Текст книги "Саня Дырочкин — человек общественный"

Автор книги: Семен Ласкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Она взяла шприц, упаковала лекарства, вату, пошла одеваться. Я был счастлив. Теперь можно доказать людям, что одиноки и смешны такие, как Люська Удалова или ветеринар Кролик.

Пока мы шли к Феде, мама казалась совершенно спокойной. Но конечно, она понимала, в какую квартиру я её вёл.

Дверь открыла Федина мама, перевела взгляд с меня на мою маму, смутилась.

– Ой, как неудобно! Вы детский доктор, а тут собака!

Мама ей улыбнулась и мягко объяснила:

– Ничего. Мы собак любим… И жалеем. У нас тоже есть Мотька. И если она заболевает, то я ей обязательно помогаю.

И моя мама протянула Фединой маме руку.

– Давайте знакомиться? – предложила она.

– Конечно, конечно! – воскликнула Федина мама и подала моей маме ладонь лопаткой. – Полина Герасимовна меня зовут, – нараспев сказала она.

– Ольга Алексеевна, – представилась мама.

– Очень приятно! – воскликнула Полина Герасимовна и стала помогать нам раздеваться.

Потом она метнулась в комнату.

– А вот и Фенька! Проходите, она здесь! Мы её устроили на мягкий коврик…

Присев на корточки, Полина Герасимовна сказала собаке:

– Феня, встречай гостью. К тебе пришёл настоящий доктор!

Фенька подняла голову, но не удержала её, уронила на лапы. Собака была очень слаба, дышала со свистом, бока вздымались и словно проваливались при каждом выдохе.

Мама встала на колени, надела фонендоскоп – так называется врачебная трубка для прослушивания, – осторожно подвела руку под Фенькин бок и принялась слушать.

Я не спускал с мамы взгляда.

Потом мама попросила Полину Герасимовну взять Феньку на руки и, пока та держала собаку, стала слушать её дыхание без трубки, ухом. Я знал, почему мама так поступает. Однажды я сам слышал, как мама объясняла молодому врачу: если он не хочет ошибиться в диагнозе, слушая дыхание маленьких детей, то их правильнее слушать не трубкой, а ухом.

Феньке стало тепло и приятно от маминой щеки, она закрыла глаза, вроде уснула.

И тут дверь открылась. На пороге появился дядька. Я даже испугался за маму.

А дядька глядел то на маму, слушающую Феньку, то на Поляну Герасимовну, то на меня. Видно, дядька только что проснулся. Рубашка на нём была расстёгнута, штаны пузырились на коленях.

Федя опустил глаза, стал пунцовым.

– Как тебе не стыдно, Василий! – горько упрекнула мужа Полина Герасимовна. – Детей бы хоть постеснялся! Видишь, к собаке пришёл доктор!

– Собака не человек! – буркнул дядька вызывающе.

– Это ты не человек! – сказала Полина Герасимовна.

Мама хмуро посмотрела на дядьку.

– Выйдите из комнаты! – твёрдо приказала она. – Вы мешаете мне слушать больную.

И дядька, к моему удивлению, тут же попятился и вышел.

Мама присела на табурет.

– Положение у вашей Феньки тяжёлое, – вздохнула она. – Двустороннее воспаление лёгких. Конечно, собаке требуется уход, лучше – больница, там регулярные уколы, постоянная помощь. Но давайте, Полина Герасимовна, продумаем другие возможные варианты…

Федина мама грустно взглянула на мою маму.

– Мы по дороге к вам разговаривали с Саней, обсуждали… – Мама поглядела в мою сторону, точно просила её поддержать. – Может быть, мы пока забрали бы Феню к себе? Её нужно колоть каждые шесть часов пенициллином. У нас дома мы без особого труда справились бы с болезнью.

Полина Герасимовна заволновалась:

– Очень неловко вас беспокоить! Ведь у вас ещё своя собака.

– Где одна, там и две, – улыбнулась мама.

– Тогда… большое спасибо! – И Полина Герасимовна благодарно посмотрела на маму.

Потом они с Федей искали для Феньки корзинку, раскладывали тёплое одеяльце, закутывали собаку.

– Я сама донесу, – хлопотала Полина Герасимовна, прикрывая пса шерстяным шарфом.

Федя и Юлька присели возле корзинки.

– А вы её надолго берёте?

– Вылечим и вернём, – пообещала ребятам мама. – Скоро у вас снова будет весёлая Фенька.

– Значит, так, – наказывала Полина Герасимовна Феде, уходя. – Ты останешься с Юлькой… И с отцом. Будь с ним построже. Я на тебя очень надеюсь.

– Не беспокойся, – твёрдо пообещал Федя. – Всё будет нормально.

И в этот раз он мне показался совсем-совсем взрослым.

* * *

Теперь дома на кухне я сам поил Феньку молоком. Мотя стояла рядом, мало что понимала. Потом Мотька села и, перегнувшись, стала быстро чесать задней ногой за ухом. Это ей, видимо, помогало думать.

Подумав, она ушла в коридор и улеглась на свой коврик.

Полина Герасимовна и мама разговаривали за столом полушёпотом, как бывает, когда рядом тяжелобольные.

Пока на плите варился шприц, мама серьёзно слушала рассказ Полины Герасимовны.

– Повар я в городской столовой, уже восемнадцать лет на одном месте, слова худого ни от кого не слыхала… – Перед ними остывал чай, но обе мамы забыли про свои чашки. – У нас Алиса работает, официантка. Муж её тоже этим болел… Но вылечился. Так теперь Алиса с подносами не ходит, а танцует, не может нахвалиться мужем. Такой он у неё стал трезвый, такой домовитый. А я гляжу на себя да на детей – беда в нашем доме.

Мама, видно, показала на меня глазами, но Полина Герасимовна возразила:

– Пускай слышит, он уже взрослый. Как мой Федя.

Она вздохнула:

– Добрый был, работящий. Деньги лежали – не проверяла…

Она замолчала, задумалась. Потом поднялась:

– Пойду, засиделась. Боюсь оставлять детей с ним надолго. Федька-то у меня надёжный, а всё же – ребёнок.

Она завязала платок за спиной и сразу будто бы постарела.

– А вы что, одни живёте?

– Втроём, – поняла вопрос мама. – Не считая, конечно, Мотьки.

– Где же третий?

– Папа у нас лётчик. Он в командировке, – сказал я.

– Счастливые! – вздохнула Полина Герасимовна. – Кто бы взялся помочь нашему горю?! В ноги бы поклонилась.

– Его нужно заставить лечиться! – убеждённо сказала мама.

– Я ли не заставляла?!

Потом женщины шептались в коридоре, я их уже не слушал.

Ночью я думал о Федином отце. Конечно, если бы мама была не детский доктор, она бы помогла.

Большая луна медленно катилась по небу.

Купол Смольнинского собора был подсвечен сильными прожекторами, казалось, он висит над городом, будто огромный плафон ночной лампы.

Пролетел невидимый самолёт над домом, я вообразил, что это привет от папы с далёкой Камчатки. «Как ему там без меня и без мамы?» – последнее, о чём я подумал, засыпая.

* * *

Кто не знает моего папу, Бориса Борисовича Дырочкина, тому нужно о нём рассказать.

Папа у меня лётчик. Ещё совсем недавно он был военным, асом высшего пилотажа, но уже два года как папа демобилизовался. Теперь он летает на самых дальних гражданских рейсах. Где только не был за это время мой папа?! Его знают многие на Чукотке и на Сахалине, в Петропавловске-Камчатском и во Владивостоке, в Ташкенте и в Хибинах.

Когда папа улетает, то мы с мамой находим город, маленькую точку, куда повёл самолёт папа, и ставим флажок на карте.

Вечером в нашей квартире, только что пережившей проводы, становится очень тихо, даже Мотька перестаёт расхаживать. Она ложится под кровать или на собственный коврик в коридоре и скучает по нашему папе, мысленно передаёт ему свой братский привет.

А возвращаясь, папа долго на меня смотрит и с удивлением произносит:

– Саня, ну ты и вырос!

* * *

На этот раз наша разлука особенно затянулась! Дело в том, что месяц назад папин лётный начальник, главный командир гражданских самолётов, вызвал папу к себе по срочному делу.

– Борис Борисыч, – сказал главный начальник, – к вам большая просьба. Ваши товарищи на далёкой Камчатке получили новые гражданские самолёты, им нужен наставник, то есть учитель, такой лётчик, как вы. Не согласились бы вы немного там потрудиться, помочь камчадалам освоить новую технику?

И папа по-военному ответил:

– Рад стараться! – Но вспомнив, что он теперь гражданский лётчик, прибавил: – Нужно так нужно! Какие тут ещё разговоры?!

Через недолю папа сел в новенький самолёт и взмыл в воздух. А мы с мамой стояли на аэродроме и махали вслед исчезающему папе.

Подошёл главный начальник, сказал нам с мамой:

– Не волнуйтесь, Ольга Алексеевна, за мужа, а ты, Саня, за папу. Месяц пролетит быстро. И Борис Борисыч сойдёт к вам с неба.

Мама, конечно, рассмеялась. А я легко представил, как папа не спеша спускается с неба, идёт и идёт по невидимым ступенькам, машет нам с мамой рукою.

– Жаль, что он сойдёт только в конце марта, – вздохнула мама. – Мы бы с Саней не возражали его увидеть хоть завтра.

Но я был мужчиной, а потом, с нами всё же говорил папин начальник, и я ответил так, как недавно отвечал мой папа:

– Нужно так нужно! Какие могут быть разговоры!

* * *

После уроков я попросил звёздочку собраться в садике около школы. Пришли все, кроме Татки. Бойцова, как обычно, завозилась в раздевалке.

Дело в том, что Таткина бабушка вечно опасалась за Таткины уши и требовала укутывать голову шерстяным платком: уши, оказывается, очень важная часть у музыкантов.

Пока я рассказывал Феде про Фенькино здоровье – уколы пенициллина уже сделали своё дело, – будто бы случайно началась небольшая потасовка.

Мишка Фешин задел Люську. Удалова качнулась и толкнула Майку. Майка, падая, потащила за собой Севку. Байкин не захотел валиться один и пихнул меня. Падая, я всё же опередил Севку и положил его сверху. Мишка толкнул на нас Майку. Майка вцепилась в Мишку. Подошла Татка. И Люська тут же ухватила Татку за угол шерстяного платка, который защищал Таткины музыкальные уши. Татка сопротивлялась недолго, свалилась на всех, прихватив заодно Федю.

Все барахтались друг на друге и хохотали. Никто не торопился вставать.

Первым вскочил Поликарпов.

– Вы веселитесь, – возмутился он, – а мне уже пора за сестрёнкой!

– Ты что, каждый день за ней ходишь? – не поверил Мишка.

– Каждый, конечно, – сказал Федя. – Кроме воскресенья.

– Странно! – удивился Фешин. – У меня тоже есть сестрёнка, но я на неё и внимания не обращаю. Растёт сама по себе, а мне-то какое дело?!

Все начали подниматься. Севка как рак пятился из кучи. Громко кряхтел.

– Кстати, – сказал Севка, распрямляясь и потирая руками свои помятые бока, – а почему бы Феде не записывать хождение за сестрёнкой как полезное дело? Разве водить сестру в садик меньше, чем носить виолончель в музыкальную школу?

– Верно, – согласился я. – Запишем!

Севка тут же изобразил из себя парту, – я положил на его спину тетрадку и записал Феде полезное дело.

– Кто ещё что-нибудь сделал? – обратился я к своей звёздочке.

Майка подняла руку:

– Вчера я помогала Татке нести виолончель в музыкальную школу.

– Бабушка была очень довольна, – сказала Татка. – Она в сэкономленное время сварила обед, убрала квартиру и даже поспала.

Севка снова мне подставил спину, и я записал Майкино полезное дело.

– Но как вожатая Лена узнает, что Таткина бабушка осталась вами довольна? – скептически произнесла Люська. – Где справка?!

– Справка? – поразилась Татка. – Какая?

– Документик! – сказала Люська. – Подтверждающий ваше полезное дело. Без справки вы можете выдумать всё что угодно, хоть полёт на Луну, а вот со справкой – тут всё законно!

И Люська достала из кармана бумажку, похожую на клочок обоев.

– Вот она, моя дорогая справочка! – показала Люська и разгладила бумажку. – Вот она, моя родная!

Фешин шагнул к Удалихе, но Люська тут же отвела руку.

– Не лапай! – крикнула она Мишке. – Будешь косолапый! Я сама зачитаю.

Никто, кроме меня, ничего не понял. Ребята молча глядели на Удалову.

– Молчание – знак согласия! – оценила ожидание Люська. – Начинаю! – Она громко и выразительно зачитала: – «Справка! Дана настоящая Удаловой Людмиле в том, что она, вышеобозначенная Людмила, помогла мне, пенсионерке Петровой, донести до дома тяжёлую сумку, за что я, вышеобозначенная Петрова, выражаю ей, вышеобозначенной Людмиле, свою пенсионерскую благодарность. Рекомендую Удалову Людмилу, совершившую благородный поступок… – Люська передохнула и громко обвела притихшую звёздочку взглядом, потом повторила, – благородный поступок, самую первую из всего класса принять в пионеры».

Ребята растерянно молчали.

Я обязан был объяснить всё.

– Враньё! – крикнул я. – Люська выпросила у старушки справку! Я видел.

Люська была невозмутима.

– Сейчас разберёмся, кто больше врёт: я или Дыркин, – сказала она. – Переводила я старушку или не переводила? Отвечай!

– Переводила, – сказал я, – но…

– Никаких «но»! – крикнула Люська. – Отвечай по делу. Несла я старушке сумку или не несла?

– Несла, но… – крикнул я.

– Видите, врун Саня! – захлопала в ладоши Люська и расхохоталась.

– Но ты несла сумку только ради справки! Это была не общественная работа, а хитрость!

– Ой, не могу! Ой, рассмешил! – веселилась Люська. – Он мне завидует и ничего больше! А если ты ходишь к врачу, то разве не получаешь справку?

– Получаю, – пришлось согласиться мне, – но…

– Опять «но»! – перебила Люська. – Злись сколько угодно, мне безразлично. Пока я единственная из всей звёздочки могу показать результат и доказательство своей общественно полезной работы. И так всегда будет.

Она аккуратно сложила бумажку, спрятала в карман, точно опасалась, как бы её не отняли.

– Завтра вручу Лене, пусть скорее принимают меня в пионеры.

– Как ты добывала справку, я сумею объяснить Лене! – твёрдо сказал я.

Больше пререкаться нам не имело смысла. Пора было рассказать звёздочке о самом главном.

Я залез на скамейку.

– Товарищи! – Я как бы призвал всех отключиться от Люськи. – Вчера нам предложили работать на настоящей стройке!

Все моментально затихли, повернули ко мне головы.

– Будем помогать детскому садику «Лисичка», в который мы с вами когда-то ходили сами. Садик переезжает в новое здание. – И я показал в направлении стройки.

Сообщение всех ошеломило. Люська и та перестала скептически улыбаться.

– Дырочкина нужно лечить! – первой очнувшись от удивления, крикнула она. – Он сумасшедший! Ну кто вас пустит на стройку? Кто позовёт вас работать?!

Ребята недоверчиво зашумели.

– Спокойно! – попросил я. – Пока Удалова ловила старушек около универмага, мы с Байкиным познакомились с настоящим строительным рабочим Юрием Петровичем и даже пили чай у него дома…

– Юрий Петрович – во! – Севка показал большой палец и как бы посыпал его перцем. – У него в квартире турники! Шведские стенки! Эспандеры! Тренажёры! Я грёб вёслами, как по реке!

– Оба свихнулись! – расхохоталась Люська. – Плавали по паркету?!

Севка даже не удостоил Удалову взглядом.

Ребята заговорили одновременно.

– Ну что же мы можем делать на стройке?!

– Чем поможем «Лисичке»?!

Я ждал, когда все затихнут, но Севка не выдержал, крикнул:

– А разве мы не способны убрать комнаты?! Вынести строительный мусор?! Подмести участок?!

– Ещё чего! Нет уж! – сказала Люська. – Своё чистое дело я на ваше мусорное не променяю! Да и кто разрешит в школьной одежде копаться в грязи?

Честно сказать, я ждал от Люськи такого вопроса.

– Юрий Петрович и об этом подумал, – сказал я спокойно. – Ребята, пришедшие на стройку, получат рабочую спецодежду.

– Здорово! – воскликнул потрясённый Фешин. – Что же нам дадут, каски?!

– Про каски не знаю, – сказал я, подумав. – Но перчатки, ватники, это конечно.

Люська не хотела сдаваться.

– Нет уж, спасибо! – сказала она. – Махать метлой или сгребать мусор лопатой, это не для меня! С какой стати? – И она прибавила непонятное слово: – Это непрестижно!

Свихнуться можно было от Люськи! Никто, конечно, этого слова не понял.

– Ты ещё пожалеешь! – возмутился Севка.

– Я?! – Люська презрительно расхохоталась и, гордо подняв голову, пошла прочь. – Ни-ког-да!

Но теперь ребята даже не посмотрели на Удалову, каждый думал о настоящей стройке.

– А ваш Юрий Петрович не шутит?! – спросил Федя.

– Вы скоро познакомитесь с этим замечательным человеком! Мы с Севкой вам обещаем!

Все сразу же загалдели.

– Я согласен! – крикнул что есть сил Мишка Фешин.

– И я!

– И мы! – Это девчонки.

Татка со вздохом сказала:

– И я бы хотела с вами, но как… мои руки?

– Юрий Петрович уже о тебе знает, – успокоил я Татку. – Будешь вести учёт мусора. Учёт – серьёзное дело!

Севка встал рядом со мной на скамейку.

– Товарищи! – провозгласил он. – Стройка, думаю, не отменяет другой нашей работы: помощи старикам и старушкам. Но здесь требуется внести ясность: не тем случайным старушкам на переходах, а нашим личным бабушкам и дедушкам! Родным, другими словами! Разве они нами довольны?! Разве достаточно мы им помогаем дома?! Не достаточно, я говорю о себе! Мало я помогаю! Предлагаю помочь своим бабушкам.

Моё положение оказалось сложнее.

– А как быть, если у меня нет бабушки?

Севка почесал затылок.

– Дырочкин – сирота по бабушке, – объявил он.

– Предлагаю выделить Дырочкину по полбабушки с человека! – пошутил Мишка Фешин.

Все расхохотались.

– Нет, не надо, – закричал Севка, – готов спорить, что одной моей бабушки хватит нам на двоих. Живём мы рядом. Я звоню. Дырочкин приходит. И мы ей помогаем.

И правда, Севкина бабушка мне вполне подходила.

– Так как же считать? – не унимался Фешин. – По полбабушки на человека? Или по полчеловека на одну бабушку?

Я решил и эту запутанную задачу.

– Правильнее так: одна бабушка на два человека. А делить, умножать, вычитать и складывать бабушек мы не будем.

* * *

С Юрием Петровичем встретиться никак не удавалось. Сколько мы с Байкиным ни приходили к нему домой, а застать не могли. Даже подумывали поискать на стройке, но не решались. Боялись отвлечь от дела занятого человека.

– Пора его найти, Дырочкин, – вздыхал Севка. – Доверие звёздочки к нам снижается.

Решили оставить Юрию Петровичу записку. Так, мол, и так. Не один раз заходили. Хотелось бы повидаться. И подписи.

Дома приготовили текст и воткнули в замочную скважину двери Юрия Петровича. Здесь-то он не заметить не сможет.

На следующий день после уроков сразу побежали к нему и – радость! – из той же, для ключа, дырки торчала уже другая бумажка зелёного цвета: его ответ!

– «Александр и Всеволод! – торжественно читал Севка. – Не сердитесь! Я был очень занят. Жду звёздочку – всех! – в вагончике на стройке в субботу в шестнадцать часов. Ю. П.»

На оборотной стороне обнаружили приписку: «Обязательно сообщите родителям!!»

– Сообщить нужно, – согласился я. – Но, думаю, ни у кого родители возражать против такой работы не станут.

– Кто же будет возражать, – поддержал Байкин, продолжая рассматривать приписку.

И вдруг спросил:

– Ю. П. – это пароль? Юные пионеры?

Я рассмеялся:

– Ну даёшь, Севка! Ю. П. – это же подпись, Юрий Петрович.

Севка хлопнул себя по лбу.

– Склероз! – признался он.

* * *

На первой же перемене мы стали сообщать ребятам главную новость. Отзывали по одному в сторонку и шёпотом предупреждали, что сегодня в шестнадцать быть у ворот стройки. Всё это, конечно, по большому секрету от Люськи.

На второй перемене вся звёздочка с таинственными лицами расхаживала по коридору, отворачивалась от Удаловой. И когда Люська что-то пыталась узнать, мы перемигивались и подавали друг другу тайные знаки.

– Подумаешь, воображалы! – начала нервничать Люська. – Чихать я хотела на ваши секреты! Мои секретики поважнее!

– Посмотрим, – не удержался Байкин, – как ещё запоёшь, когда узнаешь?! Будешь сама к нам проситься – не примем!

– Я проситься?! – рассмеялась Люська. – И не надейся! Нужны вы мне, как рыбке зонтик!

И она показала нам фигу.

– Да переводи, переводи своих старушек! – дразнил её Севка. – Переводить людей, которые сами ходят, – глупее дела не нашла.

И всё же любопытство оказалось сильнее Люськи. Она старалась подслушать наши переговоры. Тайна и наши лица ей не давали покоя.

Севка счастливо улыбался. Да разве один Севка?! Сияли все, каждому не терпелось начать настоящее дело!

* * *

Собрались без двадцати четыре, боялись опоздать. Девчонки нарядились, словно на праздник. У Бойцовой из-под пальто торчал край голубого платья. У Майки виднелся белоснежный передник. Мишка и Севка притопали в наглаженных брюках. Впрочем, и у меня ничего не нашлось дома, кроме обычного школьного костюма.

– Вы что, на концерт собрались? В театр?! Разрядились! – налетел я.

– Но у меня ничего нет для стройки, – виновато объяснила Татка. – У папы, правда, есть тулуп для рыбалки, но тулуп больше меня вдвое.

– Интересно, что же нам предстоит делать? – гадал Фешин. – Жаль, что никто не захватил строительного инструмента.

Федя буркнул:

– Не волнуйся, лопаты на стройке найдутся.

Он стоял в чёрном свитере и стареньких брюках – было видно, что этот человек пришёл трудиться.

Севка стал оправдываться:

– Я дома искал лопаты, но у дедушки из инструментов только есть арифмометры и счётные линейки, ещё маленький компьютер. А вот с лопатами у нас плохо.

Мишка перебил Севку:

– Ну неужели мы будем только выносить мусор?! Я был бы рад что-нибудь всё же построить.

– Что здесь строить? – спокойно сказал Поликарпов. – Всё построено, и неплохо. Всё здесь нормально.

Мишка не сдавался.

– А почему бы не прибавить парочку труб на крыше? – Он критически осмотрел дом.

– Не трубы это, а воздуховоды, – объяснил Федя. – И воздуховодов ставится ровно столько, сколько для этого дома нужно.

Серьёзный человек этот Поликарпов. Всё знал о строительстве.

А Севка сделал вид, что не слышал объяснений Феди.

– Вот было бы отлично поработать на крыше! Виден весь город! Может, и Муринский ручей с крыши виден?! Считаю, на крыше – самая полезнейшая работа!

– А я бы не только на крыше согласился, – размечтался и Фешин. – Мне очень нравится дом красить…

Он говорил так, будто бы всю жизнь дома красил:

– Сидишь в деревянной люльке и машешь кистью.

– Почему бы не повисеть в люльке, – соглашался Байкин. – Повисеть можно.

* * *

Мы вошли в ворота. Перед нами возник строительный вагончик, а за ним – дом. Огромный, серого кирпича, он, словно богатырь, заслонял собой набережную, спуски к реке, кромку берега.

Тишина поражала. Как-то забылось, что сегодня суббота. У деревянных ступенек в вагончик мы остановились. Я взбежал на крыльцо, постучался.

Ребята ждали.

Дверь распахнулась, и на пороге возник наш Юрий Петрович, улыбающийся, в рабочих брюках и в куртке, в руке он сжимал рукавицы.

– Салют рабочему классу! – поднял руку Юрий Петрович, поприветствовал всех.

– Салют! – ответил ему Байкин, как старый знакомый.

Юрий Петрович спрыгнул с верхней ступеньки, обошёл всех, пожал руки.

– Ну, помощники, что скажете? – спросил он. – У кого какие есть мысли?

Ребята молчали, все ждали мыслей от Юрия Петровича.

Байкин не выдержал:

– Хотелось бы что-то самим построить.

– Построить? – улыбнулся Юрий Петрович.

– Ну, не обязательно строить, – уточнил Мишка Фешин, – но если бы можно было повисеть в люльке под крышей, поработать кистью, я бы не отказался от такого дела.

Юрий Петрович с вниманием поглядел на Мишку.

– А бульдозеристов, случайно, среди вас нет? Стройке нужны водители на бульдозер.

– Случайно нет, – сказал Мишка.

– Жа-аль! – огорчился Юрий Петрович. – А я-то думал, может, Всеволод?

Севка признался:

– И я что-то с бульдозером не очень.

– Тогда, пожалуй, будем делать то, что умеем? – предложил Юрий Петрович.

– Пожалуй, так лучше, – согласился Байкин.

* * *

В вагончике было просторно, хорошо натоплено, чисто. Под потолком висела яркая лампа, освещая стол из струганных досок и такие же простые лавки. Видно, строители сами смастерили мебель.

Из коридорчика были два входа – в мужскую и женскую раздевалки.

– Звёздочка вся, надеюсь? – спросил Юрий Петрович.

Мы виновато молчали.

– Одной нету… – угрюмо сказал Фешин.

– Причина?

Ну как коротко ему всё расскажешь?!

– Та-ак, – по-своему понял Юрий Петрович, и мне показалось, что очень он от этого огорчился. – Так, – повторил он, – жалеть лентяев не будем.

Он распахнул шкафчик, достал ватники, ушанки, перчатки. Каждому вручил по комплекту и предложил расписаться в получении. Все с удовольствием поставили в журнале учёта свою фамилию и имя.

– Не огорчайтесь, если чуть великовато, – утешал нас Юрий Петрович. – Ватники придётся подпоясать верёвкой, перчатки сам выбирал поменьше, меньше у нас не бывает, ушанки подвязывайте под подбородком, чтоб не свалились…

– Что есть, в том и будем, – успокоил его Севка.

Мы разошлись по раздевалкам.

Через стенку было слышно, как смеются девчонки. Да и мы весело хохотали. Байкин стал похож на бочонок, так что его прозвище – Бочкин – оказалось вполне точным.

Юрий Петрович осмотрел Севку, подкрутил ему рукава, подпоясал потуже верёвкой, потом помог мне, Мишке и Феде. Девчонки сами справились со своей одеждой.

– Прошу внимательно слушать, – сказал Юрий Петрович, усадив звёздочку за стол. – Нам предстоит вынести строительный мусор, подготовить комнаты к новоселью.

– А вы знаете, Юрий Петрович, – вставил Севка, – что переезжает сюда не простой садик, а тот, в который ходил Александр.

Он нарочно назвал меня, как Юрий Петрович, полным именем, так было солиднее, что ли.

И я тоже ходила в «Лисичку», и Татка, и Мишка, и даже Люська, – сказала Майка.

– Ни слова о Люське! – шёпотом напомнил я ребятам. – Удалиха нашего внимания не достойна!

– Ну что ж, – сказал Юрий Петрович. – Поздравляю! Работать для своего садика ещё лучше. Но раз вы теперь рабочие, то не теряйте, пожалуйста, дорогого времени и приступайте…

* * *

В помещении будущего садика было так грязно, что всем садик резко не понравился. Обошли комнаты и коридоры, повздыхали: как-то серо и темновато.

– Уберёте, и всё станет другим, – утешал Юрий Петрович. – Обещаю, вам ещё понравится садик. Но для этого ох как много предстоит потрудиться!

Он показывал обрезки обоев, штукатурку, стружки, – всё нужно было вынести из помещения.

– Мусор советую выволакивать на листе фанеры, так легче. Листы стоят около стенки. Берёте обрывки обоев, бумагу, штукатурку, накладываете на лист и везёте. А затем с крыльца ссыпаете в мою тачку. Вот эта работа потяжелее, она требует мужской, а не детской силы. – Юрий Петрович спросил: – Понятно? Есть вопросы?

– Нет, – откозырял Севка. – Что может быть яснее?!

– Тогда приступайте! – скомандовал Юрий Петрович. Федя сразу же нагрёб себе мусору, даже прихватил из-под Севкиных ног. Байкин только нагнулся, а мусор его уже на чужой фанерке.

– Караул! Грабят! – заорал Севка. И стал отнимать у Поликарпова «свой» мусор.

Юрий Петрович положил свою рабочую руку на Севкино плечо.

– Всеволод, мусора здесь для всех хватит.

* * *

Дело успешно продвигалось. Мы ссыпали мусор с фанерок в тачку, а Юрий Петрович с этой тачкой мчался к мусорным бакам.

Ребята уже ждали его с охапками нового мусора и стружек.

Плечо в плечо, рука об руку наша звёздочка трудилась с настоящим рабочим.

Конечно, без приключений не обошлось. Севка тащил в охапке обрезки обоев, но на дворе подул сильный ветер. Кусок обоев, намазанный клеем, как-то выбился из рук, развернулся и затрепетал на ветру. И вдруг прилип к Севкиному лицу.

Байкин мычал и махал руками и наконец повалился в мусор, а мы решили, что он дурачится, не сразу догадались, что Байкин основательно заклеен, будто ценная бандероль.

Подбежавший Юрий Петрович увидел странную картину: среди общего мусора шевелилась какая-то круглая тумба, оклеенная обоями. Из-под тумбы торчали Севкины ноги.

– Всеволод, это ты?! – с ужасом спросил Юрий Петрович.

– Ыыыы! – промычал Севка, что означало: «К сожалению, это я!»

Тогда Юрий Петрович принялся расклеивать Севку, но обои накрепко прилипли. Пришлось Байкина сопровождать к умывальнику в раздевалку.

– Хорошо, что клей был не столярный, – посмеивался потом над Севкой Юрий Петрович, – а то, Всеволод, тебя бы пришлось кипятить в кастрюле, другим путём не отклеишь!

– Вот был бы супчик! – сострил неунывающий Севка.

Мы продолжали носить мусор. В комнатах садика становилось всё чище…

* * *

Через час я уже крепко устал, с непривычки. Да и остальные, наверное, не меньше. Но никто из ребят в этом бы никогда не признался. Даже Майка и Татка не отставали, а ведь у нас с Севкой на девчонок не было серьёзной надежды.

И вдруг кто-то от дверей детским голосом обрадованно крикнул:

– Они здесь! Я их нашла, папа!

Не знаю, почему, но я поглядел на Федю. Он хмуро сдвинул брови, явно чем-то был недоволен. У входной двери появилась Юлька.

– Зачем пришла?! – буркнул ей Федя. – Вас просили?! Мешать только будете!

Юлька будто бы не слышала брата.

– Скорее! Сюда! – торопила она кого-то. – Вот они… собирают мусор!

Вошёл Федин отец, наш давний знакомый. Мы с Севкой переглянулись.

Он снял шапку, постоял, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, сказал почему-то смущённо:

– Да вы работайте, дети, мы так… Прогуливались с Юлькой. Мешать не станем. Работа – доброе дело.

Заглянул с улицы Юрий Петрович, поинтересовался:

– Вы за кем-то пришли, товарищ?

– Да я Поликарпов-старший, – сказал дядька и кивнул на Федю. – Зашли мимоходом… с Юлькой…

Мы просто не узнавали дядьки: вежливый, робкий.

– Ах, так вы отец Поликарпова Феди?

– И сестра. – Дядька показал на Юльку.

Получилось забавно.

– А вы их начальник? – поинтересовался Поликарпов-старший.

– У нас начальников нет, – улыбнулся Юрий Петрович. – Это октябрятская стройка. Делаем общее полезное дело. В этом помещении будет жить тринадцатый детский садик.

– Наш детский садик! – захлопала в ладоши Юлька. – «Лисичка»!

– И наш! – не удержалась Майка. – Мы все в него раньше ходили. Кроме одного Севки.

Федя только вздохнул.

– Давайте лучше знакомиться, – предложил Юрий Петрович. – Я рабочий с этой же стройки. – И он назвал своё полное имя.

– А меня Василий Иваныч, – охотно представился Поликарпов-старший.

Помолчали.

Поликарпов сказал:

– Как-то без дела стоять неудобно. Может, и мне работа найдётся?

– Отказываться не станем, – согласился Юрий Петрович. – Нам очень нужны мужские руки.

И опять я встретился с Фединым взглядом, только теперь в его глазах была гордость. «Дырочкин, ты увидишь, – будто бы сказал мне Федя, – каким бывает мой папа!»

– А я?! Что мне делать?! – спрашивала у Феди Юлька.

Федя задумался.

– Считать умеешь? – помог Юрий Петрович.

– До десяти и обратно, – сказала Юлька.

– Прекрасно! – похвалил Юрий Петрович. – Считай гружёные тачки.

* * *

Не думал, что мы столько сегодня успеем! Мы подносили мусор, а Юрий Петрович и Василий Иваныч бегали к мусорным бакам, сгружали. Ждать никому не приходилось.

– Быстрее, быстрее! – торопила каждого Юлька. – Я уже кончаю «десять» и начинаю девять и восемь.

– Говори, одиннадцать, – учил её Севка.

– Нет, – не соглашалась Юлька. – Удобнее, когда десять и одна тачка обратно.

Юлькин счёт всех развеселил. И Севка, загружая следующую тачку, объявлял за Юльку:

– Десять! И три обратно!

– Нет, – поправлял Юрий Петрович, подбегая с очередной тачкой. – Уже десять и четыре обратно!

А Василий Иванович торопил Федю:

– Давай, Фёдор, наваливай мусор. Сколько, Юля, у нас по счёту?

– Десять! – считала Юлька. – И десять обратно!

* * *

С работы мы уходили счастливыми.

Когда шли переодеваться к вагончику, Севка расстегнул ватник, но Юрий Петрович его предостерёг.