Текст книги "Русская рулетка"

Автор книги: Сергей Городников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– По‑моему, последнее время я лишь тем и занят, что ухаживаю за тобой. – Я потянулся к посуде в сушке над раковиной. – Тебе тарелку?

Она живо повертела головой.

– Нет. Хочу с тобой из сковородки. Ты же так привык?

– Тебя это не шокирует?

– Нет. Начинает нравится.

Я выложил перед ней вилку и опустился на стул напротив. Голубцы ещё пыхтели, выдыхали пар, как бегуны после дальней пробежки. Она подняла рюмку, чтобы чокнулся с ней, но я знаком руки показал, больше не буду. Поглядывая на меня, она медленно выпила всё до дна.

– Смотри, – предупредил я, ковыряя вилкой голубец. – Потом скажешь, мол, споил и воспользовался.

– У тебя одно на уме. Скажи, в моём присутствии ты способен думать о чём‑то другом?

– Не воображай. У меня такое ощущение, будто знаю тебя целую вечность и уже пережил все желания. Хочу спать и усну, даже если начнёшь отплясывать канкан или танец живота в чём мать родила.

Она тихонько рассмеялась, уверенная в своей власти.

– Так‑таки устал? И совсем‑совсем ничего не хочешь?

– Ешь, – я ткнул вилкой в сковородку. – Уже остыло. Не могу понять, чего тебе от меня нужно?

– Может, ты мне нравишься, – она игриво растягивала слова, – очень нравишься.

Я в свою очередь тоже вздохнул.

– Понятно. Кого люблю – того и бью.

Она нежно погладила меня по щеке. Наверное, так гладят любимого кота.

– Ну почему ты такой несчастный? Хочешь, поцелую?

– Оставь. – Я отстранился. – Целуй мужей и хахаля. А меня подушка поцелует.

– Дурак! – Она поднялась. – Хочу спать.

20

Проснулся я со щемящим чувством одиночества; во сне бродил по луне, не встречая следов человечества. Спросонья ощупал постель, – не считая меня, она была пуста. Это обстоятельство заставило проснуться окончательно.

Широкая железная кровать с мягким матрацем стояла у крутого ската мансарды, освещённая лишь слабым светом от окна и приоткрытой дверцы на балкон. Моя одежда была развешена на спинках стульев, но так, как я никогда не делал, раздеваясь в темноте. Нигде не осталось и намёка на присутствие женщины, хотя я точно помнил, что Вика разложила на столе всё, без чего могла обойтись в постели. Снизу не доносилось ни звука, и мне стало совсем одиноко.

Почему она сбежала, не попрощавшись? Обидеть я её не мог. Точно помнил, что не приставал. Даже когда она устроилась за моей спиной и подёргала за мочку уха, я никак не откликнулся на заигрывания. Правда, с первыми признаками рассвета я проснулся и обнаружил, что она лежит на спине с раскрытыми глазами, дрожит, вся похолодела. Она страстно отозвалась на мои поцелуи и ласки, но этим всё и закончилось, потом я опять заснул.

Я приподнялся на локте. Заметил на столе белый листок, а рядом карандаш. Выбрался из‑под одеяла, босиком прошёл по холодному полу, схватил листок и вернулся в постель. Почерк был ровный, с завитушками.

«Опять ты расстроился. Я проревела возле тебя до рассвета, было обидно, что ты не понимаешь меня. Почему ты не хочешь меня принять такой, какя я есть? Не торопи меня. Дай мне разобраться в себе. Всё происходит так быстро, а я не могу броситься в твои объятья «очертя голову», как ты, наверное, выразился бы. Считай меня фригидной стервой, как ты заявил вчера, хотя это и неправда. Что‑то случилось со мной. Я впервые за два года вспоминала того, кого сильно любила, и осталась равнодушной.

Дай мне понять себя. Очень прошу, пойми, догадайся обо всём. Мне это очень важно. И не подозревай меня. Мне нужно срочно найти отца. Я не знаю, где он. Автоответчик записал его звонок, он предупредил, что объявится послезавтра. Надо прекратить это безумие.

Твоя Вика».

– Ну, папаша‑мафиози, держись, – пробормотал я.

Благое намерение Вики я сразу отнёс к разряду не серьёзных. Дело не одном её папочке, там целая стая, «коза ностра», да ещё и в русском обличье. Кто позволит ему прекратить охоту на меня? Затронуты какие‑то ключевые интересы, и пока эти интересы существуют, а их выразители видят во мне опасность, мне придётся бегать, как зайцу от волков. Прошедшим днём у меня зародилась мысль, как заставить их пойти на мировую, но сначала я должен был добыть «бомбу», которую запрятал Иван. Только в ней моё спасение. Я не знал, что собой представляет эта «бомба», – но что именно из‑за неё я попал в переплёт, у меня не было сомнений. Она могла стать предметом торга, её можно было переправить за границу, пригрозить вмешательством средств массовой информации, как советуют в американском кино, – то есть, если со мной что случится. По ходу дела могли появиться другие удачные повороты обстоятельств. Однако такое развитие событий, дающее шанс выйти из игры пусть не победителем, хотя бы живым, предполагало одно условие: у меня на руках должен быть козырный туз – эта самая «бомба». Другого способа разогнать свинцово‑мрачные тучи, которые сгущались над моей головой, я не видел. С поднятыми руками к этим ребятам выходить бесполезно, без гранатомёта в твоих руках белого флага они не различают.

Такие размышления окончательно выветрили из головы сонной одурь. Как солдат, услышавший зов трубы, я быстро надел джинсы, кроссовки и спустился, вышел во двор. Стоящую под угловым стоком бочку под завязку полнила дождевая вода. Раздвинув слой плавающих на поверхности листьев, я ополоснул лицо, грудь и подмышками, затем вприпрыжку возвратился в дом, сорвал с крючка старое полотенце и растёрся до красноты. Одевшись, заправил постель, свернул и сунул в карман рубашки письмо Вики.

На кухонной плите оказалась кастрюлька с чуть тёплой овсяной кашей. На подоконнике белела небольшая записка, которую я не сразу заметил.

«Успела приготовить только кашу. Поешь обязательно. Вика».

Я убрал и эту записку в карман. Итак, материнский инстинкт заработал. Змей уже сорвал яблоко с древа познания. Немного терпения, и меня могут ожидать райские утехи или… цветы на могиле.

Не теряя времени, я расправился с кашей, а, наскоро вымыв кастрюльку, сошёл с крыльца и выплеснул воду под куст крыжовника. И услышал тарахтенье мотоцикла. Судя по звуку, мотоцикл был мощным, явно иностранной марки. Он приостановился где‑то на краю посёлка, но когда я поднялся на крыльцо, уже ехал соседней улицей. Бережёного бог бережёт – я на всякий случай забрался на мансарду и выглянул в окно, из которого открывался хороший обзор участка улицы за соседним рядом дворов и строений. В поле зрения чёрный мотоцикл с рогами большого руля подъехал к краю лужи и затормозил. На нём были двое крепких парней в чёрных кожаных куртках. Мотоциклист будто заметил след, указал пальцем на песчаную обочину покрытой гравием дороги. Я вмиг припомнил, что ночью не сразу нашёл нужную улицу, и проезжал там, где сейчас были эти двое.

Сидящий сзади окликнул подростка со школьным рюкзаком за плечами. Когда тот подошёл, о чём‑то спросил. Подросток небрежно показал на один из домов, потом в мою сторону. Я живо отступил от окна, спрятался за скатом, надеясь, что меня не заметили. Приехавшие явно были чужаками. Они могли спросить, например, где здесь проживают городские дачники и у кого из дачников есть мотоцикл. Кому, как не подростку знать такие подробности?

Я не рассчитывал покидать дачу поспешно, однако бессмысленный риск был ни к чему. Слетев по лестнице, я выскочил на крыльцо и, захлопнув, прижав дверь плечом, провернул ключ замка. После чего перепрыгнул через ограждение крыльца напрямую к мотоциклу, а чтобы не привлечь внимания, не заводил его, пока не выкатил за калитку. Ничто меня больше не удерживало, надо было убираться подобру‑поздорову. Но двигатель вдруг закапризничал, не заводился, только предательски шумно хлюпал. Я невольно занервничал. Знакомое тарахтение усилилось, стало скоро приближаться. Наконец двигатель чихнул и взревел. Срываясь с места, я успел оглянуться. Из переулка вылетел чёрный мотоцикл, и сидящий сзади вынул из‑под куртки короткоствольный автомат. Догадаться зачем, было не сложно, – мишенью предстояло стать моей спине. И я погнал свой мотоцикл изъезженной до колдобин, до луж уличной дорогой к опушке леса, слыша, что чёрный мотоцикл с хищным рыком устремился следом.

На окраине посёлка я резко притормозил для крутого разворота и рванулся к лесным зарослям, под веером хлещущих по листьям и веткам пуль слетел на уклоне к тропинке. Бессчётные деревья понеслись навстречу, тропинка ныряла под переднее колесо – я выжимал из мотоцикла всё, на что тот был способен, лихорадочно вспоминая все сложные подъёмы и спуски, опасные повороты ночной поездки.

Я углублялся в лес, скрывался от неотвязных преследователей за стволами и ветвями, холмами и холмиками. Они потеряли преимущество более мощного мотоцикла, а широкий руль создавал им неудобства на узких, сжатых ветками участках. Однако воспользоваться лучшей манёвренностью своего мотоцикла не удавалось, – как бы я ни отрывался от них, на местности, где тропинка выравнивалась и расширялась, они нагоняли, и опять приходилось опасаться пальбы. Тревожила и неизвестность, что подстерегает дальше. На шоссе, к которому я неумолимо приближался, их сообщники могли ждать в другой машине или на втором мотоцикле.

Лес поредел, и стройные тёмно‑рыжие стволы сосен выстроились на большом пологом склоне, словно предлагая вместо шоссейной дороги гонку с препятствиями. Я принял предложение. Треск под колёсами сухих веток сменился шуршанием потревоженных сухих колючек. Петляя среди узловатых корней и встречных стволов, я знал, что те двое тоже покинули тропинку и гончими псами устремились вслед за мною. Мне доставляло удовлетворение заманивать их туда, где нельзя увеличить скорость и у меня вновь появлялось преимущество. За сосновым пролеском я очутился на другой тропе, вырулил и помчался по ней, не имея представления, куда она ведёт. Но что мне оставалось делать? Рёв чужого двигателя вдруг резко отстал, и я глянул назад. Чёрный мотоцикл при съезде на ту же сырую тропу не удержался на ней, влетел в густой кустарник. Это давало несколько дополнительных секунд, которые вернули мне способность действовать обдуманно.

Тропа круто сорвалась с гребня холма и устремилась к полноводной узкой речушке, медленное течение которой играло длинными водорослями. Лишь два перекинутых бревна позволяли перебраться на противоположный берег. Подкатив к вмятым в землю брёвнам, я осторожно проехал по их стыку и за ближайшим дубом заглушил двигатель, привалил мотоцикл к дереву. Бегом вернулся к речушке, вырвал конец толстого бревна из земли и столкнул в воду. Чёрный мотоцикл перевалил через гребень, и я бросился обратно к дубу, спрятался за его широким стволом. Преследователи съехали вниз, к единственному бревну, которое осталось для переправы. Но такое препятствие парня за рулём не остановило.

Я выхватил из‑за пояса револьвер. Дыхание успокаивалось, – едва переднее колесо чёрного мотоцикла вкатило на бревно, я выстрелил. Пуля попала в камеру, колесо вильнуло и сорвалось с бревна, увлекая за собой в речушку мотоцикл и обоих сообщников по преступному ремеслу. Вода вспенилась, забулькала там, где из дырки в камере вырывался воздух, и барахтались оба преследователя, в своих шлемах похожие на монстров или инопланетян при неудачном приземлении. Зрелище было не лишено привлекательности, однако я не позволил себе задерживаться. Помимо оружия у них могли быть «воки‑токи». Впрочем, холодная вода стала моим союзником и должна была сделать бесполезными если не оружие, то уж переговорные устройства.

Вскоре речушка осталась позади. Мне было всё равно, куда вела тропа, к поселению, дороге или к городу. Лесной воздух был свежим, после пережитой опасности хотелось дышать им глубоко и неторопливо. Птицы галдели, каждая на свой лад, перебивая и не слушая друг друга, и этот галдёж напоминал предвыборную кампанию после долгого политического застоя или вынужденного единомыслия. Словно некоторые из птиц шумно добивались запрета на проезд по лесу двуногих мотоциклистов, для которых есть отдельные дороги. Потом в просветах деревьев показались окраины Красногорска.

Сторонясь Волоколамского шоссе, я объехал этот город‑спутник. Вроде контрабандиста пересёк МКАД в неположенном месте, подальше от постов ГАИ. И затерялся в потоках столичного транспорта, без приключений добрался до Тушино, до многоэтажки, в которой жил приятель‑адвокат.

21

Дверь в вестибюль подъезда была приоткрыта, но я не стал заходить в дом, воспользовался домофоном. Ответил мне парень лет пятнадцати.

– Я видел с балкона, как вы подъехали, – сказал он приветливо. – Сейчас спущусь.

Пока сообразил, что он увидал свой мотоцикл и догадался, кто я, парень отключился. Выходить наружу было ни к чему, мне хорошо виделись, как обе подъездные дороги, так будто обиженный «шевроле» рядом с мотоциклом в углу для стоянок на площадке перед домом.

Высокий голубоглазый парень в джинсах и небрежно распахнутой куртке спортивного покроя появился из лифта, легко спустился по ступеням и вышел ко мне. Держался он непринуждённо и просто, чем‑то напоминал отца, которого перерос на полголовы.

– Вы дядя Андрей?

Я не отрицал этого факта, и мы обменялись рукопожатиями. Парень мне понравился, и я окончательно решил, что появление преследователей на даче не связано с этой семьёй.

– Хороший конь, – похвалил я, когда мы окружили мотоцикл, замызганный грязью в утренних передрягах. – Выдержал дьявольскую лесную гонку.

– На что‑то спорили?

– Знаешь, так бывает. Тебя хотят обогнать, а ты почему‑то сопротивляешься.

Он улыбнулся.

– Знаю. А потом увлекаешься и не можешь остановиться.

– Вот‑вот.

– А какая была марка?

Я пожал плечами.

– Может «харлей» какой‑нибудь. Мощная иностранка с широким рулём. Два ездока, а настоящий зверюга. На дороге они бы задрали меня в два счёта.

– Здорово. И они отстали?

– Я проскочил по бревнам через речку, а они сорвались.

– Жаль, я не видел. – Он обошёл мотоцикл, потрогал бак. – Ещё горячий.

– Так что я твой должник. Понадобится «шевроле», – я показал рукой на свою машину, – звони.

– Спасибо. Мне пока этого хватает.

Он взялся за руль мотоцикла.

– Классный конь, – согласился я и отдал ему ключи от мотоцикла и дачи. – А ты почему не в школе?

– А‑а, – ему не хотелось отвечать. – Я вроде как приболел. Мне друг новую игру дал на сутки.

– Компьютерную? – спросил я, отпирая дверцу «шевроле».

– Ну да. Ночь сидел… Даже крыша немного поехала. Проветрится надо.

– Ты извини. Я его не успел протереть, а он этого заслуживает…

– Да ладно, я сам протру.

Я опустился в салон, махнул ему рукой и завёл двигатель. Выезжая подъездной дорогой, я внимательно посматривал по сторонам, а когда свернул на улицу и пристроился за «москвичом», поглядывал в зеркальце заднего обзора, не прицепился ли хвост. Кто за мной так настойчиво охотились, отнюдь не идиоты. Они же видели номерной знак мотоцикла, быстро наведут справки. Надо было предупредить парнишку, как отвечать на расспросы. Мол, мотоцикл угнали и позже вернули, а в милицию не звонил, – не сразу обнаружил и подумал, может, дружки пошутили. Но потом я сообразил, что тогда ему пришлось бы врать и про дачу. Пусть уж ответы будут естественными. В конце концов, в чём можно обвинить моего знакомого адвоката? Он же ничего не знает, и они это поймут.

Время подбиралось к полудню. Овсяная каша совсем не та еда, которой можно было удовлетвориться при таком образе жизни. Направляясь в восточную часть города, я часто менял путь движения, пока не увидал в незнакомом проулке возле станции электрички скромную вывеску нового кафе. По всем правилам конспирации, чтобы убедиться в отсутствии слежки, честно проехал до перекрёстка, развернулся и затем съехал в тихий проезд, где застыли, дожидались хозяина грязно‑белые «жигули». Я объехал «жигули» и остановился как раз напротив окна кафе. С минуту посидел, посчитал наличные деньги, прикидывая, сколько потребуется для задуманных приобретений. По грубым прикидкам, должно было хватить на всё про всё, и ещё оставался запас на непредвиденные расходы, в том числе на вполне сытное суточное питание. Это не могло не поднять настроение. С таким настроением я и вышел из машины. Но пока на ходу всматривался в полумрак за окнами заведения, которому полагал доверить свой желудок, градус настроения стал быстро понижаться. Показалось, там уют цыганского пошиба, столь милый тёмным инстинктам загадочной русской души. Я уже подумывал, не поискать ли что‑нибудь получше.

Однако внутри кафе оказалось не так уж скверно. Было довольно чисто, негромко играла западная музыка – за стойкой на экране телевизора скакали темнокожие исполнители модного клипа: очевидно, прокручивались видеозаписи. Вечерами оно, наверное, привлекало немало постоянных и случайных посетителей, в их числе особых представительниц женского пола, не безвозмездно жаждущих расширить круг ночных знакомств. Те несколько посетителей, которых я застал в это время, как будто не стремились познакомиться, – что меня вполне устраивало. Надо было поесть и насколько удастся расслабиться. Заказав салат из свежей капусты, жареное мясо с яичницей, пирожное и кофе, я отошёл к свободному столику у окна и уселся так, чтобы видеть свой автомобиль.

– Извините, – вдруг раздалось за моей спиной.

Откинув голову, я встретился глазами с молодой женщиной, привлекательной, но худой, как жердь. На ней был свободный костюм кремового цвета, золотисто‑коричневые очки и такие же туфли. Рубашка была белоснежной, а галстук подобран к костюму. Коротко подстриженные и гладко причёсанные волосы дополняли впечатление – не женщина, а мечта модельера. Вот только руки занимали тетрадь и шариковая авторучка.

– Мы проводим выборочный социологический опрос, – вежливо объяснилась она. – Не могли бы вы ответить на вопросы.

Опасности она не представляла, да и знакомство со мной как будто не было её целью.

– Если не помешаете есть, присаживайтесь.

Я указал ей на стул напротив, она кивнула и присела, занесла ручку над тетрадью. Я приостановил её поднятым пальцем. Молодой мужчина в жёлтой рубашке и с галстуком бабочкой принёс на подносе салат и хлеб, горячее мясо с яичницей. Выложив всё передо мной, он предупредил:

– Кофе сейчас? Или горячий – позже?

– Позже, – попросил я.

Когда он отошёл, а я принялся за салат, моя соседка перешла в наступление.

– Вы женаты?

– Нет.

Она поставила в тетради минус.

– У вас есть дети?

– Нет.

– Скажите, – сделав вторую отметку, поинтересовалась она. – К какому социальному слою вы себя относите?

– Вольных стрелков. – И пояснил: – Волей обстоятельств я человек свободной профессии. Но заработок у меня сдельный и я не слишком обманываю налоговую инспекцию.

– Хорошо. Как вы относитесь к компетенции руководителей страны, которых избирали?

Она приготовилась поставить очередную заметку, но я ни на секунду не забывал, во что был втянут последние дни, и мне не захотелось играть ещё и в демократию.

– Можно я вам задам тот же вопрос?

Она поправила очки и объяснила со снисходительной улыбкой:

– Понимаете, я занимаюсь изучением настроений граждан, а не беседую.

– Странное же место вы выбрали для изучения, – заметил я.

– Почему же? Конечно, можно просто звонить по телефону. Это самый простой и удобный способ. Но он страдает значительными погрешностями. Люди смотрят телевизионные новости или читают газету, и на них влияет мнение, которое они только что услышали или прочитали. Влияет и фактор родных стен, ремонт или ребёнок расстроил. А многих беспокоит, что их могут найти по телефонному номеру, и они не хотят быть искренними.

– То есть боятся?

– Зачем боятся? – Она говорила так, словно запомнила это на лекции. – Просто инстинкт самосохранения. И согласитесь, если человеку задать одни и те же вопросы, в разное время, в разные дни, на работе или дома, после ссоры или наоборот, примирения в семье – мы получим разную структуру ответов.

– Да‑да, понимаю, – согласился я. – И вы решили опрашивать по кафе. Но здесь тоже ответят по разному. Я, например, был раздражителен до еды, а поел – и у меня другое отношение к жизни.

– Не вы один такой, все мужчины одинаковы… Однако не будем отвлекаться. Я всех спрашиваю, когда начинают есть. Итак, как вы относитесь к компетенции руководства страны?

– Вы готовите статью? Диссертацию?

– Диссертацию. И статью.

– А я могу не отвечать на вопрос?

– Конечно, можете.

Она чуть скривила тонкие, ровно окрашенные губы.

– Вы не так поняли. Я не боюсь за собственное мнение. Гордость не позволяет пугаться того, что исходит от людей власти. В этом я скорее язычник, чем последователь христианской традиции…

Нас прервал молодой человек с бабочкой, уж не знаю, сам хозяин или бармен. Он опустил на стол блюдце с двумя пирожными, рядом поставил чашечку. От кофе поднимался пар.

– Повторите, – я обвёл указательным пальцем то, что он принёс. Он ничего не сказал и оставил нас одних. Я подвинул блюдце и чашечку к социальной исследовательнице. – Только не отказывайтесь. А то мне неловко. После меня ведь никто не зашёл, так что торопиться вам некуда.

– Нет, я не могу, – слабо возразила она.

– Тогда я буду есть, – сказал я тоном профессора на экзамене и принялся разрезать мясо и яичницу. – А вам не стану отвечать из‑за язвы двенадцатиперстной кишки. Худые барышни производят на неё плохое впечатление.

Последним аргументом мне удалось убить зародыш возражения.

– Ну хорошо, – согласилась она. – Будем считать, вы меня сюда пригласили.

– Так оно и было, – кивнул я. – Кстати, запамятовал, как вас зовут?

– Наташа.

– Прекрасное имя. У меня о нём самые приятные воспоминания.

Она впервые за время нашей беседы улыбнулась. Улыбка оказалась приятной, располагающей к доверительности.

– Помните? «Это хуже, чем преступление. Это ошибка».

– Кажется, так сказал Наполеон, – мило отозвалась Наташа.

– Наполеон, Талейран, не важно. Важен подход. Ошибка представителя руководства страны хуже преступления. Но это там, где есть общественное мнение, где мораль власти. У нас же наша либеральная власть скрывается за формальным чиновничьим правом, называемым властью закона. Только и слышишь, пусть доказывает и решает суд. Если меня суд не признал преступником, значит я не преступник. За преступление я согласен быть подвергнутым импичменту, уйти с должности. А за ошибку? За ошибку, которая хуже преступления, нет. Достаточно, если обтявкает свора демократических журналистов.

– Это вы к чему? – поинтересовалась социальная исследовательница и будущий кандидат наук.

– Это к вашему вопросу об отношении к руководству страны.

Я начинал ловить себя на мысли, что понимаю, почему Ивану так хотелось излить своё отношение к происходящему в стране. В таком отношении моё главное, социальное я. И может быть, завтра оно умрёт вместе со мной, и никто о нём не узнает, не узнает, какие сильные, не обывательские волновали меня чувства, мысли. В известном смысле, это хуже и страшнее, чем смерть тела. Нет, раз уж появилась слушательница, которая подняла задевшую меня тему, я должен был высказаться. И я продолжил:

– Власть, конечно, не может не совершать ошибок, то есть преступлений в квадрате. Человек, который краснеет и шарахается от необходимости совершать политические преступления, не должен допускаться до власти. Это ничтожество, и от него зла будет больше, чем от политического преступника. Вопрос лишь в том, чтобы представитель руководства совершал как можно меньше ошибок или преступлений. В этом и состоит талант государственного деятеля. И такой талант должны замечать и продвигать мы, как я это понимаю. А когда у власти оказалась откровенная чиновная пошлость, интеллектуальная бездарность и аморальность, оправдывающая себя пресловутым: не ошибается тот, кто ничего не делает, – то виноваты в первую очередь мы. Значит, политически слепы, глупы и некомпетентны мы с вами. Зачем же признаваться в своей глупости и некомпетентности? Или мы мазохисты? Я нет.

Наташа с грацией кошки откинулась на спинку стула и сказала любезным, но безразличным голосом:

– Вы не юрист, случайно?

– Не совсем, – сказал я. – Хотя в некотором роде занимаюсь восстановлением правовых отношений.

– Да, интересно, – заметила она, снова беря свои тетрадь и ручку. – Но как вы ответите на мой вопрос?

– Я на него ответил.

Тень неудовольствия промелькнула в её серых глазах.

– Так что же мне записать: да или нет?

Увидев перед собой образ воинственной скуки, я невольно вздохнул.

– Пишите, что вам удобней: да, к примеру.

Минут десять спустя я вырулил на оживлённую широкую улицу, влился в поток машин, направляясь в Восточный округ. Как ни странно, разговор в кафе успокоил меня, отвлёк от событий утра. Сказывалась и сытость, которая позволяла здраво оценить предстоящие дела, переключиться на них.

Когда проезжал мимо Измайловского парка, стал накрапывать дождь, он каплями размазывался по лобовому стеклу. Потом прекратился, однако низкие тучи ползли над городом, словно стадо, медленно бредущее с водопоя. Вскоре я выехал к ряду кирпичных гаражей, недавно выстроенных напротив жилых строений. Возле третьего от края я затормозил. Стальные створы ворот были распахнуты, изнутри лился тёплый свет ламп накаливания.

Большой гараж был оборудован для ремонта машин. Мужчина средних лет в защитного цвета брюках с кармашками вдоль бёдер, в старом сером свитере и в кепке с козырьком, склонялся под поднятым капотом мутно‑зелёной «ауди». Мы были знакомы лет пять, и он оторвался от своего занятия, протёр ладонь для рукопожатия.

– А‑а, привет, – сказал он с довольным видом, но удовлетворение относилось не ко мне, а к тому, что получилось исправить или установить.

Протянутая ладонь была измазана маслом, которое въелось в кожу чёрными прожилками. И я пожал руку выше запястье.

– Подожди минуту, я сейчас, – он опять склонился над двигателем.

Стены гаража украшали цветные снимки всевозможных автомобилей. Лишь слева у входа висели объявления о новых противоугонных устройствах, а с большого календаря в углу на меня с холодной решимостью взирал Шварцнеггер. Голливудский сверхчеловек сидел на сверкающем мотоцикле, с вскинутым ружьём, этим символом решения всех противоречий современного и грядущего времени. Ружьё в мускулистой ручище смотрелось вроде меча Александра Македонского, которым тот без мудрствований разрубил Гордиев узел и укротил и подчинил Азию, а затем и весь тогдашний мир.

Мой приятель‑механик сел за руль «ауди», включил зажигание. Гудение двигателя ему понравилось. Закончив прослушивание, он выбрался из салона и, вытирая ладони большой тряпкой, качнул головой в сторону «шевроле».

– Что‑нибудь с ним?

– Нет. Ты его здорово подковал, – заверил я. – Всё работаешь на тех? – Я имел в виду владельцев автосалона, который располагался возле гаражей и представлял собой отгороженную металлической сеткой площадку. Десятка два иномарок разной степени потрёпанности стояли там, словно овцы в загоне. Молчание механика было немым ответом. – Ну и как у них дела?

– Зависит от привоза. Сэконд хэнд, сам понимаешь. Но то, что довожу до приличного вида, всё продаётся. Расплачиваются без задержек. А потом советуют покупателям сразу же поставить сигнализацию, обратиться ко мне.

– Понятно, симбиоз бывших инженеров НИИ с перекупщиками.

Он хмыкнул.

– Ну, и на станции техобслуживания подрабатываю, детали заказываю. Так что кручусь, жаловаться не приходится. Детям пока ни в чём не отказываю.

Я это уже слышал, и не однажды, но для раскрутки разговора выслушал снова.

– У тебя дело ко мне? – вдруг спросил он.

– Да. – Я положил ладонь на крышу «шевроле». – Ты тогда сделал дистанционное подключение зажигания и говорил, при случае смог бы пристроить надувную куклу. Сейчас как раз такой случай, мне она понадобилась.

Он прикинул в голове свои планы.

– Срочно?

– Очень срочно.

– Так, – пробормотал он под нос. Затем сказал: – Хорошо. За час приготовлю.

– И ещё. Ты же раньше водным туризмом увлекался?

Он поправил кепку.

– Раньше?… Раньше, чем я только не увлекался. А что?

– Ты как‑то показывал фотографии. Там была – с лодкой, одноместной и надувной.

– Да. Но это не для водного туризма. Я брал её в машину, когда ездил с женой на озеро или на Волгу. С неё рыбу ловил… Года два не пользуюсь, некогда. Зачем тебе лодка?

– Не дашь на ночь?

Инженер‑механик уже открывал капот моего «шевроле».

– Поискать надо. Вечером, ладно? – Он вспомнил что‑то, и лицо стало озабоченным. – Вечером не получится. С женой иду к её сестре. Та дочку родила. Вот что! Давай, оставлю сторожу автосалона.

– Не стоит. Не надо привлекать лишних людей, – признался я.

Тыльной стороной кисти руки он слегка стукнул себя по лбу.

– Я ж могу в боксе автосалона.

Он зашёл внутрь гаража, с настенной полки взял плоский ключ и повёл меня за крайний гараж к узкой кирпичной пристройке. Отперев цельнометаллическую дверь, щелкнул настенным выключателем. Загоревшаяся лампочка высветила склад различного хлама, плотно разложенного и расставленного по полкам обоих стеллажей и на полу среди нескольких деревянных ящиков. Железки, инструменты и платы с радиодеталями, крыло автомобиля, колёса и запчасти для иномарок.

– Я положу сюда, – мой приятель‑механик сдвинул широкий ящик, развернул на нём часть рулона полиэтиленовой плёнки. – Когда закроешь, сбрось ключ.

Он вывел меня за дверь, грязным указательным пальцем ткнул неприметную, не длиннее спички щелочку возле стальной петли. Не без самодовольства опять поманил меня в пристройку и показал на наклонный желоб в стене.

– По нему ключ соскользнёт в кожаный карман. Ну, как?

– Ловко, – согласился я.

Мы вышли. Он запер дверь и, отдавая мне ключ, пояснил:

– У меня есть запасной.

Я в свою очередь передал ключи от «шевроле».

– Значит, через час?

– Лучше позже. Чтоб наверняка.

– Хорошо. Подойду позже. А где ближайший магазин спорттоваров?

Вопрос его не удивил, точно он ожидал услышать нечто подобное.

– На шоссе Энтузиастов. Или в Реутове.

И объяснил, как доехать автобусами до того и другого. Я поблагодарил и отправился к ближайшей автобусной остановке.

22

Вернулся я часа через полтора. Ещё сойдя с автобуса, увидал, что «шевроле» стоял там, где я его оставил, но створы гаража рядом с ним закрыты. Ключей от машины у меня не было, и спешить к ней не имело смысла. Я и не спешил, не стал идти напрямую, через лужу с мутной водой, а по проложенной доске перешёл к асфальтовой дорожке, которая вела к автосалону.

У гаражей я первым делом отпер дверь пристройки. Не включая свет, раздвинул на стеллажной полке две коробки, между ними просунул свёрток, ту покупку, который привёз из магазина спорттоваров. Когда вышел из полумрака наружу, за уличной дорогой и ряда тополей, от арки многоквартирного блочного дома в мою сторону направлялся приятель‑механик. Я не запирал дверь, так как за плечом у него был туго набитый походный мешок. Пропустив трейлер и пару легковушек, он пересёк дорогу и вскоре подошёл прямо ко мне.