Текст книги "Темные Пути (СИ)"

Автор книги: Сергей Удалин

Соавторы: Бухлак Анджей
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава 12

Луфф

– Переправляться будем так, – с уверенностью, вошедшей за время похода в привычку, распорядился Кут, – сначала пустим свинов. Если доберутся без происшествий, быстренько переплываем сами. Оружие положим в один из мешков, чтобы не намокло.

– Ты вот что, парень, остынь маленько! – чуть ли не в первый раз за четыре дня перебил его Тляк. – На том берегу снова начнёшь командовать, а пока послушай, что старшие скажут. Отсюда из-за тростников река не просматривается. В любой момент может напасть какая-нибудь зараза. Если свинов потеряем, ты на себе мешки потащишь? Да и будет ли что тащить? А ведь в них, в мешках, вся наша надежда на победу. И оставлять переправу без охраны никак нельзя. Я уж не говорю о том, что мешок с оружием тоже утонуть может. Тогда мы и вовсе до места не доберёмся.

– А как же тогда? – растерялся Кут.

– Сперва надо разведчика послать, а лучше – двоих, и с лютобоем. Они там осмотрятся и махнут остальным. Значит, можно свинов переправлять. И только потом поплывут оставшиеся, а тот, что при оружии – последним.

Сын старосты оглядел односельчан. Никто не решился возразить. Тляку виднее, он не в первый раз к нахтам идёт. И старый смазль Олтей согласно кивнул головой. Делай, мол, как он велит, если хочешь переправиться живым на тот берег.

– Ну, считай, что убедил, – попытался снисходительно усмехнуться Кут. – Только ты сам первым и поплывёшь.

– Как прикажешь, – согласился карлюк, и в его ухмылке было куда больше иронии. – Давай сюда лютобой.

– Это ещё зачем? – всполошился Кут.

– А как я, по-твоему, зверьё от переправы отпугивать буду? – вскипел Тляк. – Пердежом своим, что ли?

– Возьми у Олтея, – нашёл выход молодой глыбарь, явно боявшийся, что вместе с оружием окончательно утратит влияние в отряде.

Смазль недовольно поморщился, но лютобой всё же отдал.

Кут снова оглядел отряд, выбирая не особенно ценного, но верного сторонника:

– С Тляком поплывёт Шадох.

Урд вообще говорил мало и неохотно, а уж приказы командования и вовсе не имел привычки обсуждать. Зато плавал превосходно. С тихим плеском ушёл в глубину и вынырнул далеко впереди Тляка, неуклюже загребающего воду одной рукой. Другую, понятное дело, карлюк держал высоко над водой, чтобы не замочить лютобой.

Минута или две прошли в напряжённой тишине, нарушаемой лишь сопением Кута. Потом с того берега донёсся свист карлюка. Сын старосты для порядка помедлил, чтобы никто не подумал, будто он выполняет чужие команды, и махнул лапищей:

– Пускайте свинов.

Животные плавали хоть и похуже урда, но уж точно лучше меня. Воды они не боялись и уверенно замолотили лапами по поверхности. Только двое самых молодых упёрлись, пришлось их подпихнуть. Для этого кутов приятель, глыбарь Троб, забрался в воду по пояс. Смотрел за свинами – и не заметил, как запузырилась вода в метре от него самого.

Почти бесшумно из реки выпрыгнуло что-то прозрачное, бесформенное – и прилипло к подбородку отвлёкшегося глыбаря. Тот даже вскрикнуть не успел, только сделал пару неуверенных шагов к берегу – и медленно завалился набок. Упал на пучок тростника, так что присосавшаяся тварь оставалась на поверхности. Было видно, как под студнистой плотью трещит и скукоживается массивная глыбарьская голова.

– Все назад, это высосаль! – крикнул Олтей. – На берег!

Кут вскинул лютобой, но выстрелить не решился. Куда стрелять? В лицо лучшему другу? Только Шая не растерялась, выхватила из-за пояса нож – и провела лезвием вдоль подбородка Троба. Покрасневшая и раздувшаяся от крови тварь с глухим шлепком упала в воду.

– Назад, я кому сказал!

Смазль рывком выдернул дочку ближе к берегу. А затем повернулся ко мне.

– А ты чего ждёшь?

Оказалось, что только я один всё ещё стою на прежнем месте. Остальные отодвинулись на добрый десяток шагов. Признаться, я растерялся от неожиданности, но пусть думают, что собирался погеройствовать.

Смазль подтолкнул меня в спину, так что я чуть не шлёпнулся лицом в воду. Но ускорение, нужно признать, он придал мне хорошее. И тут закричала Шая.

Я обернулся. С ней ничего страшного не происходило. Зато к запястью её отца присосалась ещё одна тварюга. Олтей чётко повторил операцию, которую недавно проделала Шая с лицом Троба. Высосаль отлетел в сторону, но даже мне было видно, что левая рука смазля тоже начала ссыхаться.

И тут меня прорвало. Мерзкий студень высасывает моих спутников, как коктейли в вюндерском баре, а я ничего не могу сделать. Не могу? Сейчас увидим!

Времени на размышления не было, и я просто залепил оплеуху реке, как будто она была виновата во всём случившемся. А может, и виновата, это ведь из неё выпрыгивали мерзкие твари.

Шлепок вышел изрядный. Поднялся огромный фонтан, в котором мелькнули переливающиеся радугой скользкие тела высосалей. Кажется, одно из них разорвало пополам. Эта картина придала уверенности, и я повторил приём снова, а потом снова. Один раз шлепок получился настолько хорошим, что даже обнажил на пару секунд дно реки.

Закончив наказывать реку, я повернулся к смазлям. Олтей неподвижно лежал на коленях у дочери, а та с надеждой смотрела на меня.

– Да сделай же что-нибудь, он же умирает!

Стоявший рядом карлюк Пешко мрачно покачал головой:

– Поздно. Даже руку отрезать бесполезно, растворитель уже выше локтя поднялся.

И повернулся к Куту:

– Придётся оставить трупы здесь. А самим быстро на тот берег, пока твари не очухались.

– Ты что такое говоришь? Троб – мой лучший друг. – возразил глыбарь.

Шае предложение тоже не понравилось.

– Папа не труп, слышите! – закричала она. – Он ещё жив. А вы…

Смазлица подскочила ко мне и умоляюще заглянула в глаза.

– Ты же колдун! Я сама видела, что колдун. Почему не хочешь помочь отцу? Наколдуй что-нибудь, чтобы он не умирал. Слышишь, наколдуй!

Она в отчаянии заколотила кулачками по моей не такой уж мощной груди. Но чем я мог ей помочь? Научился раздавать оплеухи, но в медицине ведь совсем ничего не понимаю. Однако смотреть, как девка убивается, тоже не могу. Надо хотя бы попытаться.

Не придумав ничего умнее, я просто приказал яду в руке Олтея вытечь обратно наружу. Смотрел на руку и повторял про себя: «Прочь! Прочь!» До тех пор, пока рука не дёрнулась и старый смазль не открыл глаза.

А я закрыл…

*****

Холодная, чуть горьковатая, речная вода забралась в рот. Я закашлялся и вернулся к действительности. Потребовалось какое-то время, чтобы сообразить, как я оказался в реке, почему вроде бы плыву, но сам не загребаю.

Короткая, мускулистая рука карлюка держала крепко, не позволяя голове опускаться. Никак меня Тляк тащит? Старый товарищ вернулся за мной с того берега? Хоть и не лучший пловец отряда, но больше всех дорожащий колдуном Луффом. Никому не доверил жизнь великого волшебника.

– Не дёргайся! Тварей ты распугал, доплывём без приключений. Вообще не понимаю, как они здесь оказались. Обычно высосали обитают в озере, а в реке никогда не встречались.

Такая длинная речь на плаву не могла не сбить дыхания. Карлюк запыхтел и добавил ворчливо:

– Мог бы и помочь, руками поработать. А то я уже второй раз туда-обратно мотаюсь.

Я помог, как мог. В Вюндере, надо признать, плаванию не особо-то и обучают. В общем, кое-как доплыли.

Выбравшись на берег, я без сил рухнул на траву. Как только исчезло чувство опасности, вернулась боль, нестерпимая, выедающая всё внутри.

– Вот что, Луфф! – сказал Тляк, понаблюдав за моими мучениями. – Ты, конечно, молодец, что смазля с того света вытащил. Но пора бы научиться свои силы беречь. По два раза в день в обморок падать – это перебор. Тем более, что мы с тобой вроде как воевать собирались. А в бою, уж поверь, никто тебя в чувство приводить не станет.

– Какой нахрен бой? – прохрипел я. – Не видишь, худо мне. Дай скорее порошка.

– Кончился порошок, Луфф, – карлюк для наглядности развёл руки в стороны и показал пустые ладони.

– Совсем? – не поверил я.

Обманывать меня Тляк то ли не умел, то ли боялся.

– Осталось всего на две дозы.

– Давай весь! – трясясь, словно жалкий накроша, приказал я. – А то некому воевать будет.

Карлюк вздохнул, достал из-за пазухи костяную коробочку и высыпал мне на ладонь содержимое. Да, негусто. Ну да выбирать не приходится – главное, чтоб полегчало. Я проглотил горькое зелье и устроился поудобней в ожидании результата.

Не сразу, рывками, но проклятый червяк всё-таки угомонился. Пару раз кольнул напоследок – и затих. В голове прояснилось, стали долетать посторонние звуки – журчание воды, щебет птиц, далекие крики лесных тварей. Много ли человеку нужно для счастья? Ещё бы сухую одежду, кресло у камина, и чтобы пару дней никто не беспокоил.

Кстати, а куда все подевались? Я приподнялся на локте, но так никого из фраев и не увидел. Хотя чувствовал где-то неподалёку их деловитую суету.

– Все при деле, не тревожься, – угадал мой невысказанный вопрос Тляк. – Шая над отцом хлопочет, а остальные Троба упаковывают.

– Как упаковывают? Куда?

– Известно куда! – невесело усмехнулся карлюк. – К свинам на спину. Пешко раздобыл листьев холодицы. Вот и решили сразу труп обработать, пока гнить не начал. Пешко в этом толк знает, он почитай весь наш товар и готовил. Да и вообще в травах хорошо разбирается. Попрошу, чобы и для тебя что-нибудь против боли отыскал.

– Постой, постой! – прервал его я. – Так значит, там в мешках…

– А ты до сих пор не догадался? – теперь Тляк рассмеялся почти весело. – Ай да колдун! Ничего вокруг себя не видит. А ещё собирался от меня сбежать и сам по себе жить. Пропадёшь за свинов хвост!

– Ты не дразнись, а толком объясни!

Обижаться на карлюка не было ни сил, ни желания.

– Чего ж тут непонятного? Мы нахтам трупы везём, и на твой порошок у них обменяем. Дошло, наконец?

– А зачем им трупы? – я всё ещё отказывался верить его словам. – Что нахты с ними делают?

– Едят!

По лицу карлюка так сразу и не поймёшь, всерьёз он говорит или опять надо мной подшучивает. Вроде какая-то смешинка в глазах всё же мелькает. Шутник выискался, борода твоя палёная!

– Нет, а в самом деле, зачем?

– А я знаю? – отмахнулся Тляк. – Что-то такое болтал их старший про трансформацию, про новую жизнь. Но я в эти гадости вникать не стал. Если интересно, сам у них спроси. Теперь уже скоро придём, самое позднее – послезавтра к вечеру.

Честно говоря, после таких откровений идти к нахтам как-то расхотелось.

Тляк

– Тёплой воды тебе, Тляк! – Пахч поднял в вежливом приветствии четыре верхних розовых щупальца. На четырёх нижних, тёмно-синих, он ходил. А само тело (или голова, тут уж как посмотреть) представляло собой короткий фиолетовый цилиндр с цепочкой из девяти чёрных глаз по окружности. В верхнем торце сжимались и разжимались отверстия для дыхания и приёма пищи, а ниже виднелись похожие, но для обратных процессов. Говорил он мог, судя по всему, при помощи любого из этих отверстий.

– И тебе проливного дождя, Пахч! – церемонно ответил карлюк.

– Каменный лоб не передумал?

Тляк сплюнул на землю, что означало «нет».

– А Похожему на врага не стало лучше?

Ещё один плевок.

Нужно заслужить, чтобы нахты захотели узнать и запомнить твоё имя. Остальных они различали по прозвищам. Сам Тляк только с пятого захода избавился от клички «Длинный нос» и к тому времени уже неплохо изучил обычаи нахтов. Разумеется, ни Куту, ни Луффу имя пока что не полагалось. Колдун получил своё прозвище за внешнее сходство с веркуверами, а сын старосты… да чего уж там, и так понятно.

– Ну что ж, будем ждать приезда архонта, – равнодушно пробулькал нахт и поковылял своей дорогой. – Спокойной кормёжки!

Тляк пробурчал что-то невнятное в ответ и опять сплюнул, теперь уже от всей души. Разговор повторялся слово в слово третий день, и каждый раз карлюку всё трудней было соблюдать вежливость и сохранять спокойствие.

С самого начала всё шло не так, как он задумывал. Пускай старшины настояли, чтобы отряд возглавил сын старосты. Отец его, Бо, как для глыбаря, то настоящий умник, а сынок, похоже, вырос дебилом. Кто мог предположить, что юнец в самом деле полезет командовать? И ведь остальные подчинились без возражений.

Теперь все, даже Шадох, начинают жалеть. Дошло, наконец, кто должен быть главным в отряде, да поздно. Троба уже нет, ещё двое – самые лучшие – который день лежат пластом. А Кут до сих пор щёки надувает от собственной крутости. Кто его просил в торг встревать? Взял, да и заявил нахтам, что по прежней цене товар не отдаст. Хоть бы меня заранее предупредил, остолоп! Можно было бы какой-то выход найти. Пахч – старый, годами проверенный партнёр. Он, может, и согласился бы немного накинуть цену, но без начальства такие вопросы решать не в праве. А у начальства, хоть архонтом его называй, хоть старостой, или даже куратором, повадки известны – чем бы ни заниматься, лишь бы не делом. Присралось ему свои владения гостю какому-то показывать. А нас даже в становище не пустили, так у заставы ждать и оставили. Оно, конечно, не велико счастье – в становище заночевать. То же болото, только с норами, сырыми и тёмными. Это нахтам в них самая благодать, а честного фрая туда и силком не загонишь. Но ведь не в том же дело. Просто в прежние заходы приём выглядел куда теплее. А теперь, раз он не главный в отряде, то и церемониться нечего. Но и нового главаря – Кута, Каменного лба – нахты ни в грош не ставят.

Вот и шляются фраи вокруг нахтовской заставы без всякого дела. Разумеется, те, кто ходить может. Олтей, к счастью, начал понемногу поправляться, а вот Луффу с каждым днём становится только хуже. Похоже, он вдобавок ещё и лихорадку подцепил. Такую заразу Пешко со своими травками легко одолел бы, но червяк разбуянился. Видно, тварь уже подсела на стихин, вот теперь её и ломает без очередной дозы. А порошка в долг никто давать, понятное дело, не собирается. Только вот если Луфф загнётся, нахрена тогда весь этот цирк был нужен?

Луфф

Вода, вода… Как много кругом воды… Все предметы сквозь неё видятся расплывчато, нереально… Я что, умер? Нет, это бред какой-то, я же бессмертный – умереть не могу… Или раньше был бессмертен, а теперь уже нет?

И почему эта вода такая горячая? Разве может быть такая вода в болоте? Наверное, её просто постоянно кипятят. Но зачем? И почему меня в неё положили? Чтобы сварить? Точно! Ведь нахты едят людей! Хотя нет, мы ж до нахтов ещё не добрались… Или добрались? Не помню…

Помню, как напали высосоли. Как реку переплывали с Тляком – тоже что-то такое вспоминается, а дальше…

И если я разогнал высосолей, почему один из них, самый большой и не слишком прозрачный, подходит ко мне, нависает сверху… Словно бы рассматривает, изучает, примеривается, где куснуть…

А рядом с высосолем стоит рыба с человеческими руками и ещё кто-то, маленький, круглый, с клешнёй над глазами. Что им от меня надо? Говорят что-то, лопочут, но ничего не разобрать…

Я брежу, а значит, заболел. Интересно, понимают ли больные, что они бредят? Но я же понимаю. А раз так, то могу прогнать свои видения. Ну-ка, брысь, чудища болотные!

Нет, не уходят. Эй, кто-нибудь, я хочу, чтобы они ушли!

Появляется Шая и прогоняет чудовищ. Мододец, Шая! Я всегда знал, что ты не такая, как остальные самки… Вот она кладёт мне на лоб мокрую тряпочку. Нет, не надо! Здесь и так кругом вода. Лучше положи на лоб свою руку… Хорошая рука, прохладная. И ты сама хорошая. Смелая, чудищ не побоялась…

Что ты сказала? Бедный? Неправда. Я знаешь какой богатый? У меня такой большой дом в городе, ты таких, наверное, никогда не видела… Ах, бедненький! Значит, ты меня жалеешь? Что? Чем ты можешь помочь? Я колдун, и то себе помочь не могу…

Молитва? Сейчас?! Впрочем, есть смысл: если бессильна медицина, самое время обратиться к религии. Но ведь я совершенно беспомощен…

Хотя там от твоей руки даже приятней, чем когда она лежала на лбу… Хм… Молитвенный жезл, как обычно, живет собственной жизнью. Эй-эй! Что это ты задумала? Хочешь откусить мне его, чтобы больше не мучался? Прекрати немедленно!

Впрочем, нет, продолжай! Мне это даже нравится. Кто бы мог подумать, что губы ещё приятней, чем руки… Даже червяк в позвоночнике притих, решил нам не мешать. Продолжай, Шая… Чёрт возьми! Почему раньше никто не проделывал со мной такое? Столько лет прожил напрасно!

Глава 13

Дюнн

– Хорошо, что смирный попался, – глубокомысленно сказал один из конвоиров. – А то, бывает, кричат, упираются. Одного, помнится, пришлось на себе тащить. А он ещё, гад, обделался от страха. Так я потом полдня куртку отстирывал. А с этим хлопот не будет.

Вот сволочи, уже в покойники меня записали… Рассуждают, как будто меня и нет здесь… Словно мешок с мусором на помойку несут…

– А я бы на его месте всё-таки попытался убежать, – не согласился другой. – Глядишь, мы бы и пристрелили. Или, когда из тюрьмы выходили, в лестничный пролёт сиганул бы – тоже лёгкая смерть. По сравнению с каруселью.

Да без тебя знаю… Сам не видел, но рассказывали… И уж, конечно, сбежал бы, и тебе, умник, первому шею свернул…. Если бы силы были… Но какие уж тут побеги, когда еле-еле по лестнице спустился!.. И каждый шаг – как последний…

– Впрочем, с таким-то пузом не убежишь!

Это у тебя, придурок, пузо… А у меня там сын, понимаешь?.. Хотя, что вы, инкубаторские, можете в таком понимать?.. Сын – это продолжение меня… Он будет ещё лучше, сильнее, умнее, удачливее… Особенно удачливее…

Как всё-таки по-дурацки вышло! Отравили – сильно ослаб, потому и не смог сбежать из тюрьмы. А когда в себя пришёл, тут и прихватило… Он уже рвётся наружу, никакими уговорами не остановишь… Рановато, вроде бы… Но кто его знает, как они рождаются? Может так и положено…

– Давай, забирайся в повозку! – тычок в спину. – Видишь, как тебя уважают? Не пешком на казнь отправляешься, а в экипаже. Последний раз так самого Торга-людоеда возили. Восемь лет назад!

Да насрать мне, кого и как возили… Пешком бы я всё равно не дошёл, сдох бы через сотню шагов… Может, и лучше бы было… В повозке тоже хреново, трясёт, как… Ох, духи переходов, до чего ж больно! И закричать нельзя… Они ж, олухи, до сих пор не знают, с чего меня так раздуло… Думают, из-за отравы… Может, сказать? Казнь наверняка перенесут… Дождутся родов, устроят ещё одно представление… А потом всё равно убьют… И меня, и сына… Нет, пусть уж лучше не родится вовсе... Ух, дьявол, поосторожней! Убьёте раньше времени…

– Всё, приехали. Вылезай, красавчик!

Заткнутся они когда-нибудь или нет? Без них тошно… И с каждой секундой всё тошнее… Сейчас как разорвёт меня нахрен, и дерьмо во все стороны разлетится! Хорошо бы вас всех забрызгало… Ишь, разоделись… Небось, весь город поглазеть собрался… Хотя, по-любому забрызгает… Вон она, карусель-то... Жуткая вещица… Диск шагов восемь в поперечнике, а по краям – сетчатый забор… А внутри всяких ножей, лезвий, копий и прочих железяк понатыркано… Осуждённого оставляют в центре диска и начинают раскручивать карусель… Рано или поздно он сползает к забору, и тут начинается потеха…

Говорят, брызги крови до десятого ряда долетают… А зрители потом с гордостью друг другу пятна показывают… Твари...

– В год триста восемнадцатый от основания Магистрата…

Сволочи, они ещё и речи говорить вздумали… Кончили бы меня, а потом уж и выступали…

– …высший суд славного Вюндера в присутствии представителя миссии Ордена…

Ой, хреново-то как! Опять забился… И теперь, кажется, по-настоящему…

– …признать виновным по всем пунктам обвинения и приговорить…

Всё, не могу я больше стоять молча… И вообще стоять не могу… Хоть поорать перед смертью… Ох, сынок, не довелось встретиться…

– Проща-а-а-ай!!!

Пинкель

Место Пинкелю досталось неудачное – сидел пусть и на центральной трибуне, но на последнем тридцатом ряду. И приходилось выглядывать из-за чужих спин, чтобы хоть что-нибудь увидеть. Впрочем, он вообще попал сюда случайно. Представители орденской миссии пожелали присутствовать на казни, даже член капитула Тортур и тот припёрся. А Пинкель по долгу службы сопровождал веркуверов. Хотя, конечно, и самому было интересно взглянуть на парня, за которым он гонялся…

Правда, как увидел преступника – удивился не на шутку. Раздувшаяся бесформенная туша в сером балахоне не имела ничего общего с беглецом – сильным, хитрым, опасным врагом. По департаменту ходили слухи (кто-то из тюремщиков проговорился), что пленника и взаперти продолжали подтравливать. Безопасности ради, чтоб больше не вздумал убегать. Считалось, что состав по-настоящему ядовит только для тех, кому хоть раз приходилось проходить Барьер. А нормальный горожанин уснёт на денёк, потом ещё недельку проваляется с больной головой, не более. Ривсу ведь ничего не стало, а этого толстяка вон как перекорячило и раздуло.

Веркуверы тоже удивлённо переглядывались, кого это, мол, нам подсунули. Тортур что-то шепнул помощнику, и тот умчался куда-то под трибуны. Вскоре вернулся, но всё равно едва не пропустил самое интересное.

Осуждённый вдруг повалился на бок и с громкими стонами забился в судорогах. Обвинитель какое-то время продолжал речь, не обращая внимания – во время казней случалось и не такое. Но потом ему, видимо, надоело перекрикивать преступника, и он подозвал стражников. Пока те возились с несчастным, зрители на трибунах в меру умственных возможностей пытались объяснить друг другу происходящее. После одной особо удачной шутки сосед остряка заржал так, что все зрители, и Пинкель в том числе, невольно оглянулись на него.

А в это время лежащий на помосте преступник как-то слишком активно задрыгал ногами под длинным балахоном. Словно у него там не две ноги, а четыре или шесть. Стражники бросились к нему и попытались обездвижить приговоренного безобразника, но тут же разлетелись в стороны. Один из кувыркавшихся в воздухе стражников держал в руках…

Что? Оторванную ногу? Да, пожалуй, это была нога, но явно не человеческая. Тёмно-красная, почти фиолетовая, покрытая грязно-синей слизью, с чётко заметными мышцами и сухожилиями. Испещренная вдобавок большими не то прыщами, не то вздувшимися грибами. А вместо человеческих пальцев хищно двигались, сжимаясь и разжимаясь, острые загнутые когти. Но самое жуткое, что эта нога, откуда бы её не оторвали, продолжала брыкаться, вырываясь из рук стражника. А вслед за ней из-под балахона выползала ещё одна такая же. А затем показалась перемазанная слизью, огромная, размером с три человеческих головы, зубастая пасть. Выбравшись целиком из-под балахона родителя, неподвижно лежащего в луже кровавого дерьма, пасть подобралась к замешкавшемуся стражнику и откусила обидчику руку по самое предплечье. Если несчастный и успел заорать, то его крик потонул в воплях ужаса тысячи зрителей.

Преступник, неподвижно лежащий посреди помоста, сдулся как наполненный воздухом проколотый мешок. Чудовищные роды наверняка убили его. Казнь получилась не такой, как ожидалось, но не менее ужасной.

Новорожденное чудовище возвышалось над телом папаши – зубастая пасть на длинных птичьих ногах, словно бы уже ощипанных и готовых к разделке. Что-то тёмное стекало по ним на строганные доски помоста изо рта, в котором медленно исчезал огрызок руки стражника. Монстр с громким чавканием дожёвывал добычу и водил пастью из стороны в сторону. Пинкель не видел, есть ли у твари глаза, но мог поклясться, что оно выбирало новую жертву.

Сквозь разноголосицу панических воплей прорвался другой звук. Тоже крик, но не человеческий – жуткий и потусторонний, полный тоски и запредельного отчаяния. Однако это не был крик устрашения. Пинкелю послышались в нём отголоски удивления и даже разочарования. На секунду показалось, что удалось даже разобрать слова:

– Не-е-ет! Это не я! Это не моё!

Кричал осужденный, которого Пинкель посчитал мёртвым. Удивительной силы человек, однако. Неуловимый, неубиваемый. Если после такого до сих пор его можно называть человеком.

Пинкель не успел задуматься, что означают слова преступника. Чудовище обернулось на звук и, распахнув пасть пошире, прыгнуло на собственного родителя. Однако преступник, хоть и сильно похудевший, но только что выглядевший по-настоящему мёртвым, ухитрился скатиться с помоста и нырнуть под трибуну. Таким же образом немногим ранее поступили и уцелевшие стражники.

Монстр обиженно взвыл, но явно собрался продолжить трапезу. В два прыжка он добрался до ложи Магистрата, располагавшейся сбоку от центральной трибуны. О том, что там происходило дальше, Пинкель мог только догадываться. Ни один зритель из ложи так и не выбрался. Зато вскоре показался монстр и теперь уже повернул в сторону центральной трибуны.

Толкаясь и давя замешкавшихся, ещё не успевшие разбежаться зрители усилили напор, создав в проходах пробки из живых тел. Самые сообразительные прыгали вниз прямо через перила. Сломанная нога – это плохо, но лучше, чем откушенная.

Пинкель тоже перенёс одну ногу через перила, когда вдруг понял, что его подопечные веркуверы не двинулись с места. Да что ж они копаются, придурки?!

И тут сам Тортур поднялся со скамейки и властно приказал:

– Освободите место!

Нужно признать, что приказ командира веркуверы выполнили быстро. Тех зрителей, кто задержался на выходе, они просто сбрасывали с трибуны, лишь для Пинкеля сделав приятное исключение.

Тортур крикнул опять. Но теперь уже обращаясь не к своим бойцам, а, видимо, к чудовищу. Потому что ничего человеческого в этом крике не было. Громкий, необычайно низкий, какой-то утробный, он походил на таинственное заклинание или приказ. И чудовище услышало. Несколько мгновений оно стояло на месте, насторожившись и словно бы определяя, откуда пришёл сигнал, а потом одним гигантским прыжком взлетело на трибуну.

Тортур невозмутимо стоял на прежнем месте, сжав в руке оторванную от скамейки доску. Непонятно, на что он надеялся. Монстр просто собьёт веркувера с ног, а затем расправится, как с прочими бедолагами. Тут даже копьё не поможет, не то, что эта палка.

Чудовище атаковало, однако веркувер ловко отпрыгнул в проход между скамейками. Ему удалось уклониться, но, приземляясь, Тортур ударился спиной о скамейку. Словно не чувствуя боли, командир привстал на одно колено и тут же сделал кувырок в сторону. Монстр должен был прыгнуть снова, но почему-то медлил.

Пинкель пригляделся и понял причину задержки. Лапы чудовища увязли в плотной, похожей на клей, жёлтой пузырящейся массе. Почувствовав неладное, чудовище пронзительно заверещало и попыталось выдернуть хотя бы одну конечность. Но пузыри быстро застывали, всё крепче удерживая монстра в капкане. Со всех сторон к нему уже спешили веркуверы с такими же, как у командира досками в руках.

Впрочем, сам Тортур в расправе не участвовал. Он повернулся к Пинкелю и спокойно сказал:

– Если вас не затруднит, капрал, проводите меня до миссии. Я что-то устал сегодня.

Ошеломлённый бывший инспектор не нашёл, что ответить. Так же без ответа остался и следующий вопрос:

– Кстати, а вы не обратили внимания, что стало с преступником? Будьте добры, выясните, куда он подевался.

Увы, выполнить вторую просьбу веркувера оказалось не так просто. Ни среди трупов, ни среди раненых преступника не обнаружили.

Луфф

– Ну, вот и славно, вот и молодец! – довольно заулыбался Тляк, заметив, что я открыл глаза. – Теперь поешь, а то ведь совсем ослаб от болезни.

Стихина ему удалось раздобыть самую малость. Но едва ощутив на языке долгожданный привкус порошка, я тут же пришёл в себя. А спустя несколько минут уже с интересом оглядывался по сторонам.

– Где это мы, Тляк? И сколько времени я пролежал в беспамятстве? Как там Олтей? – вопросы сыпались один за другим. – Что это за уродина ползает там за изгородью?

Тляк вместо ответа только посмеивался в усы. Дескать, скоро всё узнаешь, не спеши.

– Постой, а я ведь то чудище уже где-то видел… Точно помню, подходило оно ко мне. А потом его Шая прогнала. Но я тогда решил, что это мне в бреду померещилось. А выходит, он на самом деле был? И Шая тоже?

Пока я без умолку болтал (порошечек бодрил, видимо), Тляк обернулся к подошедшему Шадоху.

– Никак очнулся? – с обескураживающей прямотой спросил про меня урд. – А я-то уж думал…

Тут он вспомнил, зачем приходил, и постарался придать лицу озабоченный вид.

– Тляк, ты Пешко не видел?

– Как с вечера на болото за травками ушёл, так больше и не появлялся, – ответил Тляк. – А зачем он тебе?

– Да не мне, – отмахнулся Шадох. – Кут его ищет. И тебе тоже велел подойти. Вроде бы, согласились наконец нахты на наши условия.

– Ещё бы они не согласились! – себе под нос пробормотал Тляк, так, что только я расслышал. – Всю ночь по становищу грязь месил, к архонту ихнему подходы выискивая. А иначе ещё б неделю здесь проторчали.

Карлюк с кряхтеньем поднялся и зашагал к заставе.

*****

Всё-таки иногда полезно немного поболеть. Пока все суетятся, я спокойно себе лежу и лениво наблюдаю.

Кут перевешивает на странном устройстве из четырёх изогнутых коряг каждый мешок, что-то бормочет толстыми губами и оставляет палкой на земле пометки. Надо же! Оказывается, этот увалень считать умеет.

Наблюдать за торговлей не слишком интересно. Я и в городе не слишком интересовался коммерцией, а теперь и подавно. Единственное, что важно сейчас – это Шая. Почудилось мне тогда, или она и в самом деле сделала это? Вот ведь незадача, даже слова не подобрать к тому, что она делала. Но я бы не прочь узнать это слово. И повторить пройденное. Но если всё-таки померещилось, как я ей всё объясню? Опять начнёт насмехаться, забросает едкими, колючими словами.

А сама смазлица, как нарочно, даже не смотрит в мою сторону. Пожалуй, она даже слишком усердно помогает отцу. Так ведь это ещё не доказательство. Да, я чувствую её беспокойство, но и его можно объяснить тревогой за самочувствие отца. Олтей, правда, уже почти оправился от раны, но Шая, кажется, готова не только мешки за него таскать, но и самого смазля на руках носить. Нет, сейчас к ней подходить не стоит, подожду. Тем более что разгрузка уже закончилась. Теперь принялись пересчитывать пакетики с порошком. Но и здесь всё не слава богу. Раскрасневшийся Кут вдруг заорал на уродливого, похожего на пень со щупальцами, нахта.

– Ты что же, нечисть болотная, делаешь? Мы же договорились по двенадцать горстей за свинотяг. А где здесь двенадцать горстей?

Глыбарь затряс мешочком перед глазами продавца. Чудак, лучше бы по кругу водил – нахту, с его-то зрением, разглядеть было бы проще.

Болотный урод опасливо отполз за спину Тляку и с ним же предпочёл объясняться:

– Тляк, скажи Каменному лбу, что порошок был подготовлен заранее, по десять горстей в мешке. Перевешивать слишком долго. Я просто добавлю ещё сорок порций, и будем в расчёте.

Эта задача уже явно превышала скромные мыслительные способности глыбаря. Да и весь коллективный разум фраев справился с ней нескоро. Они спорили, толкались, вырывали друг у друга палку и чертили на земле всё новые и новые знаки. Пока наконец не решили, что сделка получается более-менее честной. Впрочем, Кут, кажется, оставался при другом мнении. Решил, что заплачено лишь за трупы, а ведь мешки, из которых нахты доставали тела, тоже чего-то стоят. Договориться об увеличения оплаты не получилось, потому Кут решил просто забрать мешки обратно – благо, они уже опустели и валялись под деревом никому не нужной кучей.