Текст книги "Мне на плечо сегодня села стрекоза"

Автор книги: Сергей Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

14

– Сегодня я выходная, – сказала мама. – Сейчас пойду по магазинам – холодильник пустой. Беру тебя с собой.

– Берешь – как вещь? – спросил я.

– Беру как вещь, как свою собственность. Разве не я тебя родила? Надо поговорить, посоветоваться. Кое в чем.

– Изволь, – сказал я. Приблизительно я догадывался, о чем может пойти речь. Пару дней назад я краем уха слышал их баталию с папаней, но почему-то не придал ей значения.

– Значит, ты хочешь поломать мою карьеру?! – крикнула она папане.

– Вопрос поставлен неграмотно! – крикнул ей папаня из ванной.

– Почему ж это неграмотно?! – крикнула она, возясь на кухне с супом. – Если я буду год работать в провинциальном театре – это шаг назад.

– Между прочим, вашему театру до того провинциального даже пальчиком не дотянуться: они приз ЮНЕСКО получили. Но это я так. Главное, вопрос ты ставишь неграмотно.

– Да почему, черт побери, неграмотно?! – опять крикнула Люля.

– А вот почему! Только ты слушай внимательно. Значит, мне предлагают на год поехать в Сибирь и наладить там их новую лабораторию. Это шаг вперед в моей, как ты выражаешься, карьере или нет?

– Шаг, шаг! – крикнула Люля. – Оставь ты свои заморочки!

– Я рассуждаю! – крикнул папаня. – Никакие это не заморочки! Теперь представь себе, что я вроде бы туда ехать не собираюсь, и тебя туда не зову, и из твоего театра не сманиваю, карьеру твою не ломаю…

– То есть как это не зовешь?! Ты один, что ли, ехать хочешь, без меня?!

– Да погоди ты! Никуда я ехать не собираюсь, а просто сообщаю тебе о предложении, которое мне сделали в министерстве. Делюсь с тобой.

– Ну!

– Что «ну»?! Как бы я с тобой просто советуюсь. И что бы ты мне сказала без криков и воплей? Ты бы сказала, что тебе твой театр бросить трудно, не хочется – и в этом случае это ты бы ломала мою карьеру, думая прежде всего о себе, ты, а не я. Здесь, дорогая, важно, кто о себе первым заявит. Если так поглядеть – я тебе карьеру ломаю, а если эдак – то ты мне. Вот почему твоя постановка вопроса неграмотная.

– Иди ты к лешему со своей научной логикой. Чистые заморочки! А как дед без нас? А сын?

– Это уже другой вопрос. Да я и не настаиваю. Я советуюсь. А если о театре говорить о твоем, то никакой это не шаг назад, да и обратно они тебя возьмут с распростертыми объятиями: ты у них прима, лучшая, лучше тебя на свете нет. Ты же самая изумительная!

– Подлиза! – заорала Люля.

Наверное, об этой возможной поездке в Сибирь она и хотела со мной поговорить. И я не ошибся.

Уже после первого захода в магазин она подняла этот вопрос.

– Ты-то не против? – спросила она. – Отец-то все правильно рассчитал: ему это явно на пользу, в театр меня потом возьмут… Ты-то как?

– Не знаю. Скучать, наверное, буду, – сказал я. – Но вообще-то без вас будет попросторнее.

– В каком смысле?

– Да в любом. Посвободнее. А кто тогда будет следить за моей успеваемостью?

– Как кто? Дед.

– А кто ему еду будет готовить?

– Ты.

– Хорошенькое дело.

– А может, нам всем в Сибирь махнуть, а? И тебе, и деду, а? Квартиру-то нам дадут.

– Ну, не знаю, – сказал я. – Заманчиво, конечно, но это еще обдумать надо.

– В общем, ты не против нашего отъезда?

– Что значит «против»? Раз папане надо, – значит, надо. Смешно, если бы он из-за меня не поехал, если уж ты свой театр бросаешь.

– Я не бросаю. Я временно.

– Может, нам деда женить, а? – спросил я. – Будут у нас шикарные обеды.

– Чушь какая! Ты шутишь?

– Почему? Есть тут одна старушка – я приглядел.

– Да ну тебя.

– Да нет, она ничего. Симпатяга. Они с дедом очень даже дружат.

– Что еще за новости?.. Ой, гляди-ка, твой любимый фильм.

Действительно, висел плакат, что в кинотеатре таком-то (рядом с нами), такого-то числа, на таком-то киносеансе состоится перед фильмом встреча кинозрителей с киногруппой фильма «Сокровища Чертовой расщелины». Это и был Юлин фильм, Светланин. Вдруг Люля взяла меня за плечи и долго крутила перед собой, разглядывая со всех сторон.

– Слушай, – сказала она. – Глупая я. Да ты же у меня совсем еще маленький. Нет, решительно невозможно оставить вас с дедом вдвоем – двух балбесов. И отец твой хорош – ветер в голове! Нет-нет, это все нужно обдумать как следует.

Я почти не слушал маму – я думал о встрече киногруппы с кинозрителями. Зачем, для чего – не знаю, но я чувствовал, что на эту встречу я пойду, тянет – и все тут.

Прежде чем позвонить Игорю Николаевичу, я все-таки пошел в Юсупов сад, и, конечно же, это было глупо: встретить я его мог там только случайно, а специально – нет, такого не бывает. Только тогда я и позвонил ему. Он долго не подходил, но все-таки он был дома. Я не сразу узнал его, голос у него был какой-то хриплый, сипатый. Я спросил у него, чего это у него с голосом, и он сказал, что грипп, простуда, и поинтересовался сам, кто это говорит.

– Если помните, – сказал я, – это Алеша. Мы с вами в саду познакомились. Трижды виделись, помните? Вы еще посоветовали мне стать писателем.

– Отлично помню, – сказал он. – Как дела? Что-нибудь случилось?

– Да нет, – сказал я. – Просто… просто я хотел вас повидать.

– Приезжай, – сказал он. – Гриппа не боишься?

– Нет.

– Ну, приезжай. Хочешь – сейчас. Можешь?

– Могу, – сказал я и записал адрес.

По какому-то странному нерву я вдруг порвал свой начатый второй рассказ и захватил с собой первый, тот, который читала Юля.

Вид у Игоря Николаевича, когда я приехал, был какой-то истерзанный, даже будто бы и не из-за гриппа. Он открыл мне дверь в халате и улыбнулся, как мне показалось, через силу. Пока он подогревал нам чай, я тихонечко, заложив руки за спину, побродил по его комнате. Комната была какая-то слегка походная: стул, диван-тахта, небольшой столик с пишущей машинкой – и все. Книг, правда, было много и полно фотографий на стенах: снега, собаки, горы, вертолеты, реки, лыжи – может быть, поэтому возникала мысль о походах? На столике особняком стояли две фотографии. Какой-то шкет лет трех-четырех и молодая женщина с веселым и будто бы полузнакомым лицом. Чем занимался дядя Игорь, кто он вообще такой – я не знал, о себе он в те наши встречи ничего не рассказывал. Он налил чаю и, извинившись, снова залез в кровать.

– Грипп крутит, – сказал он. – А так вроде ничего. И со статьей все в порядке. – Я кивнул, и он, понимая, видно, что кивнул я просто из вежливости, объяснил: – Я, брат, журналист. Когда-то я стал журналистом, окончил факультет с тайной мыслью стать писателем. Поездить, белый свет посмотреть, людей – и стать писателем. Но ничего, брат, не вышло.

– В каком смысле? – Я не понял.

– Да так – не вышло. Я писал, конечно, я кучу рассказов написал, и я их, конечно, печатал, даже книжечка у меня тоненькая есть, но… не вышло. Слава богу, я сам об этом догадался, никому не пришлось меня в это носом тыкать. Вот если ты журналист и пишешь про живых людей, а потом вдруг возьмешь и напишешь нечто вымышленное – это еще не значит, что ты писатель, понял?

– Нет, – сказал я.

– Верно. Это надо как-то ощутить. Ну, разницу эту. Из каждого моего рассказа, я сам почувствовал, так и лезло, что я журналист. Стиля своего не было, манеры, какого-то своего лица. Вечно получалось, что я литературно очень грамотно рассказываю какие-то истории. А может, писателю нужна как раз не эта грамотность, а даже какая-то неграмотность, но своя, ни на кого не похожая. Нужен свой мир, особый, даже опыт – особый, свой, такой опыт, который просто в поездках не наберешь. Понимаешь?

– Вроде бы да, – сказал я. – Но чувствую, что не до конца.

– Это верно, – сказал он. – Это, конечно, именно почувствовать надо, ощутить. Один человек напишет историю, может, целую судьбу чью-то – и ничего. А второй – про какую-то птичку плюгавенькую, но ясно: он – писатель.

Я, кажется, начинал понимать его, и мне было грустно оттого, что сам-то он о своей неудаче говорил очень грустно, с явным сожалением.

Одновременно я вдруг почти испугался – а что, если и мой рассказ никуда не годится?!

– А вы знаете, – сказал я, – я рассказ написал.

– Смотри-ка, – сказал он. – Занятно. Наверное, ведь не только потому, что я посоветовал, а? Самого-то тянуло, а?

– Я думаю – да, хотя, если бы вы не подсказали…

– С собой рассказ?

– Ага, я захватил, – сказал я, краснея. – Дать?

– Пока не надо. Прочту перед твоим уходом. А как жизнь протекает? Действительно ничего не случилось?

– Да вроде нет. Вроде бы ничего не происходит. Может, это-то и плохо.

– Понимаю. Так бывает. Ты из-за рассказа позвонил?

– И да, и нет, – сказал я, снова почему-то краснея. – Просто повидаться, поболтать…

– Я, в общем-то, недавно вернулся. С годик. Из Сибири. Точнее, я везде за семь лет побывал, всю Сибирь объездил. Дальний Восток, весь север. Я был ленинградским собкором в этих районах. Теперь вернулся – надоело болтаться. Книгу буду писать, очерков.

– Шикарно, – сказал я.

«Никого у него нет, – думал я. – Один. Квартира однокомнатная. Ни папы, ни мамы – никого. Только фотографии. И тайна. Ну, тайна не тайна, но что-то есть. И вроде бы он хочет об этом сказать мне, но одновременно не хочет. Как и раньше».

– Пойдемте как-нибудь в цирк, а, Игорь Николаевич? – сказал я. – Приглашал тут один человек.

– Отлично, – сказал он. – Как-нибудь обязательно. Цирк я люблю. Так что же у тебя все-таки произошло? – неожиданно спросил он.

И так же неожиданно я рассказал ему все о Светлане.

– Понимаете, дядя Игорь, – сказал я ему, – я будто в воздухе вишу. Живу во взвешенном состоянии. Понимаете, вот если бы она просто не хотела со мной дружить – это ясно, не очень-то приятно, но ясно. А тут не ясно получается. Вроде бы она и хочет, хотела, но теперь, получается, обижена на меня. И я вот не знаю; иногда человек обижен и ждет, ну, примирения, что ли, а иногда, я думаю, ему уже ничего и не надо. Вот и выходит, будто если я ей позвоню – ей это вовсе и не нужно. Но если так и окажется, я все равно буду думать, что, может, это ей и нужно, но она гордая, а навязываться мне неохота, неудобно. Замкнутый круг получается.

– Здесь, брат, не обида, – сказал он. – Здесь совсем другое. Посложнее. Но ведь если ты не позвонишь – тогда наверняка ничего не узнаешь. Это уж точно.

– Да, уж это точно, – согласился я.

– Но одно ты сделал правильно, – сказал он. – Вполне честно. От этого и вся ситуация. Когда ты приехал к Юле, а увидел Свету, ты ведь действительно мог сделать вид, что к ней и приехал, раз она приглашала. Вообще скрыть про Юлю. Но ты поступил нормально. Поэтому и мучаешься. Извини, пожалуйста, а твой рассказ – не об этом, не про это, а?

– Нет, – сказал я. – Рассказ просто об одной кошке. Бездомной.

– Это хорошо. Мне кажется, нельзя писать про то, что в этот момент и переживаешь. Писать надо потом. Понимаешь?

Я пожал плечами.

– А про кошку реальный случай? Это было в жизни?

– Да нет, – сказал я. – Вымышленный.

– Я думаю, лучше тебе мне этот рассказ оставить. Чтобы не на бегу читать. Не торопясь. Ну, и что сказать тебе – тоже обдумать надо. Ты не против?

– Отчего же? – сказал я. – Конечно. А пока вы не прочли – другие писать? А? Или не надо, подождать?

Он долго смеялся.

– Ну что ты за человек, право? – Он буквально заливался. – Ты что думаешь? Я тебе скажу, что рассказ плохой, и тогда ты писать не будешь? Или скажу – хороший, мол, ты писатель что надо, и тогда ты начнешь писать на полную катушку? Так, что ли? Весь фокус в том, что ты должен писать, если тебе хочется, тянет, интересно. Я здесь ни при чем. Да и вряд ли я сумею сказать – талант ты или нет. Ну, насмешил!

– Ну как, удалось вам встретить того человека? Ну, кого вы восемь лет не видели? – неожиданно для себя спросил я.

И моментально я почувствовал, что, может, попал в самую точку и не лучшим образом, потому что он резко прекратил свое веселье и сказал ровно и почти грустно:

– Нет, Алеша. Не встретил. Ни в городе, ни в твоем районе. Я ведь приезжал в сад еще несколько раз. Да-а, ходит человек, а я… Может, я и видел его, да не узнал. Загадаю срок, подожду еще, а потом поеду по адресу – такие вот, брат, дела.

На прощание он крепко пожал мне руку, и мы договорились, что скоро я позвоню ему.

Не знаю почему, но мне немного полегчало. Хотя от чего, собственно?

15

Я думал: что же такое произошло в моей жизни, из-за чего мне неуютно и я места себе не нахожу? Какие вообще приключились события – неважно, хорошие или плохие? Я пересчитывал их, буквально загибая пальцы. Дед вывез меня на лед и пристрастил к зимней рыбалке. Я познакомился с Игорем Николаевичем. Школа засунула меня в драмкружок, будь он неладен. Написал рассказ про кошку (второй – порвал). Папаня и Люля собираются вроде укатить на год в Сибирь. Со мной или без меня – пока не ясно. И конечно, я встретил в своей жизни Свету, а направился на всех парусах к суперкинозвезде Юле Барашкиной. Может, это, последнее, и было главным?

Да, наверное, все дело было именно в этом.

И еще я подумал (чуть ли не впервые в жизниподумал), что нет у меня никакого важного дела, ну, может, действительно, я ни о чем не мечтаю, ничего не делаю – и это плохо. Может, будь у меня это дело, или мечта, я бы на все смотрел по-другому? Драмкружок, само собой, был не в счет, да я и не был еще ни на одном занятии. Подледный лов, конечно, тоже. Да и писателем я не мечтал стать. Вон у Гошани, например, хоккей. Боба Рюмин – танцор. Вадик Абашидзе собирает марки чуть ли не с пяти лет. А Таняпка Беленькая? Казалось бы, ерунда – заведующая школьным живым уголком, специалистка по кроликам, а на самом деле – вон как ей хорошо. Мордочка счастливая, кролики плодятся, и даже на свои многочисленные тройки она смотрит с легкой душой. Какой-то ее кролик был признан лучшим ангорским кроликом района – это ведь не шутка, а настоящий успех. Не знаю, как у всех, а у многих именно так: есть дело, увлечение, а у меня…

А тут еще произошло одно некрупное событие, маленькая деталь, из-за которой я понял, что действительно несколько не в форме.

На классном собрании наша Евгения Максимовна вдруг и говорит:

– И еще я хотела обратить внимание на нашего дорогого Алешу. – И, проходя мимо, она положила руку на мое плечо. Я удивился. – Можем ли мы просить его и дальше помогать отстающим – Гоше по литературе, Тане Беленькой по математике, если он сам вдруг приобрел четыре тройки? Сразу четыре.

Все заорали, что это ничего, ерунда, я исправлюсь. Евгения Максимовна даже, кажется, взяла с меня слово, что я исправлюсь на общее благо, но дело-то было вовсе не в том, что я действительно нахватал троек, а в том, что я об этом абсолютно забыл, будто этого и не было, будто никак меня и не касалось. Получалось – я витаю в облаках. Мы с дедом напугались, потому что Люля из-за троек с ходу пошла войной на подледный лов, и мы кое-как уговорили ее подождать моего исправления, не лишая нас полезных для здоровья поездок.

В общем, в пору было призадуматься о том, что со мной происходит.

Я взял себе билет на киносеанс, перед которым должна была выступать Света со своей киногруппой, и решил, что постараюсь как-нибудь сообщить ей, что буду ждать ее после киносеанса возле кино. Сразу я не сообразил, как именно я это ей сообщу, и даже не подумал о том, что, может, она вовсе и не останется после выступления смотреть свой фильм. Но оказалось, это абсолютно не важно – что я сообразил, а чего не сообразил.

Еще в школе Вадик Абашидзе говорит мне на переменке:

– Идешь в кино сегодня?

Я пожал плечами: для меня это был не поход в кино, а что-то совсем другое. Потом смотрю – и Гошаня, и Боба Рюмин, и Таняпка Беленькая, да и другие девчонки и ребята чего-то там такое болтают про кино, но я не придал этому никакого значения.

Именно уже в кино я сообразил, что к чему, увидев половину нашего класса. Только человек, который явно не в себе, мог не сообразить, что речь шла об одном и том же кино. Я обрадовался, что ряд у меня был далекий, отдельно от всех, сел и тут же подумал: «А что, если артистам будут задавать вопросы, посылать им записки… Я пошлю Светлане записку!.. А вдруг она не придет? Не захочет. Заболела. Да мало ли что!»

Но когда она все-таки появилась вместе с другими актерами, я вдруг сразу как отупел.

Единственное, что я чудом сообразил – записку Свете нужно пикать немедленно. А нужно ли? И о чем?.. Но я уже писал…

Беленькая моя несчастная записочка отправилась из ряда в ряд, к «Юле Барашкиной», скоро я потерял ее из виду. Передали или нет?! Не потеряли по дороге?!

«Здравствуй, Светлана! Это я пишу, Алеша. Я в зале. Я не знаю, останешься ты на кинофильм или нет. Приходи послезавтра за пятнадцать минут до начала, вечером, к цирку. Буду ждать. Алеша».

16

Но Света к цирку не пришла. Я честно приехал за полчаса до начала, хотел заранее забежать к Коле-осветителю по поводу билетов, потом вдруг засомневался, стоит ли брать билеты, пока Светы нет, да и вообще можно сглазить, а там уже осталось до начала пятнадцать минут, я обязан был ждать, я ждал, ждал, нервничал ужасно, но так и не дождался, хотя простоял возле цирка еще чуть ли не с полчаса.

Честно говоря, несладко было брести одному по Фонтанке домой. А куда еще? К Гошане? К Игорю Николаевичу? Домой не хотелось. Ерунда, конечно, чушь – вполне можно было позвонить Светлане и все узнать, что к чему – не смогла, не захотела, поставить точки над «и», но не мог я ей позвонить, не мог – и все тут, боялся я, что ли, – не знаю, не мог, рука не поднималась.

На Фонтанке было тихо, народу почти никого, я глядел на серый молчаливый лед, на какой-то ящик, валявшийся посередине реки, и подумал, что совсем меня не тянет на рыбалку, а ведь как я радовался еще совсем недавно.

На одном из спусков Фонтанки, уже близко к дому, я увидел, проходя, старушку и махонькую девочку, лет пяти от силы. Старушка держала девочку за длинный шарф, как лошадь за поводья, а та, морковка, все рвалась от бабули вниз, на лед, и очень смешно ревела и хохотала одновременно.

– Что-нибудь случилось? – спросил я.

– Случилось, случилось, – заливалась девчушка. – Речка растает – мячик утонет. Утонет-утонет-утонет. А бабуся не пускает – не пускает – не пускает!

– Ерунда какая! Да я мигом! – крикнул я, оценив ситуацию и спускаясь на лед.

– Молодой человек, не смейте! – крикнула старушка.

Но я уже шел по льду. Мячик, симпатичный, оранжевый как апельсин, лежал на льду далеко, метрах в тридцати от берега. Странно, я шел, проверяя каждый шаг, лед будто бы гнулся под ногами, хотя наверняка он был толстым; было жутковатое чувство черной глубокой воды подо мной; ничего подобного на рыбалке, даже в двух-трех километрах от берега, я не испытывал. Я добрел до мячика и быстро вернулся на землю.

– Огромное вам спасибо, молодой человек, – затараторила старушка. – А то эта паршивка домой идти не хочет, целый час я с ней бьюсь.

– Бабуля, он герой, да? Ты герой, да? – спросила у меня морковка, хорошенькая, смешная – ужас.

– Нет, сударыня, – сказал я ей. – Просто долг чести. А как вас зовут?

– Светуля, – сказала она, и я вдруг улыбнулся; не расстроился, а обрадовался совпадению.

– Бабуля, он принц, да? Этот наш герой – он принц? – слышал я ее голос, быстро уходя. Смешно, конечно, детские глупости – но мне стало полегче, повеселее.

– А вот и наше чудовище, наш троечник! – бойко крикнула Люля, открывая мне дверь.

– Да исправлю я их, – сказал я, не обижаясь на нее. – Делов-то!

По тому, как строго, по струнке сидели мой дед и папаня, я догадался (и не ошибся), что идут дебаты о Сибири, о поездке. Смешно, конечно, было, что до определенного момента папаня с Люлей решали вопрос только о том, едут они вдвоем, или он один, или он вообще не едет, а о том, как быть со мной и с дедом, они не думали вовсе – будто мы не живые. Однако папаня с легкой руки Люли догадался, что это тоже немаловажное обстоятельство.

– А рыбалка там есть, в твоем сибирском городке? – спросил дед. – Если есть, я, может быть, и не против.

– Там везде рыбалка есть, – сказал папаня. – Дело не только в этом. Я еду работать, Люле место в театре обеспечено, а вот Алексею нужно будет перестраиваться, входить в жизнь нового класса.

– У Люли тоже будет новый коллектив, – ради справедливости сказал я.

– Все артисты – родные люди, – сказал папаня. – Она будет в новом театре желанным гостем, а ты – новеньким, со всеми вытекающими последствиями.

– Ты что, против меня и деда? – спросил я.

– Ничего подобного, я просто рассуждаю.

– Пусть едут, – сказал мне дед. – Свободнее будет дышать. А то ударишь молотком пару раз по фанерке – уже трагедия.

– Я этого не говорил, – сказал папаня.

– Все вы чушь несете, – сказала Люля. – Главное, кто будет готовить вам еду и кто будет следить за твоей успеваемостью, – и она выкинула в мою сторону размашистым жестом руку так, будто была на сцене и в чем-то меня обвиняла.

– Не знаю, – сказал я. – Вроде бы мы об этом говорили. За мной дед будет следить, а еду буду готовить я.

– А вас так и подмывает остаться без нас. Полная свобода, да?! – сказала Люля.

– Да нет, – сказал я. – Мы же обсуждаем варианты. Тебя послушать – так нас вдвоем с дедом оставить просто невозможно. Тогда из-за чего весь сыр-бор?

– Еще неизвестно, какую квартиру мне дадут, – сказал папаня.

– Вот именно, – сказал дед.

– А такую и дадут, – крикнула Люля, – какую надо семье! Они-то в тебе заинтересованы или нет?! Ну, а если, допустим, ты им до зарезу нужен, а Алешке было бы пять лет, а не около тринадцати, что тогда?

– Подвожу предварительный итог, – сказал папаня. – Дело упирается в то, как мы определяем самостоятельность деда и Алешки, не так ли? Все было бы просто, если бы они были очевидно самостоятельными, ведь так? А они – серединка на половинку, не правда ли? – Он все робко поглядывал на Люлю. – Правильно я сформулировал проблему?

– Сплошные заморочки, – сказала Люля. – Похоже только, что все нужно решать без деда и сына (дед подмигнул мне). Раз уж речь идет о том, доверяем мы их возрасту или нет, сами они голоса не имеют.

– Ха-ха! – хохотнул дед. – Думаешь – не имеем? Вот, скажем, вы решите за меня, что я еду, а я закапризничаю и не поеду, силой-то вы меня не упрете, а?

– Молчал бы уж при ребенке-то, стыдобушка ты моя! – сказала Люля.

На этом первый тур переговоров кончился. Что касается меня, то мне вовсе было не ясно, хочу я годик пожить в Сибири или нет, и это-то и было странно: любой нормальный человек был бы двумя руками «за», а я…

Попозже я еще слышал отголоски баталии между Люлей и папаней, но слышал уже как бы в треть уха: я писал рассказ.

В общем-то он был неизвестно о чем. Так себе – об оранжевом мячике. Как его бросили абсолютно одного на льду Фонтанки, как он мерз всю ночь, а утром его присыпало густым снегом, и он согрелся в своей берложке. Весной лед растаял, и мой мячик отправился плыть по течению в море. Он встречал на своем пути разные щепки, доски, всякие предметы, лодки, яхты, буксиры и корабли, пока не встретил наконец другой мячик, синенький, и они уплыли вместе далеко-далеко за горизонт, в космос.

…Я проснулся. Спать, уронив голову на руки, за столом, было неудобно; горела лампа. Я прыгнул в кровать и уснул уже до утра, до будильника. Нужно было мчаться в школу. В этот день как раз должен был состояться драмкружок. Вечно меня занесет куда-нибудь не туда, куда надо.