Текст книги "Действо"

Автор книги: Сергей Болотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 39 страниц)

Остались лишь медленно, но верно нарастающие шумы – как будто сотни легких, маленьких ног ступают по гладкому камню.

Отдохнув едва ли час, снова поднялись и пошли. Кроха сжал зубы – его мучила паранойя, и казалось погоня уже дышит в спину. Но когда они снова остановились, не в силах идти дальше, никто их не нагнал и не попробовал вцепиться в глотку. И все же пути назад больше не было. Догорел очередной прутик и их осталось двое – по одному на брата.

Крохе и Пеке.

Не хотелось думать, что случиться, когда запас лучин закончится. Наверное, тогда он просто сядет и будет сидеть у стены, пока те, кто идут следом, не настигнут его и не пригласят в свой пахнущий пряностями и тлением круг.

– Пека… – тихо сказал Кроха, глядя на устало вытянувшегося у стены напарника, – Пека, наверное, наверх нам уже не выйти…

– Я уже понял… – ровным голосом без выражения ответил напарник, – ты извини, что так получилось…

– Пека, у нас теперь один путь. Мы должны во что бы то ни стало добраться до самого дна. Может статься, что один из нас не сможет идти. Тогда пусть дойдет хотя бы один.

– Кроха, я…

– Иногда, чтобы достигнуть рая, нужно идти вниз.

Минуло несколько скоротечных часов, а потом напарников подняло на ноги сильное чувство опасности. При свете последней лучины они до боли всматривались во тьму, готовые при малейшем шевелении пустится бегом. Но из тьмы так никто и не вышел, и они, пошатываясь, и протирая покрасневшие глаза, побрели дальше.

Теперь их путь проходил по длинной, извивающейся как пробитая судорогой змея кишке.

Грубые серые стен были покрыты буграми и Кроха мог бы сказать, что это похоже на некачественный бетон.

Но Кроха никогда в жизни не видел бетона, и потом просто не мог найти определение.

Кроме того, стены туннеля были густо изрисованы грубым варварским узором, нанесенным когда-то красной, а теперь побуревшей краской. Было в этом узоре что-то жуткое – он завораживал диковатой простотой и казалось что тот, кто нанес его на глубинный, твердый камень обладал совершенно иной логикой, нежели человеческая.

Зачем они шли вниз, в глубину, где нет и не может быть выхода? Зачем идти на верную смерть? Кроха задавал себя этот вопрос раз за разом, а размалеванные стены плыли перед глазами, похожие одна на другую? И снова и снова он отвечал себя – потому, что лучше идти, чем стоять и если бы он знал лозунг «движение – жизнь», то неминуемо привел бы его в пример. И потому, что впереди неизвестность, а неизвестность хоть и страшит, но всегда оставляет нагретое место надежде. Путь был один – как сверкающая, полированная рельса, идущая из пустоты в бесконечность по все расширяющейся спирали.

Потом туннель кончился и они попали в гробницу.

Высеченная в глубинном базальте, она была проста и примитивна – без украшений, и лишь уродливые рисунки на стенах, говорили о ее назначении. Чаще всего среди корявых фресок встречалась уродливая фигура с острой собачьей мордой.

Посередине гробницы красовался саркофаг из полированного дерева с золотой инкрустацией. Крышка саркофага валялась на полу среди пыли, а в самом средстве последнего упокоения никого не было.

Пека увидал пустой гроб и застонал. Обернулся к Крохе с дико расширенными глазами.

Пека медленно срывался с катушек, это факт.

– Не смотри так, Пека, этот саркофаг и был пустой!

Но Кроха понимал, что говорить чушь. Дно саркофага покрывал сероватый налет, в котором смешались обрывки ткани, высохшее благовонное масло и еще что-то. Мощный запах пряностей только подтверждал возникающие смутные догадки.

Хозяин гробницы покинул свое обиталище. Еще бы знать, по своей или по чужой воле.

– Ладно, не стой, идем!

– Как ты думаешь, это был Арсеникум?

– Сомневаюсь, скорее кто-то из приближенной свиты. Ну, пойдем!

И снова туннель. Шли полтора часа, а потом привалились к стене, тяжело дыша – безотчетно шагали быстрее, чем раньше, хотя вроде бы их никто не подгонял. Смотрели в глаза друг другу, а между ними догорала последняя лучина. Тонкий прутик становился все короче и короче, а потом обжегшийся Кроха выронил ее из пальцев и случилось локальное падение тьмы.

В темноте Пека заплакал – тихо и печально, как плачут маленькие дети, для которых каждая маленькая беда – конец света, или потерявшие всякую надежду люди.

Крохе тоже захотелось сесть и заснуть. Да так, чтобы не просыпаться, как и хотелось сделать совсем недавно.

Вместо этого он взял Пеку за руку и зашагал дальше, трогая рукой стену справа.

Тьма пала и с тех пор всякое осмысленное движение прекратилось. Они бежали вперед, из темноты в темноту и лишь слух да запахи доносили до них, что туннель существует, как и вся пирамида. У перекрестков Кроха больше не раздумывал куда идти, ему было все равно, лишь бы только идти вниз. Капала вода, пели сверчки, издалека попахивало гарью, ныл позади Пека, да кто-то шел следом. Медленно, но неотступно, как и полагается тому, кто свое уже отспешил.

Спустя какое то время вывалились в пустое помещение – насколько большое, сказать было невозможно. Но это тоже была гробница и резкий запах пряностей говорил сам за себя.

Кроха наткнулся рукой на гладкое дерево, потом ощутил пустоту – да, и это обиталище мертвых было оставлено своим хозяином.

Бесконечно долго шли, стремясь подальше отдалиться от саркофага, потом наткнулись еще на один – тоже пустой – и смирились.

Позади пели сверчки, а потом резко замолкали, когда те, что шли следом, проходили мимо. Ноги подкашивались, собственное дыхание улетало во тьму, шли часы – тик-так, отмеряя остаток дистанции.

Иногда напарники почти бежали, иногда еле брели. Следом за темнотой ушло всякое понятие о времени и расстоянии. Теперь они не стремились попасть куда-то, они просто – шли.

Да еще эти, саркофаги которым больше не были нужны шагали следом, безмолвные и спокойные, никуда не спешащие. Ибо, зачем спешить, если жертвы все равно идут прочь от выхода, который, к слову, в пирамиде Арсеникума был всего один.

Кроха цедил проклятья мерзкому старцу, люто ненавидел его и всех его фанатичных последователей, которые без сомнения все до единого продались тьме и Каннабису, и шел вниз. Туннель шел вниз по широкой спирали, и его стены, то неровные, то гладкие были покрыты невидимыми во тьме письменами.

Еще одна погребальная камера, полнящаяся отсутствием света, концентрированным страхом и запахом бальзамирования – их встречалось все больше и больше, этих мест последнего упокоения Арсениковых сподвижников, и все они были пустые, покинутые, как шуршащая скорлупа ядовитого гада – не опасная, но хранящая воспоминание об опасности.

Потом был еще один короткий отдых, во время которого Кроху сморил тяжелый, мутный сон – из той же серии, что и посетившее солдат в окопе сновидение – когда вымотался настолько, что спишь уже не реагируя на внешние раздражители и степень грозящей тебе опасности.

А потом гробокопатель Маки по прозвищу Кроха проснулся в свинцовой душной тьме, пахнущей гарью, и еще холодом, и еще отчаянием.

Вот так – вчера сгорел последний прутик, но их надежда сгорела куда раньше, где-то в районе двери и царство мертвых.

А виноват в этом был, что ни говори, Пека.

– Все кончилось, друг Пека, а скоро и мы, кончимся.

– Ты только иди. Пока ты идешь, иду и я, так хотя бы знаем, что движемся и…

– Спокойно, Пека, спокойно. Я чую, скоро дойдем.

И они пошли – Кроха, касаясь рукой исписанной невидимой каббалой стены, а Пека держась за напарника. Пека шел как баран на бойню – только в данном случае убить должны были и мясника.

А Кроха шагал вперед и нехитрая да короткая жизнь его проходила у Крохи перед глазами. Страх. Уныние. Книги. Надежда. Пека. Опасность. Арсеникум. Жадность. Корысть.

Нажива. Безоглядность. Безрассудство. Безысходность.

И вот он теперь здесь, в самой глубине недр земных, все еще идет, переставляет гудящие ноги, хотя умом понимает – идти осталось немного. Печатая шаги по гладкому полу туннеля, Кроха с удивлением осознал, что не может вспомнить как следует поверхность. Где-то на самом краю истончившийся его памяти оставались воспоминания о желтых, бескрайних полях, ярком, слепящем солнце, буйнотравья весной, высоких зеленых пальм. Вот только поблекло как-то все, выцвело и все больше Крохе казалось, что все это не больше чем его собственные фантазии. Как может существовать солнце, если есть только тьма? Как можно летать в синем небе, если можно идти только вниз? Как можно достигнуть рая, если идешь прямиком в ад?

Арсеникум, наверняка знал про все это, и оставил им одну единственную дорожку, и Кроха сказал бы, что чувствуешь здесь себя как поезд метро на своих нескончаемых рельсах, если бы знал хоть что ни будь про метро.

Но это было и не важно, потому что незацикленные в круг рельсы когда ни будь да обрываются в тупике, потому что этот тупик был здесь и дорога больше никуда не вела.

Они пришли. Они достигли самого дна.

Свет первым увидел Пека, потому что веки Крохи были плотно закрыты. Пека закричал, и сдавил плечо напарника, указывая смутным силуэтом руки на проем.

Это была еще одна дверь – приоткрытая, мощная, как и те, далеко вверху. И свет лился сквозь неплотно закрытую створку – зеленоватый и мерцающий как солнце водяных мокриц.

Кроха без колебаний отодвинул створку и увидел тупик. Странно, но теперь он испытал только безмерное облегчение.

– Пека, – сказал он, – Нам больше некуда иди. Закрой дверь, и подбери что ни будь потяжелее, мы будем обороняться.

Побледневший напарник затворил дверь и задвинул тяжелый засов. Дверь была капитальная – она дарила жизнь эта дверь, несколько лишних минут, пока ее не взломают.

Помещение было сферическим, в центре высился очередной саркофаг, а у противоположной стены в полу зияла круглая яма, из которой тянуло жаром и на стенке иногда плясали огненные всполохи. Над саркофагом тянулась медная, сверкающая, точно вчера сделанная арка с выбитым на ней словом: Arsenicum. Пека смотрел на дверь, точно ожидая, что идущие следом вот-вот начнут ломиться в нее.

Движимый нездоровым интересом Кроха смотрел на саркофаг. Что-то странное в нем…

Саркофаг был с крышкой.

На негнущихся ногах Кроха проследовал к последнему обиталищу злобного старца и резким толчком скинул крышку. Лакированное дерево загрохотало по полу, а замогильный свет пал внутренности гроба.

Кроха захохотал. Он ржал и ржал, не в силах остановиться, а Пека испуганно глядел на него, смеющегося стоя посередь погребальной камеры, у раскрытого гроба, прямо над коричневым, мумифицированным лицом владельца…

– Арсеникум! – хохотал Кроха, – зловещщий! Повелитель мертвых! Поклонник Каннабиса!

Живой мертвец!! Труп! Мясо! Сухое мясо! Пека, он мертв! Мертв как бревно! Пека, мы все вообразили! Они никуда не ушли, потому, что не могли уйти! Их там просто не было…

И снова и снова он повторял эти слова, а Арсеникум лежал в своем гробу – мертвый как ножка от пластикового стула, мертвых как сломанная швейная машинка, просто высохшее тело в марлях, и когда впавший в истерику Кроха стал бить его по лбу, никак не отреагировал.

Да и как он мог отреагировать – семидесятилетний выпотрошенный труп, легкий, бессильный.

– Ну и фантазия у нас, Пека! – орал Маки, лупцуя Арсеникума по твердым щекам, – никто ведь не оживал! Не бывает живых мертвецов! Не бывает Каннабиса! Ничего этого нет! Есть только мы, понимаешь, и мозги наши дурные. Вообразили, что идут! А всего этого нет!

Нет!

Пека глуповато улыбался. Возразить он мог – труп Арсеникума, который должен был во главе войска мертвых спокойно почивал в саркофаге, а это значит… значит никто не идет. Никого нет за этой дверью.

Кроха завопил, потом схватил Арсеникума за марли и вытянул их саркофага, крича что-то торжествующее, а Пека, улыбаясь, развернулся к безопасной ныне двери, чтобы открыть ее.

Но тут в дверь ударили.

Часовой ход встал и забили куранты.

Кроха выронил Арсеникума и тот грянулся оземь – прямой и серьезный как мореная доска.

Со вторым ударом от двери откололась немалая часть и внутрь проник сизоватый, неживой свет, на фоне которого угадывались множественные рогатые силуэты.

Часы били. Время вышло. Пека стонал. Кроха онемел.

И лишь Арсеникум был совсем не причем.

С четвертого удара дверь слетела с петель и те, кто шли следом, стали наполнять помещение.

А впереди всех шел вождь в длинных, ветхих одеждах, украшенных тусклым золотом, высокий, с червленым жезлом в руках и собачьей головой. Алые, дикие, глаза светились средь черной шерсти.

В охватившем его полном ступоре, Кроха отметил, что голова Каннабиса слегка другая, нежели изображенная на фресках – там у него была острая морда гончей, а у реального повелителя тьмы тупая, и уродливо приплюснута, как у бойцовых псов. Жесткие брылья свисали на месте щек. Армия умерших и высохших поборников тьмы следовала позади легионом одинаковых силуэтов.

На пол пути к напарникам Каннабис остановился и вытянул вперед руку, покрытую жестким серо-черным ворсом с загнутым агатовым когтем, и, развернув алую пасть, возгласил:

– Тлен!

Люди ждали. Арсеникум лежал на полу лицом вниз.

– Тлен! – снова сказал Каннабис, низко, – Прими же свою участь и, познав смерть и гниение, приди же во прах!!

Он снова шагнул вперед и его нога, в изукрашенном черным золотом сандалии с хрустом наступила на безропотного владельца пирамиды.

Пека вопил от ужаса, обернулся к Крохе и с еще большим испугом увидел, что тот улыбается. Страшная у него была улыбка. Такая Каннабису бы подошла, умей тот улыбаться. Кроха схватил напарника за руку.

– Пес! – крикнул он и Каннабис на секунду озадаченно приостановился.

– Пес ты! И Арсеникум твой гнилой! – крикнул Маки с какой-то мальчишеской бесшабашностью, так кричат, когда точно знают, что положенное возмездие их не настигнет.

– И фанатики твои высохшие!!! И пирамида ваша корявая! Мокрицы!!! Вы мокрицы!!!

Каннабис с ревом рванулся вперед, багровое сияние полыхало в его глазах, и только тогда Пека понял, как может Кроха избежать наказания.

– НЕТ!! МАКИ!! НЕТ!!! – только и успел прохрипеть любивший легкие деньги сын бедного ремесленника перед тем, как дерзко смеющий напарник увлек его за собой в истекающий жаром провал.

Они падали недолго, а потом достигли огня и жестко об него ударились.

Крохин разлепил веки и потер вздувающуюся на лбу шишку, а после поспешно отодвинулся от палящего жара. От свитых длинной спиралью нитей накала шло сильное тепло – вчера окончился отопительный сезон и остывшие батареи заставили мать Максима поставить ему электрокамин. Тепло было вечером.

Пе… Петьки рядом не было – еще бы, ведь он дрыхнет у себя дома, напротив. Как и положено. Все, как положено.

Глядя на валяющийся на столе рисованный псевдодревний манускрипт, оставшийся от осенней игры в сокровища, Максим еще слышно прошептал:

– Не было… Ничего не было.

Хорошо хоть мама не проснулась. С таким грохотом падал с кровати! Покачав головой, Максим Крохин забрался в кровать и снова заснул, натянув одеяло до подбородка.

Кремень, со следами ударов, он нашел на прикроватном половике только следующим утром, а потом долго убеждал себя что это остаток его коллекции минералов, хотя в душе точно знал – он выкинул все до единого камни еще прошлым летом.

И еще беспокоила навязчивая мысль – он, Максим Крохин, обычный городской школьник, точно знает какие на вкус мокрицы.

Спайсманавт.

Я просыпаюсь и вижу звезды. Каждый раз, каждый день, хотя дней тут нет. Я вижу звезды и очень безбрежное пространство, которое так велико, что затеряться тут проблемы не составляет. Господи – да тут только и делают, что теряются – у них выходят из строя системы навигации, самопроизвольно включаются двигатели, ломаются гироскопы и уносят их бороздить иные звездные системы. Елки-палки, тут есть спутники – вояджер один и два – которые уже вышли за пределы системы и все дальше удаляются в АБСОЛЮТНУЮ ПУСТОТУ и чем дальше, тем она, эта пустота будет пустее!

И вот в этой то пустоте я, Андрей Якутин, простой человек с простыми потребностями, нахожусь в клетке. Я смотрю на далекие звезды, к которым свободно летят вояджеры сквозь толстое стекло иллюминатора и самое страшное, что в этой замкнутой и полной сложной электроники клетушке посадочного модуля я не один.

За что мне это, за что? Ведь я так любил свободу…

Но по порядку… надо сосредоточиться и вернуться к самому началу, ведь простыми жалобами здесь не поможешь… Как все было? Как все получилось? Воистину боги играют судьбами людскими.

С чего все началось? Со скуки. Все большие ошибки совершаются, как правило, от скуки… вернее в аффекте, помутнении разума и больших чувствах, но в начале все равно идет скука. Это как тайфун – пока он не пришел все тихо и спокойно и море отражает небесную лазурь. Но пала тьма и ненастье пришло – и что мы видим? Не следа от былой пасторали. Словно пасторали то и не было. Пастораль быстротечна и уж никак не тянет на вечность, не то, что нынешние звезды, так что я пришел к выводу, что по-настоящему надежной пастораль бывает лишь на фотографиях, на глянцевых рекламных проспектах.

…как скачет мысль. О чем там я? Про аффект – именно в нем я и нахожусь, и боюсь, это болезненное состояние будет только нарастать, впрочем, оно ничто по сравнению с тем, что имеется у моего так называемого напарника. Он настоящее животное и…

Я хотел по порядку. Мой городок был весьма маленьким и уютным местом, благополучным во всех смыслах, коим наделен этот термин. Именно такие и изображают в рекламных буклетах – крошечный, аккуратный, затерянный в бескрайних экологически чистых степях городок – миниатюрная и автоматизированная копия эдема для среднего класса.

Современные технологии, плюс весьма высокий достаток среднего горожанина делали этот город весьма приятным местом для проживания. Он был надежен, в нем хорошо пахло свежей травой, и облицовка домиков всегда была белоснежной. В округе, где стоял мой город, никогда не бывало резких перемен климата и зимы были мягкие, но снежные, а грязные вихри большой политики всегда обходили поселение стороной.

Это было замечательное место. Место отдохновения и покоя, оплот надежности и благополучия.

И не было при таких качествах ничего удивительного в том, что город носил название Твердь Земная.

Немного не типичное название, но я всегда считал, что мой любимый город должен иметь хотя бы одну странность.

Да. О скуке. Как и всякий благополучный город, Твердь Земная был серьезно болен скукой. Это, наверное, походило бы на болото, не благоухай так фиалками. Благополучное болото, если можно применить такое определение.

Я был хорошо обеспечен и выращен родителями в любви и заботе, как всякий средний гражданин Тверди Земной. Я ни в чем не имел стеснения, но опять же как всякое возросшее в тепличных условиях растение не имел особой цели в жизни. Нас таких было много – мы плыли по течению ускользающих лет тесной стайкой, в которой каждый озабочен лишь собой.

Такова была вся молодежь города, так, что ничего удивительного в этом опять же не было.

Человек так устроен, чтобы всегда мечтать о большем. У меня было все, или почти все, так что о чем мечтать я не знал. Поэтому вместо четкого и сформированного видения цели, а также отмеченной на внутренней карте мира красным пунктиром пути к ней у меня была лишь потребность – некое неоформившееся чувство, которое было полной противоположностью скуки.

Я любил выезжать в степь на подаренном родителями к совершеннолетию окрашенном в металлик родстере в степь и подолгу стоять, вглядываясь в идеально ровную линию горизонта, которую никогда не уродовали дымовые трубы – как никак Твердь Земная была ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ ЗОНОЙ. Тут я чувствовал себя свободно, ветер наполнял легкие воздухом и вновь залезал в машину и гнал, гнал, по идеально ровному шоссе с одинокой желтой полосой посередине – бесконечной, как кусающая себя за хвост змея.

Я был наивен и в то же время чрезвычайно уверен в себе – нормально сочетание для отпрыска благополучных граждан Земной Тверди. Я был воспитан сначала действовать, а уже потом думать. Поэтому потребность моя так и не успела преобразоваться в черную хандру и мизантропное разочарование миром, и увидев в окружной газете рекламное объявление следующего содержания:

"Хочешь решить свои проблемы? Спроси меня как!

Хьюстон".

Я понял, что нашел.

О святая наивность! Воистину скука – злейший враг человека. Все большие беды начинаются с легкой скуки. А рыхлая туша благополучия держится на вселенских весах благодаря кучке исторгаемых ее социальных отбросов.

Я позвонил по указанному телефону и уже двадцать четыре часа спустя встречал очередной рассвет в роскошно меблированном звездном городке посередине безлюдной пустыни и готовился к полету в холодные межпространственные дали. Меня встретили здесь с распростертыми объятиями потому, что кто лучше подходит для покорения пространств как не средний житель маленького благополучного городка, наподобие Тверди Земной. Это хорошо влияет на рейтинг ЦАПа и поднимает престиж страны, если вы понимаете о чем я.

Родственники меня, конечно, прокляли, и даже сгоряча лишили наследства, но они же и сами воспитали меня так, что выбрав, наконец, цель, я уже не останавливался ни перед чем.

Вот так я вступил на укрытую красной ковровой дорожкой лестницу в небо, которая и привела меня сюда, в звездный ад. Иногда я думаю, что у каждого человека есть свой путь, и как бы он не пытался избежать предназначенной ему дороги, она все равно окажется под его подошвами, будь это гладь асфальта, стальные змеи рельс или видимая только приборами тонкая курсовая лента.

Расположенный в малонаселенной местности Центр Аэрокосмических Путешествий или сокращенно ЦАП, всегда напоминал мне Лас-Вегас. И не только из-за того, что он неожиданно возникал перед изумленным водителем из унылой, припорошенной сероватой пылью пустыни. В первую очередь ЦАП был комплексом развлечений, только средством развлечения здесь была наука, а не деньги.

Денег, впрочем, тоже хватало. Сюда съезжалось много людей с толстыми кошельками, чтобы вздохнуть воздух космодрома и пройти, аккуратно ступая дорогими ботинками, по потрескавшемуся от старта бетону. И, поверьте, очень мало из этих людей брали добровольцами, не стряся энную сумму вечнозеленой листвы.

Мне повезло. Может быть потому, что я был средним гражданином Тверди Земной? Таких как я любят ПиАр менеджеры.

Так или иначе, но на второй день, отпечатанный на глянцевой бумаги путевой лист был вручен мне в торжественной обстановке. Я смотрел на изукрашенную золотистым тиснением бумагу и сердце мое трепыхалось от счастья!

Я должен был лететь на луну!

Ну, не на саму луну – так далеко честолюбие ЦАПовцев не заходило. Но челнок, ведомый мною, должен был стартовать с земли и, достигнув спутника, обогнуть его по перигею, после чего вернуться в лоно родной планеты. Это было трудно назвать полноценным межпланетным полетом, скорее затяжным прыжком.

Прыжком через луну.

Да, мне тоже сразу пришла на ум корова – есть стереотипы, что не признают границ и расстояний. Рогатое млекопитающее с очень сильными ногами перепрыгнуло древний спутник по своей воле, и я тоже сам выбрал этот путь, но, в конце – концов, корова это все-таки тупое жвачное, а я человек, и тем более, что…

Так. Луна. Конечно, я хотел туда полететь и возносил хвалу нынешнему просвещенному времени, когда самый что ни на есть простой человек – представитель высшего среднего класса может полететь в небеса и посмотреть на голубой шар земли еще в этой жизни. Как я уже говорил – то было время наивности и будущее казалось до омерзения оптимистичным.

Где же на шоссе в рай я пропустил указатель, что впереди дорога раздваивается?

Время шло быстро – в чрезвычайно комфортных условиях нашего звездного городка необходимая предполетная подготовка (весьма короткая) была ничуть не обременительна, и казалась, скорее игрой, нежели чем-то серьезным.

Меня кормили как на убой (о, какими точными теперь кажутся эти слова!), я занимался в дорогостоящих тренажерных залах. Мой полетный комбинезон из гладкой синтетики в стиле хай-тек потихоньку обрастал лейблами известных фирм – все более становясь похожим на костюм пилота формулы-1. А я… я щеголял в нем почти ежедневно, фотографируясь на память и раздавая автографы. Черт побери, я фотографировался со знаменитостями – такими же как я покорителями пространства, только они за это платили деньги.

Я и сам был знаменитостью – интервью, камеры, желтая пресса прославила городок Земная Твердь, о существовании котором до этого никто не догадывался.

Я белозубо улыбался в объективы, а ночью стоял на гладких мраморных плитах балкона и смотрел на луну – спутник казался маленьким и сморщенным, как червивое яблоко. Я смеялся над ним. Да. Смеялся. Перепрыгнуть луну казалось плевой задачей.

Найти бы того шутника, которому первому пришла в голову корова! Этого не в меру ретивого выскочку из рекламной братии. С его живым умом и умение выколачивать деньги даже из того, и чего остальные люди выбивают разве что пыль. Дотянуться бы! Но ведь эта идея пришла на ум и мне, и еще нескольким десяткам ЦАПовцев. Так, что когда крупная компания по сбыту мясомолочных продуктов решила сделать буренку символом нашего путешествия, я же первый дал согласие.

Идиот! Теперь я всегда буду ненавидеть коров! Всю свою жизнь! Впрочем… Это не так уж и долго.

Вот почему на борту нашего спускаемого аппарата совершающего уже неизвестно какой по счету кувырок вокруг древнего спутника нарисована улыбающаяся корова с черными и белыми пятнами. Иногда я думаю о ней – там, на внешней стороне обшивки, под палящими лучами солнца и в ледяной мгле обратной стороны – она тоже смотрит на звезды? На млечный путь – звездное молоко из вселенского вымени?

Опять мысли расползаются… Так или иначе, у нас тут везде эта корова – черно-белый логотип почти на всех существующих поверхностях – комбинезоны, предметы быта, тюбики с питанием. Может быть, корова и стала толчком к…

Хватит о ней. Я ни капельки не боялся предстоящего полета, а известию о том, что буду не один, только обрадовался – будет с кем перекинуться словом, покоряя звездные дали во славу человечества и Тверди Земной. Моего напарника я увидел лишь за три дня до старта – и то мельком. Помню, мы обменялись приветствиями, пожали друг – другу руки.

Он улыбался, я тоже. Все вокруг улыбались…

Проклятье! Проклятье! Проклятье! Извините… Одна мысль о нем вызывает у меня отвращение! Омерзение! Я ненавижу его! Ненавижу! Я…

Пожалуй, допишу в другой раз. Сейчас не могу – душит гнев!