Текст книги "Жизнь на двоих (СИ)"

Автор книги: Сергей Калашников

Соавторы: Виктория Александрова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА 8

Орнелла.

По возвращению меня ожидал переполох. Слуги в ужасе носились по коридорам, совсем не замечая своей принцессы и едва не сбивая ее с ног.

Я прижалась к стене, пропуская бешеный табун. Говорить, кричать и возмущаться было бесполезно – все равно бы меня не услышали. Но вот погодите, узнаю, что произошло – выпорю всех за такое неуважение!

Возмущению не было предела. Что тут вообще произошло, если слуги напрочь забыли этикет?! Да как они вообще посмели так себя вести?!

Настроение было отвратительным. Мало было такого хамства по отношение ко мне со стороны каких-то слуг, так еще и Улька завела дружбу с этим царственным хмырем Домиником! На что она надеялась, называя его по титулу во время общения?! Неужели непонятно было, что принцесса с ним, мягко говоря, не ладит?!

– Что здесь происходит?! – рявкнула я, наконец, выплескивая всю злость на первого попавшегося слугу, пробегающего мимо.

Паренек лет двенадцати испуганно уставился на меня своими большими голубыми глазами. Пару мгновений неверующе осматривал меня с ног до головы, а потом, не дожидаясь грома и молний, с радостным видом скрылся за поворотом:

– Нашлась! Принцесса нашлась!

Я испуганно вытаращилась на часы, висевшие на противоположной стене. Мамочка дорогая! Девять утра! Неужели мы столько просидели у Ули?

* * *

– Дорогая, где ты была всю ночь? – спокойный, но твердый голос матери нарушил мои раздумья.

Я резко развернулась. Передо мной стояла королева. Не мама. Королева. Холодная, равнодушная, но… живая и здоровая! Ульке все же удалось вылечить ее! Я счастливо улыбнулась, борясь с искушением кинуться матери на шею. Как же я рада, что с ней все хорошо!

– Я была в библиотеке! – тут же нашлась я, совершенно не пугаясь тяжелого взгляда.

Для меня никогда не была секретом любовь матери. И сейчас я точно знала – этот холод в глазах лишь маскировка. А глубоко в душе царит волнение и желание обнять и расцеловать «вернувшуюся» дочь.

Стало совестно. Мама тут волнуется, места себе не находит, да и не полностью от болезни еще оправилась, а я по лесам и избушкам шатаюсь! Волноваться всех заставила.

– В библиотеке? – мама изумленно округлила глаза. – Так долго?

– Зачиталась, прости, – виновато улыбнулась я, демонстрируя толстую (и слава Богу не подписанную) тетрадь сестры.

– Неужели это общение с принцем Домиником так сказывается на тебе? – ласково улыбнулась мама. – Ты раньше никогда не проводила столько времени в библиотеке.

– Я устала, мам, – вздохнула я, нисколько не привирая. Глаза слипались, спать хотелось жутко. – Давай поговорим позже.

– Хорошо, – кивнула королева, окидывая меня любопытным взглядом. – Андреа, – крикнула она одну из служанок. – Проводи принцессу Орнеллу до ее покоев.

* * *

Как же я выспалась! Наконец-то мягкие перины, пушистое одеяло и легкий запах свежего молока. Ммм! Что может быть чудесней?

– Доброго дня, Ваше Высочество! – улыбнулась София, подавая завтрак, и шепотом добавила. – Я выполнила все, что вы просили.

– Благодарю, – вежливо кивнула я, судорожно вспоминая, что Уля просила сделать служанку.

Не вспомнила. Кажется, сестра забыла упомянуть об этом.

Да и вообще, «молодец» она! Как Уля могла посвятить в свои планы служанку?! У них же язык, как помело! Разболтает и не заметит! Ой, Ульяна, Ульяна, дурья ты башка! Софию посвящать было, пожалуй, опасней, чем Доминика! Хоть он и политик до мозга костей, но болтушка-служанка – еще хуже!

Ну, Уля, ну услужила! Как мне теперь с этим паркетным хлыщём общаться?! Спокойно смотреть, вежливо улыбаться и обращаться на «вы» и по титулу? Да ни за что на свете! Хотя Доминик не глупый, точно заподозрит неладное! И что теперь делать? Что важнее: сохранность секрета или гордость?

Пока одевалась и умывалась – рассуждала, а сейчас ноги уже несли к библиотеке. Там обычно никого не было. Тихое место, идеально подходящее для раздумий.

Увы, это «идеальное место» было занято. Увидев сидевшего на столешнице Доминика, листающего очередную книженцию, я едва удержалась от ехидного замечания.

Этот книжный червь не понравился мне еще при первой встрече. Мне было три, ему – пять. Напыщенный, занудный, самовлюбленный Доминик смотрел на меня как на будущую ненавистную жену. Его злые шутки и нравоучения настолько надоели мне, что однажды он пересчитал ступеньки одной из лестниц дворца носом.

Тогда принц совсем озлобился и начал делать ко всему прочему и язвительные замечания. А его взрывоопасные розыгрыши, виноватой в которых оказывалась всегда я?

Кто знает, как сложились бы отношения, если бы родители не пророчили нам долгую и счастливую совместную жизнь.

– Привет! – оторвавшись от книги, улыбнулся этот хмырь.

– Угу, и тебе не хворать! – буркнула я, осматриваясь в поисках укромного уголка.

– Где ты была ночью? – вновь прицепился принц, насмешливо смотря на меня со своего «насеста».

– В библиотеке! – закипая, ответила я. Нет, он меня еще и допрашивать будет?! Тем более Доминик всегда в курсе всех дворцовых сплетен!

– Неа, не ври! – лениво отозвался тот, перевертывая страницу. – Я всю ночь провел здесь, но тебя не встречал.

Я испуганно покосилась на принца. Что это? Очередная игра Доминика или все же истина? Никогда не могла понять этого. И три дня в лесной избушке ничего не изменили, увы.

– Я понятия не имею о чем ты! – резко отозвалась я, разворачиваясь к двери. Находиться в обществе жениха стало небезопасно. Я боялась разозлиться и сорваться.

– Что с тобой Орнелла? – полетел мне в след грустный вопрос. – Ты изменилась буквально за день!

– Тебе показалось! – пробормотала я, выскакивая из библиотеки.

И за что мне досталась такая стеснительная сестра?!

Ульяна

После ухода Савки я принялась готовиться к следующему дню. За время моего отсутствия дел накопилось довольно много. Несколько пациентов требовало к себе внимания. Это, в основном, пожилые крестьяне, которые без моих настоек долго не протянули бы – не всем Всевышний даровал здоровье.

Так что, нагрузив корзинку приготовленными заранее пузырьками и мешочками, я прихватила с собой плащ и сапожки на случай непогоды и отправилась навещать окрестные деревеньки. Первым на очереди был шорник Моисей, страдавший от повышенного давления. Умники от официальной медицины называют это склонностью к удару, а иногда – полнокровием. В экстренных случаях людям с этим недугом пускают кровь, но я до такого старалась не доводить, хотя, признаюсь прямо, травки мои от этого помогают не слишком хорошо.

Тут важнее всего человека настроить на правильный режим и заставить разумно чередовать движение, отдых и расположить его к душевному спокойствию.

С Моисеем у меня это получалось. Он спокойно шил хомуты и прочие элементы конской сбруи, обучая своему ремеслу соседского парнишку, который старика и обстирывал, и обстряпывал, и вечно клянчил у него денежки, которые тратил невесть на что, но за «место» держался крепко и не воровал. Просто пропадал два дня в неделю в городе, откуда возвращался, кряхтя и почёсываясь. Не то, чтобы сильно побитым, но изрядно поколоченным.

После заглянула к Лукерье – солдатской вдове, потом навестила Захарку, осмотрела ему ладонь, из которой Нелка извлекла занозу. Ничего, всё отгноилось и заросло. В Лунёвке меня ждали сразу трое, потом… к вечеру еле ноги переставляла, зато тащила домой почти полную корзинку разной снеди и новые варежки. Денежки у сельских жителей встречаются редко, а вот своим продуктом они со мной делятся охотно.

Только дотащилась до дому – стук в дверь. Мельничиха рожает, а городские ворота уже заперты на ночь, так что к доктору не проехать. Хорошо хоть на повозке примчались, а то не знаю, как бы дошла. Впрочем, роды прошли без осложнений – мельничиха – мамка опытная, это у неё третий ребёнок, а первого мы ещё с мамой принимали, так что к утру уже и управилась и мельников работник меня обратно довёз. А тут уже Никодимка, Мотин сын ждёт. Один из благородных охотников, что в лесу ночевали, ногу сломал, когда отлучился от костра по личному делу в кусты, ну и оступился или споткнулся. Так он там и лежит, потому что шевельнутся ему больно и остальные не знают, что делать.

Лошадка для меня у посланца с собой имелась, а перелом оказался вывихом, просто юный виконт Фоше был нытиком и недотрогой, за что я ему прописала интересную настойку, которой снабдила воспитателя сына кастеляна со строжайшими инструкциями добавлять этой хинной горечи по две капли во всё, что это недоразумение будет есть или пить. Эта снадобье даже мёд делает несъедобным. Обратно мне пришлось возвращаться пешком, потому что и меня и Никодимку недовольный моим лечением барин прогнал, а сам удалился домой в сопровождении грума, лакея, камердинера, гувернёра, дядьки, повара и… я не всех успела пересчитать. Не спала я к этому времени уже третьи сутки, отчего покачивалась на ходу.

Спать я устроилась на коряге, едва солнышко пригрело, благо сынишка у Моти правильный, обещал покараулить, чтобы сороки меня не унесли. Кошмар! Часок кемаря принёс моей бедной головушке некоторое прояснение и когда меня разбудили голоса, я воспринимала их, обладая обычной ясностью мысли, а не в полудрёме.

– Эй, смерд, что это ты тут делаешь? – голос принца Доминика опознаётся легко.

Я испуганно спряталась за корягу. Что он тут делает посередь дня? Неужели Нелка не удержалась и нахамила парню?

– Поджидаю, когда бабушка передохнёт. Мы с ней идём издалека, и она притомилась, – а это уже сын егеря отвечает.

– А сам-то ты из этих мест, или издалече? – спокойный голос Нелкиного жениха звучит ровно, чтобы не испугать мальчонку.

– Из этих, Ваше Сиятельство.

– Тогда скажи мне, не знаешь ли ты в округе девицы, волос у неё чуток в рыжину отдаёт, а сама она в деле знахарском искусна.

– Я тут всех знаю. Есть такая, только живёт она далече. По Клотскому тракту полдня от города пешком, а затем налево после третьей речки. Тогда уж вдоль берега до самой мельницы. А оттуда направо, только дорогу спросите к Лысухе. А уж как до неё доберётесь, это деревня так зовётся, тогда справа от дороги у выгона крайняя изба, там Олеся и живёт. Есть ли в волосах у неё рыжина, в точности не помню, а только травы она собирает и в город на продажу возит.

– Спасибо тебе, смерд! – о как, оказывается, принц учтив с простолюдином. – Лука, подари мальчику дежку малую! – и топот копыт и всадники удалились.

Никодимка разыскал в траве медный грошик: денежка, действительно малая, а я проводила взглядом верховых. Принц и его грум в дорожных костюмах направлялись как раз туда, куда послал их этот маленький шалопай. Местные жители неохотно показывают дорогу к моему дому, этот обычай я приметила ещё в те поры, когда мама была жива. А моё дело, накормить парнишку, когда мы с ним доберемся до дому. Заслужил. А у меня там и окорок, и каравай ситного и квасу кувшинчик. Мельник не поскупился.

* * *

– Эй, вставай, лекарка! – толкают в плечо в моём собственном доме. Гость незваный вошел без стука и разыскал кровать, на которой я блаженно растянулась, чтобы отоспаться. Да ещё монеты сыплет из кошеля так, чтобы я слышала их звон. В свою, правда, руку сыплет.

– Обожди на крыльце, сейчас поднимусь, – а что делать? Не все больные мне симпатичны, так это не означает, что следует отказывать им в помощи.

Вышел, и кошель унёс.

Привела себя в порядок, вышла на двор – солнце уже клонится к закату, но до ночи ещё далеко.

– Так что у тебя стряслось? – зевая, спросила я.

– Дочка захворала, – нервно отозвался тот, постоянно оглядываясь.

– Как захворала? Отравилась, с жаром слегла или кашель её душит? – со вздохом поинтересовалась я, мысленно перебирая различные готовые мази и отвары. Надеюсь, делать ничего не придется.

– Не говорит, кричит только, что плохо ей и всех отгоняет! – буркнул мужчина, недовольный задержкой и разговорами.

– А лет твоей дочке сколько? – чуть хмыкнув, спросила я.

– Не помню.

Нет, это что-то совсем непонятное.

– Ты хоть рост её рукой покажи.

Показал себе на уровне плеча. Это на полголовы ниже, чем я. Вроде – подростковый должен быть возраст.

Навьючила на себя, да и на него, всякого припасу на все случаи жизни, да и пошли мы окольными тропами. Мужик этот одет странно, вроде как обычный крестьянский армяк, а сапоги на нём – какие состоятельные купцы носят. И шапка вроде фуражки. Опять же посох в руках тяжеловат для путника. Неладный клиент, недобрый. Озирается, к каждому шороху прислушивается.

* * *

Да уж, как задалась в жизни чёрная полоса, так и продолжается. Во-первых, привел меня этот человек в лагерь разбойников. Десяток бандитов обосновался на лесной поляне, и одна девчонка при них, дочь атамана. Вот и стала эта девица в пору входить. Была бы рядом хоть одна баба, и никакой «болезни» бы не было. В общем, посидела я с бедной часок, потолковала. Объяснила, что к чему, а в обратный путь отправляться не решилась – стемнело. Далеко завёл меня провожатый. Так что, раз уж пришла, то и остальных членов шайки осмотрела.

Нездоровый они народ. У одного фурункулёз – непонятно как он с такими нарывами вообще может двигаться. У второго глаз заплывает от ячменя. У двоих раны никак не зарастут. Вроде с виду не особенно опасные, но гноятся и гноятся. Да и другие болезни нашлись, да такие, при которых добрый горожанин или селянин дома бы на постели стонал, а эта шатия в лесных шалашах ютится, да ещё и с места на место через день переходит. Кого они вообще способны ограбить, я просто не поняла. И каша-то у них жидкая, да пустая, и одеяла рваные. Оружие – дубины в основном. Ножи ещё из-за голенищ выглядывают, да кистени за поясами.

При мне они удалью или удачливостью не похвалялись, буйных пирушек не устраивали, а вычерпали ложками котёл не особенно сытного варева, и спать улеглись. Одеяло мне дали целое – у остальных или рвань всякая, или вообще полой армяка укрываются. Правда, у дочки атамановой тоже одеяло хорошее. Но все, как один эти лесные разбойники, немытые, нечесаные, неопрятные.

Утром, когда проснулась, никого на поляне не было. Костёр остыл – и ни души вокруг. Видно, перед рассветом снялись с места, и неслышными тенями ускользнули на поиск удачи. Одеяло, которым я укрывалась, тоже унесли. Даже пузырьков с настойками, и тех я в своей корзине недосчиталась. Слямзили.

* * *

До дома я добралась к полудню. Тут меня ждала на крылечке молодая картошечка, судачок висел на гвоздике у двери, пучок морковки и несколько луковиц. Уха вышла наваристая, сытная, да и хороший ломоть окорока в погребе сохранился. Бывают в жизни и неплохие минуты.

ГЛАВА 9

Орнелла.

Никогда бы не подумала, что моя жизнь – это сплошной кошмар. Раньше бесчисленные ритуалы, наполняющие всё моё существование, не раздражали до такой степени. Причёсывание и одевание, утренний визит к матушке – это я переносила легко. Но необходимость вести себя величественно при выслушивании бесконечных приветствий почему-то выводила из себя. И эти церемонные поклоны, реверансы, книксены. Заискивающие взгляды и льстивые восхваления – просто до печёнок доставали.

А при мысли о женишке моём высокородном откуда-то из живота прямо к горлу поднималась ярость и буквально душила. Поэтому я старалась о нем не думать. Нет, как умница Улька не смогла разглядеть в нём чванливого пустозвона, ничего, кроме презрения не заслуживающего?! И теперь, чтобы не вызывать подозрений я должна показывать ему отсутствие пренебрежения и быть учтивой!

Благо, на пару дней сей дурашлёп лишил меня счастья лицезреть свою персону, куда-то запропастившись в сопровождении грума. Зато молочно-творожно-сырная диета успела встать мне поперёк горла. Когда каждый день одно и то же, это становится невыносимо. Маменька тоже жалуется на однообразие, но признаки болезни на её лице становятся всё слабее и слабее, и она уже не выглядит измождённой после многочасовых бесед со своими министрами.

Это обстоятельство ужасно радовало, особенно посреди скучной дворцовой жизни. Матушка уже спокойно вставала с постели и проводила чуть ли не весь день на ногах. Я искренне улыбалась, встречая ее в коридорах дворца. Правда не забывала посматривать по сторонам: злобный отравитель наверняка где-то поблизости! Пожалуй, именно это держало меня дома: не будь его, давно бы рванула в лесную избушку!

Но отравитель не спешил приходить с повинной, а я понятия не имела, с чего начать поиск преступника. Пару раз мелькнула мысль привлечь Доминика, но все же я пока была не готова принять его помощь. Наоборот, при мысли, что он бы точно смог найти злодея, в душе поднималась ярость и желание все сделать самой! Я что, хуже что ли?!

* * *

Потребовался почти целый день, чтобы понять, насколько я взвинчена. От меня перепадало и придворным, и челяди. Нет, я их не наказывала, но встретившись со мной взглядом, люди бледнели и спешили куда-то по совершенно неотложным делам. Даже Отец-Настоятель, обычно старающийся всегда маячить поблизости, теперь не попадался на глаза как-то уж слишком долго.

И ещё я поняла, что хочу мяса. Необходимо было что-то с этим делать, и я отправилась в библиотеку с тетрадью сестры. Почитаю, что ли, о примочках, применяемых при угреватости. Возможно, это ослабит раздражающий зов желудка.

К счастью Доминик меня на этот раз не подкарауливал, сидя на столе с видом ужасно занятого человека, поэтому я смогла занять свою любимую позицию: в промежутке между окончаниями двух шкафов стояла скамейка-подставка. Если сесть на неё, то боковая стенка резного бюро совершенно скроет тебя от взоров со всех сторон. Вот тут, разложив на коленях записи сестры, я и углубилась в изучение таинства излечения прыщиков.

Всё оказалось значительно сложней и интересней, чем я думала. А главное, у меня возникали вопросы, для записывания которых пришлось завести другую тетрадь. Никогда бы не подумала, что кожа настолько сложно устроена и так много особенностей возникает при лечении разных видов её повреждения!

Одним словом, я сделалась затворницей, и мне в этом никто не препятствовал. Придворные вздохнули с облегчением, а я отвлеклась, занявшись интереснейшим делом. Познанием.

Узнавать, не подкарауливает ли меня Доминик, делая вид, что листает очередной томик, я приспособилась. Оба его пажа обычно занимали места в малой приёмной, чтобы пощебетать с фрейлинами, как раз в те моменты, когда принц избавлялся от них, отправляясь в библиотеку или просто намереваясь отыскать меня. А, поскольку в остальное время хотя бы один всегда следовал за своим господином, то и отсутствие любого из них в обществе самых прелестных дворянок королевства служило знаком, что на меня охотятся.

Приходилось удваивать осторожность, пробираясь в своё убежище, которое именно в период отсутствия пажей в приёмной оставалось свободным. Зато сам принц меня, затаившуюся за бюро, никогда не замечал. Несмотря на то, что не по разу в день заглядывал в библиотеку и даже звал.

Наивный! Так я и откликнусь!

Во-первых, мне не нравится, когда меня называют Оркой. А именно так именовал меня этот негодяй после того, как вернулся из двухдневной отлучки. Естественно, иначе как к Домику, я к нему не обращалась. Уж очень обиженными становились его глаза, просто одно удовольствие смотреть на него, такого пристыженного.

Однажды за обедом он ухитрился незаметно посолить моё молоко, за что жестоко поплатился за ужином. В ломтик сыра, что положил на его тарелку слуга, я заранее поместила тончайший слой злейшей горчицы, после чего тщательно склеила мягкие кромки кусочков. А в молоке, которым он бросился это запивать, оказалась изрядная примесь соды. Хозяйка дома имеет заметные преимущества в противостоянии такого рода, а, если он вздумает продолжать свои выходки, вместо творога получит казеин.

Довольно улыбнулась. Так-то! Я уже отнюдь не маленькая растерянная девочка, а принцесса, способная постоять за себя! Привыкайте, Ваше Высочество, теперь поиздеваться надо мной всласть у вас не получиться!

* * *

– Не угодно ли Вашему Высочеству составить мне компанию в чудесной прогулке по окрестным лесам? – надо же! Попалась. Сразу после утренней молитвы Доминик подкараулил меня на выходе из дворцовой часовни. Нет, так не честно! И самое нечестное то, что прогуляться верхом мне действительно хочется, но не в его компании.

– Благодарю вас, Ваше Высочество, за столь лестное предложение, но сегодняшний день я должна провести в молитве и покаянии.

– Представить себе не могу, сколько же прегрешений необходимо совершить, чтобы на покаяние пришлось потратить целый день, – Домик в присутствии других людей язвит изыскано-вежливо.

– Уверена, ваше воображение столь же обширно, как и учтивость, – вот ему. Пусть поломает голову, любезность это с моей стороны, или шпилька. И это восхитительно обиженное выражение, промелькнувшее в глубине его глаз! Откуда это в нём? Раньше только злость сверкала. Вот пусть и мучается! А я, пока он скачет по лесам, прекрасно проведу время в библиотеке.

Надо признаться, что, если раньше, до знакомства с сестрой, жизнь в нашем городском дворце была мне в тягость, то теперь я испытывала иные чувства в его мрачноватых изрядно запутанных помещениях. Мне начало казаться, что эти стены защищают от скверны низкого и подлого мира, мира, где царит трусость и готовность быть униженным.

И хотя какая-то часть меня продолжала защищать людей, убеждая, что не все такие плохие, как я видела, но желание больше никогда не видеть тех мерзавцев не пропадало.

Но однажды, когда я пряталась от своего женишка, в голову пришла странная мысль. Ведь наверняка те люди не родились злыми и жестокими. Что-то заставило их стать такими. Вот только что?

* * *

Моя тетрадка заполнялась вопросами быстрее, чем я усваивала содержимое Улиных конспектов. Неожиданно встретилось несколько страниц, посвященных лечению овец, стрижке их, принятию родов, а потом шла речь о правилах забоя и разделки туши на мясо. Я настолько озадачилась, что мне ужасно захотелось спросить у сестры, зачем всё это понадобилось знахарке.

Размышляя, не заметила, как кто-то вошёл в помещение библиотеки. Негромкие шаги привлекли моё внимание, только когда человек прошел совсем рядом и устроился на стуле у бюро. Он не обнаружил меня в этом укрытии. Слышался шелест неторопливо переворачиваемых страниц, иногда скрипело перо.

Чуть погодя отчётливо скрипнула дверь, и появился новое лицо. Я не смела шелохнуться, чтобы не выдать тайны своего убежища, поэтому ничего не видела и просто ждала, когда новые посетители библиотеки удалятся, но они не торопились с этим и молчали.

– Что же, брат мой, если не удаётся добавить снадобье в пищу, то Всевышний подсказывает другой путь. Служанка принцессы каждый вечер ставит Её Величеству клизму. Вот в раствор, предназначенный для этого, тебе и следует добавлять по три капли из того пузырька, который прислали нам братья с севера, – голос Отца-Настоятеля прозвучал, как обычно, ровно и безапелляционно.

Я недоуменно нахмурилась. Что это значит?!

– Но, владыка, София лично готовит всё для процедуры и никого к себе не подпускает, – а это уже Отец-Кормилец, чья обязанность, присматривать за тем, благочестиво ли повара готовят пищу. Осенять её, окроплять, произносить над нею молитвы – это целый сложный ритуал, при свершении таинства которого из помещения удаляются все, кроме исполнителя. Вот, оказывается, кто и когда добавлял яд в маменькины блюда. Конечно же, понемногу, чтобы отравление выглядело, как болезнь.

Если сначала у меня и были хоть какие-то сомнения, то после последней фразы они исчезли напрочь. Я яростно сжала кулаки и чуть не набросилась на злодеев. У камина лежит отличная кочерга и эти толстомясые проходимцы не ушли бы от меня живыми, но опыт, полученный при встрече с кузнецом, остановил меня. Я дослушала до конца, мысленно успокаивая себя и гладя по голове.

– Сын мой, а откуда эта служанка берёт воду для приготовления раствора? – промолвил отец-настоятель назидательным голосом.

– Я понял, Владыка. Будет исполнено, Владыка, – Отец-Кормилец вышел из библиотеки, а вскоре за ним последовал и Отец-Настоятель. Посидев некоторое время и убедившись, что действительно осталась одна, ушла и я.

В голове никак не укладывалось, зачем Отцу-Настоятелю травить мою маму? Вроде и власть у него есть, и чтят его все и денег хватает. Зачем?! Неужели этого всего ему мало?! Как мог тогда столь мелочный человек стать главным настоятелем церкви?! Кто назначил его на этот пост?!

Но следующая мысль ошеломила еще больше. Мне вспомнились слова сестры: «Кто-то целенаправленно травил нашу маму. Думаю, здесь как-то замешан Настоятель!». Почему она так решила? Да еще и угадала?!

* * *

Надо же, то, зачем Сонька каждый вечер ходит к королеве, я совершенно выпустила из виду. Но какова сестрица! Ведь выбрала блюда, в которые невозможно добавить яд! Молоко от него свернется, творог почернеет, а сыр просто будет выглядеть мокрым. Нет, об этом я узнала не из книг, не из Улиных тетрадок и даже не от отравителей. Слуги говорили, что такое случалось после произнесения святой молитвы над блюдами, и они потом выбрасывали то, что испортилось, удивляясь силе слова истинно верующего. Мне это сразу пришло на память, как только зазвучал голос Отца-Кормильца, хотя, скорее, Отца-Отравителя.

Естественно, Софии я наказала, как и прежде, готовить всё, что и обычно, к вечерней процедуре, и приносить это в спальню к Её Величеству. Потом читать молитву о ниспослании благодати всем, кто верует и, вылив приготовленные растворы в ночную вазу, возвращаться ко мне с докладом. Так удастся сделать вид, будто мы ни о чём не догадываемся, и не отравлять маму.

Как отмстить святым отцам я придумаю позднее, и молочно-творожно-сырную диету перенесу стойко.

Принцесса я все-таки или кто?!

* * *

Кто лучше ребёнка выросшего в доме знает все его тайные закутки и переходы? Только другой ребёнок, выросший в этом самом доме. То есть я и моя мама. Она даже показала мне несколько потайных ходов когда-то, а я сделала вид, что ужасно удивлена и обрадована. Нельзя же было дать ей понять, что на самом деле давно уже разыскала и изучила их все. И вот теперь я на полном серьёзе занялась подслушиванием и подсматриванием. Пряталась за портьерами или в нишах за шкафами, гобеленами или стеновыми панелями и пыталась услышать или увидеть ещё хоть что-то, проливающее свет на намерения святых отцов.

Увы, мне. Сердечные тайны и карточные долги, украденные салфетки и конюх, оклеветавший кучера в глазах посудомойки. Многие «страшные» тайны открывались мне и не добавляли в моё сердце доброты к людям. А вот святые отцы ни о чём интересном больше не упоминали.

Как-то я попробовала пробраться к месту, с которого могла бы подслушать разговоры маменьки с министрами. Не тут-то было. Не подойти к кабинету тайными ходами. Маменька отлично знает наш дворец и на всех возможных подходах или висят крепкие замки, или просто все предметы обстановки надёжно закреплены. Вот знаю я, что за этим мозаичным панно должна быть изрядная пустота, и наклон пламени свечи об этом говорит, а как проникнуть туда – не соображу. Уже все завитушки перещупала на стенных украшениях, а пружины замка найти не смогла.

Зато подсмотрела как-то раз за Домиником. Он писал. Судя по длине строк, это были стихи. А потом сминал листы и бросал в камин, холодный провал которого был заметно покрыт белыми комками. Не иначе, в кого-то влюбился. Хорошо, что не в меня.

С нетерпением дождалась, когда муза, наконец, покинет этого обормота. Когда он насочинялся и вышел, я тихонько отодвинула панель стеновой облицовки и принялась разворачивать и читать опусы этого страдальца. Темно-рыжие локоны, серые глаза. Впрочем, иногда волосы именовались каштановыми, видимо, когда это лучше подходило для рифмы. Хм. Точно, не про меня. Голубизна в моём взоре, конечно, заметна не при всяком освещении но, если бы Домик действительно втрескался в меня – обязательно бы заметил. Вот у Ульки – чистый стальной серый цвет радужки.

Ой! Вот же!

 
Под рыжим кливером волос
Царит стальной форштевень взгляда
 

Надо же. В двух строчках сразу два непонятных слова! А что на следующем листе? Ага!

 
Под рыжей шапкою волос
Торчит железный скальпель взгляда.
 

Бедный Домик. Такую ахинею исторгает его сознание, что даже читать неудобно. Вот он зачеркнул слово «шапка» и начертал «локон». Локон волос! Замечательно! Впрочем, его мучения на этом не закончились. Слово «локон» опять вычеркнуто и написано «прядию». Дожил, бедняга, докатился, начал слова корёжить, чтобы они попадали в ритм его жалких сочинений. Интересно, с чего он начинал?

Покопалась в самой глубине камина и чуть не покатилась от хохота:

 
Каштановый колпак волос волнистых
Над шпилек взглядов острых и сталистых
 

Это уже просто бред какой-то!

Следующую бумажку я взяла с наружного края топки:

 
Локон каштановый трепетно реет
Стали клинок стальновато алеет
 

Да уж, поэтом Домику не быть никогда. Ну не ложатся его восторги на бумагу.

Отфыркиваясь от душащего меня смеха, я осторожно удалила следы своего присутствия в аппартаментах этого неумехи и выбралась в коридор, пока там никто не появился. Ноги сами понесли меня в мои покои. Руки зачесались изложить ту же самую мысль, но более складно. Ясно же, что принц пытается описать девушку с каштановыми, как у меня волосами и серыми, как у Ульки глазами.

Едва я разложила перед собой на конторке бумагу и взяла перо, моё уединение нарушила Сонька.

– Нел, не вернуть ли нам Его Высочеству клистирную трубку, раз уж мы перестали ею пользоваться?

Жестом приказав младшей фрейлине сесть и замолчать, я прикрыла глаза и пережила жестокую взбучку, полученную в результате спокойного осмысления одной короткой фразы, слетевшей с уст служанки.

Во-первых, наедине эта простолюдинка называла сестру моим именем, причём в его закадычном варианте. Явно – по Улиному приказанию, иначе не осмелилась бы.

Во-вторых, принц в курсе, что я, то есть Уля, лечит маму. Он даже ссудил ей для этого одно нехитрое приспособление.

И, наконец, в-третьих: сестра подкрашивала свои тёмно-русые волосы перед тем, как отправиться сюда. Они сделались точно такими же тёмно-каштановыми, как у меня. Ещё ведь сказала, что краска нестойкая, но три дня продержится, если не мочить голову. То есть несчастный Домик втрескался в неё и теперь мается своей неисчерпаемой дурью, уловив до идиотзма влюблённым взглядом какое-то изменение в моём поведении.

Сердце наполнилось злорадным торжеством, а рука уверенно вывела:

 
Взор, полный стали из-под рыжей пряди,
Искать ты будешь долго, одиноко,
Страдай, глупец, когда я шутки ради,
Пошлю тебя искать любовь далёко.
 

А возвращать принцу трубку я не велела. Пусть все полагают, что лечение мамы идёт так же, как и прежде.