Текст книги "Повести и рассказы"

Автор книги: Сергей Баруздин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

4

Конечно, весна всюду чувствуется. И в городе чувствуется, и на загородных дорогах, и в лесу.

Всюду оживает природа, и люди, под стать ей, радуются.

И все же нигде так весны не понять, не почувствовать, как в деревне.

Для деревни весна – не смена одежды, не хмель свежего воздуха в голове, не беззаботная радость и нетерпеливое ожидание положенного отдыха. На это у деревни и поздняя осень есть, и зима, хотя в любую пору дела здесь всем хватает. Известно, что молоко пить и мясо есть люди круглый год хотят, и чтобы хлеба было вдоволь – люди привыкли. А раз так, то ни зимой, ни весной деревне дремать не положено, ни летом, ни осенью ей нет отдыха.

Как передремал лишнее – сам на себя пеняй и другие на тебя пенять будут. Эта дрема и в самой деревне аукнется и в городе – в магазинах.

У Гошки, ясно, по малости лет таких мыслей не было, когда подъезжали они с отцом к деревне Голубинка. Да и какие у него могли быть мысли, если в деревне-то Гошка, по существу, никогда не был! Коров и тех на картинках только видал! Ведь дача, где они прежде жили, – не деревня. Это был поселок, населенный такими же дачниками, как Гошка, и вокруг на много километров тянулись такие же дачные поселки.

Красиво стоит Голубинка, на высоком косогоре. Слева лес, видно, большой – края его не достанешь глазами. Справа – сосны и елки малой рощицей. Деревня вынесла свои дома между лесом и рощицей как бы специально, напоказ: мол, глядите, люди приезжие и по дороге проезжие, на нас, голубинских. Вот как мы на земле стоим – красиво и прочно!

Дома многие в Голубинке и впрямь голубые. То ли синькой выкрашены, то ли еще какой небесной краской, но со стороны глаз радуют.

– Это здесь давно так повелось, – объяснил отец. – Бабка твоя рассказывала, что и в молодость ее в Голубинке дома в синий цвет красили.

Бабку свою Гошка знал по единственной фотографии в альбоме. Да еще по разговорам о том, что вскоре после смерти избу ее спалило грозой.

Представить бабушку молодой Гошке было трудно. Наверно, это было очень-очень давно.

– А ты здесь жил? – спросил Гошка.

– Немного, года два, говорят, как родился. Мы в городе жили с отцом нашим, значит, с дедом твоим…

Они подъехали к большому мосту.

– «Река Глубокая», – вслух прочел Гошка. – Вот покупаемся!

– Купаться здесь летом хорошо, – сказал отец. – Не утонешь! По пуп всю речку перейти можно. Одно название «Глубокая»!

Сейчас река казалась широкой, внушительной. Лед еще не сошел, но по краям река разлилась талыми водами, вплотную подходившими к косогору, на котором стояла деревня, и к лесу с противоположного берега. В середине реки на льду еще виднелись лыжни и лунки.

Около одной из лунок сидел неизвестно как попавший сюда через водные преграды рыбак с удочкой и книжкой. Может, он так и сидит здесь с зимних времен и не видит, что весна настала и вот-вот реку вскроет?

Миновав мост, отец вышел из машины и стал прикидывать, как лучше подъехать к деревне:

– Зимой все не так было. А сейчас по этой грязи, пожалуй, и не проберешься.

Пришлось справиться у прохожих. Лишь третий наконец объяснил:

– А вы вперед проезжайте. Метров триста. Там дорога в Голубинку как раз через лес. Отменная дорога. Проедете!

«Отменная дорога» оказалась не совсем отменной. Распутица и грузовики сделали свое дело: разбили дорогу как могли. Отцу пришлось порядком покрутить баранку, чтобы не засесть.

В лесу стояла сырая, промозглая прохлада. Пахло прелой листвой, мхом, хвоей. Птиц в лесу пока не слышно, а может, они просто остерегаются дороги! Только тяжело прошумел крыльями взлетевший с ближней ели ворон да где-то вдали раздалась барабанная дробь дятла.

Дорога стала светлеть – впереди появилось солнце. Лужи блеснули в его лучах. Молодая сорока испуганно взлетела с дороги, спугнув стайку воробьев. Воробьи тут же возвратились, но услышали шум машины и опять подались в сторону, чтобы переждать. Хоть и не ахти какая штука идет, а все же машина. Лучше не рисковать!

– Кажется, выкрутились! – сказал облегченно отец, когда они выбрались из леса на относительно сухую часть дороги.

Теперь слева лежали бесконечные поля, покрытые довольно заметной зеленью озимых. В двух-трех местах женщины разбрасывали лопатами остатки снега, притаившегося возле кустарника и в канавах.

Трактор тащил по полю прицеп, груженный сероватым песком. На песке сидели девушки и, задрав головы, смотрели в небо. Прямо над ними тянулся облачной струйкой след самолета. Девушки следили за невидимым самолетом и вовсе не замечали, как кувыркаются в воздухе жаворонки. Трактор тяжело кряхтел, пробираясь с прицепом по неровной мокрой земле, и песен жаворонков Гошка не услышал. И все же, видно, они пели. Уж очень здорово кувыркались жаворонки! Кувыркались, взлетали вверх, падали вниз, делали круги! Как тут без песен!

Дорога свернула вправо, и машина легко покатила к деревне.

– Ну, вот мы и у цели! – весело сказал отец.

Деревенская улица встретила их непривычной тишиной.

Гошка заметил, что теперь, вблизи, дома в деревне уже не выглядели так красиво, как издали, с дороги. Дома были всякие: и новые, и старые, и совсем покосившиеся под соломенными крышами. И голубой краской не все покрашены. Но были и голубые, и новые, и по-настоящему красивые.

Воскресный день в городе – это толпы людей, шум, гам, а тут на улице пусто, дома будто замерли. Только птицы щебечут да малые ребята, даже для Гошки совсем малые, возятся возле домов.

Отец подогнал машину к одному из палисадников и заглушил мотор. Прямо перед домом на улице стоял новый сруб – обычная коробка из свежеотесанных бревен с пробитыми в стенах окнами и дверью.

– Вот она, будущая хата наша! – сказал отец и добавил: – Если договоримся, конечно. Нравится?

Гошка довольно безразлично посмотрел на сруб («Что тут такого: коробка недостроенная – и все!»), почесал нос и, чтобы не огорчать отца, сказал:

– Ничего!

– А теперь пойдем, – поторопил отец.

Они вошли в калитку, поднялись на крыльцо и открыли дверь. За полутемными сенями была еще одна, обитая войлоком, и отец потянул ее на себя:

– Можно? Есть кто?

В избе за столом сидела старушка. Толстая, с редкими седыми волосами, розовая на лицо. Она читала журнал «Пионер». Увидев отца, старушка сбросила с носа очки и суетливо захлопатала:

– Никак, Барсуков Васятка! Заходи, заходи!

Гошке было чудно, что его отца, такого взрослого человека, старушка называет по-мальчишески Васяткой и что сама она читает журнал «Пионер».

Тут Гошка заметил на шее у старушки цепочку от креста, а на пиджаке, который был наброшен на плечи, значок с портретом Гагарина, и ему стало совсем весело.

– Здравствуйте, Анастасия Семенна! – прокричал отец довольно громко. Видно, старушка плохо слышала. – Вот приехали, как зимой обещали. А Николая Петровича нет?

– Да нет, нет! Где ж ему сейчас дома сидеть! – сказала Анастасия Семеновна. – И Надя его в поле, и ребятишки куда-то с утра сорвались. На подкормку, что ль, или еще куда, не ведаю. Время такое – весна! Весной без дела не сиди! Сам побегаешь, тогда и она тебя накормит! А это небось внучок? Какой ладненький! Как звать-то тебя? – спросила она у Гошки.

– Гоша, – смущаясь, сказал Гошка.

– Это сын мой, Анастасия Семенна, а не внучок, – пояснил отец.

– Знаю, знаю, что тебе он сын, а матери-то твоей, Вере Прохоровне, – внучок. И похож он на нее. А ты ведь, Васятка, так и не сходил тогда на могилку-то к матери. Хоть теперь сходи! И так уж не частый гость был, а она-то, бедная, все тебя поминала, все поминала. Про отца-то твоего и слышать не хотела, а о тебе маялась, всей душой маялась.

Анастасия Семеновна говорила с явным укором.

– Сегодня схожу, – пообещал отец. – А ведь мы, Анастасия Семенна, по делу приехали. Насчет сруба…

Гошке показалось, что, услышав про сруб, старушка сразу изменилась в лице и даже всхлипнула. И верно, она достала платок и поднесла к глазам:

– Уж брал бы ты его скорее, а то и смотреть на него тошно. Как взгляну, так сердце за Ванюшку нашего обливается! Никак свыкнуться не могу! Ведь сынок, хоть и взрослый был. Знали ли, ведали, ему дом готовя, что не вернется.

Тут Гошка вспомнил: как раз об этом рассказывал отец, когда зимой из деревни приехал. Сруб этот готовили для старшего сына, летчика, который вот-вот должен был вернуться домой. Но сын не вернулся, погиб. Самолет, что ли, его разбился или еще что – Гошка не понял.

– И впрямь, видно, не к добру дом затеяли Ванюшке строить! – продолжала старушка. – Глядишь, не строили бы – возвратился невредимый…

Анастасия Семеновна опять всхлипнула, вытерла платком лицо и как-то виновато посмотрела на отца:

– Бери его, голубчик, скорее! Бери!

Отец помялся минуту и опять спросил:

– Где же нам Николая Петровича твоего найти?

– А кто ж его знает, где его теперича носит! Делов-то по всему колхозу, а он вон ведь какой стал, колхоз, – пять деревень, – сказала Анастасия Семеновна, уже явно успокоившись. – Я вот вам сейчас горячего чайку с дороги налью. Молочка бы предложила, да нету в доме. Не брали уж неделю. Все дела.

– Чаю не надо, не хлопочите! Лучше потом! – сказал отец. – А не знаете, где председателя нам найти, чтоб о земле с ним договориться? Не говорил с ним Николай Петрович, не слышали?

– Насчет разговору не слыхала. Может, и был разговор, раз Николай обещал, – ответила Анастасия Семеновна, опускаясь опять на лавку. – Да вы садитесь, садитесь! Чего в дверях-то стоять! А председатель? – Она задумалась. – Правление-то у нас в Сергиевке. Это соседняя деревня. Пять верст отсюдова. Может, там он или еще где? Время уж больно горячее. Только таким, как мы, старым, сидеть…

Речь Анастасии Семеновны звучала для Гошки как-то совсем необычно. Старушка словно не говорила, а пела и многие слова произносила по-своему, не так, как их говорят в городе.

Отец спросил еще про комнаты. У кого бы лучше снять? Да поближе чтоб?

– Так это у всех тут можно, – сказала Анастасия Семеновна. – Хоть к Солянкиным зайди, тут рядом, хоть у магазина – Окуневы, у Стражновых тоже… У кого ребятни поменьше, у всех можно. Дачников-то к нам немного набегает. Далеко…

– Ну ладно, Анастасия Семеновна, мы пойдем Николая Петровича твоего искать, – сказал отец. – А там видно будет. Глядишь, он подскажет. Еще увидимся.

– Ищите, ищите, – согласилась Анастасия Семеновна. – Ногами-то, правда, больно далеко вам ходить…

– А у нас машина.

– С машиной-то лучше, конечно, – подтвердила старушка. – Глядишь, и найдете. У людей поспрошайте. Может, видали его… А то к вечеру заходите. К вечеру-то все в доме соберутся.

5

И правда, безлюдная Голубинка пустынна. Тихо на улице. Лавочки у палисадников пусты. Окна домов распахнуты, а голосов не слышно. Магазин и тот закрыт: с часу до двух перерыв. Спокойные кошки греются на солнышке. Рыжая с белыми пятнами примостилась на пороге магазина. Лежит, глаза от блаженства зажмурила. Две серые – рядком на скамейке. Еще несколько на подоконниках. Собаки уныло бродят по улице – им жарко и не до кошек.

Домов сорок в Голубинке, не больше, но при каждом две-три скворечни. В палисадниках скворечни. На улице скворечни. Между избами на ничейных деревьях скворечни. Какой-то чудак прибил скворечню к шесту телевизионной антенны. И – ничего! Невозмутимый скворец сидит на антенне, как на жердочке, смотрит по сторонам карими глазами и изредка перебирает худыми красными ножками. Такие же скворцы важно восседают и у других скворечен. Черные и сероватые, пятнистые и крапчатые, они словно отдыхают после напряженной первой половины дня. Видно, сейчас скворцов в Голубинке больше, чем людей!

– Спросить бы, да не у кого! – говорит отец, медленно пробираясь через неподсохшие деревенские ухабы и рытвины.

– А вон у них! – посоветовал Гошка, показывая вперед.

Там играли трое ребят и девчонка в сером платьице. Гошка даже обрадовался, завидев их. С утра он катается с папой на машине, и вдруг впервые – ребята! Какие ни на есть незнакомые, а все же ребята. Вдруг они знают? Ребята были слишком маленькие, девчонка – тоже не больше. Но ничего не поделаешь: хоть у них спросить.

Отец притормозил машину и крикнул через окно:

– Николай Петровича не встречали, Острова?

Ребят, видно, больше заинтересовала «Волга», чем вопрос. Пусть она и запыленная с дороги, и грязью забрызганная, все ж блеск хрома и свежей краски сохранился. Мальчишки деловито обошли машину, а девчонка даже потрогала марку на радиаторе.

Гошка был страшно горд и счастлив. Малы ребята, а понимают толк и, наверно, завидуют ему.

– Давай их покатаем? – прошептал Гошка отцу. – А?

– Ты что? Машину мазать! Смотри, какие они! – громко сказал отец. – Так как? – переспросил отец, уже обращаясь к ребятам.

– А у нас пять «Волгов» таких, – сказал один из мальчишек. – Три с оленями, а две без оленей. Теперь без оленей, говорят, все «Волги» выпускают?

– Только они не такие замусоленные, – добавила девчонка.

Гошкино самолюбие было явно уязвлено.

– Поехали, пап! Что у них узнаешь! – недовольно профырчал он.

– Да я не про машину вас спрашиваю, – повысил голос отец, – а про Николай Петровича Острова. Где он может быть? Как думаете?

– Я вчера его видела, дядю Колю, – сказала девчонка. – Может, на ферме он?

– Иль на силосной башне? – неуверенно добавил один из мальчишек.

– Может, в Сергиевку уехал? – неопределенно сказал второй.

– А что ему в Сергиевке быть! – не согласилась девчонка. – На ферме он или за кормами поехал.

И лишь один из мальчишек, самый маленький, промолчал.

– В общем, объяснили! Спасибо! – поблагодарил отец, видно досадуя, что зря потерял время.

Но ребята уже не слышали его. Они отошли к дому, где играли прежде, и опустились на корточки: то ли стали копать что-то в песке, то ли что-то рассматривать.

Машина проехала в конец деревни и свернула на ферму. Ферма – несколько длинных коровников, новых, старых и просто древних, – помещалась на задворках Голубинки. Здесь было довольно много народу. Телятницы и доярки в белых халатах разной свежести, рабочие в телогрейках, несколько мальчишек и девчонок чуть старше Гошки – все занимались какими-то своими делами и вовсе не обращали внимания на подошедшую «Волгу».

Лишь один из мужчин, стоявший возле механической картофелечистки, произнес:

– Начальство, что ль, опять какое?

Гошка с любопытством смотрел на картофелечистку. Мужчина забрасывал в нее картошку ведрами, мелкую, грязную картошку прямо с землей. Машина мыла ее, перегоняла по транспортеру в барабан, и вот уже картошка выскакивала чистая, без кожуры, и ее несли куда-то в коровники, наверное, на корм скотине. «Интересно управлять такой машиной! – подумал Гошка. – Вот бы я маме картошки начистил!»

– Острова тут нет, Николай Петровича? – спросил отец.

– Острова? Да все был здесь, – услышал Гошка чей-то бойкий девчоночий голос. – А сейчас с ребятами навоз повез вон по той дороге. Да вы догоните его. Езжайте!

Поехали по той дороге. Она была подсохшая и сравнительно ровная. Вокруг – поля, пустые, прорезанные прошлогодней вспашкой. Людей здесь нет пока, только грачи и галки, деловитые, прыгающие по комьям земли в поисках корма. Машина шла ровно, и отец прибавил скорость.

– Я есть хочу, – вдруг сказал Гошка.

Ему и в самом деле захотелось есть: то ли утром плохо позавтракал, то ли воздух весенний подействовал.

Отец посмотрел на часы:

– Да, вроде пора. Два часа уже. Возьми пока бутерброд в сумке. Пожуй…

Гошка достал с заднего сиденья авоську и развернул бумагу:

– Я вот этот возьму, с сыром. А ты?

– Бери! Бери! – согласился отец. – Я потом.

Гошка с жадностью впился в бутерброд:

– Вкусно!

Вскоре они нагнали трактор с прицепом. Видно, тот самый, что видели два часа назад в поле по пути в Голубинку. Опять на прицепе на кучах песка, похожего на необработанную соль, сидели девушки. Они подбрасывали в ладонях песок и забавно хихикали, будто кто-то невидимый щекотал их.

«Им хорошо! – почему-то подумал Гошка. – Едут куда-то, песок везут и смеются!»

Трактор с прицепом шел посередине дороги, и объехать его было трудно.

Отец посигналил, заезжая чуть влево, но тракторист, видно, его не услышал.

– Пропустите, красавицы! – крикнул отец. – В песочек играете?

– Это не песочек, дядя, а минеральные удобрения! Знать надо! А еще начальство, ай-ай! Булки-то вон небось едите, а не знаете простых вещей! – засмеялись девушки с нескрываемым ехидством.

Гошка смутился. Даже бутерброд опустил на колени да так и замер с полным ртом. «Проехать бы скорее!»

– Гриш, а Гриш! Пропусти-ка дядю с дитем! – крикнула одна из девушек куда-то вперед – видно, трактористу.

Тракторист, наверно, понял не сразу, о чем речь.

– Да вправо подай! Вправо! Машина тут обгоняет! – пояснила девушка.

Наконец трактор резко крутанул вправо и двинул прицеп на обочину.

– Привет нижайший! – театрально поклонился молодой тракторист, махнув кепкой, когда они проехали мимо.

– Бедовые девчата! – произнес отец. – Таким пальца в рот не клади! Да ты ешь, ешь, – добавил он, заметив, что Гошка все еще держит бутерброд на коленях.

Вдали, где дорога круто сворачивала влево, показался обоз. Телег шесть – восемь.

– Видно, они! Прибавим газку! – весело сказал отец.

– Пап, а почему они нас начальством обозвали? – спросил Гошка, дожевывая бутерброд. – И там, на ферме, тоже?

– Деревня! – весело сказал отец. – Для них что ни машина – начальство!

– А «Волги» у них тоже есть, – вспомнил Гошка. – Ребята там говорили, помнишь?

Отец промолчал, и Гошка тоже не стал больше спрашивать.

Через несколько минут они нагнали последнюю подводу с навозом. На ней сидел мальчишка лет тринадцати-четырнадцати с растрепанными русыми волосами и веснушками на лице.

– Николай Петрович не с вами? – спросил отец.

– На первой подводе он, – сказал мальчишка, показывая вперед.

– А ну, посторонись!

Мальчишка дернул лошадь за поводья, и она нехотя свернула в сторону.

Так, сигналя и выкрикивая «посторонись!», они объехали несколько подвод, пока не нагнали первую. На ней и верно рядом с возницей-мальчишкой сидел Николай Петрович Остров.

Увидев отца, он сказал вознице: «Подожди!» – и соскочил с телеги:

– Здравствуй, Василь Василич! Какими судьбами?

– Да вот ищем тебя всюду, – сказал отец. – Приехал, как и обещал, чтоб договориться…

Николай Петрович провел рукой по загорелому лицу, будто вспоминая, о чем это отец с ним собирался договориться.

Но оказалось, он помнил.

– Догадываюсь, да только не сердись, Василь Василич, не могу сейчас. Дел – во! – И он провел указательным пальцем по кадыку. – Ребята, видишь, ждут, и там, на поле, – народ. Не могу. К вечеру давай. Часам к шести вернусь, может, к пяти…

– А с председателем ты говорил? – спросил отец.

– Да говорил. Он не против, – сказал Николай Петрович и бросил подошедшим ребятам: – Сейчас едем! Подождите! Сейчас!.. Только тебе бы тоже не мешало с ним побалакать. Ведь он и не знает тебя, хоть ты и из нашенских. Может, сам помнишь его, Сашку-то Егорова? Однолетки мы, вместе росли.

– Не помню. И как мне помнить! – развел руками отец. – Где искать-то его?

– С утра был в Сергиевке. Смотай! На машине пара пустяков! – посоветовал Николай Петрович. – А что до сруба, так и не знаю прямо. Говорить-то о чем? Бери!

– Как – о чем? – удивился отец. – А цена? А рабочие? Кто же ставить его будет?

– О цене какой разговор! Не на базаре! Строил я дом не себе, знаешь! Да вот как стряслось с Иваном… Не до цены тут! Бери, как есть! – просто сказал Николай Петрович. – А вот с рабочими прямо и не знаю как! Кто сейчас может? Не сердись, Василь Василич, пора мне! – опять торопясь, добавил он. – Давай к вечеру! А пока председателя поищи. Не откажет он. Обещал…

Гошка слушал весь этот разговор из машины, а сам все посматривал на важных мальчишек, сидевших на подводах или стоявших возле лошадей. Гошке было завидно.

Наконец к нему подошел какой-то мальчишка.

– Звать-то как? – полюбопытствовал он.

– Георгием, – солидно сказал Гошка.

– Что ж ты, так вот и ездишь все?.. В машине?.. – опять спросил мальчишка. – В каком классе-то? В третьем?

Гошка почему-то покраснел, может, потому, что его приняли за третьеклассника, и сам спросил:

– А ты?

– Я? Четвертый кончаю, в пятом буду скоро, – ответил мальчишка, к полному удивлению Гошки. Он был и росл, и серьезен, и по лицу никак не походил на четвероклассника.

– Я во втором, – ответил Гошка. – Скоро в третий перейду.

– Второй год, что ль, сидишь?

– Нет! Почему? Первый! – вспыхнул Гошка и, открыв дверцу, вылез из машины.

– А с виду большой. Правда, из машины так показалось, – сказал мальчишка. – А так и верно не очень… Ну пока! Пора нам! – И он отошел от машины, направляясь к телеге.

Гошка с завистью смотрел на удалявшегося мальчишку, но тут отец окликнул его:

– Ты чего выскочил? Садись! Поедем сейчас!

Отец, кажется, уже договорился о чем-то с Николаем Петровичем и, видно, напоследок спросил его:

– А ты, что же, навоз возишь?

Даже Гошка удивился этому вопросу. Что спрашивать? И так видно: на телегах навоз ребята везут, и Николай Петрович – с ними.

– Как же! Весна! – сказал Николай Петрович. – Земля заботу любит, ласку! Ведь не чужая она!

Гошке показалось, что он уже слышал эти слова. Но где? От кого? Как ни старался Гошка вспомнить, не мог. И все же он где-то слышал это…