Текст книги "Действо"

Автор книги: Сергей Болотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 39 страниц)

Лестница там еще была и это, несомненно, радовало. Алексей Сергеевич скомкал злосчастную брошюру «нежной прополки» и швырнул бумажный шарик в провал. Если нельзя пойти вниз, а в свою квартиру возвращаться не хочется (в этом он был уверен) стоит постучаться в ближайшие двери и расспросить их хозяев.

Красноцветов отвернулся от провала и, пройдя одинокий лестничный пролет, остановился перед отделанной дорогим ясеневым шпоном стальной дверью. Внутренне содрогаясь, потянулся к звонку, подумав, что если услышит за дверь собачий лай, то повернется и побежит прочь. Но лая не было, а звонок не звонил. Алексей постучал по стали костяшками пальцев и подивился, что звук выходит глухой и тусклый. Никто так и не отозвался, и Красноцветов подергал узорную ручку двери. Ручка неожиданно подалась и тяжелая дверь бесшумно растворилась на тяжелых петлях. За ней был все тот же серый полумрак в успокаивающих мышиных тонах.

Хотелось позвать хозяев, но перехватило горло. Вместо этого Красноцветов сделал шаг в темноту, испытывая при этом тяжелый приступ страха. Который перешел в ужас, когда полумрак сменился вспышкой белого света. Алексей непроизвольно зажмурился и закрыл лицо руками, а когда прошло две минуты, а его все еще никто не сожрал, осмелился взглянуть на происходящее.

Дверь снова была перед ним – стояла приоткрытая, свет газоразрядной лапы тускло поигрывал на узорном металле. Красноцветов обернулся и обнаружил, что только что вышел из двери напротив – она была отделана черным кожзаменителем и тоже открыта.

– Это как это? – спросил Алексей Сергеевич у пустого коридора и не получил ответа.

В голове было пусто. Лампа чуть слышно жужжала. Полумрак манил. Красноцветов резко развернулся и вошел в соседнюю дверь. Полумрак разорвала новая вспышка и теперь он смотрел на черную дверь, стоя на пороге стальной. Два шага вперед, рывок за ручку, выход в полумрак, вспышка и теперь он заметил, что это просто свет лампы в коридоре.

Ясеневая дверь позади. Черная впереди. Полумрак дразнит. Красноцветов до боли в глазах всматривался во тьму, но увидел лишь часть прихожей да крупное старое зеркало в потускневшей бронзовой раме. В нем отражался коридор, соседняя дверь и одетая в нелепый мех фигура самого Алексея Сергеевича.

Две последующие попытки войти в прихожую принесли один и тот же результат. Входя в одну дверь, Красноцветов оказывался на пороге другой – той, что оказывалась напротив.

На лбу Алексея выступил холодный пот. Он сделал еще одну попытку, а потом ему подумалось, что так можно ходить бесконечно – входя в одну из дверей и выходя из другой. Или хуже того – возможно, он уже давно покинул свой дом, и теперь с каждым новым входом оказывается во все более дальних (и чуждых) краях. Страх вернулся с новой силой и возникло то ощущение, которое испытала бы неожиданно обретя сознание белка в колесе – без сомнения очередном символе бесконечности. Череда крошечных Красноцветовых друг за другом бредущих из начала времен в конец, наискось пересекая вечность, пугала настолько, что Алексей Сергеевич снова вскочил и побежал наверх. Он тяжело дышал, взмок в своем мехе, шапка сползала на лоб, а ноги подкашивались. Ни на секунду не останавливаясь, Красноцветов добежал до пятого этажа и, дернув на себя ближайшую дверь (опять не заперта) со слабым криком ввалился внутрь, зажмурив от страха глаза.

Ощущение, которое последовало в следующую секунду, вполне было сравнимо с коротким, но резким ударом по голове твердым тупым предметом. Мир померк.

Тьма, однако, скоро рассеялась и из неких глубин вселенной донесся чей то голос.

– Кушай, Шарик, – сказал он из-за ширмы просыпающегося зрения, – Жри, давай как следует. А то отощал то как, бедняга. А ты что думал – жизнь цепная, она такая.

Тяжелая. Да и у кого она легкая, скажи мне на милость?

Алексей Сергеевич поднял свою легкую, пустую голову и в сознание хлынули родимые черно-белые цвета. Над ним наклонилась кошмарная, одутловатая харя, один вид которой вызывал тошноту. Харя была помята, несла следы алкогольной интоксикации и неряшливую седую щетину. Такого же цвета на голове были и волосы. Ласковая улыбка субъекта обнажала три черных пенька передних зубов и снежной белизны зубной мост. От всего этого хотелось выть и Алексей завыл.

Рожа неуловимым образом переменилась.

– Ну-ну, Шарик, ты чего? Боишься меня что – ли? Да ты не бойся, бить не буду, я сегодня добрый… – одутловатый хмыкнул и в нос Алексея Сергеевича хлынул мощный аромат, в котором легко выделялись молекулы этилового спирта, три фенольные составляющие и букет сивушных масел разной летучести.

– То что на цепи, ты не обессудь, – добавил похмельный тип, – все мы на цепи ходим. А ежели оторвемся, як серы волки, да все одно недолго гулять будем.

Красноцветов вдруг все понял, и в диком ужасе рванулся вперед, загребая всеми четырьмя лапами. Мир рванулся навстречу, заскрипела земля, и до ушей донесся пронзительный визг – отвратный и свербящий, заставляющий корчиться мозг, а потом оказалось, что это вопит он сам, во всю мощь своей собачьей (кошмар) глотки. Потом тянущаяся за ним цепь натянулась и мощным рывком бег Алексея был остановлен. Он тяжело рухнул на землю и забился в конвульсиях. Небритый субъект (хозяин! Хозяин!!!) что-то орал матерно на заднем плане звукового фона, а Красноцветов вновь вскочил и помчался обратно, выкрикивая «не хочу, не хочу, не хочу», да только из глотки рвался гортанный вой. На глаза ему попалось темное отверстие будки, он кинулся туда, забыв о ее реальных размерах и едва заскочив в темное нутро со всей силы врезался в дощатую заднюю стенку. Боль была ошеломительна, в глаза брызнуло светом и все вернулось на круги своя.

Лестничная клетка была все так же пуста и уныла, и единственным ее украшением мог считаться только сам Алексей Сергеевич вновь в человечьем обличье и невменяемом состоянии возившийся на цементном полу. Дверь позади была приоткрыта.

Какое то время спустя Красноцветов немного пришел в себя, только сердце билось заполошно, да в глазах все плавало. То что случилось… было так ужасно. Словно былые кошмары… недавние кошмары вновь вернулись. А, впрочем…

– Это были не кошмары… – сказал Красноцветов, поднимаясь, – не кошмары.

Свет слепил глаза. Цвета вернулись. Здравый смысл умолк. Алексей понял, что полностью влип. То, что сейчас произошло просто не могло быть. Все это казалось сном. Некоторое время Алексей Сергеевич задумчиво щепал себя за щеки, надеясь проснуться, но сон не уходил, да и не сон это все же был, и Красноцветов тяжело зашагал вверх. Лестничный пролет, знакомый до мелочей, исхоженный вдоль и поперек вдруг стал казаться полным зловещих тайн. Тени в углах пугали, двери – еще больше. Прямоугольные их силуэты казались выполненными из дорогих пород дерева надгробиями.

На площадке седьмого этажа силы оставили Красноцветова и он уселся передохнуть и обдумать происходящее. Оказалось, что одна хорошая новость у него есть – бесконечное путешествие ему не грозило. Двери все-таки куда-то вели. Пусть и не туда, куда ведут обычно.

Плохо было то, что он опять оказался в шкуре пса – воспоминание осталось яркое и болезненное. Лучше это или хуже, чем выход в коридор – Алексей твердо знал, опять становиться псом он не хочет. Хватит. Отгавкался.

Может быть, на другом этаже все изменится? Он не заметил, как очутился перед ближайшей дверью – обшитой дешевым коричневым дерматином и с номером 111. Ручка вновь подалась легко – похоже, двери в доме больше не запирались.

Красноцветов сделал глубокий вздох и шагнул вперед. На этот раз тьма не рассеялась.

В грудь бил мощно пахнущий воздух, под ногами стелилась земля, а где-то далеко раздавался истерический собачий лай, иногда разрываемый задорным медным звуком рожков.

Звуки эти будоражили кровь и заставляли бежать быстрее.

Он понял, что света нет, потому что ночь. Где-то вверху, за темными небесными кронами скрывалась светло-серая луна. И он бежал не просто так… нет… впереди стелился остро пахнущий след испуганного маленького зверька… добычи!

Красноцветов в голос, с удовольствием зарычал, наслаждаясь каждым мгновением погони.

Нет, он был не так уж кровожаден, просто если это маленького напуганное существо окажется у него в зубах, те большие черно-белые тени, что идут следом, подарят ему свою ПОХВАЛУ. Это большая честь, которая заставляет трепетать все его простое существо. Воистину, царское ощущение.

Добыча впереди угодила в мелкий овраг и потерянно заметалась. Звуки рожков становились все ближе. Лаяли где-то справа – целая свора соперников… быстрее же! Он прыгнул и подмял под себя маленького лесного зайца. Тонкое верещание зверька потонуло в истошном лае подбежавшей своры. Красноцветов резко обернулся, держа в зубах обмякшее тельце. Псы надрывались, но добыча была не их.

Неожиданно он ощутил запах тревоги – сквозь лающую массу выдвигался мощный, коренастый вожак. Пасть его была приоткрыта, обнажая клыки, глаза смотрели презрительно и враждебно. Алексей все осознал – вожаку нужна была его добыча! Честная добыча, он отберет и тогда ПОХВАЛА достанется ему!

Торжество сменилось моментальной паникой. Зубы сами собой оскалились, хвост испуганно поджался. Красноцветов знал, что это самоубийство – вожак не прощает пошедших против него. Но добыча… честная добыча.

Пес больше не смотрел презрительно – теперь осталась лишь чистая злоба. Свора притихла – значит бой будет не на жизнь, а насмерть. За право быть главным.

Красноцветов в испуге завыл, но отступать было некуда. Позади был придушенный заяц.

С горящим смертным огнем глазами вожак рванулся вперед и мощно ударил грудью Алексея Красноцветова, отчего тот опрокинулся и покинул собачью охоту.

Дверь позади захлопнулась с оглушительным грохотом. Голые стены коридора вызывали явственное отвращение. Лампа жужжала. На этот раз Красноцветов пришел в себя быстрее.

Дверь номер 111 снова была перед глазами, но возвращаться в нее не хотелось. В номер 110, к которому он прижимался спиной – тоже.

Отгоняя неуместную тоску по утерянному кролику, Алексей Сергеевич сидел, понуро вслушиваясь в звуковой фон. Дом существовал, жил, издавал звуки, запахи, грелся на солнце и очень медленно оседал в землю. Но это бы уже не тот дом. Нечто страшное и объемистое – лабиринт без конца и начала, бесчисленные галереи квартир, переходящие из одной в другую и так всегда. Дом по прежнему жил, может быть даже больше, чем тогда, когда его наполняли люди, но жизнь эта была однообразна и страшна.

Из всех дальних углов, из скрытых во тьме закоулков, потаенных комнаты, подвалов и чердаков, коридоров, пролетов, ступеней, подъемов и спусков доносился до слуха Алексея Красноцветова собачий лай.

– Нет! – сказал он, поворачиваясь к сто десятому номеру, – да не может же быть так везде!

Едкий пот капал на глаза. Алексей сорвал уродливую собачью шапку, скинул куртку, с омерзением ощущая собачью шерсть. Подумав мимоходом, что все это очень похоже на изощренное наказание для него – собачника.

Дверь сто десятой квартиры была обшита простой вагонкой, под которой скрывалась судя по всему простейшая базовая фанера. Из-за неплотно прикрытой створки просачивался странный едкий запах, заставившийся Красноцветова сморщиться. Но отступать он не собирался – в коридоре было слишком сильное ощущение замкнутой на себя бесконечности.

Резко толкнув дверь, он вошел. Тьма не заставила себя ждать.

Сначала ему показалось, что судьба выдала ему черную карту и он провалился в некое подобие Дантова Ада. Как и в творении буйного итальянца здесь стоял оглушительный надрывный гам. Вой, визги, хрипы висели в пропахшем паленым воздухе. Едва очутившись здесь, Красноцветов тут же получил сильный толчок по ребрам и повалился с ослабших вдруг лап.

Человеческая речь выделилась на общем шумовом фоне внезапно – просто от того, что содержала связные звуки.

– Ну че, бобик, – сказали рядом неприятным голосом, – попал ты, значит.

Крупноячеистая сеть упала на Красноцветова откуда-то сверху, а потом мощным рывком вознесла его, ничего не понимающего, в высоту, откуда, наконец, ему открылась панорама творящегося вокруг хаоса.

Десятки выпученных собачьих глаз смотрели на Алексея со всех сторон. Псы выли и орали, красные пасти разевались в бессмысленных оскалах. Не сразу стало видно, что животные находятся в тесных боксах, столь маленьких, что псов прижимало к решетках, он бились и дрались за лишние сантиметры пространства. Пол был загажен, тут плавали нечистоты и клочки выдранной шерстью. Одинокая шестидесятиваттная лампочка под потолком с трудом разгоняла тьму.

Два человеческих отброса, держащих стальную рукоятку сачка в котором запуталось нынешнее мохнатое вместилище Красноцветова во всем напоминали своих питомцев. Глаза их были пусты – лица оскалены в жестких усмешках, руки по локоть закрывали черные резиновые перчатки. Они перебрасывались редкими словами, со страшными черными ухмылками глядя на беснующееся собачье племя. Псы бросались на решетки, бились о них, окрашивали стальные прутья своей кровью.

Проплывая в сачке между рядами боксов Алексей вновь осознал, куда он попал. И забился изо всех сил, стремясь уйти, избегнуть уготованной ему участи, оказаться где угодно, только не здесь!

Но тщетно. Ржавая, сваренная из арматуры дверь с лязгом захлопнулась, отделяя помещение с вольерами от лобного места.

Здесь сильно пахло паленой шерстью и кровью. Здесь были унылые кафельные стены, здесь был ржавый конвейер, двигающийся с раздирающим уши скрипом. Здесь было двое палачей с деревянными дубинками, к рабочей поверхности которых прилипла окровавленная рыжая шерсть. Дубинки ровно и механически опускались на головы четвероногих соратников Алексея. Псы умирали, кто с воплем, кто беззвучно – замершие изогнутые туши уходили в машину по производству костной муки.

Место было настолько полно боли и ужаса, что Красноцветов вновь завыл, и не прекращал орать, когда его вытряхивали на ленту конвейера, выл, продвигаясь к месту казни, видел, как отразился в глаза старой овчарки перед ним взмах дубинки. И лишь когда орудие казни вознеслось над ним самим, устало прикрыл глаза…

Кажется, после этого сознание его все же помутилось. Очнувшись в коридоре, он не стал сидеть и ждать чего, а вскочил и побежал, выкрикивая несвязные проклятья, плача и смеясь. Он заскакивал в двери, бился лбом о стальную поверхность, запинался о ступени и падал, вновь поднимался. Он побывал в десятке квартир, он видел всякое, но мозг уже ничего не воспринимал. Лапы заплетались, шерсть застыла дыбом, а по морде расползался безумный оскал.

Именно поэтому, когда очередная дверь, открывшись, явила не следующий эпизод безумного дог-шоу, а захламленную комнату со встрепанным человеком, на лице которого отразилось безмерное удивление, Алексей Сергеевич Красноцветов сделал единственное, на что ему хватило тогда разумения.

Он громко, истерично залаял.

Тест на кретинизм.

– Значит это здесь… – сказал Александр Ткачев, заглядывая в заполненный дверями провал. Вместе с многометровой ямой они смотрелись как самый лучший на свете портал в никуда.

– Здесь, Саша, – устало сказал Алексей Красноцветов, – не поверишь, я как увидел, так чуть с ума не сошел. Прямо тут.

Сам то он на взгляд Александра выглядел вполне нормально, хоть и несколько затравленно. Но перед глазами сетевика все еще стояла безобразная сцена, когда этот самый представительный, немолодой дядька бежит к нему, пуская слюни, и визгливо лая. В тот момент чуть не пошатнулся рассудок самого Александра.

– Бывает, – сказал он, – мне и самому несладко пришлось. Как я проснулся, да увидел во что моя комната превратилась… Вы очень вовремя пришли, Алексей Сергеевич. Я уже начал подумывать, что кроме меня никого не осталось. А это… Кроме того пришлось бы ломать очередную систему, а меня тошнит от оптоволокна.

– Твое волокно, по крайней мере, не лает, – сказал Красноцветов, мрачно.

– Оно хуже, – ответствовал Ткачев, флегматично, и погрузился в тяжкие думы. Провал стал как бы точкой, в цепи странных и крайне неприятных случаев. В сущности именно в провал ухнула вся его старая жизнь, а вместо нее началось нечто совершенно новое и на жизнь не слишком похожее.

Сосед сверху по фамилии Красноцветов, напротив, похоже, прибывал в эйфории. Он выглядел очень потасканным и Александру даже не хотелось думать о том, через что ему пришлось пройти. Собачьего лая, к которому прислушивался Алексей Сергеевич, Ткачев не слышал.

– А собаки вас больше не беспокоят? – спросил сетевик, участливо.

– После того как встретил тебя – нет, – сказал Красноцветов, – и это дает мне некоторую надежду.

Череда опытов с дверьми закончилась с четверть часа назад. Двери нижних этажей никуда не вели, не обращая внимания на то, кто в них заходит. Можно было бы попробовать зайти одновременно в обе двери, но последствия такого эксперимента могли быть катастрофическими. В двери же ведущие к собакам лезть тоже не решились – Красноцветов содрогался от одного воспоминания, а Ткачев решил, что у него хватает и собственных проблем.

Они оба хотели выбраться наружу. Стены давили, и пусть вдвоем эта тяжесть была легче – совсем она не исчезала. Тем более, что Александру все время казалось, что он слышит гудение бегущей по спрятанным в бетоне проводам информации. Воспоминания об этом у него остались чрезвычайно неприятными, и отбивающие всякое желание иметь дело с чем ни будь сложнее микрокалькулятора.

– Так что же нам делать то, Саня? – спрашивал Красноцветов, пытливо заглядывая в глаза, – мы что, так и останемся здесь? Так и сгнием на этой лестничной клетке?

– Не сгнием, – хмуро ответил Ткачев, – говорите, вам рекламный листок пришел?

– Да, – сказал Красноцветов и указал в провал, – а теперь он там. Вместе с кормом.

– А что придет мне? – вопросил сетевик, запуская руку в прорезь собственного ящика.

Глянцевый листок был и здесь. Едва развернув его, Александр тут же сморщился от отвращения. Фон листовки был стилизован под зеленоватую системную плату, на которой ярко синим шрифтом parsek было написано:

"Что есть счастье? Я спрашиваю еще раз – что для вас есть счастье, стадо человечье?

Что ответите вы? Я слышу? Что? Счастье – это сочетание любви, труда и созидания?

Счастье – это посаженный дом, выращенное дерево и построенный сын?

НЕТ! Я скажу вам, что такое счастье! Истинное цифровое счастье для свободной паствы!

Откройте свои уши, откройте свой разум, вдохните полной грудью электронный ветер!

Счастье – говорю я вам – это мощный компьютер седьмого поколения и стакан водки…"

Александр резким движением смял брошюру и отправил ее следом за посланием Красноцветова. Потом обернулся к соседу и произнес:

– Мой друг Кусака, которого никогда не существовало, не колеблясь прыгнул бы в этот провал. Только для того, чтобы проверить есть ли у него дно. Вы ведь не пробовали спуститься вниз?

– У меня нет крыльев, – сказал Красноцветов, – и я боюсь высоты —Мы можем попробовать менее экстремальные способы, – со вздохом произнес Ткачев.

– И я не скалолаз, – сказал Алексей Сергеевич.

Александр Ткачев повернулся и искоса глянул на помрачневшего соседа:

– Вы никогда не пробовали передавать человека по оптоволоконному кабелю? – спросил он.

Перед дверью в квартиру сетевика они приостановились. Дверца выглядела нехорошо – стальной каркас просвечивал сквозь порванную обивку, куда то бежали, сплетенные в разноцветные жгуты провода. Низко гудел ток, прокачивая сквозь кабели неизвестно откуда взявшиеся киловатты.

Александр качнул головой и отворив дверь вошел. Шедший позади него Красноцветов остановился на пороге комнаты.

– Слушай, – спросил он, – она у тебя всегда такая захламленная или после…

– После, – огрызнулся Ткачев, пробираясь через сплетение гофрированных шлангов, усеявших пол, как дюжина завершивших обильную трапезу питонов.

Стены были обшиты страницами с печатным текстом, в которых опознавались ошметки литературных творений Уильяма Гибсона, постеры модного кино в стиле киберпанк и однообразные фотографии электронных кошек Мяучи – безусловно, каждая со своей глубокой индивидуальностью. Ветвящиеся кабели с клеймами «нанотек», «хайтек», «эколайн» и «кибердайн системз» свешивались с потолка как не очень удачно притворяющиеся лианами ядовитые змеи. Над монолитной стальной дверью, воплотившей в себя все ночные кошмарны профессиональных взломщиков, висел поясной потрет Такеши Китано, наполовину обращенного в самообучаемую игрушку Фурби.

Элитный терминал с шестью различного калибра экранами и мейнфреймом в котором, после некоторого размышления, опознавался холодильник «минск – 217» заменил собой скромный домашний компьютер Александра Ткачева. Клавиатур было почти столько же сколько экранов и большая часть из них была виртуальными – то есть тщательно нарисованные на крышке письменного стола.

Разгоняя шустрых четвероногих роботов из стали и пластика, сетевик осторожно двинулся в самые дебри сплетенных кабелей. По пути он опасливо косился на терминал, по экранам которого задумчиво гулял одинокий скринсейвер выполненный в форме классического алого ока. Где-то тихо и задушевно играл электронный транс.

Схватив наиболее безобидно выглядящее оптоволокно, Александр резко дернул. Где-то в гуще кабелей коротко сверкнуло и стало слышно, как из оборвавшегося кабеля с булькающими звуками изливается информация.

Кабель был что надо – с пятислойной защитой и сверхпроводимостью, к тому достаточно длинный, чтобы попробовать использовать его как веревку. Сложный штекер на одном его конце навевал Александру тяжкие воспоминания и он поспешил свернуть находку в кольцо.

Ничего больше не трогая, они поспешно покинули квартиру, твердо уверенные, что возвращаться сюда не будут.

– Вы ж когда ко мне вломились, Алексей Сергеевич, – сказал Ткачев, пока они осторожно спускались по ступенькам к провалу, – я систему взламывать собирался… вряд ли это хорошо кончилось.

– Так и не стал бы, – буркнул Красноцветов, – сбежал бы как я…

– Да я тогда думал, у меня только один выход остался. Мне об этом сразу сказали.

– Кто сказал то? Эти что ли, табуретки электронные?

– Да нет, голос из терминала. Сказал, что меня избрали и иначе уже не получится.

– А ты бы и спросил, кто избрал…

– Нет, не спросил бы, – устало вздохнув, произнес Ткачев.

– Что ж, так?

– Боялся, что ответят… Вот мы и пришли.

– Кто полезет?

Александр посмотрел на Красноцветова – пожалуй, староват тот для подвигов. Но лезть то все равно придется. С очередным вздохом сетевик обвязал оптоволокно вокруг уцелевших перил. Хвост шланга, из которого веселой капелью вытекали последние байты, оказался где-то внизу, в районе недостижимого пола. Выглядел кабель надежно, хотя Ткачев сразу вспомнил, как прогуливал физкультуру в школе, чтобы лишний раз провести время с электронным идолом. Был у них тогда канат или нет? Все одно никогда не лазил.

– Ты давай, я подстрахую, – сказал Красноцветов.

Александр осторожно обхватил кабель ногами и стал сползать вниз, с казавшейся столь надежной кафельной площадки. Соты ящиков, которые медленно уползали вверх, казались зрелищем в высшей степени сюрреалистичным. Кабель заскользил и Александр, испытав моментальный приступ страха, вцепился в него обоими руками. Теперь опоры больше не было. Площадка осталась в полуметре наверху, а покрытый скользкой изоляцией кабель ни в коей мере не напомнил шероховатый канат.

– Ты как там, держишься? – вопросил сверху собачник, – все в порядке?

– Да нормально все! – выкрикнул Ткачев и недюжинным усилием воли заставил себя слегка ослабить хватку. Он тут же начал сползать вниз, и пока что эта скорость была не слишком пугающей. Но все равно – вися над провалом, Александр Ткачев чувствовал себя большим и полным пассажиров автобусом, который со слабыми тормозами несется по затяжному спуску. Ощущение для истинных фаталистов.

Отсюда, с каната провал почему-то казался гораздо глубже, чем на самом деле.

Украшенный дверями разной выделки он начал казаться Ткачеву неким подобие индейского колодца смерти, на дне которого, наверняка, накопилось много сокровищ, таких как их брошюры и упаковка собачьего корма. Последняя, кстати была не видна – хотя пол, вроде бы присутствовал. Вроде бы – потому, что освещение на первом этаже не работало и тьма там стояла могильная. Она впрочем, там всегда стояла, стоило хулиганам грохнуть очередную лампочку.

Скольжение так и не ускорилось и Александр немного успокоился. Он даже стал перебирать руками, контролируя спуск. Странно, перед глазами так и не появилось дверей, хотя по всем расчетам он должен уже был достигнуть площади третьего этажа.

Ткачев даже немного ускорился, потому как спуск явно затягивался. Серый бугристый бетон плыл перед глазами, мерно покачивался канат и это навевало легкую дрему, что в нынешнем положении сетевика было явным безумием. Но глаза начинали слипаться.

– "Что-то я не пойму", – подумал он, отвлеченно наблюдая, как скользят мимо крошечные кратеры выбоин и шероховатостей, похожий на затейливую лунную карту, – «То ли я слишком медленно спускаюсь, то ли этот тоннель слишком длинный».

Мысли о вечности уже успели посетить его голову, когда недовольный голос Алексея Сергеевича вернул Александра к реальности:

– Ну что? Ты так и будешь висеть?

Ткачев поднял голову и обнаружил, что по-прежнему находится в полуметре от последней площадки. Красноцветов смотрел снисходительно – думал, что Александр просто струсил и оцепенел?

– Давай лучше я, Сань… – сказал Красноцветов, но Ткачев смотрел уже не на него.

Позади, у самого узла изоляция начала сползать с редкоземельного металла кабеля как шкура начавшей линьку змеи.

Сетевик мигом оценил свое положение и его пробил холодный пот. Мрак под ногами мигом стал полным смутных угроз. Изоляция ползла, сухо потрескивая и оставляя на металле разноцветные праздничные лоскуты.

– Держи!!! – заорал Ткачев и рванулся вверх.

Красноцветов хватанул изоляцию и тут же отдернул руки, с проклятиями разглядывая стальные занозы в обоих ладонях. Александр утроил усилия, широко раскрытыми глазами глядя на одинокую лампу под потолком как сделавший свой последний вздох из опустевшего баллона ныряльщик смотрит на солнечный блик, проникший сквозь хмурую толщу соленой воды. Шкура сползала быстрее, чем он поднимался, пальцы сходило от усилия, во рту пересохло, в груди бился ужас. Судорожно поднимаясь, Александр неожиданно понял, что пришел его смертный час. Осознание это было таким ясным и всепроникающим, что он чуть было не отпустил руки и не рухнул в клубящийся мрак, отдаваясь на волю судьбы, но тут Красноцветов, не прекращая ругани, обрушился всем телом на дико извивающийся кабель и придавил его к кафелю.

В два рывка Ткачев достиг площадки и перевалился через ее край, задыхаясь и глотая открытым ртом воздух, волосы у него стояли дыбом. Сосед отпустил оптоволокно и шкура под собственной тяжестью соскользнула с металла и исчезла в чернильной мгле. Оттуда не донеслось ни звука.

Сетевик некоторое время сидел, привалившись к стене, и пытался отдышаться.

Красноцветов участливо ждал. Наконец Ткачев поднял на соседа безумные глаза и произнес:

– Здесь нельзя спустится…

Алексей Сергеевич лишь развел руками, соглашаясь. Блестящий металлом кабель так и остался свисать с края площадки, являя собой, пожалуй, самую идеальную вывеску для отеля «у погибшего альпиниста».

Отдышавшись, угрюмо поплелись назад. Двери подозрительно смотрели на них стеклянными зрачками глазков.

– Может ли такое быть, – сказала Ткачев, – что если бы я туда пригнул, то падал бы вечно? Может быть, туннель шел все дальше и дальше и я пролетел бы сквозь центр земли?

И так и болтался бы там всегда – как маятник.

– Саня, не забивай себе голову, – наставительно произнес Красноцветов, – не получилось так, получится эдак. Все равно мы тут не останемся.

– Что же с нами случилось, Алексей Сергеевич? – помолчав, спросил сетевик, – как же так вышло?

– Что вышло, Сань? – сказал Красноцветов, – то, что мы здесь, а все остальные по ту сторону? Кто знает, по каким качествам выделяет нас судьба – тебе вот жить, а тебе умереть, а тебе прославиться, а кому-то сойти с ума и проснуться во сне…

– Выделяет… – произнес Ткачев, – а ведь, наверное, кроме нас и еще кто ни будь есть?

– Соседка моя, Марья Ерофеевна – только она не настоящая, и бабулька еще, божий одуванчик – тоже фантом.

– А в других подъездах? – вопросил Ткачев.

– В других может и есть, – произнес Красноцветов, – только как ты Санька туда попадешь? Сквозь стену?

Александр задумался. В голову все время приходил терминал, охраняющий запертую дверь – начинало казаться, что это единственный выход. Или вот вообразить себя птицей и прыгнуть с балкона…

– Балкон! – сказал сетевик, – лоджии в доме соприкасаются!

– Что нам с того?

– Одну лоджию от другой отделяет тонкая стенка. В один кирпич. Лазают же люди, если, например, ключи от квартиры потеряли.

Красноцветов остановился и посмотрел на него:

– Так что же, ты лезть предлагаешь? Да это, знаешь ли…

– Соседняя лоджия – это лоджия квартиры из другого подъезда. Я хорошо помню планировку. И там, Алексей Сергеевич, лестница может быть не обрушена.

– А полезешь ты? – после паузы спросил Красноцветов.

Сетевик сокрушенно промолчал. Перед глазами стоял сползающий в бездну шланг цифрового века. Меньше всего на свете Александру Ткачеву хотелось сейчас покидать твердь земную.

Роботы айбо что-то деловито строили в углу. Трудно было сказать что, но судя по вырисовывающимися в сварочных вспышках стальных конструкциях, нечто глобальное и с уклоном в тотальный абстракционизм. В остальном же комната Ткачева изменилась мало, лишь на мониторах появилось на один скринсейвер-глаз больше, придав тем самым невидимому наблюдателю полноценное бинокулярное зрение. Соседи неохотно переступили порог.

– Ну давай, – произнес Красноцветов, – веди.

У двери на балкон сплетение кабелей было особенно густым. Тут, помимо обычных лиан, уже намечались выполненные из дорогого печатного пластика листочки, с трогательными резными фрактальными жилками, а кое-где качались угрюмого сизого цвета бутоны, в сумрачной глубине сомкнутых листьев которых мигал багровый диод.

Сквозь сплетение ветвей светило солнце, доказывая тем, что за пределами дома по-прежнему день. Странно, когда Александр глядел на замершее за двойными стеклами светило, перед глазами возникали золотистые концентрические круги, которые исчезали, стоило прикрыть веки.

С медитативной неторопливостью бывалого серпентолога Ткачев протиснулся сквозь сплетение кабелей и махнул Красноцветову – иди мол. Тот замешкался, а Александр обнаружил, что у лоджии теперь отсутствует внешняя стена. Необъятное пространство открывалось прямо у ног сетевика, дул холодный свежий ветер, а вдоль всей лоджии протянулся ровный белый карниз, уходящий куда-то за пределы видимости. Ткачев сделал шаг, и у него закружилась голова, когда он увидел во что превратился их дом снаружи.