Текст книги "Наша старая добрая фантастика. Цена бессмертия (антология)"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Анатолий Днепров,Дмитрий Биленкин,Александр Шалимов,Борис Руденко,Виктор Колупаев,Владимир Покровский,Михаил Пухов,Михаил Кривич,Борис Штерн,Аскольд Якубовский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 70 страниц)

Виктор Колупаев
НАСТРОЙЩИК РОЯЛЕЙ

Его звали просто настройщиком роялей. Никто не знал, сколько ему лет, но все предполагали, что не менее ста; а ребятишки были уверены, что ему вся тысяча, такой он был сухой, сморщенный и старый.

Он появлялся в чьей-нибудь квартире часов в десять утра с небольшим чемоданчиком в руке и долго не мог отдышаться, даже если надо было подниматься всего на второй этаж. Его сразу же приглашали пройти в комнату, предлагали стул, заботливо спрашивали, не налить ли чаю, потому что настройщики на вес золота, ведь инструментов нынче стало много, чуть ли не в каждой квартире, а настройщиков нет.

И вот он сидит в чисто прибранной комнате, делая частые неглубокие вдохи, покорно дожидаясь, когда сердце перейдет с галопа на неторопливый шаг, и молчит. Он не произносит ни слова. И седенькой старушке, которая до сих пор с опаской обходит пианино, приходится говорить. Она знает, что раз пришел настройщик роялей, значит надо говорить об инструменте. Она с радостью поговорила бы о чем-нибудь другом, например, о погоде, о том, что в прошлом году грибов «просто пропасть сколько было», о том, что последнее время сильная ломота в ногах, но положение обязывает говорить только о пианино.

– Вот, купили эту роялю. Говорят, дочка пусть учится играть. Ей и было-то три года, а уже деньги копить начали. Теперь-то, говорят, в кредит купить можно. Ну да ведь не знаешь, что завтра будет. Купили, и хорошо. Слава богу, Танюша уже второй класс кончает. И играет. Придет со школы и за нее, значит, за пианину эту. Понимает уже все. И по нотам разбирается.

Старушка смолкла, ожидая, что заговорит настройщик роялей, но тот не произнес ни слова. И когда молчание стало слишком затягиваться, снова заговорила:

– С матерью, с дочкой, значит, моей, они по вечерам сидят. Бренчат, бренчат. Хорошо получается. Особенно эти... этюды. И отец тоже сядет где-нибудь в уголок и слушает. Молчит и слушает. А потом расцелует обеих, а сам чуть не плачет. Их-то ведь ничему не учили... Время такое было.

Настройщик слушал и иногда молча кивал головой, чему-то улыбаясь.

– Вот я и говорю, – снова начала старушка. – Инструмент, он порядку требует, присмотру. Настроить там или еще чего. Я сейчас... – и она поспешно ушла в спальню, покопалась там с минуту, вернулась назад и поставила на столик рядом с пианино масленку от швейной машины.

Настройщик по-прежнему молчал, загадочно улыбаясь. Старушка озабоченно огляделась вокруг. Может, еще молоток нужен? Спросить, что ли?

– Так, значит, Танюша в час придет? – вдруг звонким мальчишеским голосом спросил настройщик, так что старушка чуть не ойкнула от удивления. Ведь она ему об этом ничего не говорила...

– В час... в час...

– Ну так я в час и зайду! – весело и громко сказал настройщик.

– Как же, – забеспокоилась старушка. – А посмотреть хоть? Может, ремонт какой ему... Да и тише сейчас. Никто не мешает.

– А мне никто не мешает! Как же я без Танечки буду его настраивать?! Ничего не выйдет! Совершенно ничего!

– Ну, ну, – оторопело сказала старушка. – Молоток-то у нас есть, вы не беспокойтесь.

– А я пока пошел дальше, – сказал настройщик, взял свой чемоданчик и вышел из квартиры.

На лестничной площадке он немного постоял и решительно позвонил в соседнюю дверь.

Его встретила высокая полная женщина в тяжелом, расшитом павлинами халате, в замшевых туфлях с загнутыми вверх носками и с огромной бронзовой брошью на груди.

– Вам кого? – деловито и громко осведомилась она.

– Я настройщик, – тихим усталым голосом отрекомендовался старик.

– А! Наконец-то. Проходите. Терпенья уже от соседей не стало. Ноги об коврик вытрите. Снимать-то ботинки все равно не будете. Проходите вот сюда. Садитесь на этот стул. Пианино у нас чешское. Тыщу триста рублей вбухали. А оно и играть-то не играет.

Настройщик поставил чемоданчик на пол и осторожно опустился на стул, словно тот мог не выдержать его иссохшее тело.

Хозяйка квартиры подошла к пианино, открыла крышку и стукнула пятерней по клавишам:

– Слышите! Оно и не играет совсем.

Настройщик повернулся к инструменту одним ухом, словно прислушиваясь.

Женщина еще раз стукнула пальцами по клавишам и извлекла из инструмента какой-то сумасшедший аккорд.

Настройщик все так же молча продолжал сидеть на своем стуле.

– Что же вы? – загремела хозяйка. – Пришли, так работайте. Или вам тоже стаканчик водки надо? Нет уж! Приходили тут батареи промывать, так сначала им водки надо. А после них ремонту на тридцатку пришлось делать. Водки не дам и чаю сразу не дам. Сделаете, а потом чаи гоняйте... Что же вы сидите?

– Кто у вас на нем играет-то? – осторожно спросил настройщик.

– Я играю. А вообще-то для Коленьки купили. А вам-то что до этого?

– Нужно, – твердо ответил настройщик.

– Коленька, – позвала женщина. – Иди сюда. Уроки потом сделаешь.

Из комнаты вышел мальчишка лет десяти и, глядя куда-то в сторону, поздоровался.

– Не хочешь играть? – вдруг спросил его настройщик.

– Не хочу! Не хочу и не буду! – скороговоркой ответил мальчишка и испуганно посмотрел на мать.

Та погрозила ему кулаком и строго выговорила:

– Мал еще: хочу не хочу. Что скажу, то и будешь делать.

– Коля, сыграй мне что-нибудь, – попросил настройщик. – Просто так, как будто для себя. А я послушаю, что у вас с вашим инструментом.

Мальчишка насупился, но все же сел за пианино и сыграл этюд Черни.

– Вот, слышите, как тихо играет, – сурово сказала Колина мама. – На третьем этаже уже ничего не слышно. За что только деньги берут?

– А мне в школе сказали, что у меня слуха совершенно нет, – объявил Коля.

– Не твое дело, есть или нет, – отрезала мама.

Настройщик подошел к пианино, и Коля поспешно уступил ему место. Старик ласково пробежал по клавишам пальцами обеих рук и осторожно погладил полированную поверхность.

– Хороший инструмент. Почти совершенно не расстроен.

– Так ведь тихо играет, – забеспокоилась хозяйка. – Соседи играют, у нас все слышно. Мы играем, им хоть бы хны. Ни разу не пришли, не сказали, что мы им мешаем. А мне чуть ли не каждый день приходится стучать в стенку. Телевизор не посмотришь... Сделайте, чтобы играл громко. Чтобы на всех этажах слышно было.

– Понимаю. Это пустяковое дело, – сказал настройщик.

– А сколько берете? – подозрительно спросила Колина мама.

– Я беру десять рублей, – твердо ответил настройщик.

– За пустяковое-то дело?

– Кому пустяковое, кому – нет.

– Ох уж с этими халтурщиками спорить! Все равно вырвут.

– Я настройщик роялей, – твердо сказал старик.

– Господи, да заплачу я. Сделайте только все, чтоб как гром гремел.

– Сделаем. Так, значит, ты, Коля, не хочешь играть на пианино?

– Нет, – ответил мальчишка, глядя в угол.

«А слуха у сорванца действительно нет. Да и у матери тоже», – отметил настройщик.

Он снял с пианино передние стенки, верхнюю и нижнюю, вытащил из чемоданчика инструменты, всякие молоточки, ключики, моточки струн и с час провозился с инструментом, ни на кого не обращая внимания и прослушивая его, как врач больного. Потом он поставил стенки на место, закрыл чемоданчик и сказал:

– Готово. Можете проверить.

Хозяйка недоверчиво подошла и долбанула по клавишам пухлой пятерней.

Раздался ужасающий грохот, в окнах зазвенели стекла и с телевизора упала фарфоровая статуэтка купальщицы.

– Ну, теперь они у меня попляшут! – грозно сказала женщина. – Коленька устанет, сама садиться буду. А ну, сынуля, садись. Посмотрим, долго ли они выдержат.

Мальчишка, чуть не плача, сел за пианино, и квартира снова наполнилась неимоверным грохотом.

– Прекрасно, – сказала Колина мама и выдала настройщику десятку.

Тот не торопясь положил деньги в потрепанный бумажник и взялся за чемоданчик. Лишь только он переступил порог квартиры, как гром сразу же смолк. Настройщик на всякий случай переступил порог в обратном направлении и удовлетворенно улыбнулся. В квартире грохотало пианино и дребезжали стекла. Но только в квартире. Сразу же за ее пределами стояла глубокая и приятная тишина. Настройщик знал свое дело.

Он поднялся на третий этаж и позвонил в дверь, из-за которой доносились нестройные звуки пьяного квартета. Здесь все еще праздновали затянувшийся день рождения.

Дверь открыл глава семьи, нетвердо державшийся на ногах, но очень вежливый и нарочито подтянутый.

– Папаша, проходите. Мы вас ждали. Шум сейчас мы устраним. Не хотите ли стаканчик за здоровье моей любимой дочери? Впрочем, пардон-с. Бутылки пусты. Но это мы вмиг организуем. Садитесь за стол. Это моя жена. А это не то брат жены, не то дядя. Черт их всех запомнит! Его драгоценнейшая супруга. А это моя Варька. Что за черт! Варька, где ты?

Не то дядя, не то брат жены оторвал голову от тарелки с салатом из ранних помидоров, осоловевшими глазами посмотрел вокруг и сказал:

– Я тебя знаю. Ты у меня на барахолке мотоцикл купил.

– Молчал бы! – прикрикнула на него жена. – Какой мотоцикл? У тебя и велосипеда-то никогда не было. – И она осторожно бумажной салфеткой сняла со лба мужа кружки тонко нарезанного репчатого лука.

– Варька, – зычно крикнул отец. – Иди сюда. И сыграй нам на пианино... Три этюда... Три этюда для верблюда. – Пропел он и вдруг захохотал, а за ним и все остальные. – Она у меня талант! Ее на конкурс хотят послать. Талант, а для отца и гостей не заставишь сыграть! Варька! Ну, Варюшенька, сыграй нам.

– У тебя дочь играет, – вдруг обрел дар речи не то брат, не то дядя хозяйки, – а у меня машину сперли. – И он скривил губы, как бы собираясь заплакать.

– Ну что мелет человек, – начала успокаивать его жена. – Какой автомобиль? У тебя и велосипеда-то никогда не было.

– Варюшенька, – позвала мама, накладывая себе в тарелку тушеной капусты, – сыграй, доченька. И дедушка послушает.

В дверях показалась девочка. Вид у нее был сердитый и вызывающий.

– Чего вам надо! Орете второй день, а я вам играй! Все равно ничего не понимаете.

– А я говорю: играй! – приказал папа.

Настройщик вдруг понимающе подмигнул девочке, и та прыснула в плечо от смеха. Потом села за пианино и отбарабанила что-то совершенно непонятное и наверняка никому до этого не известное.

Папа, мама и гости зааплодировали, а дядя-брат сказал:

– Я всегда плачу, когда мотоцикл завожу.

– Молчал бы уж, – вспылила его жена.

– Варька у меня талант, вон как отчубучила! – похвастал папа.

– Доченька, сыграй для гостей еще что-нибудь, – попросила мама.

– А водочки-то тю-тю, нету, – сказал вдруг настройщик, и все забыли про музыку.

– Это мы сейчас сообразим, – уверил папа, и через минуту папа и дядя-брат устремились в магазин.

– Нельзя их одних отпускать, – сказала мама, и обе женщины бросились за мужьями.

– А теперь мы посмотрим, что случилось с нашим пианино, – довольным голосом сказал настройщик. – И мешать нам никто не будет.

– Да, не будет! Сейчас вернутся и затянут «Скакал казак через долину».

– Не вернутся. Они двери не найдут.

– Правда, не найдут? Вот здорово! – сказала девочка. – Всегда бы так.

– Так и будет. Как только они тебя заставят играть, сразу всем понадобится за чем-нибудь выйти, а дверей, чтобы вернуться назад, они не найдут, пока ты их не захочешь впустить.

– И я буду играть одна?

– Одна. Никто тебе не помешает.

– Спасибо, дедуля, спасибо! – девочка бросилась на шею настройщику роялей, так что тот едва устоял на ногах. – Я бы их совсем не пустила и все время играла!

– Как захочешь, так и будет, Варенька. А теперь давай вместе возьмемся за него. А?

– Давайте!

Через час пианино было настроено, и старик, устало закрыв глаза и чему-то улыбаясь, слушал странную и смелую музыку. Варенька импровизировала.

Потом они сжалились и впустили гостей в квартиру. Настройщику было выдано десять рублей, и он осторожно положил десятку в потертый бумажник. Девочка не отходила от него и все время повторяла:

– Я еще хочу вас видеть.

А папе захотелось, чтобы дочь сыграла для гостей. Варенька сразу согласилась и заговорщицки подмигнула настройщику. Тот тоже хитро сожмурил глаз, так что лицо его стало похоже на сморщенное яблоко.

– Варька, отчубучь! – приказал папа.

– Я тебя знаю, – сказал не то дядя, не то брат.

– С огромнейшим удовольствием, – по-взрослому сказала девочка и взяла аккорд.

– А пивка-то не взяли, – встрепенулся папа. – Пойдем-ка, пока магазин не закрыли.

Мужчины чуть ли не бегом выскочили на лестничную площадку.

– Опять квартиру не найдут, – заволновалась мама. – Надо проследить. – И обе женщины вышли тоже.

– Вот здорово! – закричала в восторге девочка. – Приходите ко мне еще, дедуля! Я так хочу вас еще видеть!

– Приду, Варюшенька, приду, – сказал настройщик роялей, подмигнул и вышел за дверь. Здесь он минут пять постоял, слушая, как девочка переносит в музыку свою маленькую, чистую и уже очень сложную душу. А во дворе препирались папа и мама, которые никак не могли найти свою квартиру. Настройщик знал свое дело.

Было пять минут второго, и настройщик роялей снова спустился на второй этаж, где жила Таня. Она уже пришла из школы.

– Здравствуй, Танечка, – мальчишески звонким голосом сказал сморщенный старик.

– Здравствуйте, – ответила девочка. – Вы настройщик роялей? И вы настроите мое пианино? У него «ля» в третьей октаве расстроено, и «ре» в контроктаве западает.

– А мы его вылечим. У тебя хорошее пианино.

– Да вы садитесь, – засуетилась бабушка. – Отобедайте. Ведь время уже.

– Обед подождет, – ответил настройщик. – Сначала мы займемся лечением. А еще раньше ты, Танюша, сыграешь. Я сяду вот сюда в уголок, и меня совсем нет. Никого нет. Играй.

Девочка нерешительно перебирала ноты, не зная, что выбрать. Выбрала седьмую сонату Бетховена. Эту сонату играют редко, но настройщик роялей знал все. Он много раз слышал ее. И в какой раз он подивился тому, как дети чувствуют музыку, как переживают ее, страдают и радуются вместе с ней. Безошибочно, но каждый по-своему.

Девочка кончила играть и сказала:

– Я очень люблю играть, когда меня слушает папа. Он как-то очень странно слушает, словно помогает мне. И еще я люблю играть с мамой в четыре руки.

«Да, – подумал настройщик роялей. – Здесь работы совсем мало. Настроить «ля« в третьей октаве да подтянуть «ре» в контроктаве».

И все же он провозился целый час.

В это время пришел на обед папа, на цыпочках прокрался к дивану, взял в руки книгу, но так и не перевернул ни одной страницы.

А настройщик, закончив свою работу, сложил инструменты в потрепанный чемоданчик и сказал:

– А теперь, Танюша, проверь, так ли я настроил твое пианино. Девочка села, и по мере того как она играла, лицо папы меняло свое выражение. Сначала на нем было что-то недоверчивое, потом лицо выразило удивление, затем самый настоящий испуг и, наконец, восторг и растерянность.

– Что вы сделали? – тихо спросил он у настройщика. – Она так никогда еще не играла. Девочка вообще так не может играть. Ей ведь всего десять лет. Что вы сделали?

– Я настроил пианино вашей дочери, – скромно ответил старик.

– Но... но это что-то невозможное. Она чувствует музыку лучше, чем я. Ведь она еще совсем ребенок.

– Она действительно чувствует музыку лучше, чем вы, хотя вы тоже чувствуете ее прекрасно. Об этом мне рассказала сама Танюша.

В это время пришла на обед Танина мама, и девочка бросилась ей на шею, рассказывая, как дедушка настроил ее пианино. А папа сказал маме:

– Послушай ее. Это что-то невероятное. Таня так сейчас играла! Так прекрасно и необычно, что даже страшно становится.

– Ты что-то путаешь, – сказала мама. – Если прекрасно, то не может быть страшно.

– Но она никогда не играла так раньше.

– Это дедушка так настроил мое пианино, – гордо сказала Таня и запрыгала по комнате, таким образом, по-видимому, выражая свой восторг.

– Да, – застенчиво сказал настройщик. – Я просто настроил пианино в унисон с восторженной душой вашей дочери.

Бабушка незаметно убрала масленку от швейной машины и пригласила всех к столу обедать, но настройщик выпил только стакан молока, он спешил в следующую квартиру.

Папа смущенно протянул ему десять рублей и сказал, что расплачиваться рублями за такую работу просто неудобно. Не может ли он еще что-нибудь сделать для настройщика?

– Вы и Танечкина мама сделали для меня и так очень много, – ответил сморщенный старичок.

Настройщик осторожно положил деньги в потертый бумажник и откланялся, улыбнувшись на прощание Танюше.

Не успел он выйти за дверь, как девочка бросилась к своему пианино, раскрыла ноты и заиграла. Папа был уже немного подготовлен, а маме пришлось вцепиться в подлокотники кресла так, что у нее побелели ногти. Потом она посмотрела на папу, тот почувствовал ее взгляд и повернулся к ней. Что они говорили друг другу этим взглядом, никто, естественно, так и не узнал. Наверное, очень многое. Настройщик знал свое дело.

Он постоял немного перед дверью и поднялся на четвертый этаж, потом на пятый, затем спустился вниз и зашел в соседний подъезд. И снова началось его путешествие по этажам.

Часам к семи он устал, годы брали свое, и зашел в ближайший магазин. Там он купил конфет, а в соседнем магазине – игрушек. А когда он выходил из магазина, его уже ждала толпа ребятишек, и он пошел с ними в сквер и там раздал конфеты и игрушки. Он точно знал, кому что нужно дарить. Одним конфеты, другим игрушки. Потом он рассказал им смешную сказку и, когда ребятишки начали, перебивая друг друга, пересказывать ее и показывать в лицах, незаметно ушел от них.

Потом ему встретился еще один магазин, зашел он и в него. И снова встретил шумную компанию своих бесчисленных друзей-ребятишек, и снова угощал их конфетами, и дарил игрушки, и даже придумал новую игру, такую интересную, что все тотчас же увлеклись ею, а он незаметно ушел и от них.

И вот магазины уже начали закрываться, да и денег к тому времени у него уже не осталось. И теперь он уже не угощал ребятишек, а только что-то тихо рассказывал им и незаметно уходил, когда чувствовал, что им интересно и без него.

Солнце уже спряталось за домами, а он все шел, не спеша, слыша иногда музыку пианино и роялей, которые он настраивал. Многим людям настраивал он инструменты, мальчишкам и девчонкам, юношам и девушкам, взрослым и даже одной старушке, которая уже двадцать пять лет была на пенсии.

Взрослые звали его просто настройщиком роялей, а дети – дедушкой или дедулей, потому что никто не знал его настоящего имени. И лет ему было, может быть, сто, а может быть, и вся тысяча. Так, во всяком случае, думали ребятишки.

1972 г.

Дмитрий Биленкин
ПОЕЗДКА В ЗАПОВЕДНИК

Город долго держал их в переплетении улиц, кружил по виадукам, ярусам, мостам, тоннелям, пока, наконец, не выпустил на открытое шоссе. Низко над шоссе стлалось губчатое, как поролон, желто-коричневое небо. Ржавой была земля с редкими пучками жухлой травы, угрюмо сменяли друг друга глухие фасады зданий, и всюду высились мачтовые опоры, откуда то и дело выбегали механические пауки, чтобы вплести еще одну прядь в густую паутину тросов, кабелей и подвесок.

Лив вертела головой, следя за действиями пауков, но мало-помалу внимание ее привлекло небо, где обозначилась лимонно-желтая проталина, которая разгоралась и вдруг брызнула ярким пучком света.

– Ай! – вскрикнула Лив.

– Очки, где очки? – засуетилась мама, шаря по карманам сиденья.

– Вот же они, – сказал папа. – Ничего страшного, просто не надо туда смотреть.

Все трое надели очки. Мир стал темнее, однако в нем появились контраст и объем, потому что солнце, хотя и слабо, просвечивало сквозь пелену.

Место, где оно находилось, сияло, как выигрышный жетон.

– А оно вправду золотое? – тоненьким голоском спросила Лив.

– Нет, это просто очень сильная лампа, – ответил папа.

Дорога взмыла на пригорок, и Лив, обернувшись, увидела полузатянутый дымкой город. Он возвышался, точно горный хребет. Зубчатые вершины терялись где-то там, за коричневой мглой; плоскость металлических скал прорезали ущелья, в чьей глубине мерцали тусклые огоньки; склоны сбегали уступами, и эту мощную цепь нельзя было охватить с одного взгляда, так как отроги ее были и справа, и слева, они уходили, растворяясь, куда-то за горизонт, в бесконечность. Все вокруг – строения, мачты, потоки машин, сама Лив казались маленькими перед дымными хребтами металла, стекла и бетонопласта.

– Вот, – сказал папа, накрывая ладонью руку девочки. – Смотри, это овеществленный труд наших отцов, дедов, прадедов, это все мы создали, – да, да, все эти горы, скалы, ущелья и пики, в каждой их клеточке частичка нашей жизни, и ты, когда подрастешь, прибавишь к ним свою...

– Ты удивительно понятно умеешь обращаться к ребенку, – недовольно заметила мама.

Разговор оборвался. Навстречу неслись рекламы. По обочине, не отставая, бежал тигр с гномиком в зубах. Над страдальческим лицом гномика витала надпись: «Страдает от болезни тот, кто диенол не пьет». Поперек полотна зажглась надпись: «Научный факт: уныние сокращает жизнь». Слова свернулись в огненный клубочек, он пропорхнул на капот, и за ветровым стеклом возникла очаровательная девчушка с бутылкой диенола в одной руке и лассо в другой. Смеясь, она отхлебнула диенол, швырнула лассо, тигр покатился и выпустил гномика. Замигала надпись: «Диенол – это информация и оптимизм на благо общества».

Лив сидела, не шелохнувшись.

Из-за горизонта выдвинулась горная цепь зданий, точь-в-точь такая, как прежде, но то был уже другой город. Дорога пошла в обход, потом нырнула в тоннель, который вывел ее на дно залива. Вода была мутная, как зимний рассвет, и Лив заскучала. Папа и мама молчали, ритмично покачиваясь в креслах. Лив задремала.

Разбудило ее ощущение каких-то странных перемен. Она открыла глаза и тотчас зажмурилась: над прозрачным верхом машины висел ослепительный свод, похожий на пустой экран информвизора, но несравненно более яркий, огромный и пугающе голый...

Когда Лив вновь открыла глаза, по куполу проносились черные молнии помех. Она осторожно скосила взгляд и все поняла. Свод был небом, хотя и необычным, а за помехи она приняла мелькавшие в нем сучья.

– Выспалась? – заботливо спросила мама.

Лив не ответила. Безбрежность неба все еще пугала, но оттуда лилось какое-то необыкновенно ласковое тепло, с которым машинный климатизатор ничего не мог поделать.

– Скоро приедем, – сказала мама. – Пообедаем, и Лив поспит. Я же говорила, что дорога будет трудной.

– А как же послеобеденная передача про Рыжего Квантика? – спросила Лив.

– В Заповеднике надо смотреть зверей, – весело сказал отец. – После сна и отдыха, разумеется.

От огорчения Лив даже перестала смотреть по сторонам. Некоторое время она сжимала и разжимала ладошку, куда падал теплый лучик. Выяснилось, что в кулачке его удержать невозможно.

Машина замедлила ход. Показалась стоянка, а за ней домик, каких Лив еще не видывала: он был сложен из бревен и покрыт черепицей; резные, уставленные цветами балкончики верхнего этажа напоминали маленькие торты.

Перед тем как выйти, все надели маски. Лив не спрашивала зачем, потому что ей уже объяснили, что в Заповеднике совсем-совсем другой воздух, от которого может закружиться голова.

Из дома им навстречу шел человек в фуфайке с продолговатым костлявым лицом и растрепанной седой шевелюрой.

– Рад вас приветствовать в Заповеднике, – произнес он с заученной улыбкой. – Не требуется ли кому-нибудь врач?

Все посмотрели на Лив, а Лив молчала, потому что когда они только вышли из машины, ей показалось, что она оглохла, но потом она услышала голос и очень удивилась тому, что голос она слышит, а больше... ну, ровно ни-че-го!

– Врач не помешает, – категорично сказала мама. – Дорога, впечатления...

Лив затрясла головой. Слова отдавались в ушах гулко, как в пустой комнате.

– Не спорь! – вспыхнула мама, так и не поняв, в чем дело.

Лив уложили в постель, и вскоре пришел врач. Лив привычно протянула руку, чтобы он укрепил электронные присоски. Доктор пощелкал переключателями диагноста, мельком взглянул на девочку и весело улыбнулся.

Папа и мама стояли у него за спиной.

– Все нормально, абсолютно здоровая девочка, – он с треском сдернул присоски и убрал их в ячейки диагноста. – Только ей здесь не следует бегать и прыгать.

– Она у нас никогда не бегает, – с гордостью сказала мама.

– Вне комнат обязательна маска. Всего хорошего. Желаю повидать.

– Что, разве бывают случаи, когда звери не показываются? – спросил папа.

– Бывают, когда людей слишком много. Но сегодня посетителей маловато.

От радости Лив запрыгала в постели.

– Лив! – воскликнула мама. – Ты слышала, что сказал доктор? Сейчас же перестань!

Мама накормила Лив и велела поспать. Ее оставили одну. За окном шевелились ветви деревьев, они были с листьями и походили на щупальца Резинового Мутанта, но Лив не было страшно, только слегка тревожно при мысли о том странном мире, который лежит за окном. Потом и тревога исчезла. Кровать успокоительно баюкала, тоненько шипел климатизатор, не хватало лишь Монотонного Рассказчика, но на этот раз Лив уснула и без Рассказчика.

Когда она проснулась, было уже время идти. Их собралось человек двадцать. Лив очутилась в середине, папа и мама крепко держали ее, за спинами почти ничего не было видно. Потом процессия растянулась. Вел ее человек в фуфайке. Он был без маски, тогда как все остальные были в масках. Лив очень хотелось чуточку приподнять свою маску, чтобы узнать, какой же тут все-таки воздух, но она боялась, да и руки ее были в плену папиных и маминых.

Запахи пробивались сквозь фильтр, они были сумбурные, и впечатления тоже, как это бывает, когда смотришь на ненастроенный экран. Все же Лив заметила удивившую ее несообразность: все, и она сама, шли нормально, а человек в фуфайке едва волочил ноги и все же опережал остальных.

Ее переполняли вопросы, но она не успела ни о чем спросить, потому что человек в фуфайке остановился и сказал:

– Пожалуйста, тише. Мы близко, из-за шума они могут не появиться.

«Здесь и так тише тихого!» – удивилась Лив.

– Верно, что они есть только в Заповеднике? – шепотом спросил кто-то.

– Да, мы их сохранили.

– Много ли их у вас?

– Одиннадцать.

– О-о!

– Предупреждаю, они могут появиться не сразу, надо запастись терпением. Больше вопросов нет? Тогда пошли.

По лицам окружающих было видно, что все взволнованы. Двигались гуськом, молча. Пластиковая дорожка кончилась. Справа и слева в кустах стояли скамеечки. Человек в фуфайке показал жестами: «Садитесь!» Все осторожно расселись.

За кустами оказалась песчаная площадка, песок золотился в косых лучах солнца, но Лив этого не видела, потому что темные очки делали песок коричневым. Площадка находилась на возвышенном месте, за ней открывался вид на туманную равнину и далекие городские массивы. Грязноватый туман делал неразличимыми основания городов, отчего их угловатые вершины тяжеловесно парили и даже как бы покачивались в неустойчивом равновесии.

Оттуда исходил – нет, не шум и не гул, а шорох едва уловимой вибрации, которая освободила Лив от чувства глухоты.

Человек в фуфайке вышел на середину площадки и стал что-то разбрасывать, доставая из карманов. Может быть, от неестественной обстановки Лив показалось, что фигура служителя Заповедника выросла, стала огромной и вместе с тем невесомой. Но вот он окончил свое дело, вернулся и снова стал обыкновенным пожилым человеком с помятым продолговатым лицом и встрепанными волосами.

Люди сидели неподвижно, но площадка оставалась пустой. Все ждали, и Лив тоже, и понемногу сердце девочки учащенно забилось, – она не могла понять, отчего.

Она чуть не вскрикнула, когда в воздухе зашелестели крылья. Стайка птичек пронеслась над людьми, рассыпалась, коснулась земли.

Все оказалось правдой. Около десятка воробьев, забавно подпрыгивая, клевали корм. Ножки у них были тоненькие-тоненькие, и сами они были маленькими, должно быть, теплыми комочками. И они не боялись людей, которые сидели неподвижно, с торжественными лицами.

Это было так трогательно, что у Лив на глазах навернулись слезы. Но она почувствовала и гордость – за родителей, за всех взрослых, которые не только создали прекрасные могучие города, но и устроили жизнь маленьких беззащитных птичек.

Глядя на нее сбоку, отец подумал, что они все-таки не зря привезли свою девочку в Заповедник.

1972 г.