Текст книги "Размышления русского боксёра в токийской академии Тамагава, 2 (СИ)"

Автор книги: Семён Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 25

– Ты абсолютно не боишься, – не спросил, а скорее заявил полицейский.

Обитатели местного кобана, формально являющиеся коллегами, вместе с представителем прокуратуры довели пацана до его машины и проследили за тем, как они отъехали.

Попетляв по местной непростой парковке, Садатоши выбрался на трассу.

– А должен? – Асада-младший искренне удивился. – Меня что, расстреливать будут?!

– Исключено. Даже в самом худшем случае. – Не стал наводить тень на плетень правоохранитель.

– Ну так а чего тогда переживать? – непонимающе передернул плечами пацан.

– Если твой одноклассник не оклемается, останется инвалидом, есть варианты... Не самые приятные, с точки зрения ограничения личной свободы. – Хидэоми прикинул, что лучших вариантов наладить личные отношения с младшим Асадой не будет.

Полноценной вербовкой происходящий разговор назвать было нельзя. Начать с того, что подобный тип отношений в адрес несовершеннолетних строго запрещался.

Но если сформировать доверие с пацаном сейчас, то он рано или поздно вырастет. А вот уже тогда открываются разные интересные перспективы, в том числе, если он пойдет по стопам отца.

– На моём месте логично спросить: какие опасности, с вашей точки зрения, мне угрожают? Хотите ли вы что-то посоветовать в этой связи? И зачем вы всё это делаете? – последний вопрос намекнул, что намерения полицейского по части совместной поездки не были большим секретом ни для кого в этой машине.

– По опасностям... – Хидэоми ненадолго задумался. – Я сейчас не буду фильтровать свой профиль от остальных моментов. Самое первое: этот твой одноклассник врежет дуба. Либо, так и не придя в себя, до конца жизни останется в коме либо наподобие овоща.

– Я имею очень чёткое представление, как доказывать свою невиновность в этом случае, – твердо отбарабанил в ответ ученик.

– Я бы на твоём месте опасался не стороны закона, а его семьи в этом случае, – многозначительно хмыкнул Садатоши.

– Хм... логично... Спасибо.

– Тем более, если, как ты говоришь, этот народ не останавливается ни перед чем. Судя по рассказу о твоей однокласснице.

– А ведь эта тема так и не поднялась, – кажется, в голосе школьника прозвучала укоризна.

– Я думаю, что логичнее будет дождаться заявления от её родителей. Начать с того, что лично мне именно этот эпизод вообще не по подведомственности, – не стал скрывать собственной позиции сотрудник девятого бюро. – Я искренне сочувствую по поводу случившегося, но эта девочка – никак не мой профиль.

– Поясните? – напрягся парень. – Вы производите впечатление единственного адекватного во всем этом борделе. Не сказать, что у меня были на вас какие-то планы, но для дела всегда лучше, если дознаватель адекватен.

– Ты не забыл, чем я занимаюсь?! – удивлённо напомнил Садатоши. – Девятое бюро – это только организации типа ДжиТи Груп! С натяжкой – члены их семей, если ранг человека высок, как у твоего отца. Причём тут эта твоя девочка?! Я абсолютно искренне считаю случившееся недопустимым, особенно если всё было так, как ты говоришь...

– Все было именно так. – Асада-младший теперь перебил полицейского.

– Стоп. Завязывай. – Коротко обозначил правила приличия Хидэоми. – Со мной ты так разговаривать не будешь. Я понимаю, что ты ни во что не ставишь своего учителя. Согласен, что представитель общественного обвинения тоже далёк от идеала. Но если ты еще хоть раз перебьешь меня, я найду способ тебе напомнить о разнице в возрасте!.. И социальном статусе.

– Упс... тысяча извинений, вы же старше! – искренне спохватился белобрысый. – Не со зла! По тупости! Инспектор, но я что хотел сказать-то. Дело в том, что у меня есть запись...

– СТОП! Вот никаких деталей по теме, мне, здесь, и сейчас, – резко пресек ненужные повороты в беседе правоохранитель. – Все это – на суде. Если нужно посоветоваться – звони своей мачехе, звони своему адвокату. Они вон, сзади в ста метрах едут. Пускай кто-то из них пересаживается в мою машину и тебя инструктирует.

– Даже если оба? – уточнил пацан.

– Если вы потом от здания суда обратно на метро поедете – то и оба пусть садятся, без проблем, – фыркнул полицейский. – В первую очередь, прибереги эти детали для того, чтобы я с тобой с чистой совестью мог общаться и дальше.

Инспектор не стал вдаваться в процессуальные тонкости и правила, регламентировавшие их общение в том числе сейчас. Формально, если пацан заявит об известном ему преступлении, это лишний геморрой для самого Садатоши. А делом, судя по всему, и так рано или поздно займутся.

Асада звонко залепил себе ладонью в лоб:

– Точно... Извините, что перебил опять. Итак. Первая опасность – это если мой одноклассник не оклемается. Бояться в этом случае надо даже не столько закона, сколько разных интересных вариантов развития событий. Я понял. А ещё какие опасности есть? Если вы действительно хотели меня о чём-то предупредить.

– Тут скорее желание определить свою позицию в твой адрес. Можешь на раз-два объяснить, что у вас там вообще произошло? Спрашиваю не просто так. Я тоже не в восторге от действий общественного обвинителя, соответственно, собираюсь реализовать собственное право на независимое расследование.

– Перед тем, как отвечу, могу спросить? Зачем вам всё это? – неожиданно уперся на ровном месте учащийся.

– Просто выполняю свой долг, – искренне удивился представитель девятого бюро. – Ну и, мне тогда в спортзале показалось, что ты очень неплохо отрываешься от своей социальной среды. В хорошем смысле этого слова. Считай, что я просто хочу быть объективным и непредвзятым. Если я буду искренне считать тебя правым, возможно, пригожусь на каком-то этапе.

– Без проблем. Эти дебилы зажали Икару на третьем этаже. Я не знаю, что они с ней собирались делать на самом деле, но на записи...

– ... Получается, тобой двигало желание отомстить за товарища, – подвел итог услышанному полицейский через две минуты.

– А определение нарушителя закона в тюрьму – это месть? Или компенсация справедливости? – парировал белобрысый. – И потом, вы абсолютно справедливо заметили, из какой я семьи. Бытие определяет сознание. Тут просто все вектора в одной точке совпали.

– Поясни?

– Если бы я был всего лишь сыном своего отца, я бы не позволил обижать своих друзей безнаказанно. Тем более, сейчас перед выборами малейший чих не в ту сторону чреват потерями репутации.

– Хм, ещё же выборы, точно...

– Если бы я всего лишь был другом Икару, и носил другую фамилию, то и тогда я бы всё равно постарался дать им по голове. Даже если бы я не знал её близко, я бы попытался объяснить мудакам, что так в будущем делать нельзя. Ну как тут объяснить... Если вы увидите, что ваш сосед гадит на вашу дверь, станете вызвать полицию?

– Я и сам полиция, – Садатоши впечатлился образностью аналогии.

– Этого алкоголика будете сдавать в участок? – продолжал наседать пацан. – Или сами разберетесь для начала? Или вообще пройдете мимо – пусть и в следующий раз продолжает? Нет, ну а что, на первый же раз с рук сошло. – Асада разгорячился благодаря своим собственным словам.

– Примерно так и говори судье... – красноречиво покивал полицейский. – Не стесняйся, будь самим собой. Не могу не спросить, повторно. Ты сейчас ведёшь себя так, как будто действительно не опасаешься развития событий. Ты что, не понимаешь, что у Нагано возможности не хуже ваших?

– А почему это вас беспокоит? – мгновенно насторожился белобрысый.

– Затем, что я был тем человеком, которые выпускал из тюряги твоего отца. Буквально совсем недавно. Не я один – но и я тоже. И если, в отместку за тебя, люди вашей Семьи начнут пытаться свести счёты, мне такие приключения в зоне моей ответственности совсем не нужны. Считай, что я опять занимаюсь профилактикой.

Полицейский не стал упоминать, что из детских конфликтов, в которых участвовали дети семей якудза, иногда разгорались воистину причудливые пожары массовых беспорядков.

– Если я правильно понимаю ситуацию, максимум который мне грозит – тюрьма. – Равнодушно передернул плечом школьник.

– А этого мало? – искренне поразился Садатоши.

– Скажем, я бывал в ситуациях, когда моя личное свобода была надолго ограничена. Территорию покидать нельзя, очень строгий режим дня, минимум личного времени. Достаточно серьезный перечень задач и обязанностей. Серьёзные ограничения в питании и лишней еды взять негде. В общем, от той тюрьмы, которую я видел по сети, отличается крайне незначительно.

– И сколько времени ты провел таким образом? – Садатоши сообразил, что эти приключения имели место на исторической родине пацана.

Кроме прочего, ему стало просто любопытно. Да и информацию в такие моменты надо вытаскивать по максимуму.

– Несколько лет.

Сотрудник девятого бюро промолчал.

Видимо, на исторической родине мальчишки происходит и впрямь что-то дикое. Инспектор хорошо помнил, что белобрысого усыновили в двенадцать или в тринадцать лет. Соответственно, эти свои несколько лет он успел отмотать до этого возраста.

Может быть, какой-нибудь интернат? Но что у них там за порядки, если от тюремных не отличаются?

– Можешь рассказать мне, что ты будешь делать сразу после того, как выйдешь из суда? Если всё закончится благополучно и по плану твоих родственников?

– Пойду лечить Икару. И кстати, вы мне всё же дайте пару советов на тему предстоящего заседания. Я потому и к вам в машину сел, чтобы уточнить вот что...

***

Мивако не находила себе места. Возможно, Маса поступил и правильно. Если полицией инициировано альтернативное расследование, наладить личный контакт с одним из представителей закона будет очень неплохо.

С другой стороны, ей было бы намного спокойнее, если бы он сейчас ехал с ней в одной машине. Хотя бы просто поговорить...

– Да не нервничайте вы, – словно угадал её мысли юрист, выполняющий заодно функции водителя (поскольку свою машину она оставила возле школы). – По опыту, в нашем районе строгих ювенальных приговоров не бывает.

Кога красноречиво посмотрела на спутника, но ничего не сказала и отвернулась в сторону окна.

Когда они подъехали к зданию суда, Маса вместе с этим полицейским уже перетаптывались на парковке.

Представитель общественного обвинения ненавязчиво напоминал о своём присутствии, находясь в паре метров.

– Наш зал для заседаний там, – адвокат указал взглядом на один из корпусов.

– Откуда знаешь? – неподдельно заинтересовался Маса.

– Бывал тут, – спокойно пожал плечами сотрудник Семьи. – Ну а ты несовершеннолетний. Это только один зал. Вы уже отправили всю сопроводиловку? – здоровяк крайне недоброжелательно обратился к представителю прокуратуры. – Или нам опять полчаса ждать, пока у вас всё по базам прогрузится?

– Когда бы я успел? – огрызнулся общественный обвинитель.

– Мне понятно ваше манкирование своими служебными обязанностями. – Твёрдо заявил представитель якудзы. – О своём времени вы беспокоитесь, а о времени добросовестных налогоплательщиков...

Маса переводил взгляд с одного на другого, излучая искреннее и неподдельное любопытство.

Полицейский демонстрировал выражением лица вселенскую скуку и тоску.

– А что, всё как обычно, – пробормотала сама себе Мивако и, подхватив Масу под руку, решительно направилась в нужном направлении.

Глава 26

– ... таким образом, ваша честь, независимое расследование усматривает потенциальный злой умысел обвиняемого.

Сотрудник прокуратуры переводит дыхание после длинной фразы.

– Слушай, а почему этот суд-то – семейный? – раздаётся в повисшей тишине вопрос младшего Асады своему адвокату.

Тот недовольно отмахивается, демонстрируя, что занят.

– Потому что тебе нет двадцати, – вместо юриста, белобрысому тихо отвечает Мивако. – Если тут обвинения против тебя сочтут обоснованными, дело передадут в территориальный суд. Такой порядок.

– Мы в школе проходили; вроде бы у семейных и территориальных судов один ранг? Нет? – не унимается учащийся.

– Ранг один, полномочия не совпадают. Тс-с-с, – секретарша Ватару Асады укоризненно смотрит на парня.

– ... что заставляет вас так думать? – судья (невысокий, смуглый, сухой мужчина лет шестидесяти) за время разбирательства ни разу не поднял глаза на зал для заседаний.

– Здесь находится представитель девятого бюро департамента полиции Токио. Прошу уважаемый суд адресовать справочный вопрос по семье Асада профильному специалисту, – представитель общественного обвинения спокоен, собран и на вид абсолютно не предвзят.

– Полиция Токио, девятое бюро, – всё так же, не поднимая головы, тут же переадресовывает вопрос судья. – Будьте добры, прокомментируйте тезис общественного обвинителя.

– Не согласен, – не вставая, коротко пожимает плечами со своего места инспектор Садатоши. – Общественное обвинение пытается идти по пути наименьшего сопротивления. В данном случае, классифицировать мотивы фигуранта по его фамилии. Не принимая во внимание больше ничего. У нас в полиции чуть иные методики оценки социальной опасности, – в голосе полицейского звучит явная насмешка.

Юрист якудзы удивлённо и уважительно поднимает взгляд на полицейского.

– Поясните свои слова, – судья, надев очки, впервые за всё время смотрит на присутствующих.

– Не здесь. – Снова коротко и отрывисто отвечает Хидэоми. – По письменному запросу, и не в данном заведении. Мои извинения, ваша честь. – Полицейский ловит взгляд судьи, не мигая, двигает бровями пару секунд. – При всём уважении, не компетенция семейного суда.

– Не та компетенция. Классифицированная информация, – негромко поясняет здоровяк, работающей юристом у якудзы, школьнику и сопровождающей его молодой женщине.

– Девятое бюро, вы не поддерживаете предлагаемую общественным обвинением меру пресечения? Я правильно вас понял? – уточняет судейский чиновник, снова погружаясь в планшет и бумаги на своём столе.

Для чего снимает очки для близорукости.

– Поняли правильно. Независимое расследование девятого бюро будет оформлено до конца текущих суток надлежащим образом. После этого, оно будет находиться в служебном доступе, в том числе, для судов необходимой подведомственности. – Протокольными фразами, лениво и нехотя сообщает полицейский.

– Но вы можете сейчас сказать, есть ли у вас предварительные выводы? – кажется, судья испытывает нетерпение. – Я бы хотел принять предварительное решение по делу сейчас! Лишать свободы несовершеннолетнего даже на несколько суток не совсем правильно, если он этого не заслужил. С другой стороны, общественное обвинение усматривает социальную опасность в действиях конкретного субъекта. От этого тоже не отмахнёшься.

– Я воздержусь от объявления результатов нашего дознания до их подтверждения моим начальством, – вежливо отвечает Садатоши. – Ваша честь, мне кажется, мою службу сейчас пытаются втянуть во внутренние муниципальные дрязги, связанные с предстоящими выборами и не имеющие ничего общего с поисками справедливости.

– Поясните, – судья сухо роняет одно слово, при этом недовольно хмурясь.

– Я считаю, что опрос подозреваемого был сейчас произведен формально. Целью ставил не установление истины, а трактовку событий. Соответственно, его результаты не отражают фактического положения вещей.

– Асада Масахиро, есть ли у вас какая-либо информация, которую вы считаете важно довести до сведения суда? – абсолютно спокойно судья переносит фокус внимания на подростка.

– А вопросы задавать можно? – тот одновременно отмахивается от склонившегося над его ухом юриста.

– В части, касающейся нашего дела, несомненно, – поощрительно кивает судья.

– А у нас сейчас цель – определить и установить справедливость? С точки зрения общественной морали? Или что-то иное? – кажется, белобрысый гайдзин вообще не обеспокоен происходящим.

– Этот суд, хотя и оперирует категориями морали, в решениях скорее опирается на законодательство. – Судья без очков близоруко щурится, задумываясь вслух.

Видно, что то, как он всерьёз воспринял слова подростка, откровенно не нравится сотруднику прокуратуры. Тот досадливо морщится, изображая нетерпение и раздражение.

– Мои мотивы могут являться смягчающими обстоятельствами? – уточняет белобрысый.

– В известной мере, – лаконично кивает судья.

– Вы здесь рассматриваете мою драку со спортсменами, как отдельный эпизод. В то время как она, увы, не является самостоятельной, и продолжает инициированный пострадавшими предыдущий конфликт.

Общественный обвинитель морщится ещё больше.

Инспектор девятого бюро с любопытством на лице забрасывает ногу на ногу.

Адвокат и Мивако напряжённо хмурятся.

– У меня есть подруга. Близкая. Над нами с ней шефствуют три девочки нашего класса, которые учатся на математическом отделении с самого начала. Мы перевелись в этот класс только на той неделе, – Асада-младший опирается локтями на барьер. – Одну из этих девочек ваши так называемые пострадавшие выбросили с балкона третьего этажа. После неудачной попытки группового изнасилования. Так ситуация видится мне. Это случилось, пока меня рядом не было. Когда я появился, пошёл выяснять, что случилось. Драка – следствие этого разговора.

– Голословные утверждения, – замечает общественный обвинитель. – Попытка выгородить себя. К тому же, насколько мне известно, заявление от так называемой пострадавшей девочки ещё не подано.

– Потому что её родители вместе с ней в реанимации, – абсолютно невежливо перебивает белобрысый. – Как только выйдут – будет вам и заявление, и ведро изюма к чаю…

Представитель прокуратуры мгновенно краснеет, но ничего не говорит.

Судья с любопытством смотрит на каждого из них по очереди.

– Я могу попросить вас пригласить свидетеля с моей стороны? Начальника образовательного процесса Академии Тамагава? Насколько я заметил, он тут, в здании.

Судья молча переводит взгляд на представителя общественного обвинения и вопросительно поднимает бровь.

– Две минуты, – кивает тот, извлекая смартфон.

***

– ... только такая запись. Подробности – на сервере управляющей компании. Я не специалист по протоколам и массивам данных, а защищенное хранилище, по законодательству, находится только у сертифицированного поставщика услуг. – Юто Кавасима, давая пояснение судье, искоса поглядывает на своего ученика с нескрываемым превосходством.

– Хм... Подозреваемый Асада, – судья задумчиво вертит в руках свои очки. – Я где-то восхищаюсь вашей объективностью в собственный адрес, но не могу не спросить: а для чего вы приглашали этого свидетеля?

– Тем более что я являюсь свидетелем обвинения, – внешне бесстрастно, неизвестно зачем, добавляет педагог.

– А-а-а, так я думал, что у нас с ним записи совпадают, – вроде бы искренне изумляется ученик. – Это же неполная версия видеозаписи!.. Ваша честь, извините, у меня нет опыта в этих заседаниях. Я думал, что вы затребуете полную версию с этого блока камер! Который мы только что отсматривали.

– Увы. Я могу даже вам искренне посочувствовать, – спокойно отвечает судья. – В свою очередь, чтобы не оставлять безответной вашу попытку объективности, скажу: территориальный суд наверняка примет во внимание ваше добровольное упоминание о случившемся.

– Не понял? – продолжает добросовестно удивляться школьник. – Вы же сами согласны, что запись неполная? Картинка совсем иная складывается, если смотреть полную. Как насчёт двести тринадцатой статьи? Суд не имеет права выносить решения до рассмотрения всех имеющихся свидетельств! Вы же только что мои конституционные права нарушили!

– У суда нет иных доступных материалов для анализа, – мягко отвечает чиновник. – Я искренне сочувствую вам в сложившейся ситуации. Потому предлагаю: в суде следующей инстанции запросите экспертизу хранилища. Возможно, баг удастся ликвидировать и восстановить пробелы.

– Зачем такие сложности? – продолжает удивляться белобрысый. – Рвать зубы через жопу… пардон. Есть же полная запись.

– Где? – в отличие от прочих присутствующих, лицо судьи не выражает никаких эмоций.

Представитель общественного обвинения в этот момент начинает хмуриться.

Начальник образовательного процесса задумчиво поднимает глаза на своего ученика.

– Спросите меня, – обиженно поджимает губы гайдзин, упирая большой палец правой руки себе в грудь.

– У вас есть полная версия этой записи? – всё так же безэмоционально, вежливо улыбаясь уголком рта, уточняет судья.

– Знаю, где взять, – уверенно кивает школьник. – Вы бы не могли пригласить квалифицированного инженера категории... военно-учетная специальность... индекс в их системе кодировки... а если по справочнику безопасности, то…

Через пятнадцать секунд судья смотрит на светловолосого школьника широко открытыми глазами:

– Вы понимаете, что это далеко не самое легкое и простое мероприятие?

– Я требую соблюдения двести тринадцатой статьи в собственный адрес, – спокойно и устало говорит школьник, продолжая опираться локтями на разделительный барьер. – Я несовершеннолетний и прошу вести судебное заседание с уважением конституции нашей страны. С такой постановкой вопроса вы согласны?

Адвокат и Мивако наблюдают за развитием событий, чуть приоткрыв рты.

Хидэоми Садатоши озадаченно приподнимает правую бровь.

Представитель общественного обвинения встревоженно переглядывается с начальником образовательного процесса Академии Тамагава.

– Меня за шестьдесят с лишним лет ещё никто не обвинял в нарушении даже правил дорожного движения, не то что конституции. – Внешне спокойно парирует судья.

– Могу подсказать решение, – не обращая внимания на произведенное впечатление, заявляет учащийся из Тамагава. – Министерство обороны, отдел... Они доступны и онлайн, двадцать четыре на семь. Там как минимум штатный чел на тумбочке, по регламенту. Если вы запросите их участие в процессе через систему электронного правительства, за своей цифровой подписью, нужный специалист будет вам предоставлен в режиме реального времени. Минуты через три…

– Откуда вам известны такие подробности? – судья, активировав виртуальную клавиатуру, совершает каскады манипуляций, добросовестно следуя нечасто вспоминаемым инструкциям.

– Это имеет отношение к рассматриваемому делу? – набычившись, плюет на все возможные правила адвокат якудзы со своего места.

Судья коротко окатывает его нечитаемо взглядом и ничего не говорит.

– Моя подруга, Цубаса Кимишима, перевелась к нам из Информационной Академии при комитете начальников штабов. – Пожимает плечами младший Асада. – У них, кроме прочего, случаются учения. На какой-то там их замудрёной информационной безопасности, они абсолютно официально учились подключаться к сертифицированным государственным сетям первой и второй категорий. И приравненным к ним.

Школьник переводит дыхание.

– Она уже знала, что не пойдёт по армейской линии, – продолжает он через секунду. – Собиралась переводиться к нам. В качестве своей тестовой курсовой работы, она создавала подключения к сетям Академии Тамагава. Ну, чтоб приятное с полезным, так сказать… Потом её отчислили из того весёлого учебного заведения, а кое-какие допуски у неё ещё по инерции месяц активны…

– Специалист на связи, – перебивает судья. – Что от него требовать?

– Центральный учебный сервер министерства обороны. Директория Токийской Информационной Академии. Защищённое сертифицированное хранилище курсантов группы... – оглянувшись на Мивако и адвоката, Маса добавляет. – Заодно снимается вопрос подлинности данных: там у вояк же автоматом и шестнадцать проверок достоверности поступающего сигнала, и псевдо-интеллект что-то там обрабатывает. Цубаса объясняла – но я не понял. В общем, с армейского сервера – всё равно как если сами видели. У них протоколы проверки данных вроде как лучшие. Их сервер сам по себе является судебным свидетельством, или как это сказать по-научному.

– Источником автоматически достоверной информации, – включается Садатоши из второго ряда кресел, выныривая из своего сомнамбулического состояния.

Представитель девятого бюро только что мысленно погладил себя по голове: добросовестность всегда даёт свои плоды.

Не то чтоб он переживал за молодого якудзу. Особенно с учётом того, что тот и сам не сильно опасался тюрьмы.

Но вот то, что у ДжиТи Груп есть доступы к серверам военных… Девятому бюро эта информация не просто интересна.

И неважно, что доступ тот ситуативный и вроде как хорошо залегендирован.

Факт: такой доступ на текущий момент явно есть. Все прочее – личностные оценки и субъективные эмоции.