Текст книги "Ничья жизнь (СИ)"

Автор книги: Сергей Ким

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

 
Крест на щите или на башенной броне —
Твой знак, навек сгоревший в яростном огне.
В беде.
Тебе.
Дарующий надежду на заре…
 

Мдя… Ладно, будем показательно радоваться всей этой атрибутике – как раз будет ещё один кирпичик в стену любви ко всему немецкому…

Так, награждение вроде бы закончилось – всё что ли?

– А теперь прослушайте концерт подготовленный силами художественной самодеятельности бойцов ограниченного контингента…

Угу, щазз, кончилось всё, как же. Хотя, концерт – это довольно неплохо…

– Товарищмайор, а разве нам ответная речь не положена? – тихо поинтересовался я у Кацураги. Зря что ли учил эти три строчки…

– Сейчас концерт будет. По регламенту – всё после него. Речь не забыл?

– Никак нет.

– Вот и хорошо.

И начался концерт.

Поначалу я отнесся к нему несколько скептически – всё-таки самодеятельность, как-никак… Но уже после пары первых песен весь налёт сомнения с меня слетел, словно пепел. Как оказалось подобрать в многотысячном коллективе нескольких людей, умеющих хорошо играть и петь – это совсем не проблема. Особенно, если подкреплять данный неестественный отбор железным армейским «шоб к вечеру усё было!». Вот даже у меня было двое друзей, очень и очень прилично игравших на гитарах, причём в местных рок-группах, и получалось весьма неплохо…

Репертуар оказался вполне ожидаем – никакого металла, но и никакой попсы. Исключительно военные или бардовские песни, правда львиная доля мне была просто неизвестна – сугубо армейское творчество о службе в Афгане, Чечне и современных горячих точках. А вот песни, посвящённые временам Великой Отечественной я знал вполне сносно – тут тебе и «Тёмная ночь», и «Землянка», и «Смуглянка»… Но самое неожиданное – марши танкистов и артиллеристов времён Войны, с вполне спокойным упоминанием имени Сталина.

«Артиллеристы, Сталин дал приказ! Артиллеристы, зовёт Отчизна нас!..»

Никак реабилитировали Иосифа Виссарионовича? Неудивительно, учитывая текущую ситуацию в стране – не до либерастии и прав общечеловека нынче… Тут не об этой дерьмократической фигне стоит вспоминать, а лучше о тех, кто правил страной в таких же чудовищно сложных условиях. Вот, скажем, тот же Сталин…

Зато теперь можно спокойно петь по-настоящему мощные песни:

 
Гремя огнем, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
И первый маршал в бой нас поведет!
 

Больших усилий мне стоило подвывать любимым песням не столь явно и не столь отчётливо. Пришлось по большей части обходиться отбиванием такта пальцами по ноге, что было явно недостаточно для моего нынешнего настроения.

Мисато, сидевшая рядом, слушала все песни с благожелательным интересом – судя по всему её они нравились… Но ведь она не понимала, о чём в них поётся, а это почти что приговор…

Лично для меня это не просто песни – а сама история, столь причудливым образом сохранившаяся в народе.

Наша история, моя история.

Что бы ни случилось, я никогда не перестану быть тем, кем родился. Это выше меня. Какая разница, что меня окружает? Я могу пилотировать самый настоящий Евангелион-01, драться на магической дуэли с эльфом или лететь через гиперпространство на имперском штурмовике, и всё равно останусь самим собой. Не больше, но и не меньше. Мир, тело, жизнь – всё это может поменяться, я – нет. Могу стать сильнее и добрее, могу стать слабее и злее, но это всё равно буду я и только я. Мои ценности и принципы уже не изменятся – это однозначно. А ведь именно это и отличает меня от других людей, делая индивидуальным, не так ли?..

Другие люди…

Чёрт, чёрт, чёрт… Меня ведь сейчас окружают не просто люди, а самые настоящие мои соотечественники. Такие близкие, такие понятные… И теперь такие далёкие. Родная речь, родная атмосфера – всё это для меня было словно… Словно глоток чистой воды или свежего лесного воздуха, что ли…

Был ли я рад? Наверное. Но горькой была эта радость, очень горькой… Песни… Ещё один привет с Родины, что есть и в этом мире, и в другом… Ещё один привет и ещё одна ниточка…

Но её не ухватить и за неё нельзя удержаться – можно лишь разрезать пальцы до кости. Словно ещё одно напоминание – «ты теперь для всех чужой!». Я могу сколь угодно рвать жилы и лезть вон из шкуры Синдзи, но своим мне уже никогда не стать – знаю совершенно точно. И в Японии своим тоже никогда не стану, да и стану ли вообще своим хотя для кого-нибудь в этом мире? Я ведь не просто чужд этой стране или этому времени, я чужд всему этому МИРУ, целому миру… Осколок чужой реальности, волею высших сил заброшенный в тело теперь уже несостоявшегося Бога…

Простой российский студент Виктор Северов тоскует по Родине – плакать над этим или смеяться? Такие мысли подошли бы больше офицерам Белой Армии, бегущим из павшего Крыма куда-то на чужбину, но не мне… Ничего не успевший сделать в том мире, и вряд ли что-либо значительное сделавший бы в будущем. Не герой, не предатель – просто ещё один человек, каких миллионы. Которому Россия не дала ровным счётом ничего, кроме места рождения…

Но ведь и это немало.

Матерей и Родину – не выбирают, их принимают или отрекаются. Я – не отрёкся, я– принял. Принял все радости и горести, все победы и поражения, смех и слёзы, пот и кровь. Где-то в глубине души, но принял. Когда я это понял? Не знаю. Возможно, когда умер, и мою душу вывернуло наизнанку. А может быть, я знал это всегда…

Моей руки коснулись тонкие прохладные пальцы.

– Синдзи, почему у тебя дрожат руки? Тебе холодно? – спросила меня Рей.

А действительно, Виктор, почему? И почему так холодно и пусто в груди? И почему откуда-то рвётся желание заплакать? Просто заплакать – постыдно и совершенно не по-геройски, не от боли или потери, а от банальной обиды и жалости к самому себе…

Хорошо, что я разучился плакать.

С усилием сжал руки в кулаки – крепко, до боли, чтобы ногти вонзились к ладони. Жаль, нельзя залепить самому себе пару крепких оплеух или сунуть голову под струю холодной воды – помогло бы…

– Ничего, Рей, – ровным голосом ответил я, загоняя свои эмоции куда-то на самое дно души. – Со мной всё нормально.

– Правда?

– Да, правда…

Я просто продолжал сидеть и слушать песни. Но чем дальше, тем больше мне хотелось заткнуть уши и бежать прочь отсюда. С песнями, времён Войны всё было очень просто – они дарили надежду, звали и поднимали в бой. Но вот с теми, что оказались написаны уже после, была совсем иная история… Они больше никуда не звали и никуда не поднимали, и в них больше не было надежды. Они были полны тоски и печали, которые пришли после – когда появилось время всё осознать и переосмыслить…

Тоска, блин. Самое то, что мне сейчас нужно…

…Из певших на этом концерте мне особенно понравились два офицера. Совсем ещё молодой лейтенант, кажется выходец с Кавказа, с неожиданно чистым и высоким голосом, спевший «Офицеров» Газманова и ещё один – не такой уж и молодой полковник-десантник в голубом берете, при выходе которого на сцену в зале раздались бурные и ненаигранные аплодисменты. Я не мог определить его возраст точнее из-за совершенно жуткого шрама от давнего ожога, обезобразившего всю правую половину лица. Он очень неплохо играл на гитаре, но главное у него был настоящий ГОЛОС. Не особо сильный, не особо красивый, но такой, чёрт возьми, что любая песня в устах этого десантника становилась по-настоящему ЖИВОЙ…

Но он не знал добрых песен. Только те, что рвут и корёжат.

Незнакомая мне «Давай сыграем в ту войну…», затем «Баллада о парашютистах» Анчарова, которую я уже слышал. Раньше «Баллада» мне не слишком нравилась, но сейчас, стоило лишь на секунду прикрыть глаза, и словно наяву можно было увидеть то, что я видеть не мог никогда – схватку немецких горнострелков и русских десантников где-то в Альпах…

 
Он врагам отомстил и лёг у реки, уронив на камни висок.
И звёзды гасли как угольки, и падали на песок…
 

Теперь, когда я сам стал солдатом, все это стали мне гораздо ближе – слова стали восприниматься совершенно по-другому. Отражение философии людей, всё время идущих по лезвию бритвы, где шаг вправо, шаг влево означает смерть… И в их жизни нет места героике, бахвальству или романтике. Смерть может в любой момент забрать тебя, твоего лучшего друга, твоего боевого товарища… Остается только принять ее как часть жизни и без страха встречать каждый следующий день.

…Добил нас всех полковник совсем уж запрещённым оружием – «Чёрным тюльпаном», чёрным реквиемом Афганской войне. То поколение уже ушло, на его смену пришло новое – выкованное в горниле непрерывной тринадцатилетней войны. Та война, и те потери растворились в огне и крови новых конфликтов, десятками полыхнувших после Второго Удара, но вот слова до сих пор не потеряли своего смысла…

«Опять нести на Родину героев, которым в двадцать лет могилы роют…»

«Чёрные тюльпаны» – военно-транспортные самолёты Ан-12, несущие из Афганистана страшный «груз 200» – солдат, погибших при выполнении интернационального долга… Они ведь всё ещё летают, эти чёрные вестники войны – Россия ведь всё ещё воюет. Сдерживает угрозу из Афганистана, поддерживает порядок в Синьцзяне и Китае, воюет в Азербайджане и Курдистане…

Скрипнули стиснутые зубы, а горло сжал спазм.

Мельком отметил брошенный на меня недоумённый взгляд генерала. Смотрит? Удивляется такому странному поведению? Плевать. Не хочу больше играть. Не хочу! Хочу быть собой, а не жить по чужим правилам! Устал! Устал…

На сжатую до белизны правую руку, ложится рука Аянами, с тревогой смотрящей на меня. Её прикосновение дарит покой – хорошо… Рей одна может разобрать, какие чувства сейчас полыхают во мне. Не понять, но хотя бы разобрать. Я с ней действительно очень похож, моя сестра могла бы быть именно такой – Первую я чувствую как часть себя. Плохо, но чувствую – она тревожится, беспокоится, не понимает… Не нужно, Рей, не грузи себя надуманными проблемами, с которыми я так люблю возиться… Вот он весь я – придумаю себе что-то, унесусь в дебри пафоса и высокопарности, да так там и останусь…

Спокойно, Виктор, спокойно…

Десантник закончил песню, как будто что-то оборвал и быстрым шагом ушёл прочь под громовые аплодисменты всех находящихся в зале, в едином порыве поднявшихся со своих мест. Пересилив ставшие отчего-то непослушными руки, я тоже захлопал, но вот сил встать с места не было. Сбоку послышался быстрый обмен репликами между Кацураги и Кондратенко:

– Он хорошо пел, этот офицер – мне очень понравилось, хоть я и не понимаю вашего языка. Как его имя?

– Полковник Ярыгин, командир 83-й воздушно-десантной бригады.

– Бригадный генерал вот так просто выступает перед офицерами? – переведя для себя звание десантника, поражённо спросила Мисато.

– Он человек простой, – пожал плечами Кондратенко. – Его такие вещи волнуют мало. Железный человек… Возможно вы разбирали один случай там у себя в Академии – 2002 год, российско-афганская граница, высота 666…

– «Холм Дьявола», кажется? Извините, подробнее не вспомню – давно уже было…

– Две роты против трёх тысяч боевиков. Выжило только двадцать шесть десантников, хотя их поддерживала и артиллерия, и авиация… Ярыгин тогда командовал взводом.

– Вот как…

–… А теперь ответное слово предоставляется представителю института НЕРВ – майору Кацураги.

Наш выход.

Встали, подошли вместе с Мисато к трибуне. Хорошо, что на ней сразу два микрофона и плохо, что они так высоко – не по моему нынешнему росту. Ладно, я не гордый – могу и на цыпочки слегка привстать, чтобы средство донесения моего гласа в лоб не упиралось.

Товарищ Нагато и наш пиар-отдел не стали особо извращаться и выпендриваться, так что заученная Мисато речь опять была на тему уже набившего оскомину сотрудничества и взаимодействия различных подразделений ООН. Вновь долг, вновь призыв сплотить ряды перед лицом внешнего врага и забыть все былые обиды… Ля-ля, тополя… Хорошо ещё, что особо долго это не тянулось, потому как через переводчика Кацураги вещать было не так уж и комфортно…

А между тем у меня в мозгу засвербила одна изрядно безумная мысль… Мне просто-таки было как-то сбросить накопившееся нервное напряжение… И если рядом нет ни фехтовального манекена, ни тира, то…

Мило улыбнувшись, Мисато закончила свою речь, сорвав достаточно бурные аплодисменты. Предполагаю, что большая часть офицеров хлопала не представителю союзников, а просто красивой и молодой женщине, коей являлась мой командир.

Незаметная отмашка майора – ход переходит ко мне.

–… Лейтенант Икари, Пилот боевого комплекса Е.

– Здравствуйте, товарищи, —плюнув на переводчика, начал я. – Хочу выразить вам всем огромную благодарность за сотрудничество и помощь. Для меня большая честь сражаться с противником, зная, что в бою меня поддерживают столь сильный союзник, как вы. Убеждён, что и в будущем наше боевое братство будет только крепнуть.

А вот тут мне полагалось закончить наскоро вызубренную мини-речь фразой «Спасибо вам» и откланяться… Но я пошёл вразнос.

– Спасибо за проведённый концерт – он нам очень понравился,– продолжил я. – Я очень люблю русские песни и вообще интересуюсь вашей страной… И в качестве ответного хода от нашего института я бы хотел тоже что-нибудь спеть… Товарищ генерал-майор, можно?..

Семь бед – один ответ!..

– Не вижу никаких затруднений,– спокойно ответил Кондратенко. – С удовольствием послушаем вас, лейтенант.

– Точно, Синдзи! —послышался из зала голос Артёма. – Давай!

Пока из-за кулис для меня тащили стул и гитару, ко мне мелкими шажками подобралась Мисато. Её глаза слегка сузились от гнева и буквально пылали яростным огнём.

– Что ты творишь, паршивец? – с самой милой улыбкой тихо прошипела майор, слегка косясь в мою сторону. – Совсем с ума сошёл?

– Спокойно, командир. Всё нормально – просто ответный жест вежливости…

– Какой ещё в задницу…

Договаривать она не стала, потому как меня наконец-то снарядили всем необходимым. Помимо стула и полуакустической гитары, притащили унесённые было стойки с микрофонами – один собственно для меня, другой – для музыкального инструмента.

Уселся, перехватил поудобнее тяжёлую полуаккустику, пробежался по струнам, отдавая эту часть полностью на откуп Младшему.

– Заранее прошу меня простить за мой русский и за то, что я не слишком хорошо играю…– предупредил всех, приноравливаясь к инструменту.

– Ерунда, Синдзи!– вновь поддержал меня Артём. Какой-то мой новый знакомый временами невыдержанный… Прямо как я. – У тебя всё нормально получится! Верно говорю, мужики?

И тут пришёл вопрос от Младшего – а чего играть-то будем, что на ходу подбирать-то? Нам же ещё нужно за время начального боя приноровиться к игре…

Я на секунду задумался, а потом просто отдался во власть своих ощущений и эмоций.

Нужна какая-нибудь песня о войне или солдатах, что я знаю. С чего я там сегодня начинал – с Цоя? Вот и продолжим…

Пальцы уже привычно ударили по струнам – никакого дискомфорта оттого, что это делаю по сути не я, уже не было. Короткий проигрыш, и мелодия подобрана, благо у моего тёзки музыка простая и незамысловатая. И это не упрёк, а только большой плюс: три аккорда – больше в дальнем походе и не нужно… В песнях, что поют простые люди нет сложных соло и невероятного вокала…

 
Теплое место, но улицы ждут
Отпечатков наших ног.
Звездная пыль – на сапогах…
Мягкое кресло, клетчатый плед,
Не нажатый вовремя курок.
Солнечный день – в ослепительных снах!..
Группа крови – на рукаве!
Мой порядковый номер – на рукаве!
Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне:
Не остаться в этой траве,
Не остаться в этой траве!..
Пожелай мне удачи, пожелай мне удачи!..
 

Я прикрыл глаза. Слова летели из меня словно бы сами по себе – не самая сильная песня, что мне приходилось слышать, но сейчас именно она играла в такт моей душе, если так можно выразиться. Потому как про меня и других солдат – пускай с нами будет удача, и мы не останемся в этой траве…

 
И есть чем платить, но я не хочу
Победы любой ценой.
Я никому не хочу ставить ногу на грудь…
Я хотел бы остаться с тобой,
Просто остаться с тобой…
Но высокая в небе звезда зовет меня в путь!
Группа крови – на рукаве!
Мой порядковый номер – на рукаве!
Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне:
Не остаться в этой траве,
Не остаться в этой траве!..
Пожелай мне удачи, пожелай мне удачи!..
 

Пальцы с силой ударили по струнам: игра боем – это не так сложно, как игра перебором, а эмоций можно выплеснуть гораздо больше…

Именно то, что мне сейчас нужно.

Из меня сейчас выходили все скопившиеся эмоции, тревоги, усталость, напряжение. Или так, или было бы только хуже – в этом мире и в этой жизни подавлять всё в себе уже не получалось. Масштаб нынешних переживаний был просто несопоставим с масштабами моей прошлой жизни… Стоило мне получить всего лишь пару дней передышки, а потом подвергнуться тяжелейшему стрессу в виде встречи с соотечественниками, как у меня тут же начало рвать башню…

Но хорошо быть линкором – башню снесло, ещё минимум две осталось.

Пускай уж лучше я сорвусь здесь и сейчас, чем позже во время боевой тренировки… Выплеснуть всё накопившееся за эти недели в песне – не самый плохой исход, сейчас я чувствовал почти что искреннее наслаждение и спокойствие…

А какая-то часть разума, всегда сохраняющая спокойствие и рациональность – мой собственный автопилот – отмечал всё, происходящее вокруг. Удивлённый взгляд генерал-майора Кондратенко, нахмуренные брови Мисато, и потихоньку начинающих подпевать слушателей в зале – эту песню вполне ожидаемо знали…

Ещё раз спеть припев, аккуратно закончив песню, остановиться и осторожно подняться, стараясь не выходить резко из состояния какого-то транса…

Я просто стоял на сцене, глядя в зрительный зал, хотя и мало что мог различить в этой темноте.

Меня на мгновенье окружила вязкая тишина.

А в следующий миг она взорвалась аплодисментами. Но мне вообще было на них глубоко по фигу – я пел не для кого-то и не играя на публику, а для себя, только для себя… Просто использовал подвернувшийся случай и чуточку облегчил себе душу. Просто чуточку облегчил…

Кто-то в зале залихватски свистнул – почему-то вновь подумал на молодого старлея.

Я вновь наклонился к микрофону.

– Спасибо, товарищи.

И правда. Спасибо что вы есть, просто есть.

Кажется, сейчас я что-то понял для себя.

Вы есть, и, значит, я всегда смогу вернуться домой. Пусть это будет немного не совсем не мой дом, но люди в нём будут всё теми же. Разные жизни, разные миры, но люди остаются прежними, а к чужим стенам я всегда смогу привыкнуть.

Я всегда смогу вернуться и попробовать начать жизнь с нуля, но теперь у меня есть ещё один дом, в котором мне жить и который мне защищать.

Все рефлексии потом, Виктор. После того, как победим и получим возможность разобраться в себе. Должны победить, обязаны. А сейчас нужно просто жить сегодняшним днём, потому как вчера уже истаяло без следа, а завтра может никогда не наступить.

Будем жить здесь и сейчас.

Глава 5. Ох, что сейчас будет…

Мисато сохраняла истинно восточное выражение невозмутимости и спокойствия на лице вплоть до того момента, как мы все сели в бронированный «Кроун». А вот потом её прорвало.

Я украдкой потирал пальцы левой руки, на которых остались глубокие отметины от струн. Сильнее положенного сдавил – хорошо ещё, что не до крови. В другой руке я держал чёрную коробочку с орденом, который был мне намного дороже, чем ооновские Стальные кресты. На губах блуждала лёгкая улыбка – мне отчего-то было спокойно и хорошо…

Как только мы сели в машину, Кацураги тут же грозно повернулась ко мне. В голове невольно мелькнула картинка разворота многотонной башни главного калибра дредноута. Нет, не из-за неуклюжести, а из-за непередаваемой атмосферы угрозы.

Ох, что сейчас будет…

– А теперь, лейтенант Икари, – ледяным тоном произнесла майор. – Извольте объясниться, что вы только что выкинули в конце встречи?!

– Песню спел, – рассеяно ответил я.

– Ах, песню спели… Нет, вы не просто песню спели, лейтенант! – вспылила Мисато. – Своей выходкой вы нарушили весь регламент! Вы что, не понимаете, что мы – это лицо НЕРВ? И вести себя нам нужно соответственно, чтобы подчёркнуть наш статус и положение! А это… это…

Кацураги задохнулась от возмущения.

Я молчал.

– Ты чего молчишь? – возмутилась майор. – Отвечай, живо!

– Ты ничего не спрашивала, – равнодушно ответил я.

– Я смотрю, ты сейчас до фига спокойный, – процедила Мисато. – Думаешь твоя выходка – это нечто в порядке вещей?

Такой злой я её ещё не видел… Вот только мне сейчас было ни капельки не страшно, но и не по фигу…

Мне сейчас всё было страшно по фигу.

– Нет.

– И?

– Виноват, исправлюсь.

– Думаешь, что сможешь отделаться от меня этим казённым тоном и односложными ответами? – резко произнесла Кацураги. – Очень зря.

Я молчал. Говорить было по большому счёту не о чем – да, виноват, да, накосячил. Причём конкретно. Если после такой выходки за меня не возьмётся наш Второй отдел, то я буду очень удивлён…

– Продолжаешь играть в молчанку? – уже слегка успокоилась Мисато, хотя всё ещё была явно не в духе.

– Нет.

– Тогда может уже перестанешь прикидываться Рей? Рей, извини, я ничего плохого не имею в виду…

– Майор Кацураги, а разве Синдзи сделал что-то плохое? – вмешалась Аянами.

– Мисато, – поправила её мой командир.

– Мисато, разве Синдзи сделал что-то плохое? Всем же понравилось.

– Просто так делать было не нужно, – мягко разъяснила Кацураги, яростно сверкнув глазами в мою сторону. – И Синдзи следовало бы не выпендриваться, а придерживаться установленной программы. Проклятье, если это дойдёт до командующего или замкома… А ведь дойдёт же.

– Возможно здесь была та же ситуация, что и в бою с Самсиилом? – предположила Первая. – Возможно Синдзи решил, что это будет наилучшим решением?

Мисато нахмурилась – ход мыслей Аянами ей явно не понравился. Да и мне, честно говоря, тоже. Мысли о неповиновении следует пресекать сразу же, в корне зародыша…

– Нет, Рей, – вмешался я. – Здесь совсем иная ситуации, здесь я… Я действительно был неправ. Мне не следовало так поступать – это действительно было неправильно. Прошу меня простить, товарищ майор. Виноват, готов понести наказание.

Кацураги хмуро посмотрела на меня.

– Если ты думаешь, что сможешь так просто отделаться, то глубоко ошибаешься, – проворчала она. – Здесь одного «извини» будет явно недостаточно.

Я промолчал в ответ.

– Слушай, Синдзи, ты сейчас что-то сам на себя не похож, – даже как-то удивилась Кацураги. – Обычно трещишь как автомат или огрызаешься, а тут… С тобой всё в порядке? А то тебя как будто по голове стукнули…

– Да в порядке я. Просто что-то тоскливо…

– Хм, с чего бы это? – нахмурилась майор.

– Да песни у русских уж больно тоскливые – про солдат, про войну… Как-то раньше я к этому всему поспокойнее относился, а тут чего-то… Ну, это самое…

– Да уж заметила, как тебя проняло ещё на концерте, – прищурилась Кацураги. – Русский генерал вот тоже изрядно удивился, хотя и старался не подавать вида… А чего это так вдруг-то, а?

– Устал чего-то, Мисато, – опустил я голову. – Не физически, а… душевно, что ли. Уже считай месяц прошёл с тех пор, как я в Токио оказался… Поначалу наверное просто не понимал, во что я вляпался, на одном азарте и адреналине шёл вперёд, а вот сейчас что-то накрыло…

Чистая правда, командир! Хотя и не вся правда…

– Эээ! Так ты у нас просто перенапрягся! – догадалась майор. – Проклятье, надо было тебя в какое-нибудь нормальное место отдыха свозить, а не красть законный выходной…

– Да ладно… – махнул я рукой. – Сложилось как сложилось – ничего уже не изменить… Скажи, Мисато, я сильно подставил НЕРВ?

– Хм… – нахмурила брови командир. – В целом не так уж что бы очень… Это ты себя скорее подставил. Под «статус Нагато». Так у нас называют ситуацию, когда какого-то человека на пушечный выстрел не подпускают к официальным мероприятиям. В НЕРВе Асакура ничего такого натворить ещё не успела, а вот на прежнем месте работы…

– Вот, типа, я так плачу и рыдаю… – хмуро заметил я.

– Хорошего мало, – оборвала меня Кацураги.

– Хреново… Это уже никак не изменить?

– Ну… – хитро прищурилась Мисато. – Есть у меня одна идея… Осталось только в цене сойтись.

– Твои условия?

– Во-первых, дай слово что никогда больше такого не выкинешь, – без тени ехидства произнесла майор.

– Клянусь.

– Хм… Как-то неубедительно…

– Зря, – покачал я головой. – Я очень редко даю клятвы, но если даю, то держу своё слово до конца. Моё слово – больше моей жизни, можешь быть в этом уверена.

– Запомню на будущее – пригодится, – ухмыльнулась Кацураги.

– Поправь меня, если это не так, но думаю, сейчас последует пункт два, – флегматично заметил я.

– Именно. Я буду ходатайствовать перед командованием о продлении тебе режима усиленных тренировок как минимум на три дня.

– Принято. Что-то ещё?

– Вся домашняя работа на тебе.

– Срок?

– Месяц.

– Идёт.

– Гм… – задумалась майор. – И ты даже не будешь торговаться, как обычно?

– Так я сейчас не на рынке, а вроде бы как на суде… – пожимаю плечами.

– Проклятье… – чертыхнулась Мисато. – Нужно было требовать большего…

– Всё? – поинтересовался я.

– Хватит с тебя, – милостиво заявила командир.

– Мисато…

– У?

– А как ты собираешься выкрутиться-то? Я вот никаких выходов из сложившегося положения не вижу в упор…

– Так это ты, а меня свои методы! – победоносно заявила Кацураги. – И решения…

– Поделишься секретом? – заинтересовался я.

Мисато мгновенно состроила важный вид, но почти сразу же рассмеялась.

– Да какой тут секрет – просто поговорю с Асакурой, – фыркнула майор. – Замком-то при словах «программа визита» только махнул рукой и распорядился самим разбираться. Единственное условие – никаких эксцессов и чтобы русские остались довольны.

– Так ведь был эксцесс-то… – тоскливо заметил я.

– Но об этом знаешь только ты, как зачинщик и исполнитель происшествия, – подмигнула мне командир.

– А как же…

– Плюс Нагато – которая разрабатывала программу визита, я – которая эту программу редактировала и утверждала. И Рей, которая лишнего болтать не будет… Ведь так, Рей?

– Да.

– Ну и всё! Договоримся с Асакурой, что ответный реверанс в сторону русских был изначально запланирован – и порядок!

– Спасибо, Мисато, – искренне поблагодарил я Кацураги. – Честно, больше никогда так не буду делать… Больше не буду так выпендриваться и впадать в ребячество.

– Ладно уж… – отмахнулась майор и тут же о чём-то задумалась. – Нда… Наверное, не стоит забывать о том, что ты всё-таки ещё ребёнок…

– Мисато, а Нагато не будет противиться… – осторожно начал я.

– Смеёшься что ли? – расхохоталась майор. – Да она от такой выходки будет просто в восторге – штука как раз в её стиле! Смотри, она ещё попробует запустить тебя в гастрольный тур по стране для формирования положительно образа НЕРВ среди простого населения… Главное, не поддавайся на уговоры – она ведь может хоть кого заговорить… Почти. А то бы я… Тьфу, всё не могу забыть того её идиотского плана!..

– Эээ… А что за план? – поинтересовался я.

К моему изумлению Мисато густо покраснела.

– А… Э… Да так, ничего особенного…

– От «ничего особенного» так не краснеют, – прищурился я. – Давай, говори, командир. Или может быть это что-то секретное?

– Нет, не секретное!

– Тогда в чём дело? Или… Есть, что скрывать?

– Да ерунда там была, право слово… – пробурчала Мисато.

– Ну, так и скажи, раз ерунда! – меня уже захватил какой-то азарт, хотя я обычно не особо докучлив в таких ситуациях, но тут мне просто стало интересно.

– Ладно, – сдалась Кацураги. – Короче, эта полоумная Асакура предложила нафотографировать кое-кого из женского состава НЕРВ для мужских журналов… Знаешь, что это?

– Догадываюсь, – ухмыльнулся я. – А ты-то тут причём?

Майор в бешенстве повернулась ко мне.

– Ах ты, паршивец!.. Издеваешься, да? Она же ко мне первой с этим дурацким предложением пришла!

Я искренне расхохотался, чувствуя, как наконец-то отступает столь сильная сегодня тоска и грусть.

– ХВАТИТ РЖАТЬ!

– Классно! – перемежая смех уже откровенными всхлипами, выдавил я. – Хр… Хр… Призовые… Ангельские призовые за такой журнал…

– Я тебя убью.

– Ты за это в неё не стреляла, нет?

– Нет, просто послала, – недовольно буркнула Кацураги. – А вот Рицко ей как раз этим пригрозила и правильно сделала…

– Две… Две премии за Ангелов… Хочу этот журнал… – не мог остановится я. Блин, кажется всё-таки немного впал в истерику, хорошо ещё, что в столь безобидную…

– Лучше молчи, Синдзи, лучше молчи…

* * *

Каюсь, как есть каюсь.

Я очень и очень заблуждался, когда считал квартиру Мисато эталоном забардаченности и беспорядка…

Мне просто в кабинете Нагато ранее бывать не доводилось.

Не особо просторный, но и отнюдь немаленький, он был заполнен всякой ерундой без всяких шуток – ВЕСЬ! Ряды застеклённых шкафов, полных каких-то папок и подшивок, такое же добро повсюду – на шкафах, около шкафов и в любом подходящем месте… Все свободные стены были основательно завешаны газетными вырезками, фотографиями, графиками, таблицами и картами. Один из углов был настоящим складом самой различной техники – фото– и видеокамеры, здоровенная бандура ксерокса-принтера-сканера, проекторы, ещё какая-то ерунда… На столе, заваленном журналами и коробками с дисками, обнаружился даже не один, а сразу три новеньких жидкокристаллических компьютерных монитора.

С большим трудом мне с Мисато удалось разместиться в этом бедламе, хорошо ещё, что Рей опять вызвали на спецкурсы. Кстати, чего они там всё исследуют? Ну, если отбросить заведомо бредовые варианты, то вариантов-то, собственно говоря, и немного – выявление отклонений у получеловека-полуангела, доведение до ума системы псевдопилота, изучение процесса перемещения души…

Так, вообще-то я не об этом.

– Песня! Ну, конечно же! – Нагато умудрялась на удивление ловко курсировать среди собственного бардака, на ходу размахивая авторучкой. Вторая по обыкновению была воткнута в волосы, кое-как скреплённые лимонно-жёлтой заколкой. – Ответный ход вежливости! Да!.. Плечом к плечу, все вместе, укрепление боевого братства… И показать, что Пилот Евы – это не только тупой солдафон, но и творческая личность! Закрепить… Нужно закрепить успех, да! Что бы такое… Что бы такое придумать? Может… Совместный концерт? Да!..

Начальник пиар-отдела остановилась, молитвенно сложила руки на груди и блаженно прикрыла глаза.

– Это будет просто великолепно! – в восторге прошептала Асакура.

– Кхм-кхм… – вежливо кашлянула в кулак Мисато и почти ласково проворковала. – Нагато, дорогая моя, ты поняла что от тебя требуется?

Смотрела она при этом на пиарщицу с самой настоящей жалостью.

– Конечно, майор Кацураги! О чём речь! – возбуждённо воскликнула Асакура. – Хотя и считаю, что присваивать себе такой великолепный ход было бы с моей стороны по меньшей мере…