Текст книги "Быть или казаться (СИ)"

Автор книги: Семён Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Глава 1

«Halyk Arena», Коммунальное государственное предприятие на праве хозяйственной деятельности «Центр фтизиопульмонологии» Управления охраны здоровья города Алматы, Республика Казахстан.

Третье отделение, пятый пост, вторая комната для персонала.

– Витка, шевели булками! – сказала по-русски квадратная, невысокая, постоянно позитивная Меруерт и с размаху приложилась ладонью по ягодице одной из трёх оставшихся в смене медсестёр (вместо пяти по штату).

– Чего?! – та, быстро набиравшая что-то на клавиатуре компьютера поста, недовольно оглянулась на коллегу, тут же возвращаясь к работе.

– Я тебе тысячу раз говорила! – оглядываясь по сторонам, зашипела казашка. – Когда заполняешь формы – садись на стул! Не свети жопой стоя! В смысле, не оттопыривай! Да стоя же и работать неудобно, нет?!

– Можешь говорить қазақша, – предложила та, которую звали Викторией, на государственном языке.

– Ой, я потренируюсь лучше по-русски! В Шымкенте орысша и говорить будет не с кем, – фыркнула неунывающая двадцатипятилетняя интерн одной из своих лучших подруг (по совместительству – одногруппнице в медицинском университете).

Меруерт поступила в Асфендиярова с третьего раза, была старше всех в группе и собиралась замуж в октябре, это знали все.

Жених из упомянутого региона был парнем не промах, оттого уже договорился и о смене её интернатуры на шымкентскую (было крайне непросто и так же дорого – хотя-я-я, качество южного образования ничего кроме смеха у алматинцев не вызывало).

Более того, он даже из каких-то семейных закромов исхитрился купить новообразованной молодой семье дом в не самом дешевом районе не самого простого южного города: всем известно, что городская образованная врач из первой столицы, став невесткой, с его матерью в роли свекрови ну никак не уживется.

На эту тему, сразу после обряда Қыз ұзату¹, Меруерт честно пообещала будущему мужу втихаря придавить апайку, если его мать и дальше будет продолжать учить жизни будущую психиатра. (¹Аналог нашего обручения / смотрин)

Близкие однокурсницы знали: Мика имела какой-то прихват в стране северного соседа и после седьмого курса клиническую ординатуру собиралась проходить в Новосибирске, по психиатрии. И, кстати, слову без пяти минут жены (из рода адай!) будущий глава семьи тут же поверил. Особенно с учётом её профильного образования.

– Не оттопыривай задницу! – продолжила сердито шипеть медсестра. – Работай за компом сидя, э? Ну что тебе стоит?!

– Мика, иди в жопу? – нейтрально предложила в ответ собеседница, не делая ни малейшего поползновения в сторону нового и дорогого офисного стула, даже не отвлекаясь от экрана. – Во-первых, сквозь балахон моя жопа никому не видна. Пардон за тавтологию… Во-вторых, я же не просто так стою!

– Что такое тавтология? – живо заинтересовалась Меруерт, мгновенно ныряя в экран смартфона. – А-а, понятно… – разочарованно выдохнула она через секунду. – Ты дура, Витка! – будущая звезда южно-казахстанской медицины обхватила напарницу сзади за талию и сердито зашептала ей на ухо. – Во-первых, задница твоя всё-таки видна, когда ты так наклоняешься! Вон, труселя полосками выпирают!

– Да и пофиг, – буркнула Виктория, завершая выгрузку суточных назначений врача в личные дела пациентов и открывая доступ к ним медсёстрам всех четырёх смен.

– Во-вторых, Өпелечек на тебя сзади как насмотрится, так потом три дня не о том думает!

– Его проблемы же, нет? – медсестра с нетюркским именем удивлённо взглянула на подругу. – Или он уже совсем мозгами повернулся? Блин, спермотоксикоз в его возрасте – могу только посочувствовать…

Мимики обеих видно не было из-за того, что лица были закрыты средствами защиты, но в почти европейских глазах русской сверкали озабоченность и удивление.

Казашка красноречиво впилась взглядом в переносицу собеседницы в ответ.

– Это наши проблемы, а не его! Ты ему хоть в лоб можешь дать, вдруг что! А нам что делать, если он нас после смены по углам зажимает?! – обиженно почти завопила шёпотом Меруерт. – Қотақбас…² (² Қотақ – грубое название известного мужского органа. Бас – голова. Но само слово имеет гораздо более негативный оттенок, чем русское «х*еголовый»).

– Бля, так дайте и вы ему в лоб? – предположила Виктория. – Ну или по яйцам, – тут же поправилась она, окидывая взглядом невысокую подругу.

Единственная сотрудница госпиталя с русским именем и фамилией Абилхакимова, написанными прямо поверх защитного костюма на пластыре, искренне не понимала подругу:

– Мика, я не просто так раком над столом корячусь! Я, когда так стою, голеностоп хоть чуть-чуть прорабатываю! – Вика демонстративно покачалась с пятки на носок, снисходительно глядя на казашку. – Просто движения бедром амортизирую и вам не видно, что перекатываюсь! Выглядит, как будто стою. Тоже тренировка, кстати…

– А-а-а-а-а, – Меруерт озадаченно вздохнула. – Опять занимаешься, что ли? Ещё не успокоилась? А я-то смотрю, у тебя зад назад-вперёд движется! – прыснула она под двумя масками. – Как во время этого самого…!

– Озабоченная дура! – Вика свела брови вместе. – Я икрами шевелю! Не задницей!

– Так жопа больше двигается же, – подруга опять похлопала по чужой ягодице. – Просто в этих говнодавах не видно, как ты там перекатываешься. С носка на пятку…

* * *

Примечание.

Обувь защитного костюма в ХАЛЫК АРЕНЕ представляет собой безразмерные (на практике) ресапы – сапоги резиновые. Кое-кто из персонала, особенно с маленьким размером ноги, в них вообще ходит, словно в ластах.

Размер конкретно у моей соавтора этой книги, например, 37, ну край 38, а самые маленькие сапоги там начинаются с 41 размера.

Лично ей достался 42й.

* * *

– Угу. Лабутены подкачали, кто бы спорил, – Виктория со вздохом топнула каблуком резинового сапога сорок третьего размера в пол. – Так чего хотела?

– Ты все назначения разнесла? – уточнила придирчиво Меруерт.

– Все… А ты всех померяла? – подруга взяла из рук одногруппницы листки обхода.

Сатурацию, пульс, давление и температуру пациентам измеряли четыре раза в сутки.

– Всех. Кроме Копейкина и Әбікен. Первого на месте нет, опять из туалета не вылезает… жрал бы поменьше свои тухлые котлеты…

– У него же нет обоняния, – Вика, пожав плечами, быстро застучала по клавишам, занося в онлайн-журнал результаты дневного обхода. – А до холодильника пациентов пока не доходит. С дедушкой что?

– У Әбікен сейчас дежурный реаниматолог, – вздохнула подруга. – Сказал, пять минут рядом посидит, лично понаблюдает. Если спазм не снимется, они его к себе забирают, в подвал.

Реанимация в госпитале находилась в цокольном ярусе.

– Да не снимется этот спазм, – теперь вздохнула уже другая. – Кандасы³ почему-то плохо этот вирус переносят, ещё хуже прочих. Хоть бы он справился и… – она не договорила. (³ Қандас – соплеменник, единокровный (каз.). Используется и для общего обозначения репатриантов).

За дедушку-репатрианта, вернувшегося на родину в семьдесят восемь лет из Китая и стойко переносившего пикирующую сатурацию (как следствие – резко ухудшающиеся личные перспективы), всерьёз переживали все четыре смены пятого поста.

– Китайцы тоже плохо ковид переносят, – въедливо заметила Меруерт. – В Талгаре, третья группа писала, буквально вчера двоих не спасли. И вообще, в сравнении с женщинами, все мужики плохо переносят! По крайней мере, в эту волну.

Соотношение мужчин в госпитале, если сравнивать с женщинами, было примерно семь к трём.

– Готово. – Виктория оторвалась от монитора и выпрямилась, упирая руки в поясницу и прогибаясь назад. – А ты чего хотела-то?

– На втором посту новый пациент странный: ни измерить себя не даёт, ни по-русски не понимает. Их двоих в двадцать четвёртую заселили, так они даже давление себе мерить не дают.

– Ну не понимают по-русски – скажите им на государственном? – не поняла проблемы коллега. – В чём затык-то?!

– На государственном тем более не понимают, – терпеливо вздохнула подруга. – Они фарси. Форсии тоджики. Ну, таджики твои любимые…

Историю отношений Виктории с хозяином сети стоматологических клиник по имени Курбон в своё время, на пятом курсе, освещали даже некоторые топовые региональные блогеры, имевшие десятки тысяч подписчиков.

– Так а я причём? – резонно хмыкнула русская. – Нас и так трое здесь вместо пятерых; мне теперь пойти ещё за второй пост поработать?!

– На втором посту сегодня двое, – философски заметила казашка. – У них из четырёх смен больше половины после вчерашней зарплаты уволились.

– Бля… – Вика, нахмурившись, красноречиво помолчала, глядя на одногруппницу.

Несмотря на все заверения правительства, медсёстрам в красной зоне именно этого госпиталя платили за смену три тысячи шестьсот двадцать три тенге. Или эквивалент восьми долларов США.

Врачи, кстати, получали какие-то надбавки, у них доходило даже до пятиста тысяч тенге в месяц, но государственные плюшки никак не распространялись на медсестёр, санитаров и прочий низовой персонал.

Выпускная группа седьмого курса медицинского университета, где учились Меруерт и Виктория, при открытии именно этого госпиталя на пике третьей волны эпидемии два месяца назад расчехлили свои дипломы фельдшеров и безропотно пришли впахивать.

Интернам, напрягающимся за опыт, зарплата была хотя и не лишней, но и не определяющей.

Профессиональные же медсестры (со стажем, семьями и возрастом за тридцать) энтузиазмом не горели и увольнялись пачками после выплат в конце каждой декады. Текучка достигала шестидесяти процентов в две недели.

– Так чего вы от меня хотите с таджиками? – напомнила девушка замолчавшей подруге.

– Я с девочками договорилась, – заторопилась Меруерт. – Я ему плечо подержу, пока они давление и сатурацию меряют. Второй увидит, что безопасно – и с ним должно быть полегче. А про градусник и температуру может быть ты им объяснишь? Ты же что-то по-ихнему понимаешь?

– Если б я такое могла объяснить, я бы и про давление с пульсоксиметром объяснила, – хохотнула Виктория. – Нет, на эту тему на фарси не говорю. Даже слов таких не знаю… Слушай, а как они к нам попали, такие красивые?! Им же как-то должны были измерить всё это при поступлении? Чего они сейчас от градусника шарахаются?!

Меруерт молча развела руками. Копируя подругу, она тоже покачалась с пятки на носок:

– Если честно, ты нужна, чтобы по голове им дать. Если драться полезут…

– А что, вы и такого не исключаете?! – Виктория изумилась ещё сильнее.

– Второй из них Гаухаре очень больно в плечо ударил, кулаком… – потупив взгляд, призналась подруга. – Гаухар – это крашеная блондинка из второй группы, она на втором посту…

– Да похуй, кто такая Гаухар, – Вика решительно спрыгнула со стола, на который уселась секунд пять назад. – Ну погнали на второй пост, разберёмся с клоунами!

* * *

– Поможешь? – медсестра второго поста с надеждой смотрела на единственную русскую учреждения.

Та, несмотря на свой последний неудачный год, была всё ещё действующей чемпионкой паназиатских игр по классическому боксу. Впрочем, если бы не телевидение и излишний пиар, специалиста по мордобою в Абилхакимовой внешне было не заподозрить: девчонка как девчонка, вполне себе симпатичная.

Да, мышцы тугие, но всё более чем пропорционально.

Кстати, и скандал в сборной возник на ровном месте из-за того, что Виктория поучаствовала в одном третьестепенном коммерческом турнире по кикбоксу, в Юго-восточной Азии (правилами любительской федерации чистого бокса не запрещается, но старший тренер сборной воспылал неуёмным интересом к её гонорару).

– Помогу, конечно. Открой его личную карточку? – она кивнула на монитор.

Гаухар послушно щёлкнула мышкой и набрала пароль.

– Чего?! Курбон Махмадшоев? – Виктория подняла изумлённый взгляд на коллег. – Курбон?! Да ну нах… Не может быть! Чего?!! Шестнадцатое августа восьмидесятого года рождения?! Еще скажите, что он из Худжанда?!

– Как у твоего данные? – несмотря на сложность ситуации, Меруерт, излучая любопытство, выразила мнение всех присутствующих медсестёр, они же интерны. – А города не знаем, это надо наверх идти, скрин удостоверения смотреть.

– Да, бл*дь, это и есть он! Если по вашим документам! – взвилась в воздух спортсменка. – Что за х**ня?! Какая палата, двадцать четвёртая?!

– Ну мы же не знали даты рождения и фамилии твоего бывшего! Людям-то только имя известно! – поторопилась выпалить ей в спину Гаухар.

Спасибо современному веку, все знают героев топиков в лицо, но дни рождения и фамилии часто остаются за кадром.

* * *

За год с лишним до этого.

Астана, Республика Казахстан.

Территория спортивного комплекса «Астана-арена».

– Чего плачут чемпионы? – Курбон, присутствовавший на чемпионате республики в роли зрителя, шагал по служебным коридорам в сторону местного медпункта.

Женская часть турнира, как назло, периодически перебивала мужскую.

Один из его друзей переквалифицировался в своё время и уже несколько лет работал спортивным врачом, в том числе здесь. Они заметили друг друга в зале с противоположных рядов; товарищ на пальцах пригласил к себе, в более тихое служебное место.

А сейчас в пустом служебном коридоре, привалившись спиной к стене, сидя на корточках, влагой в глазах сверкала Виктория Абилхакимова, новая чемпионка в полусреднем весе.

Курбон не особо любил бокс, но соревнования такого масштаба посещал. Девчонку он запомнил исключительно из-за нетипичной внешности, где-то даже красивой (будем откровенным с собой).

Вместо ответа та молча раскрыла кулак: на её ладони лежал обломок верхнего переднего резца, единички.

– Упс. – Стоматолог по образованию, Курбон прочитал ситуацию мгновенно. – А ну-ка, поднимись… Я врач, как раз этого профиля! – поторопился объясниться таджик, заметив нездоровый блеск в глазах не такой уж беззащитной фемины. – Дай глянуть!

– Коллега? – хмуро подняла правую бровь русская, носившая казахскую фамилию.

Метиска, что-ли?

– А ты тоже в Асфендиярова учишься? – вспомнил слова судьи-информатора самый молодой хозяин сети стоматологических клиник столицы.

– Да, общая медицина, пятый курс. На шестом буду врачом общей практики. – Спортсменка наконец выпрямила ноги и поднялась. – Не поняла. Что, и ты его заканчивал?

От мужчины не укрылось, как она отворачивается в сторону и старается широко не раскрывать рта, стесняясь.

– Да, стомат, – честно ответил Курбон, называя год выпуска и без затей накладывая ладони на виски чемпионки.

Еле сдерживающей слёзы.

Чуть приложив усилие, он развернул её к свету и надавил пальцами правой руки на челюсти:

– Рот открой!

Абилхакимова, злобно сверкнув глазами, тем не менее подчинилась.

– Так. А чего сырость-то разводишь?! – врач, оценив крайне скромный фронт работ, сейчас недоумевал. – Ну да, зуб передний. Косметический эффект в одном месте, в заднем то есть… особенно для девочки… Но там на полчаса работы!

– Работаешь по специальности? – угрюмо спросила спортсменка после того, как он позволил ей закрыть рот.

– Да, – Курбон не стал углубляться в детали. – Повторяю вопрос. Зачем реветь?

– Я – хрупкая и слабая женщина, – проворчала почти коллега, шмыгая носом и смахивая влагу из уголка глаза. – В четвертьфинале помнишь бой?

Собеседник слегка замялся.

– Братья этой дуры только что полезли предъявлять. Трое. Слово за слово, перешли на национальности, – сообщила девчонка нехотя. – Кулаками пошли размахивать… А я за двадцать лет даже у твоих коллег ни разу не была! Ни одной пломбы во рту; знаешь, как обидно?! Ещё и больно… И уродиной теперь ходить…

– Я вижу, что зуб не в ринге сломали, – стоматолог, как мужчина, требовательно посмотрел на студентку, ожидая объяснения.

Здесь, на севере, многое было уже иным. Не таким, как сто с лишним лет назад.

Но ему, происходившему из страны много южнее, не нужно было объяснять, что делать мужчине, когда трое парней начинают выбивать в коридоре зубы хрупкой девчонке. Даже какой-то там чемпионке по боксу.

Курбон заозирался по сторонам, прикидывая, кому из земляков позвонить, если что. Отчего-то эту ситуацию он принял весьма близко к сердцу.

Очень много респектабельных таджиков, великолепно чувствующих себя сегодня в Казахстане, ещё пятнадцать лет назад стояли на оперативном учёте в местном Комитете. Кое-кто даже вполне справедливо именовался полевым командиром в недавнем прошлом.

– А ведь Казахстан – единственная страна, где всегда и всем хватало места, – пробормотал он скорее себе, по инерции.

– Ты о чем? – не понимая, наклонила голову к плечу Абилхакимова.

– Тут всегда и всем хватало места, – пояснил таджик громче. – Ты просто молодая, не понимаешь ещё. Славянам, тюркам, нам – фарси. Вайнахам, пашто, арабам, да мало ли. Всем места хватало! Неужели и здесь началось…

– С ума сошёл? – спортсменка чуть не подпрыгнула на месте. – Национальность – это так, несерьёзно. Для затравки разговора было! Они обижались, что я их сестрице вломила, так что чистая бытовуха, никакой политики…

– Как зуб сломали? – задавший вопрос оперативно развернулся на звук открывающейся двери мужского туалета.

Появившаяся оттуда троица была явно той самой. Из хорошего – земляков на помощь можно было не звать. Всё и так, по большому счёту, сделано.

Хм. Хрупкая женщина? Впрочем, судя по тому, что он видел, Абилхакимова как минимум была очень техничной. А силу её удара на себе он пока не проверял, хе-хе.

– Перстень на пальце, – чемпионка указала на субтильного парнягу, идущего вторым. – Подумала – додик, не ушла до конца под руку. Поленилась скрутиться ниже… а перстнем, железкой, по зубу цокнуло.

– Эй, джигиты, ко мне! Прыжками. – Спокойно и вежливо потребовал Курбон.

Несмотря на абсолютно мирную профессию и уважение людей (особенно – земляков), в некоторых вопросах его возможности были намного шире, чем у обычного законопослушного гражданина его новой родины.

По большому счёту, добавлять троим по шее было не нужно. Но и не поговорить с мудаками (в этой ситуации) считающий себя мужчиной таджик не мог.

То, что неотличимую от естественной ткани пломбу из фотополимера он девчонке поставит сразу после заживления мягких тканей ЛИЧНО, ясно и так.

Как и то, что не возьмёт с неё ни копейки.

Но вот с этих красавцев стоимость лечения он сейчас получит по верхней планке. Исключительно поговорив с ними.

Либо – придётся плюнуть на принципы и кое-кому позвонить. Тогда тройка не в меру заботливых братьев той четвертьфинальной сестры всё равно заплатит, но уже намного больше и уже совсем другим людям.

* * *

Безукоризненно вежливо, не сказав ни единого бранного слова, Курбон выяснил отношения с представителями титульной нации буквально за три минуты.

Те и сами задним числом пришли к выводу, что были, мягко сказать, неправы – ему даже не пришлось их особо упирать.

Опустив глаза, пацаны извинились перед Абилхакимовой и, получив на Каспий переводы от родни либо знакомых, тут же оплатили стоматологу полную стоимость лечения.

– И стоило слёзы лить, – таджик по-братски подтолкнул девчонку в спину, увлекая её с собой. – Пошли в местный медпункт. Пусть за меня Сакен слово скажет.

– Сакен Хакимович? Врач? – тут же расслабилась чуть напрягшася спортсменка, покосившись на мужскую руку на своём плече.

– Угу. Мы учились вместе. Терапевтом он уже потом стал, а изначально – челюстно-лицевая хирургия.

Чай на троих в медпункте окончательно закрепил знакомство и утешил пострадавшую: она даже не особо расстроилась из-за двухнедельного планируемого ожидания пломбы (увы, ускорить заживление мягких тканей не мог даже Курбон).

– Нравится? – Сакен указал взглядом на закрывшуюся дверь, когда девчонка убежала на награждение (которое чуть не прозевала вместе с ними).

– Да. Но это ничего не меняет, – спокойно пожал плечами таджик. – Ты же знаешь. Я не ем, не пью и не делаю харам. Будем просто дружить. Наверное.

* * *

– Он это, если вашим документам верить, – угрюмо говорила русская на ходу, шагая по пятидесятиметровому коридору между матерчатыми стенками палат. – Но он не мог сделать того, что вы сказали. Он бы никогда не поднял руку на женщину. Кстати, он и на обоих языках отлично говорит, и сам Асфендиярова заканчивал. Чего б ему от пульсоксиметра шарахаться?

История её абсолютно платонического романа с достаточно приятным мужиком (почти на двадцать лет старше, блин) года полтора назад не сходила с некоторых аккаунтов инстаграм.

Как назло, владельцами акков были долбаные популярные хайповщики, разгоняющие свои догадки до уровня новостей и абсолютно не знающие правды.

Не спали они с Курбоном никогда, что бы кто ни думал… Хотя и очень дружили.

Он был слишком сильно мусульманином для этого, хотя и не кричал о том вслух.

Он ездил с ней вместе на соревнования, она водила подруг к нему в клинику. Он фотографировался вместе с её группой на практиках, как и она – с его друзьями.

Кстати, она была бы и непротив. Того самого.

Возражал как раз он (кому расскажи!): или вначале женитьба, остальное потом – или только дружба. Никаких контактов, как мужчина и женщина, иначе.

Ей, в силу возраста, брак казался чем-то столь же неуместным, как и полёт на Марс.

Так они и дружили – чемпионка по боксу и владелец сети клиник, поднявший свой бизнес с ноля собственными руками, исключительно благодаря трудолюбию и толике везения.

Пока совсем недавно земляки-фарси (из Ирана, правда) не пригласили его в Европу, открыть ещё одну клинику вместе, уже там.

– Да и неоткуда ему сейчас взяться здесь в стране, – завершила неожиданное для себя короткое пояснение Виктория, решительно отбрасывая в сторону занавеску и входя в палату номер двадцать четыре.

* * *

Меруерт и Гаухар, добросовестно следуя в кильватере спортсменки, тоже заглянули в палату. Из двоих пациентов, в наличии был только один.

Абилхакимова заговорила на таджикском, потому следующих слов казашки не поняли (кроме имени), хотя и с нетерпением ловили каждое слово.

– Это ты – Курбон Махмадшоев? – медсестра, нависая над кроватью, наверняка сверлила взглядом пациента, точнее со спины было не понять. – Или второй, который здесь с тобой?

Взгляд лежащего на боку больного заметался из стороны в сторону:

– Тихо, не шуми, сестра! Давай спокойно поговорим!

– Ты мне не брат. Кто из вас ударил её? – интерн кивнула себе за спину, хотя в защитных костюмах медсёстры между собой практически не отличались.

Узнать Гаухар могли только коллеги, но никак не больные.

– Не шуми!..

– Кто из вас Курбон?

– Он Курбон! – сжимаясь от напора спортсменки, пациент неопределенно кивнул в направлении коридора. – Он в туалете, скоро вернётся. Никто её не бил! – последние слова были сказаны хотя и с акцентом, но по-русски.

– Врёт, – припечатала из-за спины Гаухар. – Он сам ударил.

– Встал. – Уверенно скомандовала Абилхакимова, дублируя команду по-таджикски.

– Э, что задумала? Чего хочешь? Не встану я! – тридцатилетний давно не брившийся мужчина говорил хоть и узнаваемо, но явно как чужой.

– Дари, – поняла Виктория, обращаясь к подругам. – Это не форсии тоджики. Это дари, просто вам непонятно.

– Так они не из Таджикистана, а афганцы? – мгновенно сообразила Меруерт, бывавшая у родни жениха в Самарканде и ориентирующаяся в персидских реалиях лучше Гаухар.

Несмотря на казахский язык, больной, лежавший на кушетке, видимо, узнал географические названия. Его взгляд забегал по палате, а сам он что-то громко закричал на всю арену. К сожалению, матерчатые стенки палат высотой два метра с небольшим капитальной преградой звуку не являлись.

В следующий момент обидчик медсестры второго поста попытался вскочить с кровати, несмотря на своё явно болезненное состояние.

Абилхакимова коротко толкнула его в грудь, отправляя обратно на кровать:

– Не торопись. Мы с тобой ещё не закончили. Попутно, подождём "Курбона". "Махмадшоева", – добавила она, делая короткий шаг назад, чтобы получить пространство для маневра.

Афганец (если верить ушам и глазам) не успокоился: с нечленораздельным криком, явно мучаясь одышкой, он бросился на спортсменку уже с кулаками.

Последняя, легко уклонившись, без затей врезала правым кулаком ему в челюсть.

– Хотела сначала по корпусу, но поражение лёгких, – пояснила она коллегам. – Девки, зовите врачей! Пусть звонят в полицию! Тут явно какая-то херня происходит, плюс он с кулаками бросается…

– Сейчас! – Гаухар тут же зашлёпала резиновыми сапогами по полу, рванув в направлении административного шлюза.

– Лежа-а-ать! – абсолютно верно оценила Виктория намерения странного пациента, частично пришедшего в себя после её удара вполсилы.

Если бы она была мужчиной, её оппонент, скорее всего, сейчас бы даже не дёргался. Но спортсменка была женщиной, и подчиниться ей он не мог почти физически.

– Долбаная этнопсихология, долбаные соседи, – выдохнула Абилхакимова, ныряя под широкий замах афганца и повторно отправляя его на кровать.

Во второй раз Вика уже не церемонилась: кросс через левую руку попал странному больному, как надо. Тот рухнул на постель окончательно и только вздрагивал левой ногой в воздухе.

– Как бы с полицией неприятностей не было! – неожиданно запереживала Меруерт.

– Пох*ую мороз, – проворчала одногруппница, разглядывая разорвавшуюся медицинскую перчатку на правом кулаке. – Ты что, не понимаешь, что они по подложным документам в больницу улеглись?

– Как?.. – невысокая подруга, казалось, замерла на месте.

– Предъявили синие удостоверения, если у второго действительно документы Курбона, – мрачнея всё больше и больше, объяснила очевидное более быстро соображающая мастер спорта по боксу. – У нас же не полиция в приёмном. Мы только сканируем ИИН, а личность же не идентифицируем.

– А они ещё и с бородами! – кажется, и до Меруерт начало доходить.

По крайней мере, её широко открывшиеся под защитным костюмом "космонавта" глаза намекали на нешуточное волнение.

– А ковидный госпиталь – вообще идеальное место, чтобы на две недели исчезнуть без следов, – припечатала Виктория. – Особенно если у тебя реально ковид. А что, лечить будут! Морду под бородой никто не разглядит, тем более что все худеют вполовину! Удостоверение можно любое дать при поступлении, лишь бы пол и возраст хоть чуть-чуть совпадали!

В этот момент заменяющая двери занавеска откинулась и в палате появился ещё один бородатый мужчина, одетый в короткие хлопковые штаны:

– Э-э-э, что здесь происходит? – он с удивлением посмотрел вначале на товарища по палате, затем на двух медсестёр.

– Сверка, – проворчала Абилхакимова, сторонясь и пропуская его к кровати. – Курбон – это вы?

– Да, а в чём дело? Что с ним?! – кажется, вошедший сообразил, что с его соседом по палате и товарищем не все благополучно.

– Махмадшоев? Родились в августе восьмидесятого? – спортсменка подобралась, как тигр перед прыжком.

Меруерт стояла сзади и была ростом ниже подруги. Потому она не заметила, откуда в руках у второго "таджика" появилось оружие.

Затылок Виктории брызнул кровью, осколками кости и фрагментами мозга. В следующую секунду её подруга просто перестала быть.

* * *

Главный выход из ковидного госпиталя ХАЛЫК АРЕНА. Второй ярус над наземной парковкой.

Патрульный экипаж "Бурана", получив странный вызов с пульта, мгновенно развернулся: судя по полученной информации, был смысл поторопиться.

– Я бегом, через газон! – крикнул напарнику Ерлан, выскакивая наружу и во все лопатки бросаясь к огромным стеклянным дверям приёмного отделения.

Вопреки расхожему мнению, выйти из ковидного госпиталя может любой больной и в любой момент, при том условии, что может ходить. Всё же, это не тюрьма и свобода пациентов не ограничена.

Логику врачей, с другой стороны, тоже можно понять: насильно сюда никого не тянут. Если уж ты оказался здесь, значит, как минимум дыхательная недостаточность у тебя наметилась. И хорошо, если только наметилась. В противном случае тебя бы никто из дома даже забирать не стал, куча ковидников лечатся на дому.

Кстати, коридоры внутри АРЕНЫ ого-го какие длинные и шагать на выход по ним из красной зоны наверняка минут десять, если не больше. Особенно если ты – ковидный больной с низкой сатурацией и черепашьим шагом.

Все эти мысли мелькнули у сержанта Жиенбаева, который нёсся к АРЕНЕ по прилегающей территории, перемахивая кусты и бордюры.

Когда из приёмного отделения (оно же – место, откуда выходят наружу выписанные) на улице показался небритый мужик, без вещей, но с пистолетом в руке, Ерлан плюнул на некоторые инструкции и извлёк собственный ствол:

– Бросить оружие! Лицом на землю! Руки держать так, чт…

Договорить у сержанта не вышло.

Похоже, странная в своей дикости информация с пульта была правдой на все сто процентов.

Вышедший из ковидника с похвальной быстротой принялся разворачиваться в сторону полицейского, причём вместе с оружием. Реагировать на команду он явно не собирался. Ну или собирался, это как посмотреть – но явно не тем образом.

Увидев на пистолете противника ещё и прибамбас, в просторечии именуемый глушителем, Жиенбаев даже думать не стал: табельный ствол в его руке коротко хлопнул два раза, а небритый обладатель необычного в Алмате снаряжения обзавёлся лишней дыркой в голове (и второй – в груди).

– Пусть лучше судят, чем несут, – пояснил он через четверть минуты хрипящему от бега напарнику.

Тот заехал на территорию АРЕНЫ на машине и вынужден был бежать сюда с двенадцатой парковки.

– Бля… – товарищ мгновенно спал с лица.

– Не ссы! Там внутри ещё один, в красной зоне! Берём в приёмном покое маски – и на первый ярус!

– А ковид? – слабо засопротивлялся напарник.

– Надбавку получим, если заболеем! – решительно пресек неуместные сомнения Жиенбаев, опять переходя на бег.

Теперь уже – сквозь стеклянную арку приёмного отделения.

Сзади доносились проклятия, ругательства и топот менее решительного товарища.

* * *

Виктория Абилхакимова, интерн.

Бл*, что за фигня? Где я?

Ещё только сейчас вокруг меня была палата ковидника, а притворяющийся таджиком афганец сучил ногой на кровати.

Помню тупой удар в лоб и практически одновременно с ним – темнота.

В себя прихожу в горизонтальном положении. В принципе, неудивительно, если учесть, что этот гондопед в меня выстрелил – как вспомнилось только что.

В три присеста поднимаюсь наверх. Так, не поняла…

Я ЧТО, МУЖИК?!

БЛЯЯЯЯЯЯЯЯЯ?.. ДА НУ НА…!!!

И что это за канава, только без воды?! Типа наших арыков?

– Эй, русский, ты очнулся?

Выбравшись из углубления, обнаруживаю себя стоящей (стоящИМ? Бл…) на ночной улице, вдоль которой тускло светят редкие фонари. Хотя диагноз и так ясен по личным ощущениям, для очистки совести трогаю себя за промежность.

Твою мать. Мужик?!

Охота расплакаться.

В принципе, я крайне недалеко от этого, потому что столько событий на одну голову за минуту – это перебор.

Я бы и расплакалась (или расплакался?). Если бы не кулак какого-то идиота, который, отделившись группы таких же кретинов, как он сам, подошёл ко мне.