Текст книги "Поэтическая Россия. Стихотворения"

Автор книги: Семен Надсон

1

 
По смутным признакам, доступным для немногих,
По взгляду вдумчивых, тоскующих очей,
По очертанью уст, загадочных и строгих,
По звуку теплому ласкающих речей, —
Я разгадал тебя… Я понял: ты страдала,
Ты суетной толпе душой была чужда;
Иная скорбь тебя над нею возвышала,
Иная даль звала, иная жгла вражда…
И луч участия и горечь сожаленья
Мне тихо сжали грудь… Несчастная, к чему,
К чему не кукла ты, без смысла и значенья,
Без гордых помыслов – рассеять эту тьму?
Он мне знаком, твой путь… Лишения, тревоги,
В измученной груди немолчный стон: «За что?»
А после, как сведешь последние итоги,
Поруганная жизнь и жалкое ничто.
И всё-таки иди – и всё-таки смелее
Иди на тяжкий крест, иди на подвиг твой,
И пусть бесплоден он, но жить другим светлее,
Молясь пред чистою, возвышенной душой!
 

2

 
И твой я понял путь из этих глазок ясных,
Где думам места нет под стрелками ресниц,
Из этих ярких губ, и дерзких и прекрасных,
И смеха звонкого, как щебетанье птиц.
Не бойся вешних гроз: они тебя минуют,
Их вихрь не для тебя, и если иногда
Печали грудь твою нечаянно взволнуют,
Они сбегут опять, как вешняя вода.
Ты лилия: когда, обрызгана зарею,
Она алмаз росы на дне своем таит,
Ее цветок пленит мгновенной красотою,
Но жаждущей груди ничьей не утолит.
Ей, вечно внемлющей созвучьям песни льстивой
С покорной ласкою прильнувшей к ней волны,
Ей, ярко блещущей, душистой и красивой.
Природой не дано одной лишь глубины.
И часто, за тобой следя влюбленным взором,
Когда ты весело щебечешь и поешь,
Я всё-таки готов сказать тебе с укором:
Что людям ты дала и для чего живешь?
 

1885

 
Какая-то печаль мне душу омрачает,
Когда, кончая день, и шумный и пустой,
Я возвращаюсь вновь в мой угол трудовой.
Уединение мне грез не навевает:
Оно язвит меня, оно меня пугает,
Оно гнетет меня своею тишиной.
Мне хочется бежать от дум моих тяжелых,
В толпу мне хочется, где яркий блеск огней,
И шум, и суета, и голоса людей!
Я жажду смеха их, напевов их веселых,
Румяных уст, цветов и радостных речей!
Друзья, сказал бы я, я ваш. Я с покаяньем
Пришел на праздник ваш… Налейте мне бокал…
Друзья, я был слепцом! Несбыточным мечтаньем
Я долго разум мой болезненно питал.
Я долго верил в то, во что, как в бред, и дети
Не верят в наши дни.
 

1885

 
Я рос тебе чужим, отверженный народ,
И не тебе я пел в минуты вдохновенья.
Твоих преданий мир, твоей печали гнет
              Мне чужд, как и твои ученья.
 
 
И если б ты, как встарь, был счастлив и силен,
И если б не был ты унижен целым светом, —
Иным стремлением согрет и увлечен,
             Я б не пришел к тебе с приветом.
 
 
Но в наши дни, когда под бременем скорбей
Ты гнешь чело свое и тщетно ждешь спасенья,
В те дни, когда одно название «еврей»
              В устах толпы звучит как символ отверженья,
 
 
Когда твои враги, как стая жадных псов,
На части рвут тебя, ругаясь над тобою, —
Дай скромно стать и мне в ряды твоих бойцов,
              Народ, обиженный судьбою!
 

1885

 
В кругу твоих подруг одна ты не смеялась…
Печально возвратись с их праздника домой,
Ты села у окна и горько разрыдалась,
Упав на кисти рук усталой головой…
Ночь медленно плыла… Над городом мерцали
Огни несчетных звезд… Остывшая земля
Томилась негой сна, и чутко трепетали,
Вдоль улицы теснясь, густые тополя…
Весна одела их нарядом серебристым.
Весна была во всем – и в шорохе садов,
И в говоре реки, и в воздухе душистом,
И в раннем блеске зорь, и в песнях соловьев.
Весна, весна пришла!.. Не мучь себя тоскою,
Взгляни смелей туда, в загадочную даль!..
Я убаюкаю, развею, успокою
Твою гнетущую, тяжелую печаль!..
 

1885

 
Видишь, – вот он! Он гордо проходит толпой,
И толпа расступилась безмолвно пред ним.
О, сегодня, дитя, он доволен собой, —
Он себя обессмертил успехом своим.
Сколько было венков! Я видал, как следил
Он за пьесой своей! Он глубоко страдал!
Каждый промах его, как ребенка, сердил,
Каждый выход его до тоски волновал.
И тогда лишь, когда весь театр, потрясен,
Разразился грозою восторга и слез,
Там, в тревожной груди его, был разрешен
Тяготивший его молчаливый вопрос.
Да, не жалкий позор угрожает ему,
А несет ему слава цветы и привет,
То, что дорого было ему одному,
То полюбит теперь, как святыню, весь свет.
Но, дитя, не завидуй ему, – он пройдет,
В гордом сердце его, этот гордый порыв.
Острый ум его скоро и горько поймет,
Что не так, как казалось ему, он счастлив
И что, может, он даже несчастней их всех.
Всех, гремевших ему в этот вечер хвалой,
У кого вырывал он то слезы, то смех
И над чьей, как владыка, царил он душой.
Что толпа? Для толпы был бы пышен цветок, —
Ей нет дела до темных, невидных корней.
Для толпы он велик, для толпы он пророк;
Для себя он – ничто, для себя он – пигмей!
Не молись на него: пред тобой не герой —
Нет героев в наш жалкий, скудеющий век, —
Пред тобою несчастный, усталый, больной,
Себялюбием полный, мертвец-человек…
Он мертвец, потому что он с детства не жил,
Потому что не будет до гроба он жить,
Потому что он каждое чувство спешил,
Чуть оно возникало, умом разложить!
Он – художник! И верь мне, не зависть они,
А одно сожаленье должны возбуждать…
Вот те боги, которых в печальные дни.
В наши дни, мы привыкли цветами венчать!..
 

1885

 
Нет, видно, мне опять томиться до утра!
Расстроили ль меня сегодня доктора
Ненужной мудростью советов запоздалых,
Иль это ты, мой бич, знакомая хандра,
Спугнула грезы сна с ресниц моих усталых, —
Но только сон нейдет! Как быть? Как скоротать
Глухую эту ночь? Когда б я мог мечтать,
Я б занял праздный ум сверкающим обманом
Нарядных вымыслов. Но я мечтать отвык,
И только истины немой и грозный лик
В грядущем вижу я за мглою и туманом…
Ложь книг наскучила… Я знаю наизусть
И лживый пафос их и деланную грусть,
А нового давно не слышно и не видно;
Я мог бы оживить преданья прошлых дней
И отдохнуть на них больной душой моей, —
Но жизнь моя прошла и горько и обидно.
А между тем лежать в гнетущей тишине,
И слышать кашель свой, и слышать на стене
Немолчный стук часов – несносно, нестерпимо…
Прочь думы черные о смерти роковой,
О том, что ждет меня за гробовой доской!
Прочь тени грозные, – неситесь мимо, мимо!..
Ты, только ты одна могла бы мне помочь,
Ты эту долгую, страдальческую ночь
Сумела б и согреть и озарить любовью…
Приди, о милая! Сядь ближе здесь со мной,
Склонись головкою, как солнце, золотой
К измокшему от слез больного изголовью.
О, если в жизни я кого-нибудь любил,
Знай, это ты была… Как долго я носил
Твой образ в глубине души моей тревожной,
Но сохранить его навеки я не мог:
Шли годы долгие, и тихо он поблек…
И вот я чувствую, я слышу, как в груди
Какая-то струна заплакала украдкой;
Вот чей-то нежный взгляд блеснул передо мной,
И сердце вновь трепещет стариной,
И сердце вновь в груди пылает болью сладкой…
 

1885

 
Надо жить! Вот они, роковые слова!
Вот она, роковая задача!
Кто над ней не трудился, тоскуя и плача,
Чья над ней не ломилась от дум голова?
 

1885

 
Как долго длился день!.. Как долго я не мог
Уйти от глаз толпы в мой угол одинокий,
Чтоб пошлый суд глупцов насмешкою жестокой
Ни, горьких дум моих, ни слез не подстерег…
И вот я наконец один с моей тоской:
Спешите ж, коршуны, – бороться я не стану, —
Слетайтесь хищною и жадною толпой
Терзать моей души зияющую рану!..
Пусть из груди порой невольно рвется крик,
Пусть от тяжелых мук порой я задыхаюсь, —
Как новый Прометей, к страданьям я привык.
Как новый мученик, я ими упиваюсь!..
Они мне не дадут смириться пред судьбой,
Они от сна мой ум ревниво охраняют
И над довольною и сытою толпой,
Как взмах могучих крыл, меня приподымают!..
 

1885

(Сон)

 
То было шествие народов и племен:
Гремела сталь мечей, стучали барабаны,
Вихрь, налетая, рвал лоскутья от знамен,
И ночь, глухая ночь, на путь со всех сторон
Сдвигала душный мрак, миазмы и туманы…
Стоустый вопль не молк над пестрою толпой.
Но люди шли и шли, враждуя и страдая,
Огнистым заревом, кровавою рекой
И трупами бойцов свой путь обозначая.
Тут в сердце их толпы врывалася война,
Там чахлая нужда, язвя, торжествовала,
А здесь, таинственна, незрима и мрачна,
Мильоны бледных жертв зараза похищала.
Смерть побеждала жизнь, жизнь нарождалась
                                                                                    вновь,
И рядом с мрачными картинами мучений
Дарила поцелуй стыдливая любовь,
Звенели стройные созвучья песнопений,
И длилось шествие…
 
 
                                                     Далеко пред толпой,
Светя на путь ее дрожащими огнями,
Шли сильные умом и чуткие душой,
Шли тяжко, медленно, неверными шагами…
Немного было их… Ни суетный напев,
Ни беззаботный смех средь них не раздавался;
Вихрь разбивал о них свой первый мощный гнев
И дальше над толпой уж ослабелый мчался…
Суровой думы след на лицах их лежал,
Суровой грусти след, глубоко-человечной;
И шли они туда, где вдалеке сиял,
Сиял и звал вперед какой-то отблеск млечный…
То был неясный свет загадочного дня…
И длилось шествие…
 
 
                                                  Чу! гул толпы народной!
Взгляни: они идут, они зовут меня,
Зовут меня к себе, к семье своей свободной!
Как ясны взгляды их, как поступь их смела,
Как безбоязненны их речи и сужденья!
Здесь, во главе толпы, светлей и реже мгла,
И реже слышен крик печали и мученья!
Порадуйся за них и молви им вослед:
«Благословен ваш путь, счастливые народы,
Вас озарил уже познанья кроткий свет,
Для вас настал рассвет божественной свободы!»
Они прошли… И вот, сгибаясь под ярмом,
Идет еще толпа… Слова негодованья —
Зерно грядущих гроз, – как отдаленный гром,
Слышны уже над ней сквозь звуки ликованья…
Вулкан готовится извергнуть на врагов
Свой гнев, накопленный позорными веками,
И скоро цепь спадет с воскреснувших рабов…
Но сколько будет слез, и крови, и крестов,
И сколько жертв падет безвинно с палачами!
Еще толпа!.. Но здесь не слышно даже слов:
Здесь сон, тяжелый сон… Не многие дерзают
Тайком роптать на гнет мучительных оков
И, падая в борьбе, безмолвно погибают…
 

1885

 
Лицом к лицу, при свете дня
С врагом на бой сойтись отважный —
О, это б тешило меня!
Но биться с клеветой продажной,
Язвящей тайно, за углом, —
Не знаю хуже я мучений.
Так под оптическим стеклом
Ты в капле влаги мир творений
Увидишь – и не знаешь ты,
Что яд их, чуть заметный глазу,
Отраву вносит и заразу
В твой хлеб, под кровом темноты…
 

1885

 
Не хотел он идти, затерявшись в толпе,
Без лишений и жертв, по избитой тропе.
С детских лет он почувствовал в сердце своем,
Что на свет он родился могучим орлом.
«День за днем бесполезно и слепо влачить,
Жить, как все, – говорил он, – уж лучше
                                                                           не жить!..
Пусть же рано паду я, подломлен грозой,
Но навеки оставлю я след за собой.
Над людьми и землей, как стрела, я взовьюсь,
Как вином, я простором и светом упьюсь,
И вдали я обещанный рай разгляжу
И дорогу к блаженству толпе укажу!..»
 

1885

 
Чего тебе нужно, тихая ночь?
Зачем ты в открытые окна глядишь
И веешь теплом, и из комнаты прочь
             Под звездное небо манишь?
 
 
Нет времени мне любоваться тобой!
Ты видишь, – я занят заветным трудом.
Я песню слагаю о скорби людской
             И страданьи людском…
 

1885

Посвящается Н. А. Белоголовому

1

 
На полдень от нашего скудного края,
        Под небом цветущей страны,
Где в желтые скалы стучит, не смолкая,
        Прибой средиземной волны,
Где лес апельсинов изломы и склоны
        Зубчатых холмов осенил
И Ницца на солнце купает балконы
        Своих беломраморных вилл, —
Есть хмурый утес: словно чуткая стая
        На отдых слетевшихся птиц,
Белеет на нем, в цветниках утопая,
        Семья молчаливых гробниц.
 

2

 
Едва на востоке заря просияет
        За синею цепью холмов,
Туда она первый свой отблеск роняет —
        На мрамор могильных крестов.
А ночью там дремлют туманы и тучи
        Волнами клубящейся мглы,
Как флером, окутав изрытые кручи
        Косматой и мрачной скалы.
И видно оттуда, как даль горизонта
        Сливается с зыбью морской
И как серебрится на Альпах Пьемонта
        В лазури покров снеговой.
И город оттуда видать: под ногами
        Он весь, как игрушка, лежит,
Теснится к волнам, зеленеет садами,
        И дышит, и жизнью кипит!..
 

3

 
Шумна многолюдная Ницца зимою:
        Движенья и блеска полна,
Вдоль стройных бульваров нарядной толпою
        За полночь пестреет она;
Гремят экипажи, снуют пешеходы,
        Звенят мандолины певцов,
Взметают фонтаны жемчужные воды
        В таинственном мраке садов.
И только скалистый утес, наклоненный
        Над буйным прибоем волны,
Как сказочный витязь, стоит, погруженный
        В свои одинокие сны…
Стоит он – и мрачные тени бросает
        На радостно-светлый залив,
И знойный мистраль шелестит и вздыхает
        В листве ее пышных олив.
 

4

 
Пришлец, северянин, – еще с колыбели
        Привыкнув в отчизне моей
К тоскливым напевам декабрьской метели
        И шуму осенних дождей, —
На роскошь изнеженной южной природы
        Глядел я с холодной тоской,
И город богатства, тщеславья и моды
        Казался мне душной тюрьмой…
Но был уголок в нем, где я забывался:
        Бессильно смолкая у ног,
Докучливым шумом туда не врывался
        Веселья и жизни поток.
То был уголок на утесе угрюмом:
        Под сень его мирных могил
Я часто, отдавшись излюбленным думам,
        От праздной толпы уходил.
 

5

 
Среди саркофагов и урн погребальных,
        Среди обветшалых крестов
И мраморных женщин, красиво-печальных
        В оградах своих цветников, —
Там ждал меня кто-то, как я, одинокий.
        Как я, на чужих берегах
Страдальческий образ отчизны далекой
        Хранивший в заветных мечтах.
Отлитый из меди, тяжелой пятою
        На мраморный цоколь ступив,
Как будто живой он вставал предо мною
        Под темным наметом олив.
В чертах – величавая грусть вдохновенья,
        Раздумье во взоре немом,
И руки на медной груди без движенья
        Прижаты широким крестом…
 

6

 
Так вот где, боец, утомленный борьбою,
        Последний приют ты нашел!
Сюда не нагрянет жестокой грозою
        Терзавший тебя произвол.
Из скорбной отчизны к тебе не домчится
        Бряцанье позорных цепей.
Скажи ж мне: легко и спокойно ли спится
        Тебе меж свободных людей?
Тебя я узнал. Ты в минувшие годы
        Так долго, так гордо страдал!
Как колокол правды, добра и свободы,
        С чужбины твой голос звучал.
Он совесть будил в нас, он звал на работу,
        Он звал нас сплотиться тесней,
И был ненавистен насилью и гнету
        Язык твоих смелых речей!..
 

1885–1886

 
Опять меня томит знакомая печаль,
Опять меня зовет с неотразимой властью
Нарядная весна в заманчивую даль,
К безвестным берегам, к неведомому счастью…
Волшебница, молчи!.. Куда еще спешить,
Чего еще искать?.. Пред бурей испытаний
Изжита жизнь до дна! Назад не воротить
Заносчивых надежд и дерзких упований!
В минувшие года я верил в твой призыв,
Я отдавался весь твоим безумным чарам…
Как горд я был тогда, как был нетерпелив,
Как слепо подставлял я грудь мою ударам!
Я, как Икар, мечтал о ясных небесах!..
Напрасные мечты!.. Неопытные крылья
Сломились в вышине, и я упал во прах,
С сознанием стыда, печали и бессилья!
Довольно!.. Догорай неслышно, день за днем,
Надломленная жизнь! Тяжелою ценою
Достался опыт мне! За ярким мотыльком
Не брошусь я теперь, не увлекусь мечтою!
Пускай венки – побед других к себе влекут,
Тех, кто еще кипит отвагою орлиной,
А мне хватило б сил на мой заветный труд,
На незаметный труд, упорный, муравьиный!..
 

10 марта 1886

 
Тяжелое детство мне пало на долю:
Из прихоти взятый чужою семьей,
По темным углам я наплакался вволю,
Изведав всю тяжесть подачки людской.
Меня окружало довольство; лишений
Не знал я, – зато и любви я не знал,
И в тихие ночи тревожных молений
Никто над кроваткой моей не шептал.
Я рос одиноко… я рос позабытым,
Пугливым ребенком, – угрюмый, больной,
С умом, не по-детски печалью развитым,
И с чуткой, болезненно-чуткой душой…
И стали слетать ко мне светлые грезы,
И стали мне дивные речи шептать
И детские слезы, безвинные слезы,
С ресниц моих тихо крылами свевать!..
 
 
Ночь… В комнате душно… Сквозь шторы струится
Таинственный свет серебристой луны…
Я глубже стараюсь в подушки зарыться,
А сны надо мной уж, заветные сны!..
Чу! Шорох шагов и шумящего платья…
Несмелые звуки слышней и слышней…
Вот тихое «здравствуй», и чьи-то объятья
Кольцом обвилися вкруг шеи моей!
 
 
«Ты здесь, ты со мной, о моя дорогая,
О милая мама!.. Ты снова пришла!
Какие ж дары из далекого рая
Ты бедному сыну с собой принесла?
Как в прошлые ночи, взяла ль ты с собою
С лугов его ярких, как день, мотыльков,
Из рек его рыбок с цветной чешуею,
Из пышных садов – ароматных плодов?
Споешь ли ты райские песни мне снова?
Расскажешь ли снова, как в блеске лучей
И в синих струях фимиама святого
Там носятся тени безгрешных людей?
Как ангелы в полночь на землю слетают
И бродят вокруг поселений людских,
И чистые слезы молитв собирают
И нижут жемчужные нити из них?..
Сегодня, родная, я стою награды,
Сегодня – о, как ненавижу я их! —
Опять они сердце мое без пощады
Измучили злобой насмешек своих.
Скорей же, скорей!..»
                                   И под тихие ласки,
Обвеян блаженством нахлынувших грез,
Я сладко смыкал утомленные глазки,
Прильнувши к подушке, намокшей от слез!..
 

1886 С. Носковицы, Подольской губернии

 
Когда в вечерний час схожу я в тихий сад,
И мгла вокруг меня пьяна и ароматна,
И на песке аллей причудливо горят,
Разбросаны луной серебряные пятна, —
Я отдаюсь во власть чарующим мечтам,
И пусть моя судьба темна и безотрадна,
Поэзия меня ведет, как Ариадна,
Сквозь лабиринт скорбей в сияющий свой храм
И снится мне, что я и молод и любим.
Любовь и молодость!
 

1886

 
Завтра вновь полумрак этой комнаты хмурой,
Где так редко беспечная радость гостит,
Тонкий абрис головки твоей белокурой,
Точно ласковый солнечный луч, озарит.
Ты войдешь – и, как фея ребяческой сказки,
Всё вокруг оживишь ты: заблещет камин,
Просветлеют мгновенно поблекшие краски
На узорах ковра и полотнах картин;
И на полках зашепчутся книги поэтов,
И на скрипке приветный аккорд задрожит,
И в бесстрастных глазах пробужденных
                                                                        портретов
Молчаливый, но внятный восторг заблестит.
После долгой, мучительно долгой разлуки
Я опять отдохну от печали моей,
Я опять их услышу, знакомые звуки
Серебристого смеха и звонких речей…
 

1886

 
Гнетущая скорбь!.. Как кипучий поток
             Она в мою грудь приливает,
Как волны потока качают челнок,
             Она мое сердце качает!
Довольно, безумец, бороться с судьбой,
            Душа утомленьем объята…
О демон неверья, отныне я твой,
            Я твой навсегда, без возврата!
Пусть жизнь – эта старая лгунья – других,
           Довольных, тупых и бездушных,
            Прельщает игрою миражей своих
            И блеском их красок воздушных…
 

1886

 
Итак, сомненья нет, – разлука решена,
И легкий парус мой, обветренный ненастьем,
Готова вновь умчать житейская волна
К безвестным берегам, на поиски за счастьем.
Не странно ли?.. Любить спокойный уголок,
Туманы севера и плач его метели,
Заветный труд, друзей сплотившийся кружок, —
И вечно странствовать без отдыха и цели,
И вечно чувствовать, что всюду ты чужой,
Что нету у тебя ни очага, ни крова…
 

1886

 
Тихая ночь в жемчуг росы нарядилась…
Спите, тревожные думы, в сердце моем!..
Тихая ночь в жемчуг росы нарядилась…
Вон одинокая звездочка с неба скатилась…
В темных кустах дрогнула птица крылом…
 
 
Спите, тревожные думы! Покоя, покоя!
Полосы лунного света лежат на пруду…
Спите, тревожные думы.
 

1886

 
Ты разбила мне сердце, как куклу ребенок,
И права, и горда, и довольна собой!
Резвый смех твой, как прежде, задорен и звонок,
И как ясное небо – твой взгляд голубой.
Но постой, – этот праздник любви и свободы
Скоро тучи душевной грозы омрачат:
За меня отомстят беспощадные годы, —
Беспощадные годы так быстро летят!
Как змея, подползет к тебе старость с клюкою,
Чернь волос серебром перевьет седина,
И проснешься ты вдруг с безысходной тоскою
От минувшего счастья, как будто от сна.
Что вернешь ты тогда из блаженных свиданий,
Из душистых ночей, из чарующих грез?
Кто поможет забыть тебе в неге лобзаний
Горечь старческих дум и мучительных слез?
Чем наполнишь ты дни? Как дерзнешь, не бледнея,
Наступающей смерти в глаза заглянуть?
Он угас, – обольстительный взгляд твой, Цирцея,
И поблекла твоя сладострастная грудь!
Я же всё сберегу, ничего не растрачу
Из сокровищ любви, схороненных во мне:
Пусть сегодня в тоске как ребенок я плачу, —
Завтра я запою сладкозвучней вдвойне.
Из отрады и горя разбитого чувства,
Сколько в нем ни сияло лучей красоты,
Всё смиренно внесу я в обитель искусства,
Всё в созвучья стихов я вплету, как цветы!
И когда о тебе навсегда позабудут,
Может быть, над твоею могильной плитой
Люди петь мои песни по-прежнему будут,
И любя, и страдая, и плача со мной!..
 

1886