Текст книги "Саня Дырочкин — человек общественный"

Автор книги: Семен Ласкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Зинаида Сергеевна буквально засияла.

– Замечательно! – воскликнула она. – Уверена, что все непременно придут послушать Тату. Тем более что теперь новоселье – наш общий праздник!

А я внезапно вспомнил нашу вожатую Лену. Вот кого бы пригласить на Таткин концерт! Это она заявляла, что Татка занимается для себя, что от Татки нет никакой пользы людям! Теперь станет ясно, что мы не зря носили Таткину виолончель в музыкальную школу!

– А я, как повар, берусь спечь такие пирожки на новоселье, что ребята языки проглотят! – сказала Полина Герасимовна.

– Между прочим, – тут же встрял Севка, – мне язык не мешает! Что же я стану без него делать на скучных уроках?!

– Скучных уроков не бывает! – возмутилась Галина Ивановна. – Бывают только нелюбопытные и ленивые дети!

Севка смутился.

Родители говорили коротко, по-деловому.

– А я берусь на каникулах организовать культпоход в цирк, – предложил дедушка Фешин. – Но не на спектакль, а на репетицию. Пусть ребята посмотрят, какой адский труд настоящее искусство! Недавно в Ленинград приехал мой друг, заслуженный артист Пулеметов…

– Дрессированные медведи и тигры?! – застонал от восторга Байкин, который обожал читать все городские афиши на стенах и тумбах и был всегда в курсе событий.

Екатерина Константиновна всплеснула руками:

– Сходить на репетицию в цирк не откажется даже наш дедушка-профессор!

Но Севка опять не удержался:

– Если дедушку отвлекают от работы, он бывает опаснее всех тигров!

– Сева, ну какой же ты болтун! – нахмурилась бабушка, но всё-таки улыбнулась.

Папа вдруг повернулся к Василию Иванычу:

– А вы… ничего не хотели бы предложить детям?

Василий Иванович закивал:

– Я очень хотел бы пригласить мальчишек в нашу образцовую баню.

Никто, как оказалось, не был подготовлен к такому полезному делу. Видимо, все забыли, что Василий Иванович – банщик.

– Но у наших ребят в квартирах есть ванны, – сказала моя мама.

– Баня повышает жизненный тонус, – возразил Василий Иваныч, – отодвигает преждевременную старость.

– Старость, как я понимаю, третьему «а» не угрожает, – усомнился дедушка Фешин.

– Старость надвигается незаметно! – напомнил Василий Иванович. И дедушка с этим согласился.

И тогда Поликарпов-старший воскликнул:

– Товарищи, предлагаю мыться в бане!

Никто не решился отказать Василию Иванычу: в конце-то концов, почему бы нам не помыться?!

– А мы?! Чем мы хуже?! – возмущалась Люська. – Я тоже за баню!

Но ни Татка, ни Майка Удалиху не поддержали.

– Разрешите? – напомнил о себе Пётр Петрович Удалов. – Предлагаю на каникулах показать детям настоящее производство, современный завод. Это всегда полезно и никогда не рано. Особенно ребятам будет интересно побывать в нашем цехе, поговорить с рабочими, осмотреть музей.

Предложение приняли единогласно.

* * *

На улицу мы с Байкиным выскочили первыми. Севка был по-настоящему счастлив.

– Дырочкин! – воскликнул он. – Готов спорить, это будут самые мировецкие каникулы в нашей жизни!

Чего же нам было спорить, если и я думал так же?!

Родители расходились. Шёл к автобусу дедушка Фешин.

Появились вместе Бойцовы, бабушка и внучка, обе спокойные и важные, будто и теперь они несли виолончель.

Перед уходом мама передала Поликарповым Феньку.

Федя подошёл к нам с Севкой. Постоял, словно бы разглядывая свой ботинок, сказал тихо:

– Отец дал всем… честное слово, как думаете?..

– Уверены! – воскликнули мы.

Федя дёрнул поводок и побежал с Фенькой через дорогу, догонять взрослых.

Он обернулся. Мы помахали ему вслед. Федя ответил.

Потом мама прощалась с Галиной Ивановной и Зинаидой Сергеевной, пожимала руку Юрию Петровичу и Севкиной бабушке Екатерине Константиновне. И глядя на их прощание, Севка вздохнул:

– А бабушка у меня мировая!

– Бабушка у тебя что надо! – поддержал я.

– Пойду помогу донести ей сумку, – сказал Байкин, хотя сумка у бабушки была совершенно пустая. – Что ни говори, Дырочкин, а бабушке моя помощь всегда приятна!

Люська, конечно, тут же подлетела к Севке.

– Севочка, – непривычно ласково произнесла она, – ты не дал бы мне поносить бабушкин орден?!

Мы возмутились.

– Орден нужно заслужить, Люся!

Удалова скривилась.

– Подумаешь, уже зазнались! – крикнула она. – Мне от вас и вообще ничего не нужно!

* * *

Галина Ивановна постукивала каблучками по паркету, на ней было синее платье в белый горошек, на шее новые бусы.

Сегодня последний день третьей четверти, последний урок русского языка, последний день последней недели!

Завтра – каникулы!

Галина Ивановна проходит вдоль колонок, кладёт каждому на угол парты листок чистой бумаги. Мы будем писать сочинение, но вот о чём, никто не знает.

Месяц назад мы писали: «Кого бы я взял с собой на необитаемый остров?»

Мне нравятся такие темы – фантазируй сколько угодно!

Я сразу назвал – Севку.

Галина Ивановна попросила отложить ручки, послушать.

– «Что бы я сделал хорошего людям, если бы стал взрослым?» – называет она. – Подумайте и напишите, а потом мы послушаем…

В этот раз я начал сразу. Мне всё ясно. Слова будто бы просятся на бумагу, сегодня я переполнен словами, их сколько угодно!

Рядом постукивают шариковые ручки. Но смотреть по сторонам некогда, я сочиняю!

Совершенно понятно, что каждому нужно сделать, когда он станет взрослым.

Во-первых, обязательно прекратить войну! Воевать глупо. Неужели трудно понять, мир куда лучше!

Во-вторых, я бы обязательно накормил всех, хлеба напёк бы целую гору – в Африке люди ещё голодают!

Я бы засеял землю пшеницей, все пустыри бы засеял, даже пустырь около нашей школы. Конечно, чуть-чуть для дорожек можно оставить.

Ракеты я бы обязательно переплавил: на ножи и вилки.

Военные самолёты я бы переделал в гражданские, а багажники, где лежат бомбы, я бы загрузил ананасами, арбузами, дынями. Какой-нибудь сумасшедший лётчик захотел бы бомбить землю – а у него вместо бомб дыни.

Детям я накупил бы игрушек. Пусть у каждого будет по велосипеду, по педальной машине, по автоматической железной дороге, по футбольному мячу, по ракетке.

Стоило бы подумать и о стариках и старушках, о них всегда обязаны думать молодые.

Нужны им лекарства? Пожалуйста, бесплатно лекарства. Можете есть хоть горстями.

Нужен телевизор? Берите сколько хотите цветных телевизоров. Смотрите хоть три программы.

Нужны стадионы? Пожалуйста, стадионы. Бегайте трусцой и чем ещё пожелаете.

А цветы? Без цветов жизнь не так красива!

Значит, если мир на земле, то нужно этот мир украсить, разбить сто тысяч клумб, цветников, оранжерей, открыть садоводства. Пусть на всех углах цветут розы, георгины, анютины глазки, иван-да-марьи, гвоздики, флоксы. Чем больше цветов, тем лучше.

Обязательно следует подумать о Бюро кругосветных путешествий. Ходить и ездить в гости – это очень полезно. Например, пионеры Африки или их октябрята едут к нам, когда у них слишком жарко. Да и снега они никогда не видали! Пожалуйста, надевайте лыжи – и в северные широты, катайтесь с гор сколько влезет. А мы? Я, скажем, замёрз в январе, беру самолётик – и в Африку, гуляю себе в джунглях, греюсь.

Или подумал, что нужно бы съездить на Амазонку, половить крокодилов – еду. А такой же, как я, третьеклассник из Аргентины или из другого государства решил половить корюшку в нашем городе в мае, бери удочку и стой на Неве.

Если всюду мир, отчего бы нам не поездить друг к другу?

Люська кончила и уже тянула руку. Ей не терпелось, наверное, получить последнюю в этой четверти пятёрку.

Галина Ивановна разрешила прочитать Удаловой.

«Когда я вырасту большая, – начала Люська, – то я сделаю так, чтобы все люди жили – не тужили.

Может, стану директором главного Дома торговли, в котором будет двадцать пять этажей, двести пятьдесят отделов, две тысячи пятьсот продавцов и два с половиной миллиона различных товаров – всё что угодно! Верите, радуйтесь!

А если для меня не найдётся свободного Дома торговли, то я не возражаю и против другого магазина, скажем, для новобрачных, в котором всегда веселье и праздник.

А если не будет магазина для новобрачных, то можно и большой гастроном, с мясным и рыбным отделом, с большим выбором конфет и различных кондитерских изделий. И тогда пусть вся звёздочка приходит ко мне хоть каждый день, я буду только рада, честное слово!

Жду у себя в магазине! Спросить директора Людмилу Петровну Удалову».

Люська, гордая, села, а Галина Ивановна и весь наш класс здорово посмеялись. Потом Галина Ивановна вытерла весёлые слёзы и влепила Люське законную пятёрку.

– Молодец! – сказала она. – Я, конечно, побываю в твоём магазине.

– Не пожалеете, – заверила Галину Ивановну довольная Люська.

* * *

Следующим напросился читать Севка.

«Когда я буду взрослым, – запел Севка, – то я стану, как моя бабушка, настоящим героем или, как дедушка, – учёным, а может, как Санин папа, научусь водить самолёты, и тогда я покатаю всех ребят нашего класса. А если на нашу Родину нападёт враг, то я пересяду на военный самолёт. И не сомневайтесь, Галина Ивановна, я защищу и вас, и мою маму, и моего папу, и мою бабушку, и моего дедушку, которые к этому времени, наверное, уже не смогут без меня защищаться».

Севка отложил листок и громко закончил:

– Спите спокойно, Галина Ивановна. Мы за мир во всём мире!

– А я сплю очень спокойно, – рассмеялась Галина Ивановна.

Потом она стала собирать наши листочки, так как прозвенел звонок, и сказала, что за прошедшие три четверти мы очень повзрослели, и что уже очень скоро нас будут принимать в пионеры, и она не сомневается, что к этому торжественному дню мы хорошо подготовимся.

– Я на вас надеюсь! – закончила Галина Ивановна.

– Надейтесь! – закричали мы хором.

* * *

Каникулы!

Весенние каникулы!

Спи сколько угодно! Но я встаю. И звоню Севке. Если Байкина не разбудить, то он и к ужину не проснётся.

Дел у звёздочки полно. Готовим в детском саду «Лисичка» праздник – новоселье. И хотя никто не назначал Люську главной, но все слушаются её советов и выполняют каждое слово. А как иначе?! Больше Люськи в этом деле никто знать не может.

– Завтра, – приказывает Удалова, обращаясь к каждому отдельно, – ты, Саня, принеси цветную бумагу. Ты, Тата, белые листы. Карандаши захватишь ты, Поликарпов. А ты, Байкин, тащи клей и ножницы. Мы с Майкой принесём краски.

Всем нравится Люськина чёткость.

– И прошу помнить, что вы взрослые люди, а они – малыши.

Она останавливает взгляд на Севке и учительским голосом спрашивает:

– Всё понял, Байкин?

– Всё, – рапортует Севка.

И мне начинает казаться, что независимый Байкин вроде бы побаивается Люську.

А может, даже он её теперь уважает.

* * *

Пока в «Лисичке» стучат молотки Василия Ивановича, Юрия Петровича и моего папы, пока туда завозят новую мебель, наша звёздочка занимается со старшей группой: клеим флажки, вырезаем картинки, красим.

Люська прохаживается между столами, проверяет сделанное.

– Не худо, Байкин! – похваливает она. – Погляди, Майка, а что делает у тебя этот рыжий?!

Все отрываются от работы.

Оказывается, малыш облизал кисточку и теперь сидит с синими губами. Чучело, а не рыжий!

– Я не рыжий! – обижается рыжий.

– Какой же ты?! – спрашивает Люська. – Если не рыжий, то красный. Такого редко встретишь!

– Я чёрный! – отвечает рыжий, и веснушки на его носу словно прыгают от счастливого смеха.

– Нет, ты синий, – уточняет Люська и подносит маленькое собственное зеркальце к его лицу.

Само собой выходит так, что мы все обращаемся к Люське, стараясь заслужить одобрение.

– Люся, а так можно клеить?

– Нет, нет, – останавливает она. – Накладывай поперёк, а ты – вдоль.

– Люся, достаточно?

Она оценивает работу:

– Пожалуй, прибавь в уголок красный кружочек…

– Так?

– Теперь другое дело!

Удивительно, сколько у Люськи вкуса! Как много она понимает!

Юлька Поликарпова сидит тихо, красит. Вижу, и она поднимает руку, и Юльке нужен совет.

– Люся, – спрашивает Юлька. – А у комара джинсы какого цвета?

– Комар девочка или мальчик?

Юлька решает:

– Мальчик.

– Крась синим, – говорит Люська.

– А у меня девочка, – кричит рыжий.

– Рисуй брючки из коричневого вельвета, а свитер – двухцветный, это модно.

Юлька и рыжий всё охотно исполняют.

Комары у них моднющие, как наш главный модельер Удалова Люська.

* * *

Дел прибавляется с каждым днём. Готовимся к концерту Татки Бойцовой.

– Что за артист без афиши?! – спохватывается Байкин.

Я соглашаюсь.

– Надо бы объявить получше! Татка у нас заслужила… Конечно, фамилию, имя, инструмент, на котором играет. Так всегда пишут, – перечислял я. – И программу.

Байкин тут же предлагает своё:

– А в конце, мелким шрифтом: «чай с пирогами».

– Но если пирогов не будет? – сомневаюсь я.

– Обязательно будут, – утверждает Байкин. – Помнишь, Полина Герасимовна обещала?

* * *

На следующий день афиша была готова. Байкин расхаживал гордый, пока Василий Иванович прикнопывал объявление к стенке. Заранее об афише не знал никто из наших, даже Люська и Татка.

ВЕЧЕР МУЗЫКИ!!!

НАТАЛЬЯ БОЙЦОВА

виолончель

После концерта

чай с пирогами

Администрация

В центре просторного зала вспыхнула люстра, превратив комнату детского сада в театр. Для маленьких поставили пару рядов маленьких стульев, большим сзади – большие.

Выкатили удобное кресло для Татки.

На стенах – флажки и рисунки, это всё наша работа.

В шесть вечера гости были уже в сборе. Включили всё электричество, даже настольные лампы, одну для Татки поставили на рояль.

Наша звёздочка и родители сели в конце зала, за малышами.

Василий Иванович сегодня был какой-то особенный. В чёрном костюме, в белой рубашке и галстуке с зелёными полосками. Сидел он торжественный и молчаливый.

Объявлять назначили Севку.

Байкин вышел, по-хозяйски оглядел зрителей, подвинул кресло для Татки, кивнул Зинаиде Сергеевне, сидевшей у рояля, что он, Байкин, готов. И крикнул:

– Выступа-ает заслуженная артистка третьего «а» класса На-та-алья Бойцо-ова!

Раздались дружные аплодисменты. Но Севка ждал, не уходил со сцены.

– Виолончель! – продолжал он. – Композитор Рахманинов. Аккомпанирует Зинаида Сергеевна.

Аплодисменты повторились.

Севка сел рядом со мной.

И тут вышла Татка! Я едва узнал её. Татка была в потрясающем платье с кружевами, в косах банты – такой красивой её никто никогда в классе не видел!

– Вологодские кружева! – подтолкнула меня Люська. – Суперкласс!

Я не ответил Удаловой, Люська есть Люська, её не исправишь!

Тем временем Татка поставила виолончель перед собой, села и совершенно исчезла за огромным своим инструментом. Впереди появился смычок, пальцы захватили тонкую деку. На секунду смычок коснулся струны. И всё стихло.

И зал словно бы наполнили чистые и прекрасные звуки!

Я вспомнил, как Севка советовал слушать музыку с закрытыми глазами. Звуки, утверждал Севка и даже готов был со мной об этом поспорить, могут сами вызывать в воображении неожиданные картины. «Целое кино можно увидеть, если слушать музыку!» – говорит Севка.

Но закрывать глаза я не решался. Вдруг уснёшь раньше, чем такие картины возникнут, да ещё вовремя не проснёшься?!

Впрочем, сегодня, я видел, никто засыпать не собирался.

Мама слушала Татку очень серьёзно. Папа и Юрий Петрович даже подались вперёд. Ясно, музыка нравилась обоим.

Вздохнула Екатерина Константиновна Байкина, возможно, она вспомнила своё боевое прошлое.

Отчего-то кивнул, а затем пожал дважды плечами грустный дедушка Фешин. Но кто может знать, какие заботы и мысли вспыхивают в голове администратора театра под волшебные Таткины звуки?!

Потом я перестал замечать людей. Куда-то исчезли папа, мама, Севка и Люська. Мне стало легко и свободно. Показалось, что я бегу по школьному стадиону, постепенно обгоняю ребят своего класса, рву ленточку финиша. Слышу мощные аплодисменты. «Сейчас меня похвалит сам Евгений Павлович!» – думаю я и тогда понимаю, что аплодируют совсем не мне, а Татке.

А вокруг такие радостные, совершенно счастливые лица. Юрий Петрович смеётся, жмёт руку Таткиной бабушке, что-то доброе говорит ей. Мама стоит около Татки, обнимает её за плечи. А в это время Зинаида Сергеевна пытается Татку отобрать у моей мамы и тоже обнять покрепче. Настроение у всех такое, что если бы Барсик и Мотька заглянули в зал, то они обязательно бы помирились.

А Полина Герасимовна вдруг признаётся, что Василий Иванович в последнее время стал такой хороший, что она от счастья и ног не чует. «Так и летаю от плиты к плите на своей кухне, – говорит она. – А благодарностями просто засыпали всю нашу книгу жалоб!»

Василий Иванович застенчиво машет рукой и бурчит:

– Да будет тебе хвастаться, Поля. Прочти лучше стихи, которые тебе пишут посетители в книгу…

– Прочтите, прочтите! – умоляют гости.

Полина Герасимовна краснеет, но её выручает Юлька.

– Я помню! – кричит она и читает:

 
Спасибо Поликарповой Полине,
Таких котлет я не едал доныне!
 

Все смеются и аплодируют Юльке, а мой папа обещает обязательно пообедать в столовой Полины Герасимовны.

– Милости просим! – приглашает она всех. – А пока отведайте пирогов здесь!..

Севка подмигивает мне, я – Севке.

* * *

На улице все долго не могут распрощаться друг с другом. Ещё бы! Распрощаться – это закончить праздник. Продолжаю слышать «спасибо», «прекрасно», «какая Таточка умница!», «какие молодцы вы, ребята!».

Мы скромно принимаем поздравления, в конце концов, какая у нас особая заслуга?!

И тут Василий Иваныч неожиданно восклицает:

– Дорогие родители! Я хотел бы на завтра пригласить мужскую половину звёздочки в нашу замечательную образцовую баню, поверьте, это тоже будет полезное для их здоровья дело…

Все замолкают. Мама, чувствую, не очень довольна. Бабушка Байкина тоже.

– Зачем же в баню, – решается возразить она, – когда есть ванны?!

– Но как вы можете сравнивать, Екатерина Константиновна?! – возмущается Василий Иванович. – Баня – это рай! А ванна – всё равно что большая суповая кастрюля! Так что вы, пожалуйста, меня не обижайте!

Родители замолкают. Никто не хочет огорчать лучшего банщика района.

* * *

В назначенный час собрались мы трое: Севка, я и Федя. Не пришёл Мишка Фешин, его всё-таки не отпустили.

Конечно, жалко, но ничего, как говорят, не попишешь.

Сразу же направились к бане, в старинный кирпичный дом напротив рыбного магазина. Федя почувствовал себя главным – баня была для него невнове. Он проверил общую нашу готовность.

– Мыло, надеюсь, взяли?! – спрашивал он очень строго. – А мочалки?!

Мы были вполне готовы.

Василий Иванович встретил нас в белом халате, как доктор. Правда, тапочки у него были на босу ногу.

– Прошу, ребятки! – радушно хлопотал он. – Вас ждёт расчудесная банька.

Он сразу же повёл нас в раздевалку. Поставил на столик бутылки «пепси», три штуки! Но предупредил, что пить правильнее после бани, когда начнём одеваться.

– Это мой подарок! – объяснил Василий Иваныч.

Мы, конечно, поблагодарили.

Разделись моментально. Понеслись к двери.

– Будьте осторожней с горячей! – крикнул вслед Поликарпов-старший. – Ты, Федя, следи! Ты всё знаешь!

– Не боись! – крикнул ему весело Федя.

* * *

Ну и духота оказалась в бане!

Я помыл таз, как приказывал Федя, окатил скамейку кипятком. Севка сделал так же. Потом я налил два таза воды: в один встал ногами, в другой – опустил голову. И стал мылить.

– Готов спорить! – закричал радостно Севка. – Баню нельзя даже сравнивать с ванной!

И Байкин принялся так взбивать пену, что она поднялась над шайкой в виде густой пышной шапки. Тогда Севка стал накладывать на себя мыльные лепёшки.

– Превращаюсь в пирожное безе! – объявил Севка.

Мыло постепенно закрывало всё Севкино тело, свободного места не оставалось. Белая гора с двумя ногами, а не Байкин.

– Давай, Дырочкин, – не унимался Севка, – и тебя обляпаем. И Федьку. Будем снежные люди. Ты читал про снежного человека?

– Читал, – сказал я. – Только мы станем мыльные люди…

– Готов спорить, – опять завёлся Байкин, – нас от снежного человека никто отличить не сможет…

Спорить мне не хотелось, и я принялся себя штукатурить мылом. Получилось изрядно – этакий снежный холмик с дырками для глаз и рта.

Прыгаем друг перед другом, как первобытные люди, что-то хрипим и хохочем.

И вдруг кто-то уважительно так, вроде бы даже заискивая, меня просит:

– Вы меня не потрёте, мальчик?

Хороший человек, сразу видно. Не кричит, не требует – просит, да ещё на «вы». В таких случаях отказать невозможно.

– Отчего не потереть, – говорю. – Потереть можно. Только видите, мы в мыле.

– А вы обмойтесь, я подожду.

Мне отчего-то показалось, что голос у человека знакомый. Но откуда, скажите, можно встретить знакомого в бане?!

Смахнул я с лица пену, но глаза полностью всё равно не открыть, щиплет.

Гляжу через щёлки на человека, вижу: толстяк, красного цвета, животик складками, ручки пухленькие.

Мыло на мне постепенно тает. Стал я лучше различать дядьку. И вдруг я даже качнулся от удивления: ОН! Я его узнал мгновенно: наш ветеринар Кролик!

Стою, опустив руки, гляжу на ветеринара и молчу. Забыл даже, что я должен делать.

– Идите под душ, – уже требовательнее говорит он. – Обмойтесь. И приступим. Мне бы хотелось ещё посидеть в парилке.

Отошли мы к душу, а я всё ещё о своём «открытии» Севке сказать не могу.

– Байкин, – говорю шёпотом, – ты узнал… этого?

– Кого? – не понимает Севка, продолжая изображать снежного человека.

– Кролика.

Севка ничего не понял, зарычал, подпрыгнул в воздух.

– Ооо! Снежные люди тушёных кроликов обожают! Мы его сейчас же с тобой приготовим! Разводи костёр, брат мой!

– Дуралей! – говорю я. – При чём тут снежные люди?! Это же тот… ветеринар Кролик, погляди лучше!

Тут Севка поскользнулся и сел на пол.

– Ка-ак ветеринар?! – переспрашивает он с пола. – Да ты соображаешь, что говоришь, Дыркин?! Я же из-за этого Кролика чуть голову не оставил в вазе!

И вдруг как заорёт:

– Неужели я стану его тереть?! Ни за что!

Хорошо, что тот отошёл в сторону.

– Наоборот, – объясняю Севке. – Тереть мы его будем! И как можно сильнее.

Севка поглядел на меня удивлённо и наконец всё понял.

– А он нас не узнает?

– Без школьной формы – никогда!

Севка рассмеялся.

Кролик тем временем заново окатил свою скамейку, приготовился. Стал нас звать:

– Ну что вы так завозились?! Я жду!

Федя отошёл в сторону, моется. Не объяснять же ему, с кем мы здесь повстречались.

– Я лягу на скамеечку, – говорит ветеринар. – А вы, пожалуйста, постарайтесь.

Он разорвал надвое бумажную мочалку, протянул мне и Севке.

Взяли мы по части кроличьей мочалки, встали с обеих сторон скамейки, а начать тереть не решаемся.

– Ну? – поторапливает Кролик. – Чего ждёте? Смелее! Думаете, удобно лежать на каменной плите?!

От волнения у меня упадок сил произошёл. Положил я на Кролика мочалку, провёл по спине, даже следа не оставил. Вожу туда-сюда, а он не охнет. Лежит розовенький, жирненький, голову повернул, сощурился: нравится ему мыться. Выходит, за прошлые гадости мы с Севкой ещё его гладим. Ну и дела!

– Ах, хорошо! – чмокает Кролик. – Ух, приятно! – хрюкает он. – Как вас зовут, дорогие?

Зло берёт от его благодарности!

– Вася зовут, – бурчит Севка.

– А тебя?

– И меня – Вася.

– Надо же! – колышется Кролик под нашими мочалками. – Одни Васи!

А я думаю: «Что же делать?! Он от нашего «наказания» одно удовольствие получает!»

– Бочок потрите, – говорит Кролик. – И только чтобы не щекотно! Очень я щекотки боюсь.

Положил голову на скамейку, глаза зажмурил, стал ждать очередной порции наслаждений. Эксплуататор!

Севка закусил губу, навалился на Кролика с удвоенной силой.

– Молодцы! Старательные! – А сам опять что-то вроде «хрю-хрю!», что означает: «давно я не имел такой славной баньки!».

Я поднажал сколько мог. Нет, не охнул, не закряхтел, не взвизгнул.

– Ладно, хватит, – говорит Кролик и сползает со скамейки. – За мытьё – спасибо. Можно поставить вам по три с плюсом. А теперь – в парилку! Главное в бане – веник!

Севка присел на скамейку, дыхание переводит – устал!

– Не пойду париться, – говорит Байкин. – Мне бабушка запрещает.

– Здесь бабушки нет, – настаивает Кролик. – Я старший. А без парилки, считайте, что вы в бане не мылись. Пустой номер.

Взял нас за руки и повёл в парную. Сопротивляться стало бесполезно. Как говорится, силы не равны.

…Парилка, я вам скажу, кошмар! Вначале и вообще ничего не видно, но потом чуть-чуть начинаешь различать человека.

Кролик забрался на верхнюю полку, взял веник и не то чтобы себя стегает, а как-то трусит веником над собой мелко-мелко.

– Ах, замечательно! – говорит он. – Ух, прекрасно! – пофыркивает он. – Эх, давно не было такого великолепного пара! – восхищается он.

А мы всё стоим с Севкой внизу, подняться страшно!

– Берите веник, – протягивает он свой. – И начинайте!

Повернулся с кряхтением, подставил спину.

Стою с веником, гляжу на Кролика и думаю: с какого же начинать места? Нет у меня опыта. Для начала самую привычную, безопасную точку выбрал.

– Так? – спрашиваю.

– Хорошо, – говорит. – Только слабовато…

Броня у него, что ли?

Пришлось опять Феньку в тяжёлом её состоянии представить и опять что есть сил веником шарахнуть.

– Ну, а теперь отлично? – интересуюсь.

– До отлично, – говорит, – тебе далеко. Не очень плохо, такая оценка.

Поглядел Кролик вниз, отыскал отдыхающего Севку и, видимо чтобы показать всё моё бессилие, стал звать Байкина.

– Эй, Вася! Иди помогай другу! Там есть ещё один веник!

Вот уж позор на нашу голову! Прав Евгений Палыч, плохо мы мускулатуру наращивали!

С двумя вениками только громче стало: треск стоит в парилке, а результат нулевой.

Лежит розовенький Кролик, улыбается и не представляет даже, что это мы его наказываем.

– Спасибо! – благодарит Кролик.

Мы с Севкой только вздохнули.

* * *

Через несколько дней мы всей звездочкой собрались у служебного входа, – это со стороны Фонтанки. Юрий Петрович, Василий Иваныч, Екатерина Константиновна, Полина Герасимовна и мама – все ждали дедушку Фешина.

Без пяти одиннадцать он вышел.

– Ну, готовы? – спросил дедушка Фешин.

– Давно готовы! – закричали все.

– Сегодня цирк закрыт, – начал дедушка Фешин и для общего успокоения поднял руку. – Но! Это совсем не означает, что цирк не работает. Наоборот, артисты работают весь день, репетируют, готовят новую программу. Поэтому, – попросил он, – ведите себя тихо, не шумите, не мешайте артистам.

Севка, конечно, и здесь с вопросами встрял:

– А Гафур Кулеметов будет? Вы обещали. Дрессированные хищники?

– Кого обещал, те и будут, – сказал дедушка Фешин.

Все зашумели. Ещё бы! Попасть на репетицию к самому Гафуру! Гафур Кулеметов – знаменитое имя!

В цирке, уже в служебном гардеробе, пахло конюшней. Мне нравится этот острый как бритва запах.

За гардеробом холл, в котором сложен реквизит артистов, то есть их цирковые вещи: никелированные лестницы, тяжеленные гири, блестящие металлические шары, штанги, булавы.

– А можно нам попробовать поднять этот шарик? – спрашивает Мишка своего дедушку. Сегодня Мишка чувствует себя среди нас главным.

– Попробуй, – откуда-то сверху разрешает Мишке мужской голос.

Силач в борцовке стоит на лестнице и подкидывает шары. И когда он кидает, то мускулы на его руках сами становятся шарами. Потом силач начинает гонять шары по спине, и шары сами катятся со спины точно в его ладони. Правый шар – в левую руку, левый – в правую.

– Ловите! – пугает силач, и металлический грохот оглушает всех. Шары падают на листы железа.

Мишка кидается поднимать шар, но не может его оторвать от пола.

– Не задерживайтесь, не задерживайтесь! – торопит дедушка Фешин. – Сейчас на манеж выйдут медведи и тигры, нам нельзя терять ни минуты!

Но до манежа дойти не так просто. Дорогу пересекает человек на одноколёсном велосипеде. Вдруг он нагибается над Таткой и вынимает из её уха шарик от пинг-понга.

– Я не брала! – кричит Татка в испуге.

Шум вспыхивает невообразимый, каждый ощупывает себя.

У Василия Ивановича шарик обнаруживается в кармане, у меня – за пазухой, у Севки – за шиворотом.

– Ал-ле! – смеётся велосипедист и укатывает в неизвестность на своём колесе.

* * *

Оркестр сидел в своей ложе. Скрипач настраивал скрипку, пиликал и слушал.

Татка поморщилась и сказала:

– Фальшивит!

– Молчи! – прикрикнул на неё Севка. – Подумаешь, немного ошибся.

– Тебе – подумаешь?! – возмутилась Татка. – А мне больно, когда человек путает ноты. Я даже могу вскрикнуть.

Вдруг грянул марш! Прожекторы зажглись под куполом цирка, в проходах.

На манеж вышел артист Гафур Кулеметов. На нём блестящая чёрная куртка, атласные чёрные брюки и высокие чёрные сапоги.

– Красавец! – вздохнула Люська.

Кулеметов будто нас и не заметил. Повернулся к проходу и ударил бичом, вызывая на манеж тигров.

С рычанием выбежал полосатый страшила, лизнул дрессировщику руку.

Гафур дал ему кусок мяса.

– Ешь, Васька, – сказал Кулеметов, точно так же как я мог бы сказать своей Мотьке. Он потрепал ласково тигра. – Полезай-ка на тумбу.

Васька прыгнул на тумбу и, устроившись, стал зализывать лапу.

– Точно как Барсик, – зашептал Севка.

Кулеметов щёлкнул бичом, и на манеж выбежали ещё два страшилища: Бурш и Дама. Они сами вскочили на тумбы, даже не спросив разрешения у Гафура, и принялись мыться.

– А вон там, видите, униформисты с брандспойтами, – показал на цирковую охрану дедушка Фешин. – Если опасность, они включат воду. Цирк знавал большие трагедии, дети.

Через централку – так называют центральный туннель на манеж – выбежал бурый медведь, протянул лапу Гафуру.

– Здравствуй, Тим! – воскликнул Гафур. – Как спалось, братец?

Медведь присел, точно поблагодарил Гафура. Потом по ступенькам он взошёл на столик, улёгся на спину. Кулеметов вложил ему в лапы обруч.

– Ап! – ударил бичом Гафур Кулеметов.

За головой Тима стояла пустая тумба, на которую и должен был прыгнуть Васька.

Молодой тигр глядел в сторону Тима, переминался с лапы на лапу, но прыгнуть пока не решался. Он топорщил усы, открывал пасть, выгибался, как кошка.

– Ап! – повторил приказ Кулеметов.

Васька шевелил хвостом, бросал его то вправо – удар, то влево – удар.

Мы притихли. Было слышно, как нервно пыхтит Севка. Не скрою, и мне стало боязно за Гафура.

Бурш и Дама, старые тигры, безразлично следили за Васькой. Скука была на их мордах. Всем своим видом они будто бы говорили, что трюк ерундовый и им просто неловко за молодого друга.

– Ну и работка! – шёпотом сказал Василий Иваныч. – Лучше уж в бане!

Юрий Петрович сдержанно рассмеялся:

– Думаю, на манеже бывает жарче!

– Не хотел бы я оказаться там, с ними! – добавил дедушка Фешин.

Васька скалился, но не прыгал.

Униформисты приподняли брандспойты.

Тим по-прежнему лежал спокойно, зажимая лапами обруч.

– Ап! – ударил бичом Пулеметов.

– Зачем так раздражать тигра? Это же игра с огнём, честное слово! – сказала Екатерина Константиновна.

И в эту секунду тумба качнулась. Васькино гибкое тело словно бы удлинилось, коричневая полосатая дуга пересекла воздух, и я увидел Ваську на противоположной тумбе.