Текст книги "Саня Дырочкин — человек общественный"

Автор книги: Семен Ласкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Семён Борисович Ласкин
Саня Дырочкин – человек общественный

Солнечные дни нам только в окошко удаётся увидеть. А уже середина марта!

Прибежишь домой после уроков, поешь, выскочишь с Мотькой, моей собакой, на улицу – час назад всё искрилось, сверкало, таяло! – а к четырём почти сумерки. Весна будто бы снова решила к зиме повернуться. Холодно. Люди идут с работы мрачные, шапки нахлобучены, зарываются носами в воротники, у газет не останавливаются – каждому хочется скорее в тепло.

В школе мы с Севкой Байкиным друг за другом сидим, на той колонке, что ближе к окну. Севка – впереди с Люськой Удаловой, я – сзади с Майкой Шистиковой.

Расположение наше особенно для Севки неудобно. И в первую очередь потому, что Байкин обожает спорить по всякому поводу и без повода. А если ты споришь, то нужно оборачиваться. Вот и получается: «Байкин, не крутись!», «Байкин, не вертись!», «Байкин, не разговаривай!».

Чтобы не подвергаться лишней опасности, мы с ним в эти дни бессловесную игру придумали: пялиться, кто сколько выдержит, на раскалённое солнце.

Байкин тут же расхвастался:

– Да я полурока смогу, не моргая! Давай спорить?! Конечно, спорить я не стал, но про себя подумал: пусть он хоть минутку выдержит.

Как только утреннее солнышко выглянуло, я Севку в спину толкнул: начинаем! И тоже уставился.

Досчитали мысленно до двадцати пяти, и тут Галина Ивановна меня вызывает.

– Дырочкин! Образуй дательный падеж от существительного сосулька?

От неожиданности я понять ничего не мог. И конечно, из-за солнечного удара образовал предложный.

Все стали смеяться – умных у нас полно. Им невдомёк, что я в тот момент под влиянием солнца мог от сосульки – сосиску образовать.

– Не ожидала я от тебя, – покачала головой Галина Ивановна. – Ну что ж, помогай другу, Сева?

А Севка, оказывается, по счёту уже к пятидесяти пяти подобрался. Смотрит он растерянно на Галину Ивановну, а сам, как позднее мы разобрались, видит только её очертания, нечто серо-буро-малиновое. Но главное, что в Севкиной голове началось от этого солнца ужасное кружение, пол закачался под ногами, класс поплыл, ноги ослабли, сделались ватными, вот-вот рухнет наш Байкин. Вцепился Севка в парту, как коршун в жертву, и тупо молчит.

Галина Ивановна поняла молчание по-своему.

– Вижу, ребята, вам падежи крепко надоели, если вы дательный от предложного не отличаете. Давайте переключимся, от падежей отдохнём, займёмся другим делом.

Все радостно зашевелились.

– Достаньте листочки. До конца урока ещё двадцать минут. Попробуйте описать весну, такой, какой вы её видите…

Севка тут же руку потянул.

– Разрешите мне за ваш стол пересесть? Солнце, – говорит он, – в глаза лупит. А так я буду к нему спиной и смогу поработать с натуры.

Галина Ивановна удивилась:

– Сядь бочком, а натуру ты и так хорошо знаешь.

Но Севку не легко переспорить, если он что-то решил.

– Но ведь и настоящие художники натурой пользуются. А у меня воображения нет совершенно, я человек умственный.

Надо же! Где он только слышал подобное!?

– Что ж, пересаживайся, – разрешает Галина Ивановна.

– Благодарю вас, – вежливо говорит «умственный человек».

Устроился Байкин за учительским столом, лицо у него стало суровым, начальственным. Пока Галина Ивановна на него не смотрела, поднял классный журнал, полистал немного – вот-вот кого-нибудь к доске вызовет. Поглядел на меня, многозначительно улыбнулся.

Я покрутил у виска пальцем, дал Байкину понять, что о нём думаю.

Севка покрутил у виска тоже, ответил, что думает обо мне.

Галина Ивановна почувствовала неладное и обернулась, но Байкин уже приступил к изучению действительности.

Я тоже принялся думать.

Люська Удалова и та полстраницы отмахала.

– Галина Ивановна, а стихами можно? – неожиданно спрашивает Майка.

В первом классе и я мог стихами, хоть половину тетради, а теперь стихи не идут. Ни словечка в голове. Пусто. Куда всё подевалось?!

Для вида я что-то почёркал.

Поглядел на Мишку Фешина – у него порядок. Он даже язык высунул и голову повернул набок.

Галина Ивановна хлопнула в ладоши.

– Кончаем! – объявила она, призывая всех ко вниманию. – Первым читает Дырочкин.

Я поднялся. А вот читать мне, к сожалению, было нечего.

Удалова вытянула шею на полметра да как закричит:

– А у него ни слова! Ни слова у него! Пусто!

Я развёл руками.

– Не знаю, Галина Ивановна, но от меня все слова куда-то попрятались…

Люська захихикала, но Галина Ивановна ни чуточки не рассердилась, даже успокоила:

– Это бывает со всеми. Даже с писателями. Вроде бы нечего сказать, а пройдёт время – и слова к тебе снова явятся, не сомневайся.

Она посадила меня, но я всё же сказал:

– Понимаете, Галина Ивановна, мне очень хотелось не просто так написать, а хорошо. Чтобы сочинение не хуже весеннего дня получилось. Но что ни придумывал, а на улице – лучше…

– Ишь, чего захотел! – воскликнула Галина Ивановна и улыбнулась. – С природой мало кто потягаться может!

Удалова и здесь, конечно, возникла:

– А вы ему двойку поставите?

Галина Ивановна шла вдоль колонок, будто ничего и не услышала. Наконец остановилась возле Удаловой.

– Прочти, Людмила, своё, – холоднее чем обычно сказала она. – Как ты весну описала?

Люська уставилась в тетрадку и молчит, будто своего сочинения разобрать не может.

– Значит, так… – шевелит губами. – «Погода на улице замечательная! Солнышко светит, снег тает, из белого давно уже стал чёрным. Всюду лужи и грязь. Побегаешь часик после уроков и уже весь в пятнах: и портфель, и чулки, и пальто. Пришла весна!»

Галина Ивановна только головой покачала:

– При такой весне и на улицу-то выходить не захочется!

– А я и не выхожу, – сказала Люська. – Выбежишь на минутку, а потом час отстирывай.

– Надеюсь, другие написали иначе? – спросила Галина Ивановна.

Севка даже обе руки поднял.

– Байкин, – вызвала Галина Ивановна.

– У меня с натуры, – напомнил Севка. – Зарисовочка.

Он откашлялся, как это делал его дедушка-профессор, и начал:

– «На улице весна! Вижу старушку в зимнем пальто, старичка в меховой шапке, мальчика в курточке, девочку в шубе, женщину в берете, мужчину в кепке, двоих в сапогах, троих в туфлях, продавщицу в халате, дворника в тулупе…»

Севка передохнул.

– Так можно сто километров сочинения написать, в Ленинграде миллионы жителей! – возмутилась Люська.

Галина Ивановна на этот раз согласилась:

– А ведь действительно, Сева, это у тебя не сочинение, а опись. В окно ты смотрел, верно, но ничего не увидел. Значит, для красоты человеку другое зрение требуется. – Она помолчала немного и вдруг предложила: – А не обратиться ли нам к настоящему поэту?! Не позвать ли его в гости?!

Класс тут же загудел.

– Но где взять «настоящего»?

– «Настоящий» рядом, – улыбнулась Галина Ивановна и взяла со стола небольшую книжку. Отошла к доске и стала читать.

 
Гонимы вешними лучами,
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями
На потоплённые луга.
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года;
Синея блещут небеса.
Ещё прозрачные, леса
Как будто пухом зеленеют.
Пчела за данью полевой
Летит из кельи восковой.
Долины сохнут и пестреют;
Стада шумят, и соловей
Уж пел в безмолвии ночей.
 

Она замолчала. Класс сидел тихо.

А во мне словно бы продолжал звенеть ручей, вода в нём бежала быстро, завихряясь у камней, подпрыгивала, переливалась на солнце, искрилась. Целые стада рыбёшек разлетались в разные стороны от моей протянутой руки.

Я вдруг подумал; «Ну, зачем было сочинять новое, когда есть столько замечательного старого?!» Но Галина Ивановна опять прервала мои мысли, вызвав на этот раз Татку Бойцову.

– А тебе, Наташа, стихотворение понравилось? – спросила она.

– В нём столько музыки! – воскликнула Татка, и все засмеялись, потому что Татка у нас выдающийся музыкант и ей всюду чудится музыка.

Галина Ивановна даже не улыбнулась, Таткин ответ, оказывается, её вполне убедил.

– Да, – подтвердила она. – Настоящие стихи – обязательно музыка, Наташа права. А написал их Александр Сергеевич…

– Пушкин, – хором догадался класс.

Галина Ивановна подождала, когда мы успокоимся, и спросила, кто ещё хочет прочесть своё сочинение?

– У меня тоже стихи, – сказала Майка Шистикова.

Честно сказать, я её чуточку пожалел: сразу после Пушкина выступать неловко, но Майка не смущалась и тут же начала:

 
Весна поёт!
И звонкий голос всё поёт:
Дзинь-дзинь!
                   Дон-дон!
                               Кап-кап!
Везде встречают песенкой весну!
                           Весну-красну!
Скворцы поют,
                      весну все ждут,
На поле и в садах
                           приветствуют весну!
 

Стихи понравились. А с Пушкиным даже сравнивать не стали.

Потом вызвали Татку. Её стихотворение было очень простым, и я без всякого труда его запомнил.

 
Дождик с крыши капает:
                                    кап-кап-кап.
Голоса ребячьи:
                        ха-ха-ха!
Ноги в лужах хлюпают:
                               хлюп-хлюп-хлюп!
Воробьи чирикают:
                          чвык-чивык!
 

Таткины стихи были весёлыми, звонкими, понятными всем.

– Как бы назвать Наташино стихотворение? – спросила Галина Ивановна.

– Весенняя песня! – предложила Татка.

– Хорошо, – согласилась Галина Ивановна и поставила поэтам по пятёрке.

* * *

На улице мы все же поспорили, чье сочинение самое лучшее.

– Моё самое точное, – сказала Люська.

– Нет, – сразу же заспорил Севка. – Самое точное – моё, а самое лучшее – Санино.

Люська возмутилась:

– Твой Дыркин вообще ничего не написал!

– Это он на бумаге ничего не написал. А в мыслях?! – спросил Севка.

Люська приложила Севку портфелем. Мы тут же бросились догонять Люську – только разве её догонишь?!

Удалиха влетела в парадное, щёлкнула задвижкой, показала через стекло свой длинный язык.

Пришлось от неё отступиться. Тогда мы с Севкой понеслись друг за другом, размахивая портфелями.

Счёт был два – один в мою пользу. Это означало: я саданул Севку портфелем два раза, он меня – один раз.

– Мир?! – предложил Севка, слегка задыхаясь и чувствуя своё поражение.

– Мир и дружба! – согласился я.

– Кто бы стал спорить, – сказал Севка, – но только не я.

Мы пошли рядом.

Солнышко сегодня словно забыло скрыться, серебрило лучами белёную пожарную каланчу, самое старинное здание улицы. Небо казалось глубоким и пронзительно синим.

Правее за пустырём начиналась стройка. Вернее, бывшая стройка. Потому что уже месяц рядом с нашим домом за забором возвышался новый прекрасный дом с высокой торжественной аркой и огромными окнами на первом этаже. Люди посматривали на стройку и гадали, что же внизу будет: магазин или столовая?

Раньше мы с Севкой не решались за загородку лезть, но теперь, когда с фасада снимали леса, очень захотелось посмотреть дом поближе.

Мы раздвинули доски в заборе.

Вдалеке, за аркой, бульдозер крутится, подгребает строительный мусор, перекидывает в порожний грузовик. Поближе к нам штабеля досок, металлические конструкции для лесов, кучи неубранного цемента.

– Полезем? – сказал Севка.

Я сомневался.

– Вечно трусишь! – упрекнул он меня. – «Туда нельзя, здесь осторожно!» – Байкин припал к забору, начал наблюдение. – Все делом заняты, на нас и внимания не обратят.

И юркнул в дыру.

Я постоял немного, но тоже не выдержал, полез в щель вслед за Севкой.

Не успели мы закончить короткую перебежку по открытой местности, как кто-то крепко ухватил меня за рукав.

– Ку-да?!

Я застыл. Немолодой человек, лет двадцати пяти, в строительной каске хмуро глядел на нас.

– Не видите – стройка! Ударит доской, тогда поздно будет объяснять, куда можно лазить, а куда – нельзя. Наверное, уже пятиклассники, а поступаете, как маленькие!

Уточнять возраст не захотелось: к чему человека разочаровывать?! Полезли назад.

– Солидно выглядим! – гордо сказал Севка. – Меньше пятого класса не дают. Если бы я один был, то мог бы и за шестиклассника сойти, давай спорить?

Моё молчание он оценил как согласие.

– Пошли вдоль забора, Саня. Быстрее к Неве выйдем.

Вообще-то мне пора было домой возвращаться, но я возражать не стал: до реки близко, много времени не потеряем.

Красота на Неве необыкновенная! Река вскрылась, над широкой полыньёй поднимался густой пар. Солнце едва видно: от пара-тумана оно казалось не огненным, не жёлтым, а белёсым, – на такое можно хоть, целый час смотреть.

Туман колебался, словно его раскачивала невидимая рука.

– Сюда! Скорее! – кто-то кричал невдалеке, и я не сразу понял, что это зовут нас.

Но Севка уже мчался по ступенькам гранитного причала, легко спрыгнул на кромку берега, побежал по камням.

Пришлось догонять.

На берегу я увидел дядьку, он махал руками, торопил нас.

– Тонет! Помогите! – звал дядька.

Сердце у меня сжалось и перекатилось в живот. Я ещё не понимал, кто тонет, но ноги сами несли меня по грязи, по кучам лежалого снега, по камням на берегу.

Кто же тонет? На бегу я глазами искал тонущего.

Лёд на Неве был неровный, с большими трещинами, в отдельных местах льдины успели наползти друг на друга. Между этими высокими острозубыми кучами чернела вода. И тут сравнительно недалеко от берега мой взгляд внезапно наткнулся на маленький барахтающийся комочек. Я увидел намокшую жиденькую собачью бородёнку, а затем услышал жалобное повизгивание.

– Тонет! – повторял дядька. – Ребятки, как её вытащить?!

От дядьки так пахнуло вином, что я невольно отвернул голову. Наверное, собака и сиганула в полынью от такого противного запаха.

Дядька схватил меня за рукав, крикнул:

– Что медлите?! Вы вдвоём легче меня одного!

Но я и без него думал, как спасти собаку?! Шагнул на лёд и сразу почувствовал: тону! Да и какой лёд в середине марта?!

– Что же нам делать, что делать?! – волновался дядька. – Может, ты легче?! – Это он Севке сказал, будто не видел, что Байкин тяжелее меня вдвое. – У меня Фенька не простой пёс, а породистый, фокстерьер.

Севка ногу на лёд поставил и, конечно, сразу же стал погружаться.

Я даже от ужаса заорал на него:

– Да если меня лёд не выдерживает, как он тебя выдержать сможет?!

А фоксик крутится около кромки и как только лапой за льдину зацепится, так льдина под водой исчезает, опять приходится псу барахтаться.

Мои ноги будто бы к земле приросли, ничего толкового в голову не приходит.

– Стаскивайте ремни, парни, – советует дядька. – Свяжем их вместе и кинем собаке!

– У нас ремней нет, – говорит Севка.

– Как нет?! На чём же у вас брюки держатся?!

– Они не держатся, – объясняет Севка. – Они висят.

– Ремня пожалели для утопающего?! – не поверил дядька.

Пришлось пиджаки расстегнуть, показать ему брюки.

А фоксик тем временем опять к льдине подгрёб, но снова сорвался.

Дядька руками виски сжал, стонет.

Севка вдруг здорово сообразил, не зря он человек умственный!

– Нужно на стройку бежать, там досок навалом! Если доску на лёд бросить, то собака на неё заберётся, по доске до берега добежит. А если не заберётся, то мы сами к ней доползём.

Дядька воспрянул.

– Верно! – кричит. – Живо на стройку!

Понеслись мы к стройке. Пролезли в щель. Досок здесь, действительно, навалом. Схватили верхнюю. Тянем. И тут кто-то как гаркнет:

– Ра-азворо-овываете?!

Чувствую, меня за шиворот ухватили. Крепко держат. А рядом Севка хрипит.

Я повис в воздухе, очень неудобное положение.

– Дяденька, отпустите! – взмолился я. – Мы вернём!.. На реке собака тонет!.. Мы сразу вернём!..

Стало полегче в воротнике, вздохнуть смог. И Севка задышал ровнее.

Поднял я голову – батюшки! – это держит меня знакомый рабочий в каске, тот самый, что нас со стройки выгнал.

– Собака тонет? Не врёшь?!

– Честное октябрятское!

– Правильно, – неожиданно поддержал он нас. – С доской удобнее, соображаете! Лёд сейчас ненадёжный. Вы на Неве одни или со взрослыми? Вам помочь?

Неудобно мне за пьяного стало, не захотелось рабочего к нему подводить.

– Есть взрослый! Он ждёт…

– Тогда давайте до щели хоть донесу… – Оглядел он штабель, выдернул одну доску пошире и подлиннее, легко взвалил на плечо.

Мы с Севкой побежали за ним. У забора он нам помог вылезти, доску передал. Тяжёлая оказалась. Но что поделаешь, нужно было спешить.

Издалека увидели, что на берегу хозяин собаки нам руками машет, торопит.

Опустили доску на лёд. Дядька подтолкнул с конца, продвинул, зачмокал губами, стал привлекать собачье внимание. Только Фенька от усталости, видимо, понять ничего не может, бьёт лапами, захлёбывается.

– Ну, кто первый?! – спрашивает дядька.

Я Севку опередил:

– Давайте, я…

– Валяй! – приказывает дядька. – А я, для твоей безопасности, на край доски встану. Если под воду пойдёшь, я тебя быстро за ноги схвачу, утонуть не дам.

Лёг я на доску и по-пластунски пополз к фоксику.

Чувствую, живот сразу промок, сухого местечка на мне не остаётся. Но назад нельзя. Нужно только вперёд, хотя бы ещё метр-полтора продвинуться, а там попробую её достать поводком с ошейником…

Фоксик заметил, что я к нему ползу, заскулил. А вот позади, на берегу, стало тихо. И Севка, и дядька будто дышать перестали.

Вода вокруг хлюпала, обмывала меня с боков, а при резком движении добиралась до подбородка. Приходилось локти углом ставить, подтягиваться.

Севка не выдержал, крикнул:

– Не ползи дальше! Кидай повод!

Я повернулся на левый бок, высвободил правую руку и метнул поводок, как лассо.

Фенька оскалилась, ухватила конец – ремешок точно угодил ей в морду.

– Взяла! – орал Севка. – Дёргай!

Я понимал, сил у фоксика мало. Рвани я покрепче – и Фенька поводок в зубах не удержит. Нужно осторожно подтягивать, подводить собаку к доске.

– Тащи, Саня, тащи, Дырочкин! – умолял Севка.

Нельзя было терять самообладания, я сдерживал себя.

Фенька наконец поставила лапу на край доски. Голова её торчала из полыньи, глаза полоумно смотрели на берег.

– Феня! Фенечка, ну давай… – успокаивал и подманивал я.

И тут пёс выгнулся, видимо, крепче зацепился за край доски, упёрся второй лапой и, подтянувшись, вытолкнул себя из воды. Увесистое и мокрое прошлось по моему затылку, я хлебнул холодненькой, – но тут же почувствовал, что собака уже на моей спине, потом по ногам…

– Спас, спас! – орал радостный Севка.

Я стал пятиться к берегу, наконец поднялся.

Севка сидел на корточках, гладил озябшего пса. Дядька рядом цеплял на собаку поводок.

– Ну что, испугалась, Феня? – спрашивал дядька. – Я же тебя только помыть собирался, а ты – тонуть!

Я ушам своим не поверил!

– Как помыть? Так это вы её сами в Неву кинули?

– Не кинул, а окунул, – поправил меня дядька. – Ты бы поглядел, какая она была грязная. Весна, понимаешь ли…

Они с Удалихой будто бы сговорились про весну.

– Но зачем в полынью?!

– В ванне, что ли, прикажешь собаку мыть? А грязную её никто не купит.

– Так вы… вы хотели её… для продажи?

Я с трудом произнёс это позорное слово.

– Конечно! – охотно подтвердил дядька. – А у вас случаем нет покупателя? Я бы по дешёвке. Трояк достаточно. Пёс, между прочим, породистый, фокстерьер.

И вдруг предложил:

– Может, сам возьмёшь? Собака – друг человека!

– Зачем же вы своего друга топите? – резко сказал я.

– «Топите», – передразнил дядька. – Ты же сам видел, как я Феньку спасал.

Мы-то действительно видели, как он «спасал» Феньку.

– Бери, – продолжал уговаривать дядька. – Предупреждаю, завтра жалеть будешь.

– У меня уже есть собака, – отрезал я сухо.

– А ты?

– Мне с собакой никак, – почти извинялся Севка. – У нас кот, Барсик.

– Ну и что, кот?! – заспорил дядька. – С котом будет ещё интереснее. Увидишь, как они дерутся. Обхохочетесь.

Мне надоело спорить.

– Отвели бы Феньку домой, – сказал я. – Неужели вам собаку не жалко? На ней лица нет!

– Мал ещё советы взрослым давать! – разозлился дядька.

Мы молча подняли доску, потащили к забору. А рабочий уже ждёт, волнуется. Обрадовался даже, как нас увидел.

– Спасли?! – издалека крикнул.

Севка уныло ему кивнул:

– Спасли…

– А почему не слышу радости в голосе?! Вы же прекрасное дело сделали!

Я потупился. Уж очень было противно жаловаться на хозяина собаки. Но Севку словно прорвало.

– Понимаете, – возмущаясь, заговорил Байкин, – эту собаку дядька бросил в Неву. Помыть решил. Для продажи.

– Помыть?! – удивлённо переспросил рабочий, и желваки на его скулах явно напряглись. – Пьяный он, что ли?! – вдруг догадался рабочий.

Мы печально кивнули.

Рабочий постоял секунду-другую, хмурясь, а потом тихо, но очень внятно сказал:

– С-собака!

Мы, конечно, поняли, что это он не про животное.

И тут только рабочий заметил, какой я мокрый.

– Чего стоишь?! Заболеть хочешь?! – рассердился он. – Марш домой!

Он взвалил на плечо доску и так свистнул, что мы с Севкой понеслись от него без оглядки через пустырь.

Пока бежали, в голову пришло несколько светлых мыслей. Нужно было обсудить план действий.

– Севка, – остановился я. – Ведь нам теперь нельзя терять дядьку из вида. Куда он собаку повёл?! Спасти – полдела. Мы с сегодняшнего дня за её жизнь навеки ответственные.

Севка в этой ситуации спорить не стал, сразу согласился:

– На дядьку надежды нет, верно. Как бы собаку не погубил! Давай выследим, кому он продаст собаку. Если в хорошие руки – это ещё ничего, а если в плохие?!

– Значит, наша операция под названием «Фенька» только начинается, – подытожил я.

– Вот что, – сказал Севка, смерив меня взглядом. – Ты беги к дому. Мокрому оставаться на улице нельзя, опасно, рабочий прав. А я выслежу, где живёт эта «с-с-собака».

Конечно, мне очень не хотелось отпускать Севку в разведку одного, но и бежать с ним я больше не мог. Ещё схватишь воспаление лёгких!

– Не боись, Дыркин! – утешил меня Байкин. – Справлюсь, не сомневайся! Боевое задание будет выполнено на отлично!

Мы пожали друг другу руки.

– Ты, Сева, настоящий! – сказал я, провожая друга на опасное боевое задание.

– И ты настоящий! – спокойно улыбнулся мне Байкин.

Он слегка пригнулся и побежал в сторону соседнего дома.

Остановился. Приложил руку козырьком ко лбу, стал всматриваться в даль.

«Вылитый пограничник!» – мысленно похвалил я Севку, взбегая на крыльцо.

* * *

На лестнице за мной потянулись мокрые следы – я специально не стал подниматься в лифте. Сразу нажать на звонок я тоже не решился, и, пока раздумывал, подо мной образовалась изрядная «невская» лужа. Хорошо ещё, что папа в рейсе. Он служил в гражданской авиации и вчера улетел на далёкую Камчатку. Обычно мы с мамой основательно при этом грустили, но сегодня я даже рад был его отлёту.

Мамино лицо вытянулось, едва она увидела меня в дверях.

– Господи?! – не поверила своим глазам мама. – Что с тобой, Саня?! Из какой грязной бочки ты вылез?!

Она стянула с меня пальто.

– Неужели это школьный костюм, Саня?! Снимай всё! И ботинки! И носки! И брюки! Откуда в городе столько грязи?! Где ты купался?!

От волнения мама говорила и говорила.

– В Неве, – попытался объяснить я.

Но мама меня тут же перебила:

– В Неве?! В середине марта?!

Я понимал, нужно держаться спокойно.

– Представляешь, пьяный дядька бросил в полынью собаку. Хотел помыть, для продажи. А собака, как оказалось, почти не умела плавать…

– Но ведь и ты не умеешь?! – воскликнула мама. – Ты тоже мог утонуть?!

– Во-первых, я полз по доске, – успокоил я маму. – А во-вторых, хозяин хотя и был пьян, но он стоял рядом, и если бы я погрузился в воду, то он наверняка успел бы схватить меня за ноги. Он даже пообещал это сделать.

Мама подняла лицо вверх, точно собралась поделиться своим волнением с папой.

– От нашего сына можно сойти с ума! – воскликнула она.

Тогда я спросил:

– Но разве ты не бросилась бы спасать Мотьку?!

– Я взрослый человек, а ты – ребёнок, – резко сказала мама. – Думать же надо! Сева, например, не полез в воду. Почему тебе больше всех нужно?!

Такую несправедливость я не мог слышать.

– Во-первых, – стараясь оставаться совершенно спокойным, продолжал объяснять я, – Севка толще меня вдвое, ты знаешь. Его же не только лёд не выдержит, под ним и доска прогнулась бы ещё сильнее. Во-вторых, разве ты забыла, что я командир звёздочки и обязан броситься на помощь первым?

Мама не ответила.

Я глянул в зеркало и ужаснулся. Оттуда глядел неузнаваемый синий мальчик. Взъерошенный. С мелкими пупырышками на коже. Цыплёнок по рубль пять, как говорила Севкина бабушка.

– Нужно срочно натереть тебя скипидаром!

Мама бросилась к аптечке, но тут же приняла другое решение:

– Нет, лучше дам тебе чаю с малиной. Сухая малина – это прекрасное средство от простуды. А пока греется чайник, садись на край ванны и парь ноги.

Я подчинился.

Мама тем временем вылила из ботинок грязную жижу, отжала пиджак, прополоскала в тазу носки и рубашку. Потом я услышал, как она громко разговаривала по телефону.

– Регистратура?! – говорила она. – Это Танечка? Доктор Дырочкина беспокоит. Передайте, что я задержусь минут на пятнадцать… Да, понимаете, мой Саня искупался в Неве. Спасал собаку. Конечно… Да что говорить про ноги?! Он вымок весь по горло!

В прихожей несколько раз позвонили.

– Извините, – торопливо прощалась мама. – В дверь звонят. Боюсь, из милиции. Ах, эти непослушные мальчишки!..

Она побежала открывать.

Я выглянул из ванной.

Мама щёлкнула замком, и в ту же секунду у неё под рукой пролетел в коридор Севка.

– Саня, ты где?! – кричал он, забыв даже сказать «здрасте». – Я всё узнал!

– Что? – попыталась его остановить мама.

Севка вбежал в комнату, но, не найдя меня, вылетел обратно.

– Я здесь! Я в ванной! Меня парят! – закричал я.

Он наконец ворвался ко мне.

– Я его выследил! – крикнул Байкин.

– Кого? – с ужасом спросила вбежавшая за Байкиным мама.

– Ольга Алексеевна! Пьяный дядька из дома пятнадцать кинул собаку в прорубь! – тарахтел Севка, даже не замечая, как мама ощупывала его, проверяя на мокрость. – А ваш Саня – герой! Вы бы видели, как он кинулся на помощь, рискуя жизнью!

При словах «рискуя жизнью» мама опять побледнела. Но Байкин ничего не заметил. Он повернулся ко мне, торопясь поделиться всем, что увидел.

– Представляешь, Саня, это была не дядькина собака, а его сына! Я дошёл до квартиры! Я всё слышал!

– Погоди, Сева, – попросила мама. – Я спешу на работу. Потом расскажешь. Сначала давайте, ребята, я накормлю вас обедом?

Байкин вздохнул:

– Обедом кормите Саню. А у меня бабушка не очень-то любит, когда я прихожу сытым.

Он помолчал.

– Но вообще, если честно, от бутербродика-двух я бы не отказался…

– Прекрасно! – обрадовалась мама. – Бутерброды бери сколько влезет!

Севка хитро прикинул:

– Ну, если так, то я могу и десяток, а на спор – хоть двадцать!

И тут мама засмеялась:

– Пожалуйста, хоть тридцать!

* * *

Байкин уплетал за обе щёки. Настроение у него становилось всё боевее. Он просто накалялся от бутерброда к бутерброду.

– Ольга Алексеевна, – не мог остановиться Севка. – Я про вашего Дырочкина в стенгазету напишу: «Так поступают настоящие люди!» Когда Саня полз, а доска качалась, да ещё так, что вода переливалась через его спину, у меня от страха во рту пересохло.

– Какие ужасные, страшные вещи ты говоришь, Сева! – шёпотом произнесла мама.

– Ужасные?! – расхохотался Севка. – Героические! И если такое случится, то я, не раздумывая, сам кинусь в воду! – Он дожевал бутерброд, прихватил следующий и уточнил: – Впрочем, надеюсь, такое уже не случится!

* * *

Мы наконец остались вдвоём. Я молчал. Злился на Севку. Какой болтун! Разве можно всё говорить маме?!

Мотька вылезла из-под кровати, повернула к нам одно ухо. Она обожала наши перебранки и старалась быть в курсе дела.

– Считай меня сыщиком, Дырочкин! – начал Севка, не обращая внимания на мою суровость. – Штирлицем и Шерлоком Холмсом одновременно!

И Байкин просвистел мелодию из знаменитейшего телевизионного фильма «Семнадцать мгновений весны».

– Когда мы расстались, я стал преследовать Объект по пятам…

Байкин перешёл на шёпот, точно его могли подслушать.

– Мы двигались друг за другом. Я, конечно, сзади, мелкими перебежками от одной водосточной трубы к другой, от кустика к ларёчку…

Он передохнул. Мне просто не терпелось узнать все подробности этой слежки.

Наконец, – продолжал Байкин, – я увидел, как Объект и его собака вошли в парадную дома пятнадцать.

Он передохнул.

Нужно было принимать решение. И я принял. – Он помолчал. – Следом за Объектом я проник на лестницу, вошёл в лифт и прислушался: человек и собака были на втором этаже. Тогда я нажал на «третий».

Опять пауза. Он буквально мотал мои нервы!

– Теперь я находился рядом с Объектом, даже видел их сверху. В то время как они и не подозревали, что за ними наблюдают…

Я похвалил Байкина:

– Ты прирождённый сыщик!

Севка скромненько отмахнулся.

– Пустяк, – сказал он и направился к телефону. – Надо бы позвонить бабушке. Наверно, она уже через «Скорую помощь» искала пропавшего любимого внука. – Он вздохнул. – Трудные эти пожилые люди!

Байкин медленно набирал номер.

– Занято, конечно! Она по часу может висеть на телефоне.

Нервы у меня сдавали.

– Ну что ты тянешь? А дальше-то что было?! – не удержался я.

– Дальше? – загадочно сказал Севка. – Дальше Объект позвонил в дверь, и сразу залаяла собака. Кто-то, видимо, приближался…

– Кто?

– Всего лишь мальчишка. Не старше нас, Саня. Но… дядька его испугался, представляешь?

Нет, в это я поверить не мог. С чего бы это мужчине пугаться мальчишки?!

Но Севка настойчиво повторил:

– Именно, испугался. Оказывается, собака-то была не его, а сына. Ты бы поглядел, как Фенька скакала! Как лизала лицо мальчишке! Как тот её обнял! Знаешь, она словно на ухо рассказала ему всё, что с ней случилось…

Я усмехнулся.

– По крайней мере, этот мальчишка не только всё понял, но и так закричал на дядьку, что и мне стало страшно. «Ты хотел продать Феньку?! – кричал он. – Я тебе этого не прощу!» Я на всякий случай взбежал ещё на этаж повыше. Кто знает, что этот дядька мог сделать?! Последнее, что я услышал: дядька умолял мальчишку ничего о нём не говорить маме…

– Он же такой здоровый! – не поверил я.

– Здоровый, – кивнул Севка. – Но кажется, трусоват…

Я был поражён. Я думал. Надо бы познакомиться с тем мальчишкой! В конце концов его Фенька нам теперь совсем не чужая. А у меня – Мотька. На пустыре гулять – места для всех хватит.

Я поделился мечтами с Севкой.

– Чем больше друзей, тем лучше, – согласился Байкин. – Но не ловить же его около дома?!

Я пока не знал, что ответить Севке.

Мотька перекатила голову с уха на ухо – кошками от нашего разговора не пахло.

Севка снова набрал номер. В этот раз бабушка сняла трубку. Даже я почувствовал, как она недовольна внуком. Севка закатывал глаза, вздыхал, защищался:

– Но почему утонули?! Кто тебе мог рассказать такую глупость?!

Он положил телефонную трубку, пошёл одеваться.

– Представляешь! – печально сказал Байкин. – К бабушке прибегала лифтёрша и сказала, что мы почти утонули в реке. Она видела тебя между льдами, а я будто бы уже стоял полуголый, готов был бросаться в воду…

При слове «лифтёрша» Мотька начала лаять, вот кого с юных лет она не любила, пожалуй, сильнее, чем кошек.