!

– Кто его прикончил? – поинтересовался Эдик.

Остальные молчали, пришлось мне признаться.

– У нас была дуэль. Это дело личное.

Эдик присел на корточки, небрежно кивнул на мой правый бок.

– Он угостил? Попёрло ж тебе.

– Такой уж я везучий парень, – буркнул я.

– Да уж, – растягивая слова, заметил он. – Редко кому удалось надуть меня.

– Ты извини. Но так жалуется прожженная проститутка, когда клиент умудряется не заплатить за услуги.

Он разглядывал меня, словно не мог решить, что ж со мной делать.

– Попёрло тебе. Крупно попёрло, – повторился он и поднялся. – Нашёл, что искал? Что там было?

Мне его безразличие показалось напускным, обманчивым.

– Это у них спроси, – кивнул я на усатого и мотоциклиста, – куда они дели контейнер?

Эдик отвернулся к ним, перевёл взор с одного на другого. Усатый сглотнул и показал на кустарник за низкой сосной.

– Принеси, – распорядился Эдик с помощью взмаха пистолета.

Усатый помедлил, затем на ватных ногах отправился к тому кустарнику. Там нагнулся, разгрёб листву и вернулся с контейнером в руке. Эдик не тронулся с места, и усатый подошёл ближе, выронил контейнер ему в ноги, после чего отошёл к сообщнику, который ничем не выказал порицания. Эдик сразу потерял к ним интерес, присел и развинтил крепёжные винты. Сняв и отложив верхнюю часть, он вынул большой пакет с бумагами. Пакет оказался разрезанным. Эдик вопросительно глянул на меня.

– Твои?

– Бумаги мои. Но пакет вскрыли они. В нём был ещё код какого‑сейфа.

Эдик опять отвернулся к усатому. Тот издевательски ухмыльнулся.

– Тю‑тю, – сказал он. – Я сжёг записку. А радиотелефоном воспользовался только раз: чтобы отправить код. Вы не могли его засечь и перехватить. Придётся смириться, мы урвали у вас крупный кусок.

Эдику такое известие не понравилось, и он сорвался на мне:

– Где плёнка?

– Была там же.

– Так. – Эдик вернул мои бумаги в контейнер, тяжело поднялся и в четыре шага приблизился к усатому. – Она при тебе?

– Врёт он, – грубо отрезал усатый. – Не было никакой плёнки.

Эдик вскинул левую руку, словно хотел схватить его за горло. Но сдержался, глянул на кавказца. Тот зашёл усатому за спину, вынул из ножен нож.

– Я вырежу у тебя яйца, – рявкнул он. – Если не будешь отвечать, что спрашивают.

– У меня её нет, – хмуро ответил усатый.

Эдик вскользь глянул на мотоцикл и спросил:

– Может его обыскать?

Усатый дёрнулся, когда остриё ткнуло его ягодицу.

– Обыскивай.

Эдик отступил и поднял пистолет.

– Решил поиграть со мной? Что ж, пусть эта тайна умрёт с вами обоими.

– Но мы сдались по джентльменскому соглашению, – хрипло возразил усатый.

– К чёрту! – рявкнул Эдик. – Есть вещи поважней соглашений. Считаю до пяти. Ра‑аз. Два‑а. Три‑и…

Мотоциклист заволновался, сквозь стиснутые зубы невнятно выговорил:

– Отдай. Что толку, если нас похоронят?

Усатый приподнял руку.

– Ладно. Я отдам.

Он неохотно направился в темноту, где был спуск к водохранилищу.

– Проводи его, – негромко распорядился Эдик, обращаясь к верзиле.

Сам же застыл истуканом, и никто не смел прервать его мрачное молчание. У воды раздался всплеск, другой, затем там опять стихло. Вскоре из темноты появился усатый, за ним вышагивал верзила. Усатый остановился, и верзила обошёл его, передал пакет с кассетой Эдику. Пакет был мокрым, а усатый раскатывал рукав на мокрой руке.

– Под водой был, в иле, – расслышал я очень тихое объяснение верзилы. – Чтоб собака не нашла.

Эдик тщательно вытер пакет белым носовым платком, после чего засунул кассету в карман под плащом. Он вновь стал невозмутимым.

– Ключ от наручников, – спокойно приказал он усатому, указав в мою сторону.

Тот больше не возражал, сразу полез в кармашек брюк, вытянул короткую цепочку с ключом и швырнул мне. Цепочка звякнула в траве у моих кроссовок. Мне стоило усилий дотянуться до неё, – никто и не думал помочь. Я отомкнул браслет сначала на берёзе, затем на запястье. Откинув наручники к переднему колесу мотоцикла, осторожно, чтоб не тревожить рану, встал на затёкшие ноги и первым делом удостоверился, что меня не собираются приравнивать к пленным, мешать закрыть контейнер с бумагами, оспорить на них мои права. Рана продолжала ныть, однако не превращалась в боль при ходьбе и наклонах. А главное, не чувствовалось кровотечения. Оставив контейнер возле берёзы, я тропой спустился к пляжу, подобрал весло и насос, а по следам на песке нашёл кусты, куда была оттащена резиновая лодка. Дырочка от пули была незаметной, но я свернул лодку и оставил на месте, под неё упрятал разобранное весло и насос. Она представлялась слишком тяжёлой и неудобной, разумней было беречь силы для предстоящего обратного пути в город. Решив, вернусь за неё, когда получится, или заплачу цену приятелю‑механику, я забрал только мешок с наплечным ремнём.

Большой катер маячил у берега. На борту сидел подручный Эдика, при подсветке фонаря представлял собой живописное зрелище. Стянув брюки, оголив ягодицу, он заклеил укус пса широким пластырем и теперь зачерпывал пригоршней воду, тщательно и сосредоточенно смывал с белой кожи кровь и грязь. Казалось, всё остальное потеряло для него какой‑либо смысл. И мне бы не мешало наклеить на рану такой же пластырь. Но обращаться с просьбой к этим бойцам разбойного фронта было равносильно новому погружению на дно заливчика. Лучше ограничиться обработкой раны спиртом. Но фляга словно сквозь землю провалилась, она могла выпасть в воду, когда я удирал от вертолёта, или её подобрали, а возможно затолкли в песке. Смирившись, что это моя дань за добытый контейнер, я вернулся к свету фары.

Эдик будто ждал только меня, небрежно пальнул в шину заднего колеса мотоцикла и убрал свой пистолет в наплечную кобуру. Мысленно я не мог не одобрить такого поступка. Иметь на хвосте мопеда мотоцикл с озлобленными усатым и его подельником с опухшей челюстью было бы сомнительным удовольствием.

– Подбросить? – насмешливо предложил Эдик, когда я присел возле контейнера, чтобы переложить бумаги в мешок.

– Нет уж, – возразил я. – Пожалуй, нам не по пути.

– Я на это надеялся, – заметил Эдик.

– Слушай, – обратился к нему хмурый усатый. – Эта плёнка что, потянет на лимон, не меньше?

– Больше. Много больше.

Эдик сказал так, точно речь шла о пустяке.

– Долларов? – невольно вмешался я.

– Не рублей же? – проворчал верзила.

Я выпрямился, закинул обвислый мешок за плечо. Стараясь меньше двигать правой рукой, отправился прочь от своих новых знакомых.

– Даю тебе пять минут, – мне в спину громко сказал Эдик. – Потом отчаливаю и отдаю им оружие.

– И патроны, – хмуро проговорил усатый.

– Когда будем в катере, – холодно согласился Эдик. – Брошу их в песок.

Я торопился уйти дальше от света мотоцикла и этих прохвостов, подстёгиваемый смутным удивлением, что Эдик меня отпустил. Я не хотел больше ни слышать, ни знать о них.

– Финита ля комедиа, – прошептал я, на ходу вспоминая последовательность событий последних суток, когда приходилось скрываться, убегать, быть может, иметь только один шанс из ста обмануть всех и выбраться из этой игры‑передряги живым и со своими ценными бумагами. Потом спокойней подумалось, – ещё непонятно, кто кого обманул. Все остались при своих интересах. Ну считая, конечно, низкорослого убийцы. Главное, я урвал своё, и оно теперь болталось за плечом, направляя все помыслы к одной цели – поскорее добраться до дома. Правда, в дверь моей квартиры эти шулера вставили свой замок, но я горел желанием выломать его к чёртовой матери.

Тропа превращалась в узкую тропинку, и та, как старая приятельница, легко вывела к кусту, под который я спрятал мопед. Я поднял его и выкатил на тропинку. Быстро завёл мотор и в темноте, по памяти устремился в лес. Мопед стрекотал, гордым одиночкой распугивал ночную тишину, пока позади не затарахтел большой катер. Катер оторвался от берега, понёсся к середине водохранилища, постепенно заворачивая в сторону города. Невольно прислушиваясь к его удаляющемуся жужжанию, я приостановился, ощупал низ сиденья, единственное место, где можно было укрепить незаметный радиомаячок. И действительно, обнаружил приклеенную коробочку в половину спичечного коробка. Отодрал её и отбросил под клён, после чего включил лобовой фонарь.

До шоссейной дороги доехал без приключений. Мешок был лёгким и не досаждал, хотя я весь путь скрючивался, чтобы не бередить рану. Никто на выезде не поджидал моего появления, в поле зрения не виделось ни огонька. Я по широкой дуге выкатил с просёлочной дороги на большую и выжал из мопеда всю скорость, на которую тот был способен.

27

У спуска в метро ярко горела большая и красная буква «М». Она выставляла себя напоказ, будто не имела никакого отношения к человеку. Я поднялся из подземки в этом же месте всего три с половиной часа назад, а, казалось, с того времени прошла целая вечность. Город словно вымер. Безмолвные прохожие призрачными тенями появлялись, чтобы тут же исчезнуть в спасительной темноте. Вдоль улиц выстроились многоэтажные строения, но в редко каких из множества окон еле теплился свет. Ряды фонарей излучали на улицы холодное безжизненное свечение. А между ними лишь изредка, со змеиным шуршанием влажных шин проносились похожие на особых роботов автомобили.

Я остановил мопед около притаившегося у тротуара такси, заглянул за лобовое стекло. Рыжий мордатый парень оторвался от спинки сиденья и зашевелил бескровными губами, как кукла произнёс:

– Чего надо?

– Довезёшь домой? – спросил я.

Точно магическое заклинание вдохнуло в него жизнь, он взглянул на меня внимательней, заметил дырку в кожаной куртке, мешок за плечом и уставился в лицо. Я догадывался, что оно было бледным, возможно даже, мертвецки бледным. Он кивнул на мопед.