Текст книги "Действо"

Автор книги: Сергей Болотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 39 страниц)

Дер Жаббервох.

 
Эс бриллиг вар. Ди шлихте товен,
Вертен унд вимельтен ин вабен.
Унд алле мюмьсиге бургговен,
Ди момен рат аусграбен…
 

– Уважаемый мышь! – громко сказала Аня, – я очень уважаю ваш талант к стихосложению, но стихи, это немножечко не то, что я хотела бы от вас услышать.

– КТО ЭТО!!! – вскрикнул Домашний Мышь страшным осипшим голосом и грянулся с табурета без чувств.

Аня всполошилась, и поспешила вытащить пленника на воздух. Понадобилось полчала и три алых земляники, чтобы Мышь пришел в себя.

– Спасибо, что спасла меня, – доверительно сообщил он ей, – если бы не ты, то зачитали бы меня насмерть, это точно.

– А что с вами было? – с любопытством спросила Аня, – Мышеломка?

– Ну, не все так страшно, – Домашний Мышь с удовольствием вдыхал полной грудью, – всего лишь Жаббервох. Поймал меня, когда я нес грибки для королевской кухни…ОЙ! – он внезапно подпрыгнул на месте, – он ведь вернется… дай-ка, я на тебя обопрусь и мы покинем этот оплот сладости.

– Ты знаешь дорогу?

– Только во дворец, – просипел мышь, тяжело опираясь на ее руку, – но ведь тебе туда и нужно. Скоро коронация, а ты и так потеряла много времени, ища меня.

И все же, несмотря на спешку Домашний мышь двигался очень медленно. К тому же изо рта у него плохо пахло, а рот он не закрывал ни на минуту.

– Что поделаешь, – говорил Мышь, – я сильно ослаб. Когда Жаббервох поймал меня, он съел все мои грибы, и после этого совершенно забыл, что хотел со мной сделать.

Пришлось быстро сказать ему, что он пригласил меня на чтение поэмы в его честь. К сожалению по окончании поэмы он тут же забывал ее начало, так, что мне приходилось читать ее снова и снова. О, это была ужасная пытка! Знаешь что Аня, я просто счастлив, что Жаббервох не может быть коронован. Это было бы хуже всех предыдущих королей вместе взятых!

Не успели они, однако, дойти до края земляничного поля, как в отдалении раздался невероятной силы рев, в котором смешались ярость и разочарование. Аня вздрогнула, а Домашний Мышь втянул голову в плечи и прошетал:

– Это он! Слышишь как в гуще мовит!

Жаббервох мовил еще очень долго и затих только тогда, когда Аня с Мышом ступили на дорогу из красного кирпича.

Конечно, такой профессионал как Домашний Мышь знал дорогу во дворец. Никем не замеченные они проскользнули сквозь черный вход со строгой табличкой на дверях: «Вход только обслуживающему персоналу и номинантам на коронацию». Внутри оказалась собственно королевская кухня, на которой в десятке печей готовили грибы жаренные, грибы маринованные, соус грибной острый, соус грибной сладкий, грибы сырые поперченные, филе грибное мелко порезанное, грибницу пареную, грибной суп с грибными грецками, ростгриб и грибштекс, грибные котлеты и винегриб. Все это шипело и клокотало, и распространяло странные ароматы от которых перебивало дыхание и начинали блестеть глаза.

А потом началась лестница, что вилась ступенька за ступенькой все ниже и нижу, так, что казалось можно пройти по ней в самый что ни на есть центр земли.

– "Какая длинная лестница", – подумала Аня, – «Интересно, а если глянуть на нее сверху, она будет похожа на спираль, плавно переходящую в восьмерку – официальный символ бесконечности. И если похожа, то значит ли это, что по ней ходил Корова Му и достиг центра земли, и…»

Но тут они вышли в просторный зал и со всех сторон оглушительно грянули бледные трубы и с жестяным звуком ударили гитавры, возвещая о начале коронации.

Звук был столь громок, что Аня поначалу зажмурилась и закрыла уши руками, а когда открыла глаза, то увидела, что все сидят за столом и смотрят на нее.

Кого тут только не было! Вся элита царства дива собралась поприветствовать будущую королеву! Были здесь существа и создания, были звери и зверушки, копошашки и шебаршанчики, крошки и крохотули, лапочки и рыбочки. Здесь стояли рука об руку Краб Снак и Крыс. В углу притулились Луговой Мышь и Полевой Мышь, украдкой потягивая чай из большой красной кружки. Напротив них три устрицы сосредоточенно прятали под панцирем столовое серебро. У дальней стены собралась шумная компания сондат, и их предводитель Пелиморфий был рядом, сидя за одним столом с группой Бешенных Псов в идеально отглаженных черных костюмах. Здесь была овца, которая так и прибыла к празднеству в своем кресле качалке, и сейчас она втолковывала философские истины Розовому Слоненку, который кивал с мрачным видом, а также был безмолвный Астрал и целая стая мистических улиток и раковин. Все это сборище шумело и вопило и подбрасывало в воздух кепки (у кого они были), славя новую королеву.

Вопили они так громко, что Аню охватило очень странное чувство, и даже показалось, что она вот-вот выпадет из ОСа, а то и еще хуже. Но усилием воли она подавила неприятное ощущение – сейчас была ее коронация и она ни за что не хотела пропускать такое событие.

Вновь прогремели трубы, высокие золоченые двери в дальнем конце залы стали величаво открываться и Аня, чтобы справиться с волнением отпила из стоящего перед ней бокала.

Питье отдавало легким холодком, от него проходила дрожь в ногах и сводило судорогой сознание.

Гости орали оглушительно. В открывшемся проеме показались два лощеных пажа, все в золоте и павлиньих перьях. Между собой они несли красную атласную подушечку на которой покоилась – Аня затаила дыхание от восхищения – сверкающая драгоценными агатами черная корона! Пажи медленно и величественно ступали, но тут их триумфальный ход преградил стол и они, нимало не смущаясь, взгромоздились на него и двинулись дальше, аккуратно ставя ногу между блюдами с грибным салатом.

Аня не удержалась и захлопала в ладоши. Она всю жизнь ждала этого момента! Рядом с ней отощавший Домашний Мышь с инфернальным энтузиазмом налегал на тарелку с грибштексами.

Третий раз пропели трубы, и кто-то плохо видимый в пахучих испарениях залы луженым голосом прокричал:

– А теперь приступим к церемонии! Будущая Черная Королева, встань, чтобы мы могли тебя видеть!

Аня поспешно вскочила, толкнув Мыша локтем, и достала заготовленную жемчужину. Она уже хорошо видела пустую оправу в короне – место, куда надо вставить белый символ власти.

Пажи дошли до середины стола, умудрившись никому не отдавить руку, как вдруг случилось непредвиденное. Из толпы гостей поднялся некто, до этого совершенно незаметный. Но как только он встал, то в зале тут же повисла пропитанная ужасом тишина. Грибы застыли на вилках, глаза выпучились, а Домашний Мышь выронил свой грибштекс и бесцветным голосом вымолвил:

– Жаббервох…

Аня во все глаза смотрела на чудовище. Жаббервоха и вправду невозможно было спутать ни с кем другим. Настоящий исполин, это был он и никто другой!

В мертвой тишине Жаббервох проследовал через зал и тяжело взгромоздился на стол, распихивая чешуйчатым хвостом тарелки с грибами. Мощным толчком он спихнул со стола ближайшего пажа и схватив корону, обернулся к залу.

– Сколько можно!? – вымовил он, обращаясь к притихшей толпе, – сколько можно, я спрашиваю, выбирать в короли всякий пришлый сброд?! Почему, имея такие ценные кадры, мы раз за разом приглашаем иноземцев?! Все! Баста! Отныне и навеки веков королем будет ЖАББЕРВОХ!!!

Толпа вздохнула как единый человек. Бешенные псы повскакивали со своих мест, опрокидывая стулья, оружие тут оказалось в их руках и стволы были направлены на узурпатора. Сондаты разлепили веки и схватились за украшенные резьбой самострелы. Кто-то собирал в кучку объедки, кто-то вооружался вилками. Устрицы поспешно извлекали из панцирей серебряные десертные ножики. Краб Снак растопырил клешни.

– Ну чем я вам не король?! – промовил Жаббервох напяливая корону, – или вы мне не дадите?!

Сотни глаз смотрели на него, сотни рук сжимали оружие. Повисла гнетущая тишина и, казалось, даже сам воздух над столом был напряжен. В нем был так много недружелюбия, что пар начал конденсироваться и оседать на стенках. В тарелках завозились, попискивая, не выдержавшие потока негативных эмоций грибы.

У Ани на глаза навернулись слезы. Но, почему?! Почему именно сейчас дело всей ее жизни должно сорваться?! Она столько шла, пережила такие трудности и лишения только для того, чтобы какой то Жаббервох отобрал у нее корону под самым носом. Аня поняла, что гнев переполняет ее.

– НУ, НЕТ!!! – вскрикнула она не своим голосом и метнула жемчужину, свою трофейную жемчужину с инвентарным номером в Жаббервоха, но промахнулась и снаряд угодил в Розового Слоненка.

Тишина прорвалась. Секунду спустя стреляли уже все. Грохот был такой, что с потолка посыпала оставшаяся от пара изморозь. Наиболее сообразительные гости попадали наземь, прикрывая головы руками, остальные же включились в схватку. Так как почти все выстрелы прошли мимо Жаббервоха, они угодили в гостей, которые тоже открыли огонь кто чем мог.

В пространство над стволом взмыли стрелы, пули, пустые бокалы, тарелки, грибные объедки и те из гостей, которые были полегче и вполне годились для роли снарядов.

Гости орали, матерились, кто-то пытался уползти, кто-то улететь, кому-то сосредоточенно били лицо в углу.

Мощно пахло гарью и грибами. Стены стонали и трещали, стулья падали и взлетали в воздух, стол вдруг изогнулся и тяжело просел на одну сторону, скатерть слетела, волоча за собой уцелевшие тарелки и погребая под собой полностью закрывшихся устриц.

Жаббервох пал среди первых, сраженный томом философа Му, метко кинутого овцой.

Корона, неслышимо во всеобщем гаме, звякая, подкатилась Ане под нос. Сама Аня давно уже делила место с Домашним Мышом под своим королевским стулом.

Битва разгулялась не на шутку – отряд Бешенных Псов с пеной у рта поливал свинцом все живое. Часть сондатов уже спала мертвым сном, а Пелиморфий поспешно вышел в ОС и не вернулся. Объединенные силы Существ и Созданий с десертными вилками наперевес теснили маленькую кучку Крошек, делая их все меньше и меньше. Шебаршанчики не на жизнь, а на смерть сцепились с крохотулями и утопили часть в бокале с вином пятилетней выдержки.

Домашний мышь под креслом поспешно доедал свой грибштекс.

Аня беззвучно рыдала и лупила кулаками по полу. Ее чудесное платье было перемазано густым грибным соусом. Вокруг нее падали чьи то перья, когти, и клочки дурнопахнущей шерсти. Грибы пищали от ужаса.

Тут началось что-то уже совершенно странное. Группа прачек обратилась в крачек и улетела на юг. Стол поднялся, стряхнул с себя драчунов и объявил себя конем Александра Македонского и сказал, что ему давно пора идти. Тарелки сошлись по двое и все до единой поспешно вступили в секту Керамических Устриц, после чего поспешили присоединиться к сэнсеям в их полной замкнутости.

Откуда не возьмись, в зал вломилась полоса загрузки и как голодный питон стала рыскать среди дерущихся гостей и проглатывать неосторожных. И, наконец, многочисленные снаряды замедлили свой полет и стали оставлять ясно видимые белесые круги, которые сопровождались гулкими ударами в барабан, специально нанятого человека-оркестра.

Аня устало прикрыла глаза.

– "Опять не удалось", – как-то вдруг совершенно трезво подумала она, – «Опять не получилось. Как тогда. Как всегда. Это ведь не жизнь. Это полный бред… Бред?!»

Внезапная догадка заставила глаза широко распахнуться, но теперь вместо детского удивления в них светилась мысль. Аня рывком потянула к себе ближайший бокал, понюхала и сморщилась от резкого химического запаха. Схватила убегающее блюдо с грибами – так и есть – явно не шампиньоны!

На подгибающихся ногах, средь свистящих со всех сторон объедков и разбитых сервизом, она взобралась на кресло и, сжимая в руках свою корону, завопила, перекрывая безумный гам:

– ЭЙ ВЫ!!! Вы слышите?! Это уж слишком!! Так не бывает!!! Нет никаких Жаббервохов! Нет овец со звездами, сондат, говорящих крабов!!! Мыши не пьют чай! ЭТО ВСЕ БРЕД!!! Это галлюцинации! Мои галлюцинации!!! Мои! И я хочу проснуться! Проснуться! ПРОСНУТЬСЯ!!!

Тут она почувствовала, что знакомое ощущение все нарастает, становится мощным и всеобъемлющим, затмевая собой все на свете. Вселенская свалка поблекла, стала плоской как плохая фотография, и напоследок, перед тем как покинуть залу, Аня почувствовала как Домашний мышь выбирается из-под кресла и неловким движением опрокидывает его.

Атласная подушка ушла у Ани из-под ног и она пребольно упала на пол.

Вернее с грохотом рухнула, так, что наверное перебудила весь дом. Анна тяжело вздохнула и вскарабкалась на свою узкую кровать. Бок ныл от удара. В окно светила такая шикарная желтая луна, что на глаза сами собой навернулись слезы. Но почему в таком гнусном мире может быть такая красотища? Почему чудесные сны не длятся долго?

Со стены напротив на нее укоризненно пялился сэр Чарльз Людвидж Доджсон в обрамлении простой деревянной рамки.

На тумбочке в изголовье кровати стоял пузырек со снотворным, которое добрые доктора из лечебницы прописали как раз для таких случаев. Анна приняла две таблетки, мучительно борясь с желанием проглотить все разом. После этого села на кровати и стала смотреть на луну.

– Что у меня за жизнь? – спрашивала Анна у светила, – ни света, ни радости?

Беспросветная жизнь… бессмысленная… без будущего.

В руках она держала корону, которая мешала и она поспешила водрузить ее на голову.

Так и сидела Анна Воронцова в лунном свете с короной на голове, пока до нее не дошло, что что-то не так.

Интерлюдия третья.

Крутится-вертится шар голубой. Плещутся моря, солнце всходит и заходит, растет трава и шумят деревья. В небесах близится солнцестояние и проходит парад планет. Принимают парад клоун, поэт и жница (молчит). Все очень красиво, однако радости на лицах нет, как нет. Клоун смотрит вниз, на красивый и полный суетливой жизни мир. Поэт, как и положено, смотрит на звезды. Жница никуда не смотрит – у нее не видно глаз.

Клоун (после паузы): Возможно это – последний парад.

Поэт (в ту же тему): Последний и решительный бой… Ну кто же знал, что выйдет так.

Клоун: И рвались тонкие миры… Не вышло вот, опять не вышло.

Поэт: Но кто же знал. Видать зашло так далеко, что не распутать уж вовек. Лишь разрубить!

Клоун: А это мысль.

Поэт: Да что ты! У кого достанет силы на это? Да и грязно так!

Клоун: Нам все средства хороши! Ха-ха (откровенно невесело смеется). А силы…

Поэт: Нету сил. Мне страшно, друг. Впервые страшно. Вдруг мы не устоим? И тонкие миры… все так смешалось – сон и явь. Не разберу уж. Нет, затея наша обречена была…

Клоун (сжимая кулаки): А виноват то кто?

Поэт: Я что ль?

Клоун (поворачиваясь к нему): А мож и ты!!! Вот почему б тебе вниз не пойти да не исправить клубок сплетящийся проблем?

Поэт: Так силы… Сил ведь нет.

Клоун (наступает на него): Ах, сил… Да ты… марионетка! Орудие судьбы, ничтожное, ты прах, убожество, слюнтяй, что ты забыл здесь жалкий…

Поэт: Ведь есть еще она! (указывает на жницу).

Жница: (молчит) Клоун замолкает и с побагровевшей под гримом физиономией поворачивается к жнице. Та, не реагирует.

Клоун (злобно-язвительно): Ваше святейшество…

Жница: (молчит) Клоун: Ведь вам то сил не занимать, милейшая. Что ж вы молчите, ведь нам все грозит катарсис?

Жница: (молчит) Клоун вдруг оставляет спокойствие и начинает, сжав кулаки, наступать на жницу.

Клоун (без паузы переходя на крик): Молчишь скотина!? Да ты хуже всех! Ты жалкая статистка в нашей пьесе!!! Бездарщина! Ты ничего не хочешь делать! Зачем нужна ты только? Ты не нужна нам, слышишь! Не нужна! Твоя игра достойна отвращения! Ты не живая! Ты никто!!! Ты не годишься даже в мимы! Не прячь глаза! И почему я их не вижу!

Ты что скрываешь? А ну открой лицо! ОТКРОЙ ЛИЦО!!! (надсаживаясь).

Парад планет сбивается с ритма. Планеты начинают шагать не в ногу то и дела налетая друг на друга. Клоун быстрым шагом идет по подмосткам к жнице, но когда до нее остается метра два жница преображается. Темная фигура привстает, балахон развивается, садовый инструмент с жутким звуком режет застоявшийся вакуум. Под темным капюшоном вспыхивают два багровых ока, фенечки светятся неприятным алым отсветом. Вся фигура жницы излучает инфернальность. Клоун отшатывается. Его лицо становится белым как грим поэта. Он увидел лицо жницы. Сам поэт в ужасе закрывает лицо руками и падает на доски помоста. Жница глухо и надсадно ревет, отчего на подмостках вздымается маленький ураган звездной пыли. Секунды две кажется, что это конец всему. Но нет, жница успокаивается и опускается обратно. Огни гаснут, но остается ощущение, что они в любой момент могут вернуться. Долгое время никто не произносит ни слова. На земле, меж тем, продолжают вершиться судьбы избранной семерки.

Клоун (после долгого молчания): Ну что ж, да будет так. Значит я один. Один. И пусть!

(поднимает голову, поэт робко улыбается ему в ответ, но заглядывает в глаза клоуна и улыбка стынет) ДА БУДЕТ ТАК!!! (встает, вся нелепая фигура излучает решительность) Вы не хотите, вы, спасти хоть собственные жизни! Бессильные! Да мне плевать! Я сам пойду!

Пойду и разберусь во всем!

Поэт: Ты что, опомнись, наше место здесь!

Клоун: Твое!! Ха-ха! И этой твари! А я пойду. По мне так лучше сдохнуть там, в бою, чем тихо ожидать конца на этой сцене!

Поэт: Пожалуйста… не надо.

Клоун весело, заливисто хохочет. Оборачивается к спутникам, шутовски кланяется.

Клоун: Ждите меня с победой. Мы еще покажем кто здесь главный кукловод.

Поэт (сквозь слезы): Не подведи… одна надежда на тебя.

Клоун кивает, поворачивается и со сосредоточенным лицом делает шаг со сцены. Его фигура тут же исчезает, растворяясь на фоне беспечной земли. Голубая планета стремительно надвигается, слышен лишь шум ветра и стихающий голос поэта, кричащего «в добрый путь!» Клоун уходит.

Вновь воцаряется тишина. Крутится-вертится земля, наступают приливы и отливы, шумят пальмы, бегут секундные стрелки, грохочут метрополисы, на луне виден силуэт рогатого зайца.

Поэт (тихо, почти про себя): Ну вот, ушел. Способен ли? Сумеет ли? (еще тише) орудие судьбы… статист… ведь так оно и есть! Мы статисты, а главные герои – ОНИ (тоскливо смотрит вниз).

Замолкает. Жница тоже молчит, потому что знает, что молчание – золото. Кроме того, она почти всегда смеется последней.

Катрен третий.

Caught in a landslide…

Красноцветов ищет истину.

Взошло солнце и Алексей Сергеевич Красноцветов вернулся в этот мир. За окном светило солнце и тысячи искристых его двойников отражались в каплях весенней капели. Мир, в сущности, не изменился – жил как жил, катясь по проторенным заранее рельсам, от зимы к весне, а там и к знойному налитому лету. Мир гудел гудками автомобилей, вещал шестью миллиардами голосов на разных наречиях, а также на шести сотнях птичьих языков.

Разносилась почта, утренние газеты, диски из видеопроката нашли хозяев, и сеть расцветилась свежими байтами. Начинался обычный день, в котором почти все были нормальными. Мир и сам был нормальным.

Алексей же Сергеевич находился в помрачении. Первым делом, поднявшись с кровати, он пожелал доброго утра своей собаке Альме. Альма выразительно посмотрела на него желтокарими глазами и ничего не ответила, что повергло Красноцветова в искреннее изумление.

Рана на лапе затянулась и не доставляла собаке никаких проблем, в отличие от ее хозяина.

Красноцветов добрался до ванной и долго и внимательно разглядывал себя в зеркало, пытаясь хоть как-то наладить мыслительный процесс, заодно автоматически подмечая, что он стареет и вообще выглядит неважно. Мысль пробуксовывала и замечательный весенний мир, такой сверкающий, и как раз из той серии, что вызывает беспричинные улыбки у людей на улице – казался не очень хорошим сном.

Где-то на задворках сознания витал позыв почистить зубы, умыться, поесть и отправиться на работу, но Алексею Сергеевичу, человеку обычно в высшей степени прагматичному, почему-то казалось, что стоит ему открыть входную дверь, как он тут же провалиться в некую черную дыру ведущую черт знает куда. Поэтому Красноцветов продолжал смотреть в собственные мутные и, надо признать, порядком испуганные глаза.

Странно, единственная мысль все же появившаяся на внешней поверхности его серого вещества была о золотых монетах. Почему-то казалось, что именно монеты и все объясняют. Тут же захотелось пойти и отыскать тех двух школьников, что играли прошлой зимой в пирамиды… или вот что они там играли? В пиратов! Захотелось отыскать их и расспросить с пристрастием. Красноцветов сжал зубы и замотал головой. Бред, бред какой! Он порывисто отвернулся от зеркала и вышел из ванной. Альма провожала его удивленным взглядом.

Алексей Сергеевич подошел к окну и так же пристально, как только что в зеркало стал смотреть на текущую внизу жизнь. Ему казалось диким и странным видеть все в ярких, сочных цветах. Его нос был забит и ничего не чувствовал отчего Алексей Сергеевич ощущал себя никчемным инвалидом.

– Все нормально! – громко и с выражением сказал Красноцветов и стукнул ладонью по стеклу, – нормально, нормально, нормально. Это был сон.

Для большего успокоения он перебрал в памяти небогатую событиями свою жизнь, улыбнувшись при черно-белых детских воспоминаниях, монохромных же фотографий студенчества, а также большую часть моноцветных снимков молодости и зрелости. Потом понял, что ему доставляют удовольствие серые оттенки и ужаснулся. Рассудок его опасно колебался, подобно воздушному акробату, которого хватил мышечный паралич в самой середине опасного трюка.

Откуда у Альмы рана? Может быть Бульдозер? Но последняя стычка с Бульдозером была давным-давно! Щелчком пульта Алексей Сергеевич Красноцветов, мужчина в высшей степени основательный и респектабельный, но находящийся близко к безумию, оживил телевизор и тут же испытал острое облегчение при виде черно-белых кадров старого фильма. Фильм был «ко мне, Мухтар», но находящийся в помрачении Красноцветов этого не заметил, наслаждаясь серым цветом и беспрерывным собачьим лаем. Это успокоило Алексея настолько, что он все-таки решил посетить работу. Больше того, она ему была сейчас нужна как воздух и поелику как можно нуднее. Кроме того, хотелось увидеть лица живых людей.

Кино прервалось блоком рекламы, в котором жизнерадостные, холеные псы восхваляли очередные безумно вкусные, питательные, богатые поливитаминами, попросту замечательные собачьи корма. Лай шел непрерывно и Альма на своем коврике заинтересованно дергала ушами. Она-то была совершенно спокойна.

Забыв про завтрак, Красноцветов стал собираться. Одел теплые носки из собачьей шерсти, вязаный жилет из шерсти собаки, которые связала ему бывшая жена (он ностальгически вздохнул, вспомнив покинутую супругу – она была хрупкой, невысокой женщиной, с серыми глазами, светло серыми волосами, почти белой, лишь с легким оттенком серого, кожей и всегда предпочитала очень яркую, серо-стальную помаду).

Также, кряхтя, нацепил кусачий пояс из собачьей шерсти, что в сырую погоду очень хорошо помогал от ревматизма, полосатый шарф из неизвестного бобика, китайскую кожаную куртку из кожзаменителя (коровья кожа была заменена на шкуру шавки из ближайшей подворотни, он был уверен), а на голову нацепил меховую шапку из собачьего меха и задумался над тем, не будет ли жарко.

Телевизор продолжал лаять – реклама корма для собак что-то очень уж затянулась и длилась уже минут двадцать. Иногда ее, правда, перебивали рекламы собачьего шампуня от блох, и слезоточивые ролики общества охраны собак. Красноцветов с облегчением ощущал, что мозг больше не кажется музыкальным инструментом с перетянутыми струнами.

Пожелав Альме хорошего дня, Алексей Сергеевич некоторое время помялся под дверью, а потом храбро открыл ее. Разумеется, никаких иных пространств за ней не обнаружилось – только крашенная унылой краской лестничная клетка да дверь соседской квартиры.

Которая, впрочем, тут же отворилась с немузыкально-потусторонним скрипом явив серый (о, да!) полумрак прихожей и Марью Ерофеевну Касаткину, которая в свободное от забивания баков соседям время работала на городском вещевом рынке.

– О! – сказала она с жутковатым энтузиазмом, увидав одетого в собачий мех Красноцветова, – а я как раз до вас! Тут новость такая, не поверите, о собачке вашей, кстати, как ваша собачка?

– Хорошо, – ответил Красноцветов, – лапа уже зажила.

– Да я ж не о лапе! – воскликнула Марья Ерофеевна и триумфальным жестом воздела в холодный воздух подъезда яркую упаковку неизвестного продукта, – Вам, кстати, почтальон не заходил?

– Не выписываю периодических изданий, – молвил Алексей Сергеевич, напряженно вслушиваясь в недра чужой квартиры. Он был уверен – оттуда доносился собачий лай.

– Ой, да при чем тут издания! – соседка махнула неразгаданной упаковкой перед носом Красноцветова, – приходил тут один, с толстой сумкой на ремне. О вас все спрашивал.

Пришлось на него гавкнуть, чтоб отстал!

И она шутливо гавкнула, плотоядно ухмыльнувшись Красноцветову. Тот похолодел. Лай раздавался все громче. Алексей вдруг заметил, что у Марьи Ерофеевны явно слишком много волос и они жесткие и вьются мелкими кудряшками.

– Что за упаковочка то… – слабо молвил он, чтобы нарушить молчание.

– А корм, корм для собачки вашей! – и Марья Ерофеевна, улыбнувшись еще шире, поднесла пакет к самому носу Красноцветова. Тот сморщился – корм вонял отвратительно, но было, однако, в нем нечто… притягательное, воскрешавшее целый сонм ненужных воспоминаний.

– Замечательный корм, – вкрадчиво добавила соседка, – корм для настоящих собак.

Поливиталины, кальций, углеводороды и мясная мука. Пальчики оближешь! Я и своей бы дала, но вам я считаю, нужнее.

– У вас нет собаки… – вымолвил Красноцветов.

– Ой, да я и сама бы съела. Это ж такая вещь – плохо не сделают! Ну что, берете?

– Беру! – непослушными губами сказал Алексей Сергеевич и резким движением выхватив пакет из рук соседки, быстро зашагал вниз. Мир вокруг снова поплыл. Красноцветов понял, что он больше ничего не хочет слышать про собак. Совсем ничего.

Навстречу ему аккуратными прыжками взбиралась на ступеньки древняя бабулька с десятого этажа. Поравнявшись с Красноцветовым, она пожелала ему доброго утра, для чего ей понадобилось вынуть из вставных челюстей изжеванную ручку пакета с продуктами. Два других она несла в руках, опасно покачиваясь при прыжках. Красноцветов деревянно улыбнулся ей и поспешил мимо, однако не удержавшись, оглянулся.

Короткий хлястик от пальто божьего одуванчика оторвался и вилял при движениях как живой. Мозг Красноцветова опасно затрещал и он поспешил отвернуться.

На площадке четвертого этажа разместились похожие на соты пораженных киберпанковой зависимостью пчел, почтовые ящики. Алексей вспомнил про почтальона и ему пришла в голову идея отпереть собственный ящик. Идея более чем глупая, если учесть, что почту Красноцветов и вправду не выписывал. Но на этот раз, стоило лишь повернуть ключ, как на руки ему лег яркий глянцевый листок. Рекламная брошюра?

С тяжело бьющимся сердцем Алексей Сергеевич вгляделся в текст так пристально, словно от этого зависело его дальнейшее существование:

"Вас беспокоят волосы? Этот ужасный пух, который, кажется, угнездился везде! На груди, под мышками и, конечно, в местах бикини! От него жарко, он колется, он доставляет вам настоящие страдания! Так и хочется прибегнуть к крайнему средству – машинке для стрижки.

Остановитесь! Зачем уродовать себя, когда современные технологии нашли замечательный выход! Итак, мы представляем уникальную триминг-расческу «Нежная прополка» от компании «Тримминг Лабс» – корпорации с более чем полувековым стажем на поле стрижки.

Уникальность этой чудо-расчески заключается в ее коротких, мощных зубцах из углеродистой стали, каждый из которых снабжен микровпадинами для твердого и надежного зацепления, а также тремя отверстиями для вентиляции, благодаря чему «Нежная прополка» никогда не греется. Благодаря этим выдающимся достижениям процесс тримминга идет гладко и нежно, не доставляя Вам никаких страданий, удаляя этот ненужный пух, и оставляя лишь Ваши жесткие волосы – гладкие и красивые!

Вы все еще пользуетесь этими ужасными расческами прошлого поколения, которые выдирают пух с корнем, оставляя на коже страшные раздражения? Вы бежите за машинкой? Неужели вам не жалко себя, ведь чудо расческа «Нежная прополка» делает свое дело быстро и без малейших неудобств! Кожа не раздражается. Потому что «Нежная прополка» ТРИМИНГУЕТ РОВНО И НЕ ЦАРАПАЕТ! Ноль вреда для кожи!

Вы не можете купить это в магазинах! Для того чтобы приобрести чудо-расческу просто отправьте письмо по адресу: Стаффордшир, проспект Энтумиазмов, дом 10, корпус 2, под гостиницей «Ротвейлерсон – отель» или позвоните по телефону 555-5555-DOG. Запомните, «Нежная прополка» НЕ ЦАРАПАЕТ…"

– Мама… – простонал Алексей Сергеевич тихо, – мамочка…

Взгляд его пал вниз, туда, где должна была совершать свой стремящийся к квадрату символ бесконечности лестничный пролет. Куда бежали ступеньки, по которым Алексей Сергеевич Красноцветов ходил каждое утро много лет подряд. Но теперь он пришел. Все-таки пришел, о чем и оповестил Алексея некий внутренний голос, прорезавшийся глас чувства самосохранения.

Лестницы больше не было. Ровная плита лестничной площадки обрывалась в пустоту. В четыре этажа пустого холодного воздуха. Но плохо было не это – лестница могла обрушиться в результате взрыва, усталости конструкции, локального землетрясения и еще целого ряда подобных катаклизмов. Хуже было другое – ничто не напоминало о том, что здесь когда-то была лестница. Ни следа на унылых стенах подъезда, ни обломков крепежей, ни бетонной крошки внизу. Лестница исчезла. Была лишь унылая серо-синяя краска да сюрреалистические прямоугольники закрытых дверей напоминали об исчезнувших пролетах. Получилось нечто вроде узкого, квадратного колодца, при одном взгляде на который начинала кружиться голова.

Истин, добравшихся до кружившейся головы Алексея Сергеевича было ровно две. Первая:

«Все-таки что-то не так», вторая: «Из дома не выйти».

Вот тут-то Красноцветов поднял голову к грязному потолку и завыл, отчего испытал некоторое облегчение. Мир все же сошел с ума, и ужасно радовало, что все-таки мир, а не Алексей Сергеевич Красноцветов.

Некоторое время Алексей сидел так возле колодца возникшего на месте лестничного пролета и отрешенно смотрел вниз, подобно китайцу, который ждет у реки когда проплывет труп его врага. Но так как никто не проплыл (и даже не прошел) Красноцветов, наконец, пришел в согласие с самим с собой. Он понял, что не хочет сходит с ума. Еще он понял, что хочет выбраться отсюда на волю. Мысли эти пришли так легко и естественно, словно он последние сорок лет только и делал, что выбирался из различных безумных ситуаций.

Прошлое (каким бы оно ни было) отошло на второй план. Голова работала четко и лишь где-то на самом дне крупноячеистого сита сознания темным комком бился в затаенной панике здравый смысл. Красноцветов поднялся на ноги и посмотрел вверх.