Текст книги "Жизнь на двоих (СИ)"
Автор книги: Сергей Калашников
Соавторы: Виктория Александрова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
ГЛАВА 18
Орнелла
Итак, спутники не подвели. Свёрток с ушитой по ранее снятым меркам одеждой Савка протянул мне, едва остановил повозку. Я уже собралась идти в дом, чтобы переодеться, как вдруг сознание пронзило острое, как молния, озарение. Я не позаботилась о лошади для себя.
«Куплю по пути! – пришла в голову мысль. – Но тогда переодеваться юношей пока не следует. Сидя в повозке рядом с настоящим парнем, я невольно вызову у встречных лишние подозрения. Любой сравнит нас и увидит отличия и в лице и в фигуре. Вот сидя верхом или стоя поодаль от Савки, я за мальчика сойду, но не рядом».
– Здравствуй, Мотя. Привет, Савка! Я переоденусь на границе. Там же и лошадку для меня купим, – вот так, уверенно и спокойно, делая вид, что все идет по плану, я подождала, пока Савка выберется из возка и, опершись на его руку, забралась туда сама. – И что ты медлишь? – удивленно посмотрела на замершего в нерешительности паренька.
– Так надо же кое-что погрузить. В половину твоего веса, – он неуверенно покосился в сторону Моти, изображавшего конную статую.
– На кухне под лавкой, и не стой как истукан. Пошевеливайся!
К моему удивлению все пять мешочков, набитых монетами, он принес за один раз и запихал их куда-то под лавку, на которой я устроилась. Дверь в избушку подпер палочкой, уселся рядом со мной и издал губами чмокающий звук. Повозка мягко тронулась и голова моя упала на Савкино плечо. Двое суток без сна. Вернее – две ночи и три дня. Как я еще двигаюсь-то. Сзади оказалась мягкая спинка и… что мне еще надо? Уход в сон последовал мгновенно.
* * *
Пробуждение оказалось приятным. Мне было тепло, и как-то слегка деревянно. Я чувствовала себя березовой колодой на весеннем припеке. Приоткрыла один глаз – хорошо.
Вечереет. Даже уже смеркается. Возок стоит с задранными вверх оглоблями, а лошадка, похожая на мохнатый бочонок, щиплет траву на краю поляны. До носа моего доносятся божественные запахи жарящейся свинины. Откуда мне известно, что это свинина? Не знаю. Наверное, потому, что я ее хочу. Много.
Скосила глаз в сторону, где предполагала увидеть еду – не получилось, нос мешает. Пришлось открывать второе око. Другое дело. Над углями на вертеле доходит поросенок, истекающий янтарным жирком, и Мотя колдует над ним.
Почему Мотя?! А где Савка? А вот он справа подпирает меня теплым боком, на который я навалилась. А еще я держу его, чтобы не ушел, и голова моя лежит на его плече…. Что-о?!!! Не слишком ли много позволил себе этот сапожник?!
Попыталась горделиво выпрямиться и поняла, что абсолютно не готова к этому. Я вся, словно окаменела от сна в неудобном положении.
– Мотя! Достань меня отсюда. Я пошевелиться не могу.
Сильные руки извлекли мое непослушное тело из повозки и поставили на землю, поддерживая, чтобы не упало. Одеревенела – это точно. С трудом разогнулась и с минуту восстанавливала подвижность суставов и «искала» свои мышцы, дожидаясь от них отклика.
Потом мы вдвоем выковыривали из тележки Савку – он весь день не шевелился, боясь потревожить мой сон. Только одной рукой действовал, удерживая в ней вожжи, а второй оберегал меня от падения. Прямо скажем – обнимал. Негодяй!
Об ужине скажу только одно – он был своевременным, но показался мне недостаточно обильным. На продолжении я не настаивала, потому что отяжелевший желудок – мощнейшее снотворное мгновенного действия. Откуда во мне такая способность спать?!
* * *
Проснулась я в чудесный утренний час, когда свет зыбок, а легкий туман не скрывает очертания предметов, чуть размывая их и лишая завершенности. Приподняв голову, разглядела силуэты повозки, пасущихся лошадей и неведомым чувством поняла – костер остыл. Могучая Мотина спина согревала меня сзади, а негодяй Савка устроился в моих объятиях. Повернутый в противоположную от меня сторону, он сжимал в руке скалку и чувствовал себя прекрасно. Еще бы! Куда, скажите на милость, дену я свою руку в такой тесноте. Вот и положила ее на него, мерзавца.
Мужчины проснулись, как только я попыталась выбраться – одеяло-то на всех было одно, вот и пришлось барахтаться, пытаясь вылезти из той щели, что для меня оставили две широкие спины. Чайник вскипел в два счета, а холодное мясо с пресными лепешками показалось пищей богов. Что за жор на меня напал? Ну да не о нем речь. Главное, что в путь мы отправились скоро. Я едва успела сделать крошечную разминку и хорошенько поплескать на себя воды из родничка. Правда, ее никто не подогрел… как, все-таки, несовершенен мир!
Сегодня я смотрела вокруг себя нормальным взглядом. Толстая коротконогая мохнатая лошадка бежала мелкой трусцой – даже рысью назвать эту манеру передвижения у меня язык не повернулся бы. Тем не менее, катились мы бодро. Что касается повозки, то она действительно была маленькая.
Это просто корзинка, поставленная на четыре колеса. Сходство усиливает ручка, дугой переброшенная с борта на борт в середине. Лавочка для седока расположена сзади от нее, а места для кучера просто нет. Кусок ткани, натянутый между дугой и задней частью кузова, создает для пассажира укрытие от дождя, но ноги выставляются вперед. При нужде их можно укрыть вторым куском ткани.
В ненагруженном состоянии я могла бы без посторонней помощи перевернуть это сооружение или перенести его вбок, поочередно переставляя оси. Уверена, что Савка с Мотей вдвоем запросто перетащат это транспортное средство на руках.
Еще я рассмотрела кухонную утварь, захваченную в дорогу. Разделочная доска, скалка, нож, котелок и сковородка. Все это просто лежит под ногами в передней части кузова. Ни малейших признаков столового фарфора или серебра. Ну да, мы не на пикнике.
Господи! Да что же за метания мыслей в моей голове?! Наверное, это от тесноты. Лавка в повозке явно рассчитана на одного. Вдвоем на ней тесно. И как это я вчера не почувствовала столь прискорбного обстоятельства?
– Все. Дальше я лесных дорог не знаю, – это Мотя подъехал к нашему экипажу. – Надо выезжать на тракт. А то заплутаем.
Глубокие колеи и ухабы торной дороги – это не мягкий грунт проложенных людьми и зверьем стежек. А еще – это пыль в сухую погоду и грязь в мокрую. Да, будь мы верхом – так могли бы и лесом пробраться. Хотя – какой смысл? Наезженным путем всяко короче. А копыта лошадей – не колеса. Им неровности не так страшны – конь ведь выбирает место, куда поставить ногу.
Вот такие мысли, бродили в моей голове, потому что от бесконечных «пинков» снизу тело натурально страдало. А руки хватались то за дугу, то за Савку, дабы избежать вылета из кузова. Головой к этой дуге тоже пару раз приложилась. Одним словом, кроме привала, ни о чем думать я не могла и, кажется, дала понять это спутникам чересчур настойчиво.
* * *
Савка хлопотал у котелка, булькающего на костре. Мы с Мотей чистили коней. Толстенькая лошадка получала удовольствие от того, что я вычесываю ее длинную шерсть и внимаю мусор из гривы и хвоста. Движение на дороге замерло, и выглядела она пустынной – видимо многие остановились, чтобы передохнуть. Даже патрульный наряд стражи протрусил мимо нас с видом расслабленным и сонным.
Мы стояли уже больше часа, как вдруг кусты на обочине раздвинулись и без всяких криков, угроз и предупреждений десяток бандитского вида людей с дубьем в руках вывалил прямо на нас.
Мы растерялись лишь на мгновенье. И тут же за это поплатились. Первый удар пришелся на Савку. Со скалкой в одной руке и разделочной доской в другой, он увернулся от удара палкой, а еще один – парировал. В следующее мгновение вооруженный коротким охотничьим мечом егерь стрелой промчался мимо меня и включился в потеху, а следом и я с визгом разгневанной фурии налетела на кого-то.
Кинжал в моей руке – это очень опасно. Я не показываю его противнику, а бью сразу на поражение. Скребок же во второй руке только отвлекает внимание врага от настоящей опасности. А ещё я больно пинаюсь. И кусаюсь.
Видела, как получив нешуточный удар сбоку, покатился по траве Савка, как Мотя перерубил со свистом летящую на него дубинку и, продолжая движение, заехал крестовиной меча в чей-то мерзкий рот, сама саданула рукояткой кинжала в ухо мерзавца, дубина которого больно ободрала мне бок.
Наш яростный натиск ошеломил разбойников настолько, что они спешно ретировались, многие – хромая и держась за поврежденные места. Только один со страшной раной через грудь и живот остался на полянке.
– Отец-Проводник накажет вас, – глаза поверженного бандита гневно сверкнули. Сразу вслед за этим по изуродованному телу прошла судорога, и он умер, страшно закатив глаза. Мои спутники в это время были заняты друг другом. Непонятно, Савка удерживал Мотю от падения или наоборот, но когда они подошли, с последним из напавших все уже было кончено.
Мужчины унесли в лес тело погибшего и быстро вернулись. Значит, не хоронили, а просто оставили в расчете на то, что товарищи позаботятся о нем. А я никак не могла шевельнуться, пораженная не тем, что впервые лишила жизни человека – а умерший был моей жертвой. Дело в том, что Отца-Проводника я прекрасно знаю – он нередко навещает Отца-Настоятеля. И в Ассаре такую должность занимает только один человек.
* * *
Меньше всего досталось Савке. Он получил лишь ушибы. Этот хитрец, когда его свалили с ног, подхватил с земли старую слегу и тупо разогнал этой жердью нападающих, окруживших Мотю. Разбойники справедливо посчитали егеря, вооруженного мечом, самым опасным противником, и окружили его со всех сторон. Первым же ударом сзади наш возница свалил двоих.
Лиловые украшения на боку и плече этого боевого повара я быстро смазала любимым Улькиным бальзамом из подорожника.
С егерем пришлось поработать как следует. Кроме широкого набора царапин, порезов и ссадин, он получил тычок расщепленной дубины во внутреннюю сторону бедра. Когда я зашивала эту неприятную рану, он смущался, как маленький, потому что место оказалось слишком близко от… М-м-дя! Сначала Домик попал ко мне в руки, потом Мотя, и оба – ужасно стеснительные.
Больше всех, почему-то, досталось мне. Суковатые дубины не оставили на теле ни одного синяка. Я успевала уворачиваться, и удары проходили вскользь, буквально сдирая с меня одежду и разрывая её на ленты. Блуза превратилась в хлам, а из юбки могла получиться вполне приличная половая тряпка. В результате негодяй и мерзавец Савка увидел то, что ему не полагалось, потому что обрабатывал длинные больнючие ссадины на спине, груди и бедрах.
– Словно кошки драли, – шутил он, а у самого в глазах стояли слезы сочувствия.
Несмотря ни на что, похлебку мы съели дочиста и продолжили движение. Теперь в повозке ехал Мотя, раненый как раз в то место, которое всадник неминуемо потревожит о седло. Второй седок вместе с могучим егерем в этот экипаж не входил никаким способом, так что и я и Савка уселись верхом. Разумеется, я спереди. И второму седоку, кроме как за мой живот взяться было решительно не за что – все остальные поверхности бурно протестовали против любых прикосновений.
Естественно, мне пришлось одеться юношей, и, признаюсь, перешитые обноски сына сапожника сидели на мне даже элегантно, удачно скрывая округлости и выпуклости, драпируя и осиную талию, и совершенство форм плеч и рук. Длинные стройные ноги надёжно спрятались в обстоятельной мешковатости необъятных штанов, а обшарпанные башмачки скрыли от постороннего взора изящество формы стопы.
Мои золотистые локоны пылились в канаве на обочине большой дороги и, сними я с головы растрёпанный соломенный брыль – лопоухая мальчишеская бестолковка предстала бы перед равнодушным взором усталого путника.
О Всевышний! Почему впечатления вторых суток пути столь разительно отличаются от воспоминаний дня отъезда?! Стоило покинуть королевскую провинцию, и жизнь превратилась в борьбу за выживание. И я, и нагло лапающий меня Савка в четыре глаза осматриваемся по сторонам и время от времени делимся впечатлениями. Мотя не очень хорошо себя чувствует и молча страдает. Кажется, я ощущаю волну муки, исходящую от него на каждом ухабе. А Савкины ошибки в обращении с дамой, я объясню ему доходчиво и нелицеприятно, когда пройдут его синяки – а то он не почувствует разницы. Сейчас же между нами возникло некоторое сродство душ – оба время от времени шипим от боли. Мои ссадины отнюдь не успокоились, как и синяки спутника.
До вечера проехали прилично и на ночлег устроились, отъехав вглубь леса. Придорожные харчевни отпугивали одним своим видом, а селения, которые мы миновали, показались неумытыми распустехами. Глядя на них, я испытывала лишь чувство брезгливости.
Зато поляна в лесу порадовала и травой для лошадей, и родник нашелся в той стороне, куда махнул рукой егерь. Я распрягала лошадок, носила дрова и воду, не забывая покрикивать на нашего повара, чтобы он не тянул время и пошевеливался. Моте не следовало двигаться лишний раз, а ради ужина я готова была забыть о своем высоком происхождении, тем более – роль простолюдинки обязывает, хотя иногда я о ней забываю и выдаю такое, отчего Мотя, знающий, кто я на самом деле, весело хмыкает, а Савка непроизвольно роняет челюсть.
Ему простительно. За пшенную кашу, которую я терпеть не могу, сдобренную ненавистным с детства оливковым маслом, готова простить все, даже нескромность рук. Настолько вкусно получилось. Кажется, в Улькиных тетрадках было что-то про игру гормонов, про химический механизм любви. Но почему мне, принцессе, выпал удел трепетать от прикосновений сапожника?
Да. Я уже прислушалась к себе. Присмотрелась к своему поведению. И точно знаю, что происходящее противоестественно и безобразно, что терпеть этого не следует и разлучиться мы должны решительно и навсегда. Когда вернемся. А пока я стисну зубы и потерплю. Иначе пострадает дело, которое, как настоящая принцесса, обязана довести до конца.
Что же касается Савки – то он не трус. Теперь я понимаю, что тогда, в городе, вступись он за мальчишку и, возможно, его мама и сестричка сейчас голодали бы. А ведь за воровство действительно нужно наказывать, сколь благородные бы обоснования ни приводились в его оправдание.
Жизнь – сложная штука. И сын сапожника знает это лучше меня – высокорожденной.
* * *
Третий день начался совсем плохо. Вечером я дала Моте обезболивающего, и он крепко уснул. А ни я, ни Савка, не умеем слушать, что творится вокруг так, как лесник. Хорошо, хоть выспаться успели.
– Не сопротивляйтесь, и останетесь живы, – вот от каких слов мы пробудились.
«Да сколько же разбойничьих шаек орудует в этих краях!?» – пронеслось в моей голове, в ту секунду, когда мы вскакивали и становились спиной к спине.
В этой банде было тоже с десяток человек, вооружённых дубинами. В отличие от прошлого нападения, они располагались не с одной стороны, а сразу со всех, то есть успели нас окружить.
Я мысленно перебирала в голове возможные пути побега. То, что победить такую толпу мы не сможем было понятно, как божий день. Да и убежать с раненным полусонным егерем, тоже не получится. Значит, будем драться!
– Попробуйте взять, – зло крикнула я, распаляя себя для схватки.
Разбойники с сальными улыбками уже поднимали дреколье, когда вдруг из толпы раздался звонкий девичий голос:
– Пап, ты, что не видишь? Это же Уля!
Ловко расталкивая здоровенных мужиков, ко мне подбежала красивая совсем молоденькая девушка в потрепанном платье и с радостным криком повисла на моей оцарапанной шее.
Я изумленно покосилась на все еще дремотно покачивающегося на вялых ногах Мотю, улыбающегося краешком губ Савку, и, сделав вид, что узнала эту девушку, крепко ее обняла.
Разбойники недоверчиво оглядели сначала меня, потом внимательно посмотрели на моих спутников и… опустили оружие.
– Это меняет дело, – ответил тот самый «папа». Остальные, словно соглашаясь с высказанным положением, опустили дубины. – Уленька, ты прости нас, не признали. И зуб у меня болит – ну просто спасу нет. Не откажи в любезности, сделай что-нибудь.
После этого разбойники выстроились в очередь на прием. Мало того, что на них пришлось потратить часа три, так они слопали почти все наши припасы и стянули верную половину пузырьков из аптечного саквояжа. После их ухода Савка бросился проверять сохранность денег, и я с удовольствием убедилась в том, что приготовленный тайник под скамейкой вполне надежен. А Мотя успел выспросить лесную дорогу до самого Урпта – города на границе с Гринрингом. Надеюсь – там найдется приличная гостиница.
Первый в жизни выдернутый мною зуб бывший его хозяин наотрез отказался оставить мне на память – сказал, что это противоречит его принципам. Пока я размышляла, откуда у лесного жителя такие понятия, он спрятал мою законную добычу в кисет. А его дочка, когда я врачевала чирьи и фурункулы остальных членов этой далеко не честной компании, пыталась помогать и спрашивала, для чего служит какая из моих мазей. Думаю, что это она «проинспектировала» аптечку.
Продвигаясь дальше по дороге, я все еще не могла понять: откуда эти разбойники знают мою сестру?
* * *
Больше ничего примечательного не произошло до самой границы. Мы ехали лесными дорогами и к вечеру добрались до городских ворот. Здешняя гостиница мне откровенно не понравилась, но, делать нечего. Моте действительно нужно отлежаться. Некоторое беспокойство вызывала только сохранность денег в тайнике возка, но, подумав, я решила, что лучше не пытаться перенести их в номер – пусть останутся в каретном сарае. Тут слишком много глаз вокруг, и вид людей не внушает доверия.
Сказать по правде, покоя требовали и мои раны. А ещё надо было пополнить запасы медикаментов и, особенно, перевязочных материалов. При режиме: одна драка в три дня… не зря у Ульки такой объёмистый саквояж.
Прямо скажу – не знаю, что меня так вымотало. Дорога, приключения или общение с Савкой? Он, практически, признался мне в любви. Это было высказано в виде инструкции.
– Уль, ты, когда в мужском платье, молчи. Кивай, крути головой, пожимай плечами, но не издавай ни звука. У тебя настолько звонкий голос, что, кажется, будто колокольчик звенит. Помнишь, как маленькая разбойница тебя опознала? Так-то. И не посмотрела, что ты в штанах.
Вот такие слова. Тон был строгий и деловой, но при сравнении моего голоса с колокольчиком, в голосе этого Улькиного друга детства отчётливо слышалась нежность.
Бедный, бедный парень. Ведь сестрица моя явно втрескалась в заграничного принца, причем взаимно. Их теперь ничто не остановит и несчастный влюбленный сапожник так и останется один на один со своим чувством. Хотя, он ведь нас не различает и… Стоп, принцесса я или как? Молчать, Орнелла!
Хотя, если потихоньку, так чтобы никто не знал… в этом месте я прикусила язык, чтобы вернуть себе правильный ход мыслей. Однако, он, правильный ход, был занят чем-то другим и на мой призыв не откликнулся. Проклятая химия любви! Что? Я это подумала? На плаху! На костер! Топиться! Сразу после перевязки, на которой этот мерзавец опять увидит то, что ему не положено.
ГЛАВА 19
Ульяна.
На что я надеялась, когда согласилась заменить сестру во дворце? Неужели на спокойную жизнь в тепле и довольстве? Боже, удивляюсь своей наивности! Да как я вообще могла подумать, что принцессам легко живется? Вернется Орнелла – подарю ей медаль за мужество!
Никогда бы не подумала, что «высочеств» могут преследовать учителя и пытаться вбить в их головы хоть какие-то знания! Принцесса в моем сознании представлялась прекрасной, беззаботной девушкой с толпами женихов и полным отсутствием хорошего образования. Как же я была неправа!
Тот ужасный день, когда во дворец откуда ни возьмись нагрянули «старые-знакомые» учителя, а Ник сунул мне в руки толстенный учебник по экономической географии, запомню навсегда. И дело даже не в том, что я категорически не желала учиться (ложь!), а в том, что едва открыв книгу и увидев почти в самом начале такие страшные слова как «урбанизация», «территориальная дифференциация», «географический фатализм и детерминизм», «депопуляция», впала в уныние. Неужели я должна буду выучить весь этот кошмар?
Это хорошо еще, что занимался со мной Ник, а не прибывшие профессора, от которых пока удавалось скрыться в многочисленных переходах дворца! Да меня бы вмиг раскусили! Ведь по идее то, что я первый раз вижу, для принцессы – сказка на ночь, повторение и закрепление давно выученного материала!
Я упрямо сжала губы, заставляя себя сосредоточиться на учебнике. Завтра мне сдавать Нику очередную тему, а еще ничего не выучено! Вздохнула, судорожно пытаясь вспомнить последнее предложение. Только же помнила! Кажется, там было что-то про города и эту, как ее, убро… урдо….
* * *
– … Поэтому, – бодро подводила итог я, совершенно не понимая значения своих слов, – убро… удро… урбанизация, – подленько глянула на ладошку, где еще вчера чернилами вывела это абсолютно незапоминаемое слово, – одна из самых важных составных частей социально-экономического развития страны.
Облегченно выдохнула, ловя на себе оценивающий взгляд Доминика, и внутренне ликовала. Ура! Я рассказала это дурацкую тему почти не сбившись! Выучила!
– Скажи мне, пожалуйста, – медленно проговорил принц, стирая этим тоном улыбку с моего лица. – Что же такое «урбанизация»?
Я растеряно посмотрела на Ника, судорожно пытаясь вспомнить, что же такое эта убро… удро… А, черт возьми! В общем, она. И не находила ответа. В параграфе определения этого страшного слова не было.
– Так я и думал! – удовлетворительно кивнул принц. – Ты совершенно не понимаешь, о чем говоришь! Разве это хорошо? Почему ты бездумно вызубрила параграф, вместо того, чтобы расспросить меня или самой порыться в справочниках?
Я покраснела под осуждающим взглядом. И действительно, почему? Неужели хотела покорить принца своим умом? Ну да, покорила. Его полным отсутствием! Идиотка…. Пристыжено молчала.
– Ладно, – выдержав небольшую паузу, смягчился Доминик. – Моя ошибка тут тоже есть. Надо было сначала лично с тобой позаниматься, и только потом отправлять в «свободное плаванье». Что ж, исправим эту досадную оплошность!
Я быстро закивала головой. Еще один вечер с подобной книгой я просто не выдержу! Пусть лучше объясняет!
– На самом деле все предельно просто, – чуть улыбнувшись на мою несдержанную гримасу, сказал он. – Урбанизация – это всего лишь доля населения страны, живущая в городах.
* * *
Постепенно я начала понимать. И не только то, что было написано в заумных книжках, но и Ника с Нел. Ведь всегда думала, что их жизнь намного проще моей. Я ошибалась. Конечно, королевский труд не сравним с крестьянским, но даже он по-своему тяжел.
Во дворце всегда нужно думать. Если простой человек способен с легкостью назвать имя своего друга или врага, то принцесса никогда не сможет сказать этого наверняка. Каждый день вокруг мелькают разные люди. Они улыбаются, кланяются, пытаются всячески угодить. Но можно ли точно ответить, что ими двигает? Истинная любовь и сопереживание или жажда легкой наживы?
Во дворце всегда нужно смотреть. Крестьянин не опуститься до удара в спину. Он вообще постарается уладить дело миром или уйти от конфликта. Ему не свойственна мстительность. Придворные же не чураются никаких методов ради достижения цели: когда надо и убийцу наймут, в бокал яд подсыплют, кинут кинжал из-за угла. А пытаться разговаривать и убеждать словами – только себя в темницу сажать.
Во дворце всегда нужно знать. И чем больше – тем лучше. Надо знать законы, свои и чужие права и обязанности, надо знать этикет, уметь общаться с людьми любых возрастов и сословий, надо понимать политику и экономику, чтобы уметь поддержать разговор не только в обществе дам. Надо владеть широким кругозором, иметь представление о традициях и обычаях, чтобы принимать заморских гостей, надо знать каждую мелочь, связанную с Церковью, чтобы не быть обвиненной в богохульстве. В конце концов, нужно знать дворец: его тайные входы и выходы, секретные помещения, короткие дороги в любое место.
Крестьянин не задумывается ни о политике, ни об экономике, ни об этикете. Его дело – физический труд. И этот труд нисколько не больше и не меньше королевского. Они уравновешивают друг друга, и ни один не имеет преимущества перед другим.
Нельзя сравнивать эти труды: они просто разные. В каждом есть свои сложности и легкости. И пусть они никогда не совпадают, и пусть крестьянин для принца лишь грубый, грязный и невежественный мужик, это не так: о земле и скотине крестьянин знает намного больше любого придворного, а его физической силе и выносливости может позавидовать лучший королевский воин.
И пусть крестьянин считает короля или принца венценосным бездельником, живущим на всем готовом – он тоже не прав: королевский труд – думать. И порой принять правильное решение намного сложнее, чем вспахать поле.
* * *
Я молилась. Молилась за жизнь и удачу сестры, Ника, Моти, Савки, королевы, оставленных по зову долга друзей и пациентов. Молилась за упокой мамы и Михаила.
Было уже поздно, около восьми вечера. Я находилась в Церкви одна, исключая пару служителей и собственную охрану у дверей. Все придворные давно ушли, произнеся положенные слова, а я все сидела и шептала, шептала, шептала…. Не боялась быть услышанной: все произносимые просьбы были слишком тихи даже для меня самой.
Наконец, я встала, устало отряхивая затекшие колени. Поклонившись на прощание святому образу, и шепнув благодарственные слова, неторопливо направилась к выходу.
– Ваше Высочество! – внезапно раздался негромкий знакомый голос.
Я медленно развернулась, наблюдая, как из тени колонны ко мне подходит Настоятель Патрик.
– Добрый вечер, – вежливо кивнула я ему, чуть склоняя голову в знак почтения.
Тот небрежно кивнул и, подставив локоть, с улыбкой спросил:
– Позволите проводить вас?
Я несколько секунд медлила. Идти куда-либо с этим человеком у меня не было никакого желания. За все время пребывания во дворце я старалась как можно реже встречаться этим могущественным царедворцем и влиятельным лицом духовного звания. До последнего времени это неплохо удавалось. Что ему надо? Не хочу попасть в сеть его придворных интриг!
– Я… – судорожный писк чуть слышно вырвался из моего горла пока, пытаясь придумать оправдание, я спешно искала, как бы обосновать отказ, но Патрик с неизменной вежливой улыбкой перебил меня.
– Не волнуйтесь, я не задержу вас надолго!
На этот раз пришлось положить руку на его локоть. Дальнейшее сопротивление могло показаться оскорбительным. Мы вышли из церкви, и двинулись по садовой дорожке в сторону дворца.
Патрик молчал. Не стремилась к разговору и я. Все пыталась судорожно понять, что Настоятелю потребовалось от принцессы. Надеюсь, он не планирует ее хладнокровное убийство!
– Я слышал, – внезапно начал Патрик, продолжая улыбаться. – Будто вы вновь взялись за учебу.
– Вновь? – непонимающе переспросила я. Что он имеет в виду? И чем может быть опасна эта тема?
– Насколько я помню, вы завершили свое обучение два года назад, – спокойно ответил Патрик, мазнув по мне любопытным взглядом.
Я закусила губу: и почему во время всех разговоров с придворными нужно обязательно брякнуть какую-нибудь глупость?
– А тут однажды вижу знакомых профессоров, разыскивающих принцессу! – иронично продолжил Настоятель. – Как знакомо!
Я чуть натянуто улыбнулась. Представляю, сколько хлопот в прошлом приносила Орнелла своим учителям!
– Вообще-то я хотела заняться самообразованием. Понятия не имею, как мои бывшие наставники пронюхали об этом! Но спасу теперь от них нет никакого! – недоуменно покачала головой я. И на этот раз не пыталась притворяться.
Вопрос был насущным. Пара старых, но все же бодрых и ужасно упрямых старичков, последнюю неделю преследовали меня по всему дворцу. Я убегала: а что еще делать? Незнание очевидных для принцессы вещей вызовет недоумение. Как минимум.
– Возможно, профессора прибыли по просьбе принца Доминика? – невинно поинтересовался Патрик и, заметив мое удивление, спокойно продолжил. – Насколько я знаю, вас с ним учили одни люди. И с принцем они расстались в… хм… более теплых отношениях!
Ха! Нисколько не удивлюсь, если Орнелла выгнала дотошных учителей пинком с лестницы! Она и не такое может!
Я хмыкнула. Впрочем, тут же снова насторожилась. В голове забилась тревожная мысль: зачем Патрик говорит мне это? Неужели, чтобы в очередной раз стравить нас с Ником?
Что ж, поиграем!
Я сделала разозленное лицо.
– Что?! Да как он мог?! Ну, я ему устрою праздник знаний! – «бушевала» я. – Спасибо вам за информацию, Настоятель Патрик! – «искренне» поблагодарила, и чуть более резко, чем надо удаляясь от него в сторону. – И за то, что проводили до моих покоев, тоже спасибо!
Не заметив из-за волнения и напряженности, как мы дошли по коридорам дворца до моей спальни, я все же обрадовалась своему открытию – больше находиться в обществе этого отвратительного человека просто не могла. Еще минута, и я все равно нашла бы повод сбежать.
Подавив эмоции, я вежливо и насколько смогла благодарно улыбнулась Патрику, протягивая руку для поцелуя.
– Доброй ночи, Ваше Высочество! – мерзко ухмыльнулся тот, чуть касаясь губами моей кисти.
– Доброй ночи! – еще раз улыбнулась я, собирая все силы, чтобы не состроить злую гримасу.
Едва захлопнув дверь, отгородившую от острого взгляда Патрика, я тут же в отчаянье сползла по ней на пол.
«Нет! Нет! Почему?! Почему везде эта ужасная, мерзкая ложь?! Не хочу! Не могу! Не буду!» – мысленно кричала я, не в силах сдерживать слезы.
– О, Боже, Ваше Высочество, что с вами? – кинулась ко мне испуганная Соня.
– Ничего, – глухо сказала я, задавив все эмоции и вытерев глаза. – Все хорошо, просто немного устала.
И вновь улыбнулась. А в голове стояла одна-единственная неумолимая мысль: должна.
* * *
Не всё было так уж мерзко, если по-честному. Куртуазная книжка, подброшенная Ником, развлекала меня по вечерам. Сонька читала очередную притчу, над которой мы хихикали. Все-таки для нас, столь неопытных и наивных девушек, некоторые написанные вещи были… смущающими!
Опустив свою верную фрейлину, я кралась тайными переходами в библиотеку, где заглядывала в другие книги – в те, где могла найти ответы на возникшие у меня вопросы. Не обязательно про урбанизацию. Незнакомые слова, встречавшиеся в рассказах о похождениях хитрецов и наглецов, тоже приходилось расшифровывать. И нередко они значительно точнее выражались медицинской терминологией.
Как-то так уж у меня сложилось в жизни, что мама учила меня, отвечая на вопросы или показывая на примере. А потом я разбиралась в теме по её книгам, делая записи в тетрадках – словно излагая то, что поняла. И сейчас, нахватавшись за день того, что спешила выучить «для других», я спокойно разбирала это же самое для себя.
