Текст книги "Тень Уробороса. Эпоха лицедеев"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

8. Рассказ о призраке

Элинор возвращался на Эсеф катером. Ему запретили пользоваться трансдематериализатором на обратном пути. Не захотели рисковать тем, что он получил от Палладаса.

Фаустянин попытался узнать, что же там, в той металлической коробочке, но она оказалась прочно запаянной. Любая попытка вскрыть ее стала бы замечена.

В ожидании гиперпространственного сна Элинор просто читал и старался не думать над словами биохимика. Он впервые так хорошо ощутил, что означает запретить себе о чем-то думать, поймав себя на потребности в шестой раз перечитать одну и ту же строчку.

И тогда он прибегнул к простому, но очень действенному способу, когда надо уснуть, а спать еще хочется не очень, локти отчего-то становятся лишними, мешают… в общем, когда виновато всё и все, но только не твое нежелание спать. Зил просто начал перебирать памятные моменты своей прошлой жизни и запутывать мысли. Одно цепляется за другое, другое – за третье, и уже не помнишь, с чего начал, а того только и надо… и снова что-то вспоминаешь, проваливаясь, вертишься, словно вода, которую засасывает в слив…

И в полусне-полунаяву мелькнул на одном из ярусов «слива» эпизод, за который зацепилось воображение, а вода пустых мыслей обрушилась дальше…

Вирт и Сит, вечные друзья и вечные противники, «посошник» и «цепник», плохо проявив себя на молебне (шептались о постороннем), были наказаны. Вскоре за «мечтательность» наказали и Зила. В молельне остался лишь смиренный Квай, а неугомонных друзей приговорили к исправительным работам: рубить дрова – кто пробовал разрубить это твердокаменное дерево породы cileus giate, тот поймет – и таскать их к большой машине, стоящей за монастырской стеной. Мальчишки баловались, но дело спорилось. От их мокрых разгоряченных тел шел пар, им было жарко и весело, несмотря на стылую морось. Когда же из часовни выглядывал суровый наставник Маркуарий, наказанные становились воплощенной благочинностью – три этаких воплощенных благочинности!

– О чем же это вы шептались на молебне, братья? – спросил Элинор, не в первый раз замечая их таинственные переглядывания.

– А мы не скажем тебе, брат Зил! – поддразнил его огненновласый Сит.

– Да будет тебе, Сит Рэв! – Вирт толкнул друга локтем. – Зилу можно. Недавно приходил священник из Рэстурина, помнишь?

– Толстячок? – Зил с удовольствием рубанул по очередному чурбаку, легко перевернул топор с насаженным на лезвие поленцем и обрушил обухом на пенек; чурбак разлетелся на две части.

– Ну да, тучный. Я в тот день был отправлен работать в трапезную, ну и случайно…

– Случайно! – фыркнул Сит, проделывая со своим полешком то же самое и не уступая в лихости Элинору.

– Случайно, не случайно… неважно. Подслушал я, в общем, как рэстуринец рассказывал нашим наставникам одну историю их монастыря. У них появился настоящий призрак…

– Е-е-ересь! – проблеял насмешник-Сит. – Право слово, ересь! Подтверди, Зил!

– Сит, тебя обухом по лбу еще никогда не били? – уточнил Элинор, как бы невзначай подкидывая в руке топор. – И что, Вирт?

– Одним словом, многие этого неупокоенного видели… Рэстуринец и сам, говорит, видел. Даже описывал, как тот выглядит.

Сит захохотал во всю мощь, но из двери снова выглянул Маркуарий и погрозил им троим.

– Я тебе тоже опишу, кого я видел! Хоть сто раз! – зашептал Сит, когда наставник скрылся. – Мне вот часто… нечистый снится…

– Угу, и говорит: «Вот как дам я тебе, Сит Рэв, по лбу обухом!» – Вирт подхватил шутку Зила, но рыжий послушник не развеселился, а наоборот – нахмурился. Но не обиделся.

– Нет. Он мне другое говорит. Тебя, говорит, убьет твой лучший друг. Вот что он мне говорит. И даже говорит, как убьет… А кто – нет…

– Умойся утром и молитву прочти, – посоветовал Элинор и поторопил Вирта рассказывать дальше.

А дальше оказалось интересней. Вирт подметал на кухне, а слух его был полностью нацелен на разговор в трапезной.

Тот «призрак» принадлежал якобы одному из прошлых Владык-иерархов, светлейшему Эстаарию.[10]10
  «…светлейшему Эстаарию» – по канонам Фауста, Верховный Иерарх должен носить имя, вторая часть которого начинается с буквы «Э». Если такое имя не было дано человеку при рождении, оно присваивалось светлейшему при получении сана, а первая часть отбрасывалась. Так, например, нынешний Иерарх Фауста светлейший Эндомион во время жизни в монастыре Хеала звался Кан Эндомион.


[Закрыть] Об этом человеке слагали легенды. Он жил двести лет назад и во время его правления на Фаусте было выстроено много новых монастырей, далеко не таких мрачных, как Хеала. Например, Рэстурин.

«Сижу я в библиотеке, – рассказывал толстяк-рэстуринец. – Ночь-полночь, а мне не спится. Читаю «Житие святых»… Тут вроде сквозняком дверь приоткрыло, скрипнула она. Я дверь ту прикрыл, холодно стало. Возвратился на место.

– Вам, может, другую книгу подать?

Я решил, что это старый наш библиотекарь спрашивает. Нет, говорю, не надо, я уж скоро в келью пойду… Он так хмыкнул, неопределенно, и давай где-то там за полками возиться. То ли пыль протирает, то ли книги листает. Я читаю, а сам чую – что-то не так. С чего бы библиотекарю просыпаться и добро свое перебирать? Неприятно мне стало. Пошел я посмотреть, спросить – может, помочь чем надо. А на деле – убедиться хотел, что это правда брат Деметрий прибирается. Гляжу между стеллажей, откуда недавно звук шел… а нету никого…

Признаюсь как на духу: осенил я себя крестным знамением и решил идти спать. Нехорошее это время для бодрствования… Выхожу к своему столу – и колени едва не подогнулись. На скамье рядом со столом человек сидит. Не то чтобы пожилой, но и не молодой. Но одежа не наша. Видал я однажды людей из Внешнего Круга – так же одеты были, как этот…

– Вы кто? – спрашиваю.

А он снова засмеялся и показывает мне, садись, мол. Я садиться не стал, смотрю на него. А он обычный, человек как человек. Глаза печальные.

– Вы бы, – говорит, – брат Иеремий, историю Земли почитали, да подумали. Вон сколько книг у вас пылится зазря. А духовную литературу вы назубок знаете, веру укрепили. Теперь и разуму пищу дайте.

Так я и не узнал, кто он. Шум поднимать не стал, не до того было. Он еще что-то сказал, вроде как «трудные времена грядут». Сильно советовал мирские книги прочесть. Потом, не прощаясь, встал – и к двери. Я за ним, но он вперед вышел. Выглядываю – а в коридоре никого, только сквозняком приоткрытую створку окна качает.

Седмица минула, а мне все покоя не было. Однажды ночью, вот так же, засел я в библиотеке. Решил мирские книги полистать. Да что там доброго – всё войны да политика. Дух таким не усладишь, а голову забьешь чем не нужно… Беру фолиант, где история Фауста до прошлого столетия расписана. Компиляция. Открываю на первой попавшейся странице. А там с гравюры на меня ночной гость смотрит. Только в облачении Иерарха. Читаю: годы его жизни написаны и… «светлейший Эстаарий»… Вот так.

Тут ко мне подходит библиотекарь, через плечо глянул и затрясся весь:

– Вот этот человек, – говорит, – со мной две ночи назад беседовал. Только одет был по-другому.

Стали мы читать труды прежнего Иерарха. И вот какая любопытная мысль в его работах проскочила: Эстаарий был убежден, что сознание человеческое невероятно сильно и способно открывать врата миров. Довольно тяжело было написано. Умно, но тяжело. Кое-как разобрались. А говорил Иерарх о том, что буде о ком-то одном воспоминаний и чаяний очень много, так может даже нарушиться граница миров и пропустить человека из одной реальности в иную. Туда, где его чают увидеть. И чем больше молящихся, чем сильнее их дух, тем шире открываются те ворота пространства. Тут, мол, надо с осторожностью…

Библиотекарь шепнул, уж не о некромантии ли речь. А я понял, тут что-то другое, не о мертвых вовсе речь…

Ну и многие потом в Рэстурине видали Эстаариева двойника. С кем-то он говорил, мимо кого-то и вовсе молча проходил. И все ведь одинаково описывают и его самого, и одежу…»

– Да вы не работаете! – прогремел голос наставника Маркуария…

– Уважаемые пассажиры! Просьба покинуть ваши сектора и пройти к центральной секции для подготовки к гиперпространственному переходу!

Голос «синта»-стюарда разорвал в клочья дрему фаустянина. Сгинуло лицо разгневанного Маркуария. Элинор улыбнулся. Ох, и влетело же им тогда!..

9. «Похищение»

Шофер Сэндэл оглянулся на хозяйку:

– Госпожа, преследуют нас!

Та перестала подкрашивать губы и удивленно уставилась на андроида:

– Кто?!

Он не успел ответить. На пустынной дороге, на полпути к поместью Антареса, их обогнал громадный автомобиль и, заскрежетав, перегородил шоссе. С двух сторон к их машине прижались две чужие. «Синт» забрал вправо, но неизвестный водитель не сдался. Колеса проторили канавку в плотной мешанине пэсартов, оставляя позади «кортежа» бурые кашеобразные кляксы. Плотоядные цветы не испытывали такого надругательства с тех времен, когда здесь в первый раз прокладывали трассу. Сообщество заволновалось, тревожно раскрывая и закрывая бутоны, и Сэндэл сочла бы это зрелище омерзительным, не будь она до смерти перепугана внезапным нападением.

Возможно, будь у писательницы машина обычная, колесная, не на гравиприводе, андроиду удалось бы вывернуться и оставить преследователей ни с чем. Но Сэндэл обожала красивые новомодные машины.

Ее, визжащую и отбивающуюся, выволокли наружу. Это были «безликие люди в черном», в лучших традициях классического кино о бандитах.

– Что вам надо? Отпустите!

Выскочившего водителя скрутили, биоробота-охранника тяжело ранили выстрелом в грудь.

Но тут из-за пригорка вывернула еще одна машина, черная, похожая на вытянутую каплю, с эмблемой ВПРУ.

Заметив их, Сэндэл уперлась, чтобы ее не успели затолкать в тот автомобиль, что перекрыл им путь, а теперь стоял наготове. Один из «безликих» рванул женщину внутрь, она сильно ударилась лицом о дверцу. А управленцы уже прибавили скорость и включили сирену.

Тогда незадачливые похитители отшвырнули жертву в гущу пэсартов, запрыгнули в машину и помчались прочь.

Помятые «цветы» были настолько перепуганы этим нападением, что вопреки своим хватательным рефлексам даже не отреагировали на Сэндэл и на кровь, что хлестала у нее из разбитой губы.

Женщина вскочила. Сбросив с ног неудобные босоножки с переломанными каблуками, выбежала на дорогу.

– Дурак! Скотина! – закричала она, пиная раненого охранника и со злостью думая, что если бы Антарес не отправил Элинора к черту на кулички, этого кошмара с нею просто не случилось бы: фаустянин отвинтит голову любому посмевшему прикоснуться к хозяйке.

Увиденное в зеркале ужаснуло красавицу. Правый край рта был разбит. И не просто разбит, а разорван. Адски болели ушибленные зубы. Окровавленные губы начали опухать. Видя громадную дыру у себя на лице, да еще к тому же и кровоточащую, Сэндэл потеряла сознание.

* * *

Зил нашел больницу по наитию. Он еще в челноке, спускающем пассажиров с орбиты, почувствовал, что с Сэндэл случилась беда. Никого ни о чем не спрашивая, Элинор бросился в город.

В палате было тихо. Забинтованная после операции (вызванный по связи Антарес холодновато пошутил, мол, ничего страшного, просто внеплановая пластическая процедура), Сэндэл спала. В уголках глаз, возле носа, скопились слезы. Она плакала даже во сне.

Врачи не посмели перечить фаустянину. Было в нем сейчас что-то такое, что отбивало у людей мысли о споре с ним. Увидев Сэндэл, скорчившуюся в кресле перед голопроектором, Элинор скользнул к ней, сел на пол и обнял ее за колени. Женщина очнулась и тут же зарыдала.

– За что, Эл? За что?

Он успокаивал ее, прижимал к себе, но Сэндэл трясло.

– Их поймали? – спросил он, когда забрал у нее страх и обволок прохладным, сонливым спокойствием.

– Кажется, да… Максимилиан сказал, что их всех… Эл, я хочу, чтобы их наказали… – она свободно, с облегчением вздохнула, стараясь, однако, прятать от него свое искалеченное и полускрытое повязкой лицо.

– Их накажут. Я думаю, их накажут. Ты только не плачь, хорошо?

– Не смотри на меня. Иди. Разузнай о них все, пожалуйста. Я знаю, Максимилиан этого так не оставит, но он может не рассказать мне всего. А ты… дай слово, что расскажешь!

– Я не могу, Сэндэл…

– Узнать?!

– Давать слово.

– Если ты любишь меня, то дай его! Слышишь, Эл? Я должна это знать.

Но Зил, нахмурясь, упрямо покачал головой, перенес ее на кровать, укрыл и, несмотря на ее возмущение, стремительно вышел из палаты.

* * *

– Нет, майор, сработано хорошо, – Антарес прогулялся по своему кабинету. – И вы хорошо сработали, и они… Я в целом доволен.

Глухой голос майора, искаженный приват-связью, уточнил, как скоро отпустить задержанных. Посол даже не смотрел на говорящего, но призадумался, а потом выдал решение:

– Пусть посидят. Раскурочили все лицо моей жене, чуть не грохнули «синта», а об этом мы не договаривались. Что за вандализм, позвольте спросить? Лишние затраты, лишние нервы. Я вычту это из их «гонорара», можете им это передать. Хотя… впрочем, нет. Но пусть посидят.

Слушая ответ управленца, Антарес наблюдал в окно, как к дому бежит проклятый гаденыш-фаустянин. Губы посла скривились от усмешки. Майор прервал трансляцию, а хозяин дома тут же создал видимость волнения.

– Господин Антарес! – дворецкий осторожничал, и звук был очень тихим. – К вам просится охранник Зил Элинор.

– Да, скажи ему, чтобы зашел.

Элинор тут же возник на пороге.

– Да, вот такие дела, молодой человек… – печально проговорил Антарес, разводя руками. – Среди бела дня… Никакого почтения.

– Кто они?

– Я не уверен, что тебе нужно это знать.

– Кто они?

– Ого! А как насчет «подставить другую щеку»?

– Мне нужно знать, кто это сделал и по какой причине, – жестко высказался фаустянин.

– Ты мне сначала отдай то, за чем я тебя посылал, а потом и поговорим. И не смей общаться со мной в таком тоне, «синт»! Я как-нибудь сам решу, что буду говорить тебе, а что нет. И уж наверняка без тебя разберусь с этими дрянями.

Зил положил на стол запаянную коробку Алана Палладаса. Дипломат кинул на нее нетерпеливый взгляд, но не взял:

– Иди к себе. Приведи себя в порядок, отдохни с дороги. Явишься, когда позову. И…

Уже выходящий, Элинор с надеждой оглянулся.

– …и спасибо тебе за верную службу. Ты хорошо проявляешь себя. Ценю твое рвение.

Не услышав того, что хотел услышать, фаустянин понуро покинул кабинет.

Антарес снова ухмыльнулся и вскрыл коробку. Внутри маленького контейнера лежали три ампулы, наполненные веществом, по цвету похожим на древесную смолу.

* * *

Войдя в свой домик, Зил с размаху, ничком, бросился в кровать и, защитив голову обеими руками, спрятал лицо в подушку. Постепенно смятение прошло. Он снова смог ощущать Сэндэл. Сейчас ей хорошо, она спит и не чувствует боли. В какую-то секунду Элинор почувствовал ее сон, и его организм тут же отозвался тенью возбуждения: Сэндэл вспоминала его и, по всей видимости, в грезах своих желала близости. Но фаустянин прогнал незваные эмоции, сейчас его разум был занят другим. Молодой человек даже не испытывал ненависти к Антаресу, несмотря на его тон. Скорее, это была жалость. Посол, наверное, переживал за жену не меньше. Разве может быть иначе?

Ему показалось, или в двери правда кто-то постучал? Робко, словно уговаривая себя не передумать и не убежать…

Элинор открыл. На пороге стояла Мирабель. Он с некоторой досадой отступил назад, однако впустил ее в комнату.

«Синт» вошла.

– Мне ничего не нужно сейчас, Мирабель, – сказал фаустянин.

Она подыскивала слова, но, косясь на «муху»-«Видеоайз», не могла заговорить. А «муха» с явным антаресовским интересом впилась в них.

– Может быть, ты хочешь есть? – спросила горничная Сэндэл. – Или пить?

Зил с трудом унял нахлынувшую досаду и уговорил себя относиться к Мирабель терпимее. «Синт» шагнула обратно к двери, но было в ней нечто, повлекшее Элинора следом. Он не успел разобраться, ноги сами понесли его за горничной. Стационарный «Видеоайз» погас. Интерактивная «муха» устремилась к ним из другого конца парка. В их распоряжении была пара минут.

– Эл, хозяин затевает что-то страшное, – быстро зашептала Мирабель, прижимаясь губами к его уху. – Он собирается использовать тебя в своих делах. Я не знаю точно, что он хочет сделать, я не расслышала…

Он с удивлением посмотрел на биоробота. С ресниц ее светло-карих раскосых глаз скапывали на щеки настоящие слезы. Как у человека. И это не были примитивные эмоции искусственного организма. Это было…

С огромным трудом, перешагнув через что-то в себе, Элинор почти заставил свое сердце принять ее, чтобы понять. И то, что перед ним вдруг открылось, нельзя было объяснить. Она же «синт»! Господи Всевышний, да неужели такое возможно у «синтов»? Ведь не Ты создал ее, а люди! Они разве способны…

Но он – он сам яркое доказательство того, что способны…

– Эл, не верь им ни в чем… Я не хочу, чтобы ты потом страдал.

Уже совсем с другими чувствами и мыслями фаустянин обнял ее и погладил по медноволосой голове.

– Все будет как нужно, чтобы было, – сказал он. – А хозяину я и так не верю.

Мирабель дернулась, вспыхнула было желанием сказать что-то еще, но передумала. Элинор догадался, что непроизнесенное касалось Сэндэл. Но «синт» прикусила язык, и не потому, что боялась наказания. Она поняла, что говорить ему что-то компрометирующее о хозяйке бессмысленно.

Когда Элинор ушел к себе, девушка закрыла лицо руками, присела на корточки и прошептала:

– Не могу больше, не могу! Выключите этот мир!

* * *

Антарес вызвал фаустянина только на другой день. Посол долго сидел к Элинору спиной и «не замечал» его прихода, якобы просматривая какую-то информацию с накопителя. Молодой человек едва сдерживался, готовый броситься на хозяина и силой вытрясти из него сведения о самочувствии Сэндэл.

– А, ты уже пришел! – небрежно-усталым жестом вынимая линзу, сказал наконец дипломат. – Что ж, Зил Элинор, я, как видишь, выполняю свое обещание и держу тебя в курсе дела. Все-таки ты исправный работник, за дело свое радеешь, да и случилось это не по твоей вине… Значит, имеешь право знать все. Садись… куда-нибудь уже. Садись, чего встал над душой?!

Из стенной панели вылетело кресло и едва не ударило Зила под коленки. Он среагировал быстрее, отпрянул, а потом сел. Антарес чуть заметно дернул глазом, но не позволил себе досадливо поморщиться.

– Мою жену «заказали». Знаешь, что это такое?

Зил не знал точно, однако догадался по контексту:

– Ее пытались убить?

– Пока нет. Но это первое движение к тому, чего я опасался. Потому два года назад нанял тебя. Увы, Зил… человек предполагает, а Главный Конструктор располагает совсем другими сметами… Все было ими отслежено и выверено: чтобы тебя не было рядом с нею, чтобы не было рядом меня…

Элинор едва не вскочил с места. Тревога толкала его к действиям, но смысла в действиях не было. Он просто не мог сидеть, как не мог ни спать, ни есть. За последние сутки глаза его ввалились, загорелое лицо побледнело. Антаресу же для этого спектакля пришлось прибегнуть к услугам гримеров, поэтому выглядели они с фаустянином одинаково измученными.

– Кто эти люди?

Молодец! Как хорошо натасканный охотничий пес: уже готов к броску, только «ату» скажи! Любовь!

И с совершенно серьезным видом Антарес завел давно подготовленный рассказ о Маргарите Зейдельман, владеющей львиной долей плутониевых акций, о ее борьбе за власть на топливном рынке. О происках, которые она предпринимала, через каких-то промышленных шпионов узнав об эсефовских разработках ТДМ.

– Сэндэл нужна им, чтобы влиять на меня, Зил, – понуро опустив плечи, дипломат встал в свою любимую позу: спиной к собеседнику и глядя в окно. – Как бы это ни выглядело со стороны, я люблю свою жену. Я все знаю о вас… – Антарес почувствовал позвоночником, как потупился фаустянин. – Вы и правда хорошая пара. Мне очень больно, но я понимаю, я все понимаю. Ты – красавец, даром, что «синт». Сильный, умный. Короче, все мои физические недостатки компенсируются твоими достоинствами, и с этим ничего не поделаешь. И Сэндэл – просто человек. Ей нужен кто-то, кто будет уделять ей много внимания, а я не могу себе этого позволить из-за безумной занятости. Сначала я подумал, что ты для нее как хорошая игрушка. Наиграется – и бросит. Но теперь вижу, что у вас все серьезнее. Когда я понял это, то, не буду скрывать, был в ярости. Я очень люблю ее, Зил. И поэтому хочу, чтобы она была счастлива.

Он примолк, но Элинор молчал. Да, все-таки этот проклятый монашек действительно умен. Тут главное не пережать, а то ведь из благородства он может пойти на попятную и даже «уступить»… Игра должна быть тонко-психологичной…

– Она не хочет покидать меня, Зил. Я предложил ей выход: остаться с тобой, но предупредил, что ты ведь всего-навсего «синт», да еще и не зафиксированный в ОПКР. То есть тебя как бы и нет для Содружества. Но теперь я вижу, что мои противники просто так не отступятся в любом случае, даже если она и примет мое предложение. Ее похитят у тебя. Согласись, Зил, будучи на улице, без моей поддержки, вы будете вынуждены найти где-то работу для того, чтобы не умереть с голоду. Сэндэл умеет только писать книги, да и то при моем меценатстве. К сегодняшнему дню она исписалась, что уж кривить душой. Итак, вы будете работать и не сможете уделять друг другу столько времени, как сейчас. И стоит тебе отвернуться – ее тут же похитят с целью шантажа…

– Шантажа кого, господин Антарес?

– Меня… – вздохнул тот и резко повернулся. – Меня, Зил. Они поймут, что мое отречение от жены – это шаг, сделанный из любви. Значит, я не смогу остаться в стороне, случись с нею что. Таким образом, не изменится ничего. Она все время будет в опасности.

– Так что же делать?

– Выход у меня тут один: сделать встречный шаг.

– Остановить испытания ТДМ?

– Да ты с ума сошел! Даже не представляешь, о чем говоришь! Неужели ты считаешь, что я один занимаюсь этим вопросом? Да, я играю не последнюю роль, но колесо закрутилось.

– Так в чем заключается встречный шаг, господин Антарес?

– В устранении первопричины. Магната Зейдельман.

– То есть? – страшная догадка осенила мозг фаустянина, но он все еще не верил в то, что понял хозяина правильно.

Антарес скорбно кивнул. На лице Элинора сквозь бледную маску усталости проступил ни с чем не сравнимый ужас.

– Вы говорите… об… убийстве? – шепнул молодой человек, и глаза его наливались глухой темнотой.

– Да. И у меня в этом есть только один союзник. Ты. Никому иному я не могу доверить такое дело. Или уйдет из мира Зейдельман, или погибнет Сэндэл. А она погибнет, когда они поймут, что даже ради жизни жены я не буду в состоянии остановить проект ТДМ. В распоряжении Зейдельман продажные офицеры Управления. Они убивать умеют, причем без риска для себя. В моем распоряжении – только ты…

Элинор отрицательно замотал головой, не сводя широко раскрытых глаз с удрученного лица посла. Антарес горько усмехнулся:

– Вот на этом и заканчивается земная любовь таких юнцов, как ты. Заканчивается понятие «долг», когда вы присягаете на верность кому-то, заканчивается понятие «честь», когда вы клянетесь родителям либо заменивших вам родителей людям… Прежде убивали за полкредита… Сейчас рушатся даже такие незыблемые святыни, как честь, долг и любовь. Я считал, что выродились только мы. Но нет, выродились и на благополучном в нравственном отношении Фаусте… По крайней мере, я предполагал, что в нравственном отношении он благополучен, однако я глубоко заблуждался… Иди к себе и забудь.

– Если вы не станете давать мне посторо… других поручений, я буду охранять вашу жену, – с лихорадочной быстротой заговорил фаустянин, уже чувствуя, что рассудок его мутится от противоречий.

– Юноша-юноша… Ты считаешь себя бессмертным, что свойственно юности… Вспомни принцип действия аннигилятора. Убить тебя еще проще, чем Сэндэл. Это может сделать даже необученный. Как только их шпионы пронюхают о твоем «устройстве», ты будешь уничтожен, а вслед за тобой погибнет и Сэндэл. Но иди, это уже не твое дело. Я вижу теперь, что твоя любовь ограничивается физическими удовольствиями, а нести все бремя ответственности придется, как всегда… Максимилиану Антаресу, кому же еще… Но я тебя прощаю. Вы же воины только условно… На самом деле вы зачахли за своими молебнами. Вы живете в игрушечном мире на своем Фаусте и сдохнете при первом же дуновении ветерка из нашего жестокого мира. Иди к себе. Я буду думать, как спасти жену… Уходи, не хочу тебя видеть. Возможно, мне нужно связаться с Агриппой и объяснить ему ситуацию. Пусть он заберет тебя обратно: ты не выполнил своего обещания перед ним. Любой другой, настоящий, воин пошел бы и без дурацких раздумий сделал свое дело. Но не ты! Ты слишком чистенький. И даже ради близкого человека ты побоишься испачкать нежные ручки. Купайся в беззаботности и дальше, фаустянин. Ты негоден для нас.

Элинор повернулся и вышел. Антарес удивленно двинул бровью. А гаденыш не только умен, но еще и прозорлив, еще и плохо подвержен влиянию. Быстро адаптировался к премудростям Внешнего Круга… Придется пустить в ход «тяжелую артиллерию». То есть слезы Сэндэл.

Но делать этого дипломату и его супруге не пришлось. Фаустянин попросил аудиенции уже через полчаса, вдоволь намыкавшись по окрестностям. В лице его уже не было ничего живого. Парня откровенно шатало, будто он напился, как сам черт.

– Я сделаю это, господин Антарес…