Текст книги "Факультет кругосветного путешествия"

Автор книги: Сергей Колбасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

86

– По четкости архитектурных линий и некоторой казенной сухости Калькутта напоминает Ленинград, – сообщил Волков, – об этом писал еще Реклю.

– Сухость! – огрызнулся шлепавший по лужам Миша.

Серое небо истекало косым и липким дождем, тоже, напоминавшим родной Ленинград. В серой мгле блестели голые стены правительственных зданий и голые спины частных граждан низшего класса.

Город был враждебен. Враждебно блестели резиновые плащи и тяжелые намокшие тюрбаны полиции, и враждебными заголовками пестрели мокрые, раздевающие в руках, газеты.

Триггс уже летел из Рангуна в Индию. О грандиозном избиении бирманской полицейской бригады было известно всему миру. Большевиков ждали в Индии. Политический департамент молчал и, как у Киплинга, вел свою большую игру.

Каждый встречный индус мог оказаться шпионом, и каждый встречный белый был врагом. Но белые не узнавали красных, а шпион может быть, еще не явился. Следовало спешить. На вокзалы ехать было опасно: вокзалы в таких случаях охраняются.

В отели заходить не рекомендовалось. Мишле и Джессика с чемоданами ожидали в парикмахерской. Волков с Мишей искали и нашли автомобиль.

От Калькутты до города Хульги сорок пять километров. Дорога была гладкая и блестящая под свежевымытым солнцем. С глухим шумом проносились пальмы. Справа, сверкая, летела вода.

– Ганг, – оживился Миша, – Ванька, он тебе не напоминает Гамбурга?

– Между словами Ганг и Гамбург есть непонятное фонетическое родство, – серьезно ответил Волков.

– Дурак. Ничего похожего. Просто ты тогда болтал про Ганг.

– Это были счастливые дни нашего медового месяца… – но Миша вспыхнул и между лопаток ударил сидевшего впереди Волкова.

– Дети надо тихо,– по-русски скомандовала Джессика.

Из-за зелени вышли две старинных башни.

У моста перед башнями автомобиль остановился и шофер слез за водой для радиатора. Радиатор был с течью и мотору под отвесными лучами солнца становилось жарко.

Мишле тоже слез, чтобы размять ноги. Он разминал их, по-петушьему прогуливаясь между деревьями, и, склонив голову набок, оглядывал старинные ворота. На повороте он внезапно остановился и замер с склоненной вправо головой. Долго молчал и наконец высказался кратко, но вразумительно:

– Черт.

– Где? – поинтересовалась Джессика.

Мишле протянул руку к воротам. Оттуда выходили два французских солдата в синей форме колониальной пехоты, в полном снаряжении, с подсумками и винтовками. – Откуда могут в британских владениях появиться французские солдаты?– Мишле стало не по себе, и он резко повернулся к автомобилю. Но солдаты, дойдя до середины моста, остановились. Мишле почувствовал, что дальше они не пойдут, а потому ослабил приготовленные к прыжку мускулы.

– Мишле! – закричал Волков, – смотрите и радуйтесь. Это город Чандернагор, последнее и единственное владение Франции в Индии. Эти солдаты охраняют границу.

– Здорово, маменькины сынки, – вдруг заревел Мишле и пошел к мосту. Не доходя десяти шагов до солдат, остановился. – Поцелуйте от меня госпожу Республику, – и, вскинув голову, плюнул.

Плевок громко шлепнулся о козырек капрала, но капрал не пошевелился: его обидчик находился на иностранной территории. Об этом пограничном инциденте придется донести по начальству. Капрал, повернувшись кругом и щелкнув каблуками, ушел.

Автомобиль загудел и пошел дальше. Не доезжая города, Хугли свернул направо и вышел на линию железной дороги. На каком-то полустанке высадили своих пассажиров. Так было условлено.

– Здесь нас не знают, – пояснил Мишле: – отсюда с первым поездом двинемся на север.

87

Это был поезд паломников. Он состоял из одних просторных, как конюшни, но не таких чистых, устланных циновками, но без скамей вагонов третьего класса. Просторными они были, конечно, когда стояли пустыми на станции. Теперь в пути они были туго набиты человеческой массой.

Паломники ехали в Бенарес. Группами по кастам сидели оборванные рабочие калькуттских доков, голые, бурые земледельцы Бхар и Тару, черные горцы Дангара с цветочными венками на склеенных коровьим навозом волосах и брамины в белых с красным значком одеждах.

Появление белых саибов в вагоне было странным. Кучки светлых, темных, золотистых, каштановых и грязно-серых людей отодвинулись подальше и забормотали.

Впрочем, волнение скоро улеглось – белые, как известно, все сумасшедшие. Почему бы им не влезть в вагон паломников. Голый и лысый нищий, с серыми от золы ресницами, в узкой желтой набедренной повязке, смертельно худой и похожий на червя, долго смотрел неподвижными глазами на белых. Потом, не меняя позы, совершенно неожиданно на превосходном английском языке спросил:

– Интересуетесь этнографией?

– Интересуемся, – ответил Волков.

– В таком случае не вступайте в разговор со шпионами.– тихо сказал по-русски чей-то голос сзади.

Ни Волков, ни Миша не двинулись. В вагоне нависла опасность, и каждое движение должно было быть рассчитано.

– Этнография очень интересная наука,– спокойно произнес нищий.

– Очень,– согласился Волков и отвернулся, чтобы переставить мешающий чемодан. Позади сидела группа неподвижных людей в арестантских шапочках.

Один из них быстрыми губами, точно молитву, бормотал:

– Не оборачивайтесь, не замечайте, слушайте.

– Бенаресские пилигримы очень интересный материал для наблюдений,– по-английски сказал Волков.

– Очень,– согласился нищий.

– Правильно… не говорите между собою по – русски… Я все слышал, и все знаю… берегитесь нищего, он пока ничего не заметил, но берегитесь…– еле слышно доносилось сзади.

– Не опасно ли нам ехать в этом вагоне?– конфиденциально осведомился у нищего Волков.

– Не бойтесь, и тогда вас будут бояться,– ответил тот.

– Я поручил вас моим друзьям… студенты университета Ганди… я ухожу…– и тихий голос замолк.

Высокий сутулый человек в белой шапочке, переступая через распластанные тела, медленно пробирался вперед. Следом за ним шло двое пилигримов в бурых рубищах. Один из них, проходя, кивнул серому нищему. Потом с площадки донесся крик, и пассажиры бросились к окнам.

Человек в белой шапочке большими прыжками несся по косогору. В следующую минуту он исчез в зарослях.

88

– Бенарес на языке урду называется Каши, что означает возлюбленная,– пояснил Волков.– А язык урду это язык большей части Индии. Он родился в лагерях средневековых завоевателей. Его название одного корня со словом орда.

По утреннему розовому Гангу плыли гирлянды цветов и от пяти купален ветер доносил резкий смрад.

– Нехорошо, когда у возлюбленной такой запах,– задумчиво заметил Мишле.

– Это наша священная река и наше проклятье,– бесстрастным голосом сказал Пурун Дасс Мукерджи, ученик Ганди и спутник русских саибов, имена которых не должны произноситься вслух.

– Эта священная река разделяет на тысячи каст наш народ, подобно тому, как в своем устье она дробит сушу на тысячи островов, – продолжал Пурун Дасс-Махатма Ганди учит объединять касты в одно целое и бороться со злом, не сопротивляясь ему… но иногда мне кажется, что наш друг, долго живший в Москве, тот самый, которого вы видели в поезде, прав… Он говорит, что со змеей можно бороться только при помощи палки.

– А если нет палки?– спросила Джессика.

– Тогда змеиной же хитростью… Он не верит в победу голубя над коршуном.

– Я тоже не верю,– отозвался Волков.

– Ты большевик, Джонни, – сказала Джессика, – это хорошо.

– Он соглашатель, – не утерпел Миша: – он филолог.

– Брось, Мишка. Шутить дома будем, – с непривычной серьезностью ответил Волков.– Ты посмотри только на этот народ.

Народ шел иссушенный и изнуренный к священной грязной воде. Он пел те же молитвы, что тысячи лет назад, и шел беспомощный, но непобедимый к очищающей воде, так же как все последние десятилетия шел в очистительным огонь английской артиллерии.

– Ты прав, Волков, здесь шутить нельзя. – вдруг сказал Миша и крепко схватил своего друга за локоть. В первый раз за все путешествие он назвал его по фамилии.

89

Мишле подружился с Пурун Дассом. Он с первого взгляда на белую арестантскую шапочку Гандиста почувствовал в нем брата и не хотел верить тому, что ученики Ганди носят эти шапочки только как память о тюремном заключении своего учителя.

– Вдовы, – говорил Пурун Дасс, – к ним никто не прикасается, чтобы не оскверниться. Девушка может выйти замуж девяти лет и десяти овдоветь. До конца своих дней она будет как прокаженная. Я понимаю, почему вдовы до сих пор мечтают о сожжении вместе с телом мужа на костре.

– Ужас, – пересохшими губами прошептала Джессика.

– Там стоит вдова, – тем же бесстрастным голосом продолжал индус. – Та, что старается поднять на плечо кувшин. Ее волосы острижены, как повелевает закон. Ей никто не поможет, а кувшин тяжел. Если она его разобьет, то в доме умершего мужа ее накажут палками. Тот, кто держит пал ку, не оскверняется.

Мишле неожиданно заворчал и поднялся с ковра. Он был огромен. Голова его почти доходила до навеса. Постояв минуту, он вышел на улицу.

В его руке кувшин казался маленьким и легким. Одним движением он поставил его на плечо вдове. Вдова взглянула на него круглыми, почти детскими глазами. Она была очень молода, а белый был высок, как башня Шах Джехана в Дели. Она улыбнулась, но вдруг вздрогнула и потупилась.

Мишле медленно и нехотя вернулся под навес.

– Сегодня после захода солнца ее будут бить сильнее, чем если бы она разбила свой кувшин, – с нерушимым спокойствием произнес Пурун Дасс, – она улыбнулась белому мужчине, и все это видели.

– Довольно! – вдруг закричала Джессика и вскочила. – Довольно. Мы едем сегодня же. Нечего ждать два дня этих белоголовых слизняков. И без них доберемся… Что же касается вдовы, так ее сегодня после захода солнца никто бить не будет.

90

В купе первого класса поезда девять сорок было пять путешественников. Трое мужчин и две женщины. Одна из них, переодетая в европейское платье, до неузнаваемости напудренная и насмерть напуганная.

Ее привела сюда та самая белая девушка, что теперь сидит рядом. Она налетела на нее перед домом семьи и за руку увела от ненавистных ворот. За этой белой девушкой нельзя было не последовать, от нее исходила непреодолимая сила.

Потом в прохладной комнате белая девушка через переводчика говорила о северной стране, где не бьют палками, о большом человеке и большом счастье. За этой белой девушкой нельзя было не последовать, но было смертельно страшно.

А теперь она берет за руку и что-то спрашивает на своем диком и неблагозвучном языке. Потом кладет себе руку на грудь и говорит: – Джессика. – Поочередно указывает на своих спутников и говорит: – Майкель… Джон… Клод… – Это очевидно имена, и большого человека зовут Клод.

Вдова потупилась и сказала: – Сита.

91

В Дели была пересадка на Лагор. Из густой толпы на перроне вдруг вышло человек десять сикхов полицейских. Они окружили плотным кольцом группу из пяти путешественников и оттеснили ее к стене.

Сквозь кольцо прошло двое белых.

– Мистер Волков, – сказал один из них, – моя фамилия Триггс.

Но Волкову не требовалось официального представления. Это лицо он слишком часто видел в газетах. Раньше он его побаивался, но теперь все было безразлично. Игра была проиграна.

– Очень приятно, – сказал он с дружеской улыбкой и нанес мистеру Триггсу молниеносный удар в подбородок.

Мишле сразу опрокинул двоих полицейских, Миша запустил свой чемодан в самую гущу сикхов и бросился на полицейского комиссара. Джессика подставила ножку ближайшему полисмену и крепко ударила в ухо следующего.

В схватке вдруг пролетел зеленый тюрбан, сбитый с кого-то резиновой дубинкой сикха, и сквозь гул и топот прорвался дикий вопль. Удары летели со всех сторон, и было непонятно, кто кого бьет. Потом полетели чемоданы и камни.

– Назад, – хрипел Мишле, – пусть дерутся сами по себе. – Но остановить Мишу было невозможно. Он молча бил налево и направо и молча принимал тяжелые удары. Мишле схватил его поперек туловища, громко выругался, получив от него удар в ухо, и, не выпуская его из рук, прорвался сквозь толпу.

В свалке теперь участвовало больше ста человек. Толпа крутилась водоворотом, грохотала и ревела, и от рева звенел стеклянный свод вокзала.

– Бежать, – кричал Волков. – Это наш поезд… Поезд на Лагор.

Пассажиры первого класса волновались и помогали влезать в вагон, белые должны помогать друг другу в опасности.

– С чего началось? – крикнул кто-то.

– Кого-то арестовывали и какой-то сикх сбил зеленый тюрбан с какого-то хаджи, а теперь мусульмане бьют индусов, – объяснила полная усатая дама. – Я все видела.

Над толпой вдруг появился разорванный и полуголый мистер Триггс. Он яростно пригрозил поезду кулаком. Поезд вздрогнул и, медленно разгоняясь, пошел.

92

Ночной поезд из Лагора в Пешавар вез тревожные слухи: В Лагоре коммунисты устроили восстание, избили магометан, а заодно какого-то американского миллионера. Ганди едет в Москву под предлогом торжеств в честь Толстого. На северной границе Вазири зарезали сборщика податей, и кто-то в бочке с солью отправил труп пассажирской скоростью семье зарезанного в Амритцар. Наконец жена самого вице-короля сбежала от него в Англию с каким-то субалтерном и кажется добивается развода.

Если так будет продолжаться, то индийская империя скоро пропадет.

– Пусть пропадает, – заявила возмущенной генеральше Джессика, – я хочу спать.

Вагон мягко скрипел и раскачивался. Из открытого окна летел свежий горный ветер и на сердце было легко. За переборкой были глухие спорящие голоса. Это конечно Джон спорит с Майком. Они не могут не спорить, но они чудесные ребята. Который из них лучше? – Джессика улыбнулась: не все ли равно, который лучше.

Мишле, наверное, уже спит… Так же как маленькая Сита на верхней койке… Она несомненно выйдет за него замуж… А за кого выйдет замуж мисс Джессика Драгонетт… Джессика снова улыбнулась и с этой улыбкой уснула под мерный скрип стенок, четкий стук колес и ровное жужжание вентилятора.

93

– Значит молодые саибы ищут негодные деньги?.. Они будут выкапывать из земли черные кружки, и плясать от радости? Это прекрасно и я желаю саибам успеха… Но сам предпочитаю рупии новейшей чеканки.

Старик медленно поднял дымящуюся пиалу и осторожно отхлебнул. Под ковровым навесом было тесно и прохладно. Сладко пахли сушеные фрукты.

– Таких денег много на севере, – с трудом подбирая слова проговорил Волков. – Мы спешим на север.

– Язык фарси сладко слушать, даже когда его портят так, как это делаешь ты, – продолжал старик, прихлебывая чай. – Наурус хан Гильзаи сегодня вечером едет в Афганистан… Да хранит его аллах и пусть он не возвращается. Он мошенник.

– Иншалла, – торжественно подтвердил Волков. – Да будет воля аллаха.

Старик усмехнулся и поставил пиалу на ковер.

– Он самый подходящий для вас спутник. Знает все дороги и знает толк в конях. Только за все дерет вдвое. Я пришлю его в твой караван-сарай. – И старик, приложив три пальца к темному лбу с медлительной любезностью поклонился.

– Идем, – сказал Волков своим спутникам. Встал и поблагодарил старика.

– Он великолепен, – прошептала Джессика. – Шелковая борода и роскошная учтивость.

Но Волков промолчал. Хорошо, что Джесс не говорит по-фарси. Этот старик был язвителен и неблагонадежен… А каков будет Наурус хан?

Они шли по улице кузнецов в свой караван-сарай, где остались Сита, Мишле и Рубец. Улица гремела всеми молотами кузнечного цеха и горько пахла угаром. Здесь по старой памяти продавали широкие ножи, кривые сабли и медные щиты. Здесь же можно было купить новенькую винтовку Энфильда, разобранную, хорошо смазанную и по частям запрятанную в стол с высверленными ножками.

Это была веселая и тревожная улица. Улица воинов, чернобородых патанов, раскосых тимуридов, потомков монгольских завоевателей и рваных с дикими глазами людей пограничных племен.

Они громко разговаривали и, не стесняясь, толкали европейцев. Они были дома.

Но вверху белели стены Балагиссара, каменной английской твердыни над глиняным Пешаваром и оттуда еле слышно доносился сигнальный рожок.

– Надо спешить, – сказал Волков.

94

Я сказал, что мы археологи и едем на север. Надо было что-нибудь соврать. Наурус хан…

– Бандит, – прервал Волкова Мишле.

– Выбора нет, – сказала Джессика.

– Наурус хан поведет мимо пограничных постов, – продолжал Волков. – Он сам предложил ехать прямой дорогой и не тревожить английских саибов.

– Бандит, – повторил Мишле. – Не хочет встречаться с английской полицией…

По дороге зарежет и ограбит.

– Выбора нет,– повторила Джессика.– Надо ехать.

Волков опустил голову. Старик сомнителен и его рекомендация еще более сомнительна… Наурус хан, конечно, бандит – это видно с первого взгляда.

– О, саиб! – раздался голос Наурус хана. – Кони заседланы. Надо спешить.

– Едем, – сказал Волков, подумав.

Мишле пожал плечами и встал… Этому бандиту доверять нельзя. Но пешаварский «отель» невыносим: глиняные полы и блохи… А пешаварская тюрьма может оказаться еще хуже.

– Едем, – решил Мишле.

95

Горы стояли сплошным кольцом, черные и зазубренные… При луне они казались втрое выше и город уже был внизу.

Кони звонко цокали копытами и фыркали.

– Это хорошая дорога, – произнес Наурус хан. – Под этим холмом лежит индусская свинья – ростовщик. Его ночью зарезали волки юзуфзаи. Аллах не позволяет давать деньги в рост.

– Аллах велик, – осторожно ответил Волков.

– Под теми камнями – пять путешественников, а дальше под деревьями еще двое. Это сделали волки юзуфзаи, а почему не помню…

– Юзуфзаи… легендарные «сыновья Иосифа», племя, будто бы происходящее от евреев, уведенных в вавилонский плен,– забормотал Волков. Историческая перспектива успокаивала.

– Здесь, на прошлой недели убили двух белых, которые собирали траву, – продолжал афганец. – Еще убили их конюха, бенгальского бабу и желтого повара. Он осквернил котел правоверного нечистой пищей… Да хранит тебя аллах от мести слона, очковой змеи и юзуфзая.

– Это нехорошая дорога, – сказал Волков. – Здесь слишком много убивают.

Афганец задумался, точно считая убитых. Сухо хрустел под копытами щебень, и коротко звякали удила.

– Нет, саиб. Здесь не много убивают. Здесь слишком близко к городу.

– Но мы едем от города, – вслух подумал Волков.

– Да, саиб, мы едем от города… О, каракеш, дай ей цепью по ребрам. Она заснула на ходу, твоя вьючная…

– Про что поет? – осведомился подъехавший Мишле.

– Плохое место. Тринадцать убитых на сто метров пути. Бандиты, – ответил Волков и Мишле тихо свистнул.

– Чем вооружены? – и Волков повторил его вопрос по-фарси.

– Их не следует бояться, о саиб. У них кремневые ружья и они не могут стрелять два раза, если промахнутся… только они попадают с первого раза.

– Ружьями, из которых попадают, – перевел Волков.

Француз сплюнул в темноту и вынул из седельной сумки огромный старинный револьвер. Этот револьвер непонятным образом появился у него в Пешаваре.

Решили женщин поместить в середине, а самим ехать по краям. Афганскому бандиту не доверять – стрелять его первым, если что. Опаснее всего сзади – эти горцы всегда бьют сзади из-за камней,

Камни были черные, белые и полосатые. В лунном тумане они вдруг шевелились и становились людьми в черных тюрбанах. Потом снова превращались в камни. Ружья оказывались ветвями и тюрбаны тенью.

Луна зашла. Громко звенели подковы. Впереди погонщик вьючных – каракеш пел о зеленых воротах Герата и красной крови убитых воинов. Шея болела от напряжения и во рту было сухо.

Потом карабкались по крутому дну ручья. С обеих сторон были гладкие стены до самого неба. Узкая трещина гремела камнями и гудела.

– Дорога в ад, – крикнула Джессика и хотела засмеяться. Но стены десятком хриплых голосов ответили: – Ад!– и она промолчала.

На черной пустой равнине была полная тишина. После гремящего ущелья она казалась угрожающей. Она заставляла напрягать слух.

И в тишину вошел странный звук. Сперва он был как пульс в ушах, потом стал как гул далекого барабана или кипение воды в огромном котле. Он рос и наполнял темноту.

Над самой головой вдруг появился гигантский черный дом. Бульканье шло от него, и он двигался.

Волков до крови закусил губу, чтобы не стрелять раньше времени. Громада росла и прорастала сотнями черных рук. Теперь Волков уже не мог бы выстрелить.

– Селям алейкум, – сказал голос Наурус хана. – Куда ты лезешь со своим верблюдом, о сын жабы и огнепоклонника.

– Алейкум селям, шакал, свинья и сын свиньи, – раздельно ответил хриплый чужой голос.

– Мишка, – крикнул Волков. – Это только верблюд, груженый хворостом.

– Саксаулом, а не хворостом, – спокойно ответил Миша. Верблюд бурча расплылся вдали и снова наступила тишина.

– Мишка, надо спеть, – не выдержал Волков.

– Белая армия, черный барон, – неожиданно близко зазвенел Мишин голос. Миша пел уверенно и громко, как у себя дома.

– Но от тайги до британских морей.

– Красная армия всех сильней, – с увлечением подхватил Волков. Джессика подпевала звонко и весело, путая непонятные слова, но не смущаясь.

От песни становилось легче и светлее.