355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Колбасьев » Факультет кругосветного путешествия » Текст книги (страница 7)
Факультет кругосветного путешествия
  • Текст добавлен: 2 мая 2017, 15:30

Текст книги "Факультет кругосветного путешествия"


Автор книги: Сергей Колбасьев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

57

На рассвете море было пусто. Оно отливало стеклом и быстро, журча, бежало не дальше двух футов от планшира. От этой близости было не по себе.

– Хороший ветер,– сказал молодой штурман.– Чистый норд, три балла.

– Когда прибудем к Фэннингу?– спросил преподобный Пуддль.

– Своевременно или несколько позже.– Штурман сплюнул в море. Таких вопросов, особенно на парусных судах, задавать не следует.

Преподобный заерзал и вздохнул: – Сколько положено мне терпеть, господи?

– Около ста миль, – ответил штурман и строго взглянул на парус, но парус был в порядке – плотно наполнен попутным ветром и брал всей поверхностью.

Волков, закуривая, заметил, что спичка горит ровно и спокойно. Воздух казался неподвижным, и было непонятно, почему шлюпка идет, а не стоит на месте.

– Удивительно,– сказал Волков.

– Глупости, ответил Миша.– Но спорить не хотелось.

Солнце быстро, поднималось и жгло насквозь. Океан скользил длинной рябью и горел нестерпимыми извилистыми бликами. Не хотелось ни говорить, ни думать.

Потом была ночь. Огромное небо с крупными звездами, белой лентой млечного пути и черным остроугольным парусом. Сухие, колкие галеты и тепловатая, с кислинкой, вода из анкерка. Потом – смутный сон, и сквозь сон – журчанье и мерный скрип.

На рассвете второго дня впереди из воды поднялась голубая гора. К полудню она стала черной и каменной. Это был остров Фэннинг.

Против имени Фэннинг в лоции Тихого океана содержатся следующие данные: угольный склад британского адмиралтейства, станция кабеля Ванкувер-Брисбэо (собственная шхуна), вода.

Но бухта оказалась пустой. На пристани валялись обрубленные концы. Шхуна кабельной компании, по-видимому, ушла с большой поспешностью.

Дорожка, усыпанная гравием, также была пуста. В чахлом саду бродили три грязных козы и один враждебно настроенный козел. На крик никто не отозвался. Низкий, четырехоконный дом выглядел хмурым, несмотря на яркое солнце.

– Все стекла выбиты, – удивленным голосом сказал Миша.– Почему?

Из двери вдруг выскочила коза. Она с дробным топотом пронеслась по лестнице в сад и скрылась, разрывая кусты.

Стол на веранде был накрыт на четырех и стулья отодвинуты, будто сидевшие только что встали. На столе были чашки, чайник, банка молока и банка варенья.

– Ушли все и ушли неожиданно,– сказал Волков, и штурман кивнул головой.

– Халло! – крикнула Джессика, привстав на цыпочки, чтобы вышло громче.

– Халло!– проскрипел сверху насмешливый голос. Говорившего не было видно, и Джессика от неожиданности ухватилась за Мишу. Миша ощутил прилив отваги и силы.

– Кто там?– спросил Волков, и голос нараспев ответил длинным и удивительным английским ругательством.

– Молчи, скотина,– возмутился штурман и запустил в потолок банку молока. Из-за черной балки высунулась зеленая всклокоченная голова попугая. Попугай залаял, а из открытого окна вдруг раздался странный звук. Он был как щелканье пишущей машины, как дятел, долбящий сковороду и как цоканье копыт по мостовой.

Преподобный Пуддль сел на пол. Он больше не мог.

– Морзе, – сказал Миша и подвел Джессику к окну. Сверкая медью и стеклом, на подоконнике вздрагивал телеграфный аппарат. Лента давно кончилась и белым ворохом лежала на полу.

Штурман вдруг появился во внутренней двери комнаты. Осмотрелся и пошел прямо к телеграфному ключу. Аппарат замолк и сухо затрещал ключ: три точки, три тире, три точки. Пауза и опять: три точки, три тире, три точки.

– S. О. S., сигнал бедствия, – сказал штурман. – Не знаю только, куда я его дал: в Австралию или в Канаду.

Аппарат защелкал, запутался и снова защелкал, захлебываясь от волнения. Слушали его молча и напряженно. Первой не выдержала Джессика:

– Что он говорит?

Штурман пожал широкими плечами:

– Все равно. Я не знаю куда. Ничего, кроме 8. О. 8. Буду давать его каждые полчаса, пока они лично не пожалуют сюда.– И вылез в окно.

– Но почему никого нет? Куда они скрылись? – бормотал, сидя на полу, Исайя Пуддль.

– Они испугались земли и бежали в море, – голосом проповедника ответил штурман. – Смотрите! – И показал на берег.

Огромные кучи угля, насыпанные у воды, выглядели осевшими и расползшимися. Из угля торчала корма шлюпки и несколько зеленых ветвей.

– Кусты под углем не растут и шлюпки в уголь не зарывают, – пояснил штурман. – Землетрясение.

58

– Завтра пойдем на остров Рождества. Туда полтораста миль. Если там никого не найдем, двинемся на Джарвис – еще полтораста, – говорил штурман, разливая чай. Веранда была прибрана и за маленьким столом сидели вместе офицер, пассажиры и матросы. Это был демократизм, кораблекрушения.

– Может, мисс, его преподобие и джентльмены предпочтут остаться здесь. Сюда скоро придут, а провизии здесь на шесть месяцев и воды на шестьсот лет… В море может быть хуже,– сейчас неровные погоды.

– Не хочу… землетрясения… козлы… здесь нечистое место,– с полным ртом забормотал отец Пуддль.

В окне щелкал и бился телеграфный аппарат, и за домом жалобно блеяла коза.

– Берегись!– вдруг крикнул попугай:– засыпешься!

– Землетрясение… – прошептал преподобный, встал из-за стола и сразу исчез в черном саду. Джессика сложила салфетку, взглянула на Волкова и Мишу и тоже вышла с сад. Друзья пошли следом за ней.

– Пусть сами остаются, нам нельзя, – сказала она.

– Правильно, Джесс, – согласился Волков, и Миша» узнав, в чем дело, молча кивнул головой. Потом сообразил, что его кивок не был виден, и высказал свое согласие вслух:

– Идти прямо на Джарвис: там больше шансов найти судно. Напрямик двести миль.

– Надо рискнуть. Если удастся, никакой Триггс не разыщет.

– А если не дойдем?

– Чепуха.

Долго обсуждали. Решили к шлюпке и бежать сразу, если никого не встретят. В последний раз взглянули на хмурый дом. В освещенном окне стоял высокий беловолосый штурман. Он, очевидно, выстукивал S. О. S.

В темноте дорожка показалась необычайно длинной, а шлюпка – огромной. Ни в шлюпке, ни на пристани никого не было. Отдали концы и на веслах осторожно вышли в море.

Черная масса острова медленно уходила назад, по длинной волне скользили звезды и глухо стучали уключины.

– Землетрясение,– вдруг сказал голос миссионера, и куча брезента на носу зашевелилась. Отец Пуддль сегодня не доверял земле и лег спать на шлюпке.

– Землетрясение, – повторял он и завизжал, ощутив качку.

– Тише,– зашипела Джессика: никакого землетрясения. Просто штурман передумал. Послал нас, а сам остался… Мы не умеем давать сигнал бедствия.

– Чертов пудель, – мрачно сказал Рубец.

59

Рубец был штурманом. Он правил шлюпкой по всем правилам ленинградского яхт-клуба, в котором плавал три кампании. Двое суток он вел прямо на юг. Потом трое суток стояли на месте.

Был полный штиль. Море было как ртуть и как расплавленное стекло. Солнце висело над самой головой, и спрятаться от него было некуда. Хотели из паруса соорудить тент, но не посмели – ждали ветра. Ветра не было.

Сухари были с плесенью и на три банки консервов попадались две испорченных. Хуже всего было с питьевой водой.

Уходя ночью, не заметили, что команда два бочонка выгрузила на берег, вероятно, чтобы наполнить их свежей водой. Остался один.

Пробовали купаться. Прыгали в воду прямо в костюмах, а потом обсыхали. Но от этого становилось хуже, и жажда была невыносима.

Преподобный Пуддль сперва охал и причитал, а потом затих и стал быстро худеть. На него было страшно смотреть. Казалось, что он таял в отвесных лучах солнца. На четвертый день штиля полную порцию воды получила только Джессика – ее обманули.

Море было необъятно, и шлюпка была в самом его центре. От моря болели глаза, и кружилась голова. Когда жажда, лучше на него не смотреть. Трудно все время убеждать себя в том, что морскую воду пить нельзя. Волков насилу оттащил миссионера от борта.

Ночь была страшной, и звезды казались крупными каплями воды. На рассвете пятого дня преподобный Исайя Пуддль запел старинную шансонетку и Джессика расплакалась. И тогда совершенно неожиданно налетел шквал. Он поднял шлюпку и чуть не вырвал ее из воды. Рванул еще несколько раз и перешел в ровный, сильный ветер.

Джессика внезапно уснула, упав головой на Мишины колени. Рука деревeнела на румпеле, но переменить ее было невозможно. Это разбудило бы Джессику. Миша стиснул зубы и правил локтем,– он твердо держал на юг.

К вечеру впереди появилась белая полоса прибоя, а над ней – пальмы. Это был остров Джарвис.

Волна была с кормы и перерыв между двумя стенами пены был узок. Шлюпка медленно вошла кормой на гладкую волну, стремительно упала и с сухим треском раскололась на неожиданном камне. Справа ударил белый столб воды. Она слепила, кружила и тянула за плечи.

Волкова и отца Пуддля с осколком шлюпки выбросило на низкую коралловую косу. Миша стремительно поплыл к тому месту, где исчезло белое платье Джессики. Но она вынырнула на гребне и рассмеялась. Она плавала лучше его.

Миша обиделся и повернул к рифу. Из воды он вылез последним.

60

Это был праздник контракта. Шоколадные люди праздновали прибавку: два лишних часа в день и две лишних пачки табаку в неделю.

Дикие струнные инструменты аккомпанировали граммофону, гудел деревянный барабан, и глухо стучали по песку босые пятки трехсот с лишним танцоров. Они были с пиками и тросточками, с цветами на голове и в рваных фуражках, темные с веселыми глазами и ярко-белыми зубами.

Джентльмены сидели поодаль на веранде плоского дома, пили крюшон из виски с пальмовым молоком и смеялись. Джентльменов было трое, их лица под шлемами доказывали, что они часто пьют крюшон, но редко смеются.

Крюшон отдавал нашатырем и огнем, от него в глазах плыл дым и глотка становилась как войлок. Старались не пить, все, кроме доброго отца Пуддля. Волков рассказал о судьбе парохода «Констеллешион». Преподобный воодушевился и начал длинную проповедь, но внезапно исчез и вскоре появился, увитый гирляндами ярко-красных мясистых цветов. Вокруг него плясали четыре кофейных девицы в почти купальных костюмах, но он был несчастлив, он прижимал к груди жареного поросенка и горько плакал. Его увели спать.

Всю ночь горели костры и ацетиленовые прожекторы. Пели и пили всю ночь, а утром пошли встречать пароход.

Он пришел с запада, назывался «Матахива» и шел на Таити. Хозяева острова категорически отказались расстаться с преподобным, они хотели, чтобы он их просвещал, и поэтому его не разбудили.

На пароход прибыли одни и могли говорить о себе что угодно. Волков записался Джоном Вульфом, а Мишу записал Майкелем Трайпом. Это был честный перевод подлинных имен и фамилий на английский язык.

Место рождения?– написал Петербург: в Штатах есть такой.

Профессия? – думать было лень – написал: натуралисты.

Джессика решила для простоты стать сестрой Волкова. На этом разошлись по каютам и легли спать.

Во сне стучал якорный канат, мягко пульсировала машина и медленно качалась койка.

«Матахива» вышла в море.

61

На Тонгарева в группе Пенрин перебрались на шхуну «Красавица Оатафу». Она не была красавицей: на ней не было ни одного незаплатанного паруса, ни одной чистой палубной доски и от нее пахло тухлыми устрицами. Это-запах жемчужного промысла.

Экипаж состоял из пяти круглоглазых, высоких и светлокожих канаков. По вечерам они собирались на носу и пели сентиментальные песни. Капитан, волосатый и пьяный, просыпался только, когда шхуна подходила к какому-нибудь населенному острову. Он съезжал на берег и через час неизменно возвращался, бешено ругаясь. Шхуна снималась и шла дальше. Так было на Ракуанга, на острове Нассау и на островах Опасности.

Чем капитан занимался на берегу, было неизвестно и неинтересно. Шхуна приближалась к обещанному архипелагу Самоа и дела было много. Два часа в день Волков учил Джессику русскому языку и два – Мишу английскому. С Мишей было труднее.

– Здравствуй, товарищ Миша,– сказала она на третий день.

– Ол райт,– ответил Миша, но дальше разговор не пошел.

На острове Мануа капитан задержался два часа.

Возвращаясь, он стоял на корме шлюпки, размахивая огромными руками и чуть не плевался огнем.

– Чертов Штром!– заорал он, выскакивая на палубу.– Удрал на Таити,– и добавил два десятка нелестных выражений по адресу Штрома.– Мы идем назад. К дьяволу Самоа, идем на Таити!

Отправляться на Таити было не к чему. Напоминать капитану о деньгах, уплаченных вперед за переход до порта

Апиа, главного города Самоанского архипелага – тоже. Сошли на берег.

До Апии было всего восемьдесят миль. Пошли на огромной туземной лодке. Тридцать рослых самоанцев с венками на головах пели боевую песнь и в такт били воду короткими веслами.

– Римская галера,– сказал Волков.

– Физкультура,– ответил Миша, и Волков улыбнулся: Мишку ничто не изменит.

– Она долбленая,– вдруг заявил Миша,– из одного гигантского ствола… вроде твоей любаньской березы.

И оба улыбнулись.

62

Апия – хороший город. С восемью улицами, тремя отелями и просторным зданием суда, где поет хор протестантской миссии в те дни, когда не играет джаз-банд. Но с прошлого года, после того как туземцы обиделись на англичан, утопили миссионера и изжарили шестерых полицейских, в нем ощущается некоторая натянутость.

У трехсот расстрелянных осталось много недовольных родственников и друзей. Поэтому на рейде стоял австралийский миноносец «Варрего».

Оставаться в Апии не хотелось, тем более, что местная еженедельная газета «Самоан Таймс» сообщала об аварии «Констеллешиона» и таинственном похищении кинозвезды Драгонетт. Поисками руководил сам Ларри Триггс, прибывший на своей яхте на Фэннинг.

С первым же пароходом отправились на Фиджи и по пути перескочили со вторника прямо на четверг – прошли демаркационную линию.

Сува значительно больше Апии.

Прошли по магазинам, оделись с ног до головы в белую фланель и осмотрели все достопримечательности: парк губернатора и сломанный аэроплан перед отелем Импайр. На этом аэроплане Фитцджеральд прилетел из Гонолулу. Он разбил его на главной улице, изувечив двух свиней.

В отеле говорили о предстоящем футбольном матче. Туземцы Соломоновых островов, команда с острова Малаита взяли первенство темнокожих команд Тихого океана и зазнались.

Хуже всего было то, что рабочие Малаиты запросили прибавки, по пачке табаку в день. Это требовало принятие; срочных мер. Была составлена специальная белая команда. Вечером она должна была, показать чернокожим, кто их хозяева. Это было унизительно, но необходимо. Сам губернатор настаивал на матче, повторяя:

– Хорошие форварда иногда полезнее хороших крейсеров.

Так говорили в отеле Импайр, но у портного Тавуки говорили иначе. В команде Малаиты – сверхъестественный голкипер. За все свои матчи он пропустил только один мяч. Это случилось в Портленде, когда, играя, он наступил на тарантула.

Сейчас за этим парнем по имени Сулау ходят несколько небритых белых бандитов. Это очень нехорошо. Портной был сильно взволнован и поделился своими опасениями с Джессикой. Она была первой белой женщиной, которая его не обругала и не ударила.

– Грязное дело, мальчики, – сказала Джессика на улице.

– Скоты, – проворчал Миша.

– Идем, – рванулся Волков,– этого нельзя допустить.

По дороге к футбольному полю их встретила бешеная толпа. Она размахивала руками и кричала:– Сулау! Сулау!

Толпу разогнали полицейские. Один из них на вопрос Волкова усмехнулся и сообщил, что людоедскому голкиперу в драке сломали руку. Так ему, прохвосту, и надо.

Команда Малаиты стояла кучкой у железного гофрированного сарая позади поля. Голкипер лежал на земле и молчал. Кроме руки, ему сломали три ребра.

Доктор Ван-Дезен с Малаиты спокойно курил трубку. Он не впервые видел применение английских правил «честной игры». Доктор был голландцем, но его соотечественники выгнали его из Батавии за статью о голландских чиновниках, кстати, нигде не напечатанную.

– Ничего хорошего не будет,– ответит он Джессике,– остальные ребята умеют играть только ногами. Второго голкипера у меня нет.

Миша, узнав в чем дело, попросил Волкова отвести доктора в сторонку и все трое пошептались. Наконец, доктор вынул изо рта свою короткую трубку и рассмеялся. Он смеялся, как курица.

63

Обе команды стояли друг против друга, и поле было замкнуто сплошным многотысячным кольцом толпы. Белые сидели отдельно на трибунах, и их было около двухсот человек.

Голкипер Малаиты стоял, подбоченившись и слегка расставив ноги. У него было зверское лицо с черной, боевой раскраской, огромная шапка пудреных известью жестких волос и сверкающая бурая кожа с голубыми рисунками.

Хорош,– сказала. Джессика.

Судья дал свисток, и через три минуты второй,– белые получили гол. Черные скользили, избегая столкновения, носились ветром по всему полю и все время владели мячом. Их центрфорвард, длинноногий и улыбающийся, забил белым второй гол, вбив мяч вместе с голкипером. Вскоре его унесли с поля с раздробленной лодыжкой. Судья вовремя отвернулся.

Белые налетели стеной и прорвались на сторону черных. Раздавили бека и рванулись к голу. Судья засвистал. Оказалось, что, падая в обморок, бек зацепил мяч рукой. Белые били пендель. Их тяжелый, как гора, форвард занес многотонную ногу и ударил, но маленький голкипер ястребом вылетел вперед и вцепился в мяч. Потом была свалка. Голкиперу отдавили руку, но мяч вернулся на середину поля.

– Толпа ревела. Трибуны молчали.

Белые получили еще один гол и выбили с поля еще одного черного форварда. Того, что бегал с мячом, будто приклеенным к его ногам. Потом был перерыв.

Команда Малаиты хмурилась, но молчала – так учил доктор. Они больше не улыбались и после перерыва сразу вбили два гола. Судья их не засчитал.

С поля унесли еще одного черного и одного белого, ушибленного своим. Бой шел на половине черных. Их голкипер отбил четыре убийственных мяча подряд и выдержал страшный удар плечом в лицо. Он вертелся волчком, прыгал и бил без промаха.

– Они убьют его,– ахнула Джессика. Волков молчал и задыхался. Было смертельно жарко.

Огромный форвард всем телом налетел на маленького черного голкипера и расплющил его о. штангу. Падая, голкипер вырвал у него мяч и послал его своему беку. Мяч стремительно понесся к обнаженному белому голу,– но судья дал три свистка. Матч был окончен победой черных 3 : 0.

Только тогда, судья заметил, что черный голкипер стоит у штанги без своей шапки густых волос и что голова у него белокурая. Судья и двое полицейских, бросились к нему, но их опередил рослый туземец. Он схватил белокурого голкипера поперек туловища и вместе с ним исчез в толпе, хлынувшей вперед.

64

– Вас отвезут на остров Кантаву,– сказал Ван-Дезен,– оттуда как можно скорее двигайтесь дальше. Лучше не к англичанам… Дома напечатайте мою статью, на гонорар купите, книг по колониальному вопросу и пришлите мне. Книги английские или немецкие – все равно. Шлите посылкой, до цензуры посылок наши ангелы еще не додумались. Адрес простой: Малаита, Ван-Дезен.

Море было темное и берег пустынный. На дне моторного катера лежал Миша, избитый и неспособный двигаться.

Катер задрожал и медленно, задним ходом стал отходить от камней. Волков и Джессика махали доктору платками. Платок Джессики был мокрый.

65

– Совсем как мексиканские метательные ножи, – сказала Джессика, прикрывая рукой глаза, и Волков автоматически перевел ее реплику на русский язык.

– Это летучие рыбы, – тоном, не допускающем возражений, заметил Миша.

– Крылатые селедки, – отозвался Волков, но Миша не принял вызова и повернулся на другой бок, блестя шоколадной спиной.

Они лежали под пальмами доброго острова Футуна, Новогебридского архипелага, отдыхали после купания и собирались снова лезть в воду. Волков и Джессика просто потому, что больше делать было нечего, а Миша втайне надеясь, что краска доктора Ван-Дезена когда-нибудь смоется.

Темнобурый, с черной боевой раскраской малаитян, в кожаных туземных трусиках, с пристегнутым кривым ножом, он был великолепен, но это великолепие начинало ему надоедать.

– Миш, – заявила Джессика, – надо плавать.

Она сделала настолько значительные успехи в русском языке, что Миша бросил изучать английский.

– Плавать в воду, – объяснила Джессика и встала. Она была немногим светлее своего темнобронзового купального костюма.

– Миша тряхнул головой и тоже встал. Вода была как суп, теплая, с белыми водорослями вместо лапши и морской капустой на засыпку, замкнутая в огромной тарелке лагуны.

Плыть было легко и странно. Казалось, что плывешь по воздуху, до того вода была прозрачна. Внизу колыхалось многоцветное дно и искрами проносились рыбы. Коралловые башни подымались над поверхностью. На них было легко влезать, а сверху дно казалось еще чудеснее.

Миша стоял на двухсаженной высоте и наблюдал за Джессикой. Она винтом врезалась в стеклянную воду и шла почти без всплеска – это было великолепно, – и вдруг Миша похолодел: из-за скалы позади Джессики белым брюхом вверх выскользнула огромная рыба.

Акула… перевернулась на спину, чтобы схватить. В глазах потемнело, и сердце остановилось. Но только на секунду. В следующее мгновение Миша длинным прыжком летел по воздуху.

Вода гулко ударила в лицо и сомкнулась. Потом разомкнулась и закипела. Акулье брюхо было вплотную – перед глазами. Кривой нож по самую рукоять вошел в него и кривой полосой взрезал полметра.

Акула продолжала спокойно покачиваться, лежа на спине, и Миша ощутил кислую вонь.

– Миш! – весело кричала Джессика, – бей его, он мертвый!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю