Текст книги "Наша старая добрая фантастика. Цена бессмертия (антология)"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Анатолий Днепров,Дмитрий Биленкин,Александр Шалимов,Борис Руденко,Виктор Колупаев,Владимир Покровский,Михаил Пухов,Михаил Кривич,Борис Штерн,Аскольд Якубовский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 70 страниц)

– Что именно? – поинтересовался Рут.

– В «Парадизе»... Здорово пылает. Весь центр в дыму.

– А, – сказал Рут, – это даже больше, чем я предполагал.

– Тогда нам, действительно, по пути.

– Я так и думал...

– А как тебя звали?

– Рут Доррингтон.

– Эге, так они не сумели расправиться с тобой?

– Как видишь.

– Значит, нам повезло.

– Вероятно, мне тоже.

– Так пошли!

– Слушай, – Рут встал со своего камня, – скажи, кто вы?

– Те, кто не смирился.

– Значит, я был прав.

– В чем?

– Так... В одном споре. Я утверждал, что вы не можете не существовать... Вот только не знал, где вы...

– Да, пока мы вынуждены таиться. Но пройдет время, и скоро...

– Почему же вы не подаете знака тем, кто обречен?

– Это не так просто. У нас только те, кому нет пути назад. Кроме того, возможно предательство... Впрочем, ты вскоре убедишься, что мы не сидим сложа руки...

– Но каждый день там, наверху, гибнут люди.

– Гибнут самые слабые. Другие прозревают, уходят к нам. О нас ведь там тоже многие знают... Только молчат, потому что боятся. Паутина страха и лжи ткалась десятилетиями. Освободиться от нее нелегко.

– Да, страх – сволочное чувство... И тем не менее большинство тех, кто наверху, будет с вами в решающий момент. Я там встретил одну девушку... – Рут тяжело вздохнул. – Ее уже нет, но таких, как она, там найдется немало. Уверен в этом.

– Ты, конечно, прав. Они, когда создавали свою паутину, забыли об одном... Человека нельзя лишать самого смысла существования... А смысл в том, чтобы как можно полнее выразить себя – в труде, подвиге, любви – во всем, что составляет суть разумной жизни. «Стандарты среднего счастья» закрыли пути самовыражения... Тогда они стали уничтожать подряд всех, кто не смирился.

– Они – это Совет Равных?

– Да... Они держат в руках всю страну. Правительство – тоже. И полицию... Их паутиной опутано все...

– Так я и думал. Мафия гангов?..

– Они выросли из мафии, которая контролировала игорные дома, торговлю наркотиками и крематории. Но теперь они истинные хозяева. Все остальное – видимость. Пошли.

– Подожди, еще одно. Я вначале получал их письма, и они...

– Исчезали, не так ли?

– Да...

– Детский трюк... Вещество, которое, самораспадаясь, превращается в газ. Эти письма исчезают всегда. Тем не менее о них все знают.

– Значит, он лгал, – задумчиво произнес Рут.

– Кто?

– Один журналист...

Невидимый собеседник тихо рассмеялся:

– Они там все лгут. Что им еще осталось. Пошли.

– Пошли, – сказал Рут.

1975 г.

Михаил Пухов
ЦВЕТЫ ЗЕМЛИ

В конце прохладного коридора, рядом с лестницей, ведущей на верхние этажи, висела табличка «Директор института». Чернов толкнул дверь. В большом окне в просвете между деревьями золотились на фоне неба далекие купола какого-то храма. За столом у окна сидел молодой человек в темных очках. Он неприветливо смотрел на Чернова.

– Чем буду полезен?

– Мне нужен директор.

– Чем буду полезен? – повторил человек.

Чернов с опозданием понял, что в комнате всего одна дверь – та, через которую он вошел.

– Вы директор этого института?..

– Директора нет. Отпуска, никого нет. Лето, жара, вы понимаете. Я его заместитель. Моя фамилия Буняк, – представился он, не подавая руки. – Чем буду полезен?

Чернов молчал.

– Садитесь, – сказал Буняк.

Чернов опустился в кресло для посетителей. Никакого дружелюбия в лице Буняка он не видел.

– Работать? – спросил Буняк.

Чернов молча смотрел на него. Такой молодой, а уже заместитель. Карьерист, вероятно. Впрочем, теперь все выглядят молодыми и карьеристами.

Буняк ждал.

– Нет, – сказал наконец Чернов. – Я космонавт.

– Я... Не нужно. Я и так все знаю.

Буняк щелкнул тумблером и теперь смотрел на невидимый Чернову экран.

– Чернов Анатолий Васильевич, русский, год рождения 1996-й, профессиональный космонавт, покинул Землю в 2020 году, вернулся месяц назад. Вас, вероятно, предупреждали. Теперь каждый носит с собой биографию.

– Но я думал, это просто номер. Комбинация цифр, и ничего больше.

– Верно, – усмехнулся Буняк. – Такие приборы, как у меня, установлены всюду. Он зарегистрировал ваш номер и передал его в Информарий, где хранятся данные обо всех гражданах Земли. Но ведь вы пришли не для того, чтобы я вам это объяснил.

– Да, – сказал Чернов.

Буняк ждал.

– Я вернулся из трудного перелета, – сказал Чернов. – Для Земли рейс продолжался 200 лет. Те, кто нас провожал, мертвы.

– Ясно, – сказал Буняк.

– После возвращения меня поместили в специальный центр. Мне читали там лекции о технических достижениях человечества.

– Ясно, – сказал Буняк. – По-моему, так всегда делают.

– Из лекций я узнал, что современной науке доступны многие вещи, которые нам и не снились.

– Неудивительно, – кивнул Буняк. – Целых два века.

– Я узнал, что даже в области медицины достигнут значительный прогресс. Рак побежден. Неизлечимых болезней нет. Наука вплотную подошла к решению проблемы бессмертия.

Буняк кивнул.

– Еще я узнал, что найден способ оживления мертвых.

Буняк молчал, пряча глаза под темными стеклами.

– Я узнал, что этим занимаются здесь, в Институте реанимации, – продолжал Чернов. – Говорят, вы можете восстановить живое существо по самым ничтожным останкам.

– Даже по окаменевшей кости, – сказал Буняк. – Каждая клетка организма содержит информацию об организме в целом. Процесс реанимации по нашей методике распадается на два этапа. Самое трудное – реанимация клетки. Вторая стадия – окончательное восстановление организма. Этот этап требует много времени и энергии, но принципиально несложен. Первых мамонтов, из тех, что живут сейчас в Антарктиде, мы воссоздали именно так.

Буняк умолк. Некоторое время Чернов тоже молчал. Разговор уходил в сторону. Чернов сказал:

– Мамонты. Не понимаю. Неужели нет более достойных объектов?..

– Что вы имеете в виду?

– Людей, – объяснил Чернов. – Из лекций я понял, что вы оживляете только вымерших чудищ. Это потрясло меня гораздо сильнее, чем сам факт. Или я ошибаюсь?..

Буняк молчал.

– Я вернулся всего месяц назад, – сказал Чернов. – Мне у вас многое не нравится. Вероятно, это естественно. Но когда вы воскрешаете мамонтов... Скажите, что я неправильно понял, и я уйду.

Буняк снял темные очки. Глаза у него были усталые, вовсе не молодые.

– Нет, вы все поняли правильно. Но для второго этапа необходима энергия. Колоссальное количество энергии.

– Больше, чем для мамонтов?..

– С мамонтами было просто, – сказал Буняк. – Нам предложили реанимировать несколько особей, безразлично каких. Самца и несколько самок. Люди – это другое дело. Поймите, что существуют моральные проблемы, не имеющие с биологией ничего общего.

Чернов молчал, глядя на далекие купола в окне за спиной собеседника.

– С годами в клетках организма накапливаются необратимые изменения, – продолжал Буняк. – Для человека возрастной порог, за которым реанимация невозможна, составляет около тридцати лет. Если смерть наступила позже, мы бессильны. Но даже с учетом этого остаются миллиарды кандидатур. И возникает проблема выбора.

Чернов молчал.

– Массовая реанимация немыслима из-за энергетических ограничений, – продолжал Буняк. – Другие варианты отпадают. Этические проблемы значительно сложнее научных. Не думайте, что вы первый. Мы бессильны. Поставьте себя на мое место, и вы это поймете.

– Нет, – сказал Чернов. – Вы знаете обо мне не все. Ведь я вернулся один.

Буняк ждал.

– Нас было двое, – продолжал Чернов. – Полет в один конец занял пять лет. Планета, возле которой мы оказались, была окутана ядовитой, по нашим понятиям, атмосферой. Но на ее поверхности теплилась примитивная жизнь. Это все, что нам удалось установить сверху.

Буняк внимательно слушал.

– Как и другие звездолеты первого поколения, наш корабль не предназначался для посадки. На борту имелся десантный бот – одноместная ракета с ограниченными ресурсами. Как и предусматривалось программой полета, мой товарищ занял место в кабине бота, и мы расстались. Как вскоре выяснилось – навсегда.

Что-то в лице Буняка изменилось.

– Вероятно, вы догадались, что бот потерпел аварию. Но человек уцелел. Он проводил запланированные исследования и передавал мне их результаты. Когда поток информации пошел на убыль и когда окончательно выяснилось, что бот отремонтировать невозможно, мы попрощались, и я стартовал к Земле.

– А он...

– Да, – кивнул Чернов. – Помочь ему я все равно не мог. И нам обоим казалось, что это очень важно – доставить на Землю информацию о биосфере планеты. Да, это было самое важное.

Буняк ничего не сказал.

– Мы служили Земле, – продолжал Чернов. – Мне было нелегко, но поступить иначе я не мог. Сейчас, находясь среди людей, которых эта информация вряд ли интересует, я смотрю на все по-другому. Но тогда нам казалось, что это единственное решение.

Буняк молчал.

– Теперь я смотрю на все по-другому, – повторил Чернов. – Вполне возможно, он уже тогда понимал, что так будет. Просто притворялся ради меня. И то, что я его бросил...

– Не надо, – сказал Буняк. – Вам было труднее. Он был обречен, вы были бессильны.

Чернов не ответил. Он смотрел в окно, в просвет между деревьями.

– Тем, кто бессилен, труднее, – повторил Буняк. – Мы тоже бессильны.

Над далекими куполами стояло небо. Голубое небо-убийца.

– Нет, я не согласен, – сказал наконец Чернов. – Я все понял, но я не согласен. Действительно, человечество нам ничем не обязано. Для Земли мой товарищ – один из миллиардов. Пусть так. Но ведь были другие.

– Кто?

– Разве мало выдающихся людей жило на Земле во все эпохи? – сказал Чернов. – Людей, без которых ваш мир был бы иным? Без которых он был бы гораздо хуже, чем сейчас?..

– Не забывайте о возрастном пределе, – предупредил Буняк. – Не старше тридцати лет.

– Все равно. Лермонтов, Галуа... Таких очень много.

– Да, – согласился Буняк. – В этом вся сложность.

– Нет, – сказал Чернов. – Все равно их можно перечислить по пальцам. Дело не в количестве. Но вы... Вы... – Чернов запнулся, нужное слово было, но он не сразу смог его произнести. – Вы ничего не помните!..

Буняк не ответил. Некоторое время он неподвижно сидел на фоне далекого неба, и в его глазах была усталость. Потом он встал.

– Да, мы ничего не помним, – сказал он. – Пойдемте.

Через четверть часа они стояли на узкой площадке, на вершине ажурной башни над сплошным океаном листвы. Каким образом они здесь оказались, Чернов не понимал – потерял ориентацию. Помнил только, как они выходили из здания института, потом долго куда-то шли по улице, похожей на парк, потом поднимались по высокой винтовой лестнице.

Под ними до самого горизонта простиралось зеленое море. Кое-где, как айсберги, торчали глыбы домов. Над городом было много ветра и воздуха, по верхушкам деревьев бежали волны. Тонкая труба треугольного сечения уходила вдаль. Вдоль трубы на них надвигалось что-то стремительное, беззвучное.

– Монор, – объяснил Буняк. – Монорельс. Теперь это у нас основной общественный транспорт.

Вытянутый вагон прошелестел мимо, не замедлив хода, оставив после себя угасающий порыв ветра.

– Куда мы поедем? – спросил Чернов.

– Все равно, – усмехнулся Буняк. – По-моему, это безразлично.

Новый вагон плавно затормозил у площадки. Его стенка исчезла, они перешли внутрь. Вагон тронулся и понесся над зеленой равниной. Паутина путей блестела над городом, среди белых островов зданий.

– Я могу знать, куда вы меня везете? – настойчиво повторил Чернов.

– Вы считаете, что мы ничего не помним, – сказал Буняк. – И не хотите понять, почему мы не работаем на людях. Я помогу вам разобраться в этих вопросах. А куда мы едем конкретно, не знаю. Это действительно почти безразлично.

Чернов молчал, приглядываясь к пассажирам. Одни женщины, на вид совсем юные. Платья – недлинные, вдобавок розовые. Женщины прикрывали колени пышными букетами, аромат незнакомых цветов пронизывал все. Вагон монора двигался быстро, иногда останавливаясь.

– Не понимаю, зачем им столько цветов? – сказал Чернов. – И когда они все работают? Полдень, но улицы заполнены гуляющими. Когда они работают – вот что мне непонятно.

Вагон снова затормозил – на этот раз где-то за городом, и станция, видимо, была конечной, и вагон монора остановился у самой земли. Девушки с цветами в руках спустились по легким ступенькам и шли теперь по узкой тропинке, изгибавшейся между лесом и полем. Буняк и Чернов немного отстали. Тропа поднималась, вверху шумели высокие сосны. В поле колосились злаки.

– Сейчас лето, – сказал наконец Буняк. – Отпуска, я уже говорил. Не сердитесь.

Подъем кончился. Тропа сделала последний поворот. Буняк остановился, а стайка девушек продолжала движение – туда, где на земле под высокими соснами лежала простая каменная плита. И рядом – Вечный огонь.

– И вообще не сердитесь, – сказал Буняк. – Все трассы монора оканчиваются в таких же местах. Везде, где когда-то прошла война, земля смешана с прахом погибших. Из каждой ее частички мы могли бы возродить человека. Их десятки миллионов. Большинство – почти дети. Они тоже ничего не успели сделать для человечества. Ничего, кроме самого главного. Вот о каком выборе идет речь. Теперь вы понимаете?..

Он умолк. Чернов тоже молчал. Представители разных эпох, они стояли плечом к плечу, а цветы неровными холмиками ложились на темный гранит, и девушки в розовых платьицах отходили с пустыми руками.

1976 г.

Борис Штерн
ФОКУСНИКИ

Ежедневный пассажирский поезд «Черноморец» лет десять назад был не скорым, а простым. Он ходил из Одессы в Киев и обратно и, кроме крупных городов Жмеринки и Винницы, останавливался, как говорится, у каждого столба. Однажды в Жмеринке его задержали какие-то странные события, и он опоздал в Киев на сорок минут. Что-то произошло с тринадцатым, общим вагоном – говорили, то ли вагон отстал от поезда, то ли поезд отстал от вагона – толком никто не мог объяснить.

Но вот уже десять лет проводник Илья Спиридонович Опанасенко, всякий раз выходя на перроне в Жмеринке, стоит со своим фонарем и, глубоко задумавшись, глядит в небо. Стоит неподвижно и в дождь, и в мороз до тех пор, пока по селектору не объявят отправку «Черноморца».

В тот вечер в конце августа в общий вагон «Черноморца» влезали тетки с торбами, уныло входили командированные, не доставшие плацкарту, с шумом вваливались экономные студенты. Все перемешалось и устраивалось. Илья Спиридонович, не глядя на часы, но чувствуя скорое отправление, загнал с перрона в тамбур последних курильщиков и сам поставил ногу на ступеньку, чтобы войти в вагон, но в этот момент появился опоздавший.

Во время отправки всегда появляется такой опоздавший. Он в ужасе мчится за уходящим поездом, сшибая провожающих, и если повезет, вскакивает в последний вагон.

«Черноморец» плавно покатил.

Илья Спиридонович прикинул расстояние между вагонами и догонявшим пассажиром, протянул руку, чтобы подхватить пассажира в момент прыжка, и азартно закричал:

– Давай, давай, давай!

И пассажир прыгнул в тамбур. Это был среднестатистический, ничем не примечательный пассажир Юго-Западной железной дороги: среднего роста, средних лет, в сером костюме, при галстуке – из тех, кому ехать надо, да не везет. Пассажир отдышался, поправил галстук и, когда Илья Спиридонович закрыл дверь, невинно сказал:

– Понимаете, какое дело, товарищ проводник... У меня билета нет. Нет в кассе билетов. Даже в общий вагон.

– Что это за фокусы, гражданин? – рассердился Илья Спиридонович.

– Какие уж тут фокусы, – вздохнул среднестатистический пассажир, задумчиво разглядывая проводника. – Ехать надо, билетов нет... Впрочем... вы всегда так неаккуратно храните деньги?

– Чего? Не понял, – удивился Илья Спиридонович.

Вдруг серый костюм ловким движением снял с Ильи Спиридоновича железнодорожную фуражку и принялся вытаскивать из нее какой-то несусветный хлам – какие-то шарики, ленточки, бумажные цветочки, два яйца, обглоданную куриную кость, спичечный коробок... наконец он вынул из фуражки купюру в десять рублей и протянул ее проводнику:

– Ваша?

Илья Спиридонович стоял с выпученными глазами.

Пассажир улыбнулся, надел на проводника фуражку, засунул ему в нагрудный карман червонец и вошел в вагон.

– А вот и свободное место! – услышал Илья Спиридонович.

В первом купе, где устроился среднестатистический пассажир, ехали: хмурый молодой человек с ромбиком на лацкане, смущенная девушка и дед в соломенной шляпе. На верхней полке кто-то уже спал, а дед неотрывно глядел на свой чемодан.

Когда Илья Спиридонович проверил билеты, молодой человек с ромбиком, недовольно принюхиваясь, ушел в вагон-ресторан, а в купе завязалась беседа – бестолковый разговор на той стадии, когда незнакомые люди не знают, о чем говорить, но знают, что в дороге о чем-то говорить надо.

Поговорили о том, о сем: о погоде – «лето, как никогда», о молодежи – «не та пошла молодежь», как вдруг серый костюм, желая расшевелить компанию, улыбнулся и сказал девушке:

– Хотите, я угадаю, как вас зовут? Вас зовут Танечка.

Он угадал точно, но Танечка смутилась еще больше, и серый костюм напрасно ожидал от нее изумления.

Опять замолчали.

Когда «Черноморец» выехал из Одессы, дед в соломенной шляпе спросил:

– А вы... вы в какой области работаете?

– Я? – обрадовался вопросу серый костюм. – В киевской области.

«Ревизор», – с внезапным подозрением подумал Илья Спиридонович, проходя мимо первого купе.

– Нет... – смутился дед. – Я хотел спросить: кем вы работаете?

– У меня довольно-таки редкая профессия, – охотно начал объяснять серый костюм. – Я специализируюсь на чудесах.

– А я слышал, что бога нет! – уважительно сказал дед.

– Бог его знает, – усмехнулся серый костюм. – Тогда скажем так: фокусник я.

«Врет. Чует мое сердце – ревизор», – опять подумал Илья Спиридонович, а дед поджал губы и вцепился в свой чемодан. Уважительность его сразу прошла. Однажды, еще до войны, он тоже ехал из Одессы в Киев... и второй раз с ним эти фокусы не пройдут!

После Раздельной «Черноморец» вошел в скорость, степь побежала мимо.

С верхней полки свесилось заспанное лицо и спросило:

– А тот, с ромбиком, еще в ресторане? Неприятный тип. Нацепил поплавок – глядите все, я с высшим образованием.

– Не судите о незнакомых людях по внешнему виду, – вдруг сделала замечание Танечка.

– А по чему тогда судить?

– Вообще не судите.

Контакты в купе явно не налаживались.

– А у меня карты есть! – сказал вдруг дед, раздираемый боязнью за свой чемодан и желанием, чтобы никто этой боязни не заметил. – Сыграем в подкидного?

– Карты? Дайте-ка мне карты... – попросил серый костюм.

«Здесь-то все и началось, – вспоминает Илья Спиридонович, стоя через десять лет на перроне в Жмеринке. – Вхожу в купе, а он показывает фокусы. Запомни, говорит, какую хошь карту. Запомнил? Ну, запомнил. Ложи, говорит, назад в колоду. Поклал. Тут он берет и вытягивает эту же карту из моего фонаря. Да-а... Ну, это, положим, легкий фокус. На сегодня я и похлеще могу. Но тогда, положим, я когда-нибудь и с вагоном фокус... того... Да-а... Где уж нам.»

– Ух ты! – сказал дед. – Покажите еще раз!

– Какая прелесть! – удивилась Танечка. – Как вы это делаете?

– Заметьте, что эта карточная колода не моя, а чужая, – польщенно ответил фокусник. – Если я объясню секрет фокуса, то вам же станет неинтересно. Я лучше другой фокус покажу... – он профессионально засучил рукава. – Запомните любую карту. Теперь порвите ее...

– Э-э... это мои карты! – испугался дед.

– Не волнуйтесь. Порвите и выбросьте в окно.

Танечка нерешительно разорвала бубнового туза и выбросила его в окно.

– Отлично. Вот ваша карта, – и фокусник вытащил бубнового туза из кармана.

Из крайнего купе раздался смех. Илья Спиридонович заглянул туда. С верхних полок свесились заспанные головы, из тамбура выглянули удивленные курильщики. В купе становилось тесно. Одни пассажиры сидели на корточках, другие подпрыгивали за чужими спинами. Поезд мчался в сумерках, тускло светили лампы под потолком, а в спертом воздухе общего вагона шестерки превращались в тузов, а дамы прятались в чужих карманах. Время, что ли, остановилось или вспять пошло в тринадцатом вагоне «Черноморца» и приоткрыло в крайнем купе форточку в мир детства и иллюзий? Не в свое ли полузабытое детство таращились Илья Спиридонович и сонные головы с верхних полок?

Но вот, как в сказке, появился злой гений и все испортил.

– Это мое место, – сказал он. – Попрошу!

Это вернулся из вагон-ресторана молодой человек с поплавком.

– Фокусы? – спросил он. – Знаю я эти фокусы.

– Но вы не видели! – воскликнул дед, косясь на чемодан.

– Это ничего, что я не видел, – отвечал поплавок, усаживаясь. – Любой образованный человек без труда отгадает ядро всякого фокуса. Конечно, показать я не смогу – я не карточный шулер, чтобы так виртуозно тасовать карты.

– Вы несколько самонадеянны, по-моему, – не выдержал фокусник.

– Да, я самонадеянный! – с удовольствием повторил поплавок. – И не стыжусь этого. Я всегда надеюсь только на самого себя. Если бы вы когда-нибудь задумались над этимологией слова «самонадеянность», – а она, как вы можете убедиться, очень прозрачна, – то вы не употребили бы это слово в том смысле, в котором вы его употребили.

– Виталик, – вдруг, всем на удивление, сказала Танечка, – зачем ты так? Будь с людьми покультурней.

– Но, Татьяна, меня возмущает всякий обман, – ответил ей поплавок. – Я просто хочу доказать...

– Он что, ваш брат? – участливо спросила фигура с верхней полки.

– Муж, – сухо ответила Татьяна. – Но, Виталий, послушай...

– Предлагаю пари! – продолжал Виталий, не слушая. – Если я разгадаю все ваши фокусы, вы поведете нас в ресторан – всё купе.

– Образумься, Виталий! Ты только что из ресторана! На что мы будем жить, пока ты устроишься?

– Идет! – немедленно согласился фокусник. – Только не тянитесь руками к картам и не сбивайте меня замечаниями. Тяните любую карту. Какая это карта?

– Десятка пик.

– Вот видите, вы ошиблись. Это дама червей. Не понимаю, как так можно ошибаться. А десятка пик вот где...

Фокусник сделал несколько пассов и попросил фигуру с верхней полки поискать десятку у себя. Тот, счастливо регоча, нашел ее на полке. Многоголовое купе ехидно глядело на Виталика. Тот подумал и сказал:

– В основе этого фокуса заложены две механистические идеи. Первая: вы искусно подсунули мне карту с секретом и, забирая, поменяли ее масть. В этом секрет карты, она двойная, что ли. Второе: настоящая десятка пик находится в колоде среди других карт, натягивая на ваших пальцах резиночку, как в рогатке. Вы ослабили колоду и выстрелили карту на верхнюю полку.

– Вы наблюдательный, – хмуро похвалил фокусник.

– Наблюдательный? Но вы ничего не сказали о моем умении логически мыслить.

– Умеете, умеете... Задумайте любую карту...

Вскоре фокусник ожесточился. Он сопел, хрустел пальцами, из его рукавов выпадали на пол какие-то посторонние карты, кубики, шарики; он чертыхался, извинялся, показывал фокус сначала, но ничего не мог поделать с Виталиком – тот объяснял любой его фокус.

– Итак... в ресторан? – наконец спросил Виталик. – Или вы еще не все показали?

– В ресторан, в ресторан! – гнусаво запела фигура наверху.

Фокусник предпринял последнюю попытку. Дрожащими пальцами он выдернул из пачки уже зажженную сигарету, хорошенько прожевал ее, съел, а потом достал у Виталика из-за уха.

Даже дед с чемоданом зааплодировал.

– И объяснять неохота, – зевнул Виталик. – Проще некуда.

Все пассажиры сочувственно отводили взгляды от фокусника, только фигура злорадно напевала:

– В ресторан, в ресторан!

– Почему плохие люди никогда не получают по заслугам? – вдруг пробормотал Илья Спиридонович.

Весь сеанс он не выходил из купе, жадно наблюдал за каждым фокусом и болел за человека в сером костюме, который уже не казался ему ревизором. Обознался, бывает. И вот Илью Спиридоновича будто за язык дернули.

– Это вы о ком? Это я «плохие люди»? – прищурился Виталик. За словом в карман он не лез и спуску никому не давал. – Выходит, я, «плохие люди», разоблачаем тут разного рода обманы и фокусы, а вы, «хорошие люди», развесили уши, оскорбляете пассажиров и не выполняете своих служебных обязанностей...

– Это чего я не выполняю? – обиделся Илья Спиридонович.

– Чай пора разносить.

– Ну нет! – вскипел Илья Спиридонович. – Чаю я тебе не принесу, в общем вагоне чай не положен. Вот ему принесу два стакана, а тебе – нет.

И ушел наливать чай фокуснику.

В это время дед с чемоданом забыл про свой чемодан и вступился за проводника:

– Ты почему оскорбляешь пожилого человека? – гневно спросил дед и... нарвался на такой фокус, что потом всю дорогу молчал.

– О! Соломенная шляпка! – сказал Виталик. – Ваша очередь подошла... Что это у вас в чемодане? Золотишко? Нет, не золотишко... но я сейчас угадаю. Тарань! Тарань везете в Киев на Сенной базар продавать... нет, не продавать, а спекулировать по три рубля за рыбий хвост. А? Что скажете?

– По два рубля... это все старуха... – прошептал дед, не зная, куда провалиться от стыда.

– Ге-ге-ге! – подобострастно загегекала фигура наверху. – А как вы догадались, что у него в чемодане тарань? Возьмем с собой в ресторан, с пивом попьем!

– А в самом деле, как я догадался? – притворно удивился Виталик и вопросительно посмотрел на фокусника.

Тот пожал плечами.

– Не велик фокус, а вы даже не догадываетесь. Пахнет потому что. Таранью пахнет.

– У меня насморк, – не на шутку разозлился фокусник. – Прежде чем вы за мой счет пойдете в ресторан, я покажу еще один фокус. Последний. Кстати, где это мы стоим?

– Мы едем, – ответил Илья Спиридонович, входя в купе с двумя стаканами чая.

– Вы уверены?

Внезапно все почувствовали, что вагон как-то странно стоит – только что тряслись и ехали, и вдруг тихо стоим... Пассажиры бросились к окнам. Илья Спиридонович побежал в тамбур, открыл тяжелую дверь и выглянул... тринадцатый вагон одиноко стоял в глухой степи, а рядом под насыпью паслась коза, освещенная луной и привязанная к колу. Илья Спиридонович не мог понять, куда подевался «Черноморец».

– Нас отцепили! Мы отстали от поезда! – заголосили пассажиры.

– Вы уверены? – спросил фокусник.

– Мы стоим... или мы едем?

Как в дурном сне, вагон опять поехал. Илья Спиридонович, как дурак, с двумя стаканами чая выглядывал из тамбура, а на него с удивлением смотрела коза.

«Нас опять прицепили, – подумал Илья Спиридонович. – Надо пойти доложить начальнику поезда...»

– Мы едем, едем, – успокаивал всех фокусник.

– Однако не очень приятные фокусы, – сказал кто-то, и пассажиры, поглядывая в окна, разошлись по своим местам. «Черноморец» продолжал свой путь в полном составе.

– Не понимаю... Это вы сделали? – сердито спросил Виталик. – Как вы это сделали?

Фокусник насмешливо улыбался.

Я проиграл, – нетерпеливо признал Виталик, забрал у жены сумку, вытащил кошелек и забросил его фигуре на верхнюю полку. – Здесь на всех хватит. Все идут в ресторан! Все идут, куда хотят! Все! Без нас. Татьяна, тебя это тоже касается, – и он вытолкал всех из купе.

В ресторан, кроме развеселившейся фигуры, никто идти не захотел, все прислушивались к разговору в купе.

– Вы кто? Вы где работаете? – спрашивал Виталик. – Это невозможно... то, что вы сделали.

– Я заведую клубом в деревне Заврань.

– Это не имеет значения! Я, например, физик-теоретик, но что с того? Как вы отцепили и прицепили вагон?

– Не знаю. Не могу объяснить.

– Ох, уж... Вот народ! В науке любой эксперимент должен быть повторен, а у вас « не знаю, не могу объяснить...» Припомните хотя бы свои ощущения, когда вы отцепляли вагон.

– Ну... мне очень хотелось поставить вас на место.

– Поставьте еще раз!

– Уже расхотелось.

– Раньше с вами что-то подобное случалось?

– Нет... не припомню.

– Расхотелось, не припомню... – передразнил Виталик. – Ладно, и без вас обойдусь. Главное, я теперь убедился, что такие фокусы в принципе возможны.

Фокусник насупился и ответил:

– А ты в своей физике далеко пойдешь.

– Обязательно. И начну с того, что теоретически объясню этот ваш феномен с вагоном.

– Шустрый чижик, – сказал фокусник. – А когда начнут шить тебе какую-нибудь лженауку и увольнять по профессиональной непригодности – что тогда запоешь?

– Вот я и гляжу, вас будто пыльным мешком из-за угла прихлопнули. Вы чего-то боитесь? Или кого-то? Выгоняли вас, что ли, по этой самой непригодности?

– Угадал.

– Ну и... – насторожился Виталик. – Расскажите.

– Ладно, расскажу, – неохотно начал фокусник, уставившись на синий поплавок Виталика. – Лет десять назад меня пригласили в цирк для просмотра моих фокусов. Я здорово нервничал. Я был не Кио, конечно... а впрочем... Так вот, меня смотрели директор цирка и еще один тип, который назвался «художественным руководителем». Директор даже слова не вставил, а только кивал. Говорил за него этот руководитель. Человек он был ироничный, вроде тебя. Сначала он осведомился, имею ли я специальное цирковое образование; потом принялся рассуждать о том, что нашему советскому цирку чужды карточные фокусы. От них попахивает пропагандой азартных игр. Он их запрещает. Он хотел бы увидеть фокусы без запаха, яркие и жизнеутверждающие.

Я уныло предложил ему жизнеутверждающий фокус с исчезновениями и клоунадой, но они уже куда-то заспешили, и директор цирка произнес единственную фразу: «Зайдите завтра», – таким тоном, что мне послышалось: «Зайдите вчера».

Назавтра я все же решил зайти. Когда я заявился через главный вход со своим реквизитом, оказалось, что директор и его художественный руководитель срочно уехали в Москву на важное совещание и обо мне не распорядились. Но неотложные дела может решить директорская жена, которая имеет в цирке вес. Мне показали ее издалека, и я вдруг решил схитрить. Я расшаркался, сотворил из воздуха бумажный букет роз и преподнес ей. Потом я нагло стал врать, что вчера мою работу смотрел и одобрил лично ее супруг и так далее. В общем, эта дама была очарована и под свою ответственность разрешила мне вечером выйти на арену.

Я был в восторге – я и сейчас прихожу в восторг, вспоминая тот вечер. Я был как взведенный курок, и все мои фокусы стреляли без промаха. Это редкое состояние. Я хотел бы всю жизнь быть в таком взведенном состоянии. Публика исступленно удивлялась и аплодировала, а директорская жена сидела в первом ряду и млела от счастья, потому что я успевал ей подмигивать. Наконец наступило время жизнеутверждающего фокуса. Оркестр затих, мои подсадные рыжие были уже готовы по моему сигналу заявиться из зала на арену, а я вдруг вспомнил ироничные лица директора и художественного руководителя и подумал:

«Посмотрел бы я на ваши рожи, если бы вы сейчас появились в цирке!» Потом я произнес условную фразу для рыжих: «Прошу двух человек...»

В этот момент они и появились. Директор и художественный руководитель. То ли с неба упали, то ли из-под земли выскочили... не знаю. Они плюхнулись на арену в самом обалдевшем и затрапезном виде: директор цирка – в полосатой пижаме, а худрук – в спортивном костюме. Оба были навеселе, с картами в руках и, как видно, перенеслись в цирк в тот момент, когда худрук оставил директора без трех взяток на девятерной – такие у них были лица. За кулисами весь цирковой персонал подавился от хохота, оркестр что-то наяривал, пока не раздался голос директорской супруги: «Так вот какое у тебя совещание!» И они побежали от нее за кулисы и сорвали гром аплодисментов. А я за кулисы идти побоялся, раскланялся и ушел как пришел – через главный вход. Так что подобные фокусы случались и раньше.