Текст книги "Размышления русского боксёра в токийской академии Тамагава, 2 (СИ)"

Автор книги: Семён Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава 23 (не читал. Утром коррекция и продолжение. Пардон за опечатки)

Инспектор Садатоши бесстрастно разворачивается в сторону сотрудника прокуратуры.

Тот, в свою очередь, с таким же точно каменным выражением лица лезет за служебным планшетом:

– Есть такое заявление, – сообщает он через минуту. – Итого, пока только один эпизод.

Они с полицейскими многозначительно переглядываются.

– Ни в чем признаться не хочешь? – с нечитаемым выражением лица спрашивает меня борец с якудзой.

– Даже если и захочу, без моего законного представителя это признание не будет иметь для вас никакой ценности, – в ответ изображаю его же скуку.

– Грамотный мальчик, – говорит общественный обвинитель. – И где тебя только учили.

– У них хорошо отточенны прикладные навыки ухода от ответственности, – плещет ядом со своего места начальник образовательного процесса.

В его голосе явно слышится торжество.

Хм, интересно. А что это был за разговор такой в коридоре по телефону, что он после него вернулся просто просветлевшим?

– Господа правоохранители. – Демонстративно игнорирую горе-педагога. – Если бы я не был знаком лично с уважаемым Садатоши, и если бы по роду занятий своей семьи не был осведомлён о кристальной честности общественного обвинения в нашем муниципалитете, – приложив руку к сердцу, кланяюсь в сторону сотрудника прокуратуры, – я бы сейчас заподозрил в ваших словах, в лучшем случае, вопиющую некомпетентность.

– А в худшем? – весело вскидывается полицейский, выпрямляя спину и чему-то искренне радуясь.

– В худшем случае я бы предположил, что вы выполняете чей-то оговоренный заказ со стороны.

– Не слишком ли круто ты загибаешь? – представитель общественного обвинения по-прежнему выглядит бесстрастным, но глаза его выдают.

– Насколько я понял, вы сейчас выступали с предположением. Я позволил себе ответить ровно такой же гипотетической, умозрительной, сослагательной конструкцией.

– Поясни свою мысль, – Садатоши обращается ко мне, но при этом хлопает коллегу по спине, останавливая какую-то его фразу.

– А с какой целью вы хотите пришить мне травму Сэя Нагано? У кого-либо из вас есть медицинское образование? – смотрю по очереди на правоохранителей.

– Вопросы здесь... – начинает сотрудник прокуратуры...

– ... задают все, кому не лень, – заканчиваю фразу за него, возможно, невежливо перебивая. – Потому что вы начали с того, что это не процессуальное общение. А неформальное и, так сказать, нейтральное. Эта ваша вводная в силе? Или вы берёте те свои слова обратно?

– Так, заявляю официально. – Садатоши хлопает себя ладонями по коленям, привлекая резким звуком всеобщее внимание. – Девятое бюро токийского департамента полиции обособляется в дознании. Мы будем давать оценку случившемуся независимо, самостоятельно. – Он немного думает, затем добавляет. – В том числе, правовую оценку. Масахиро, поясни, пожалуйста, свою последнюю мысль насчет медицины. Ты же явно хотел что-то сказать ещё?

– Сколько видов кровоизлияний в мозг вы знаете? – вежливо смотрю только на инспектора полиции, игнорируя всех остальных.

Исходя из служебной принадлежности, Садатоши изображает всё ту же непоколебимую отстранённость. На самом деле, я вижу, он в гораздо большей степени испытывает любопытство.

Не нужно иметь семи пядей во лбу и четырёх десятков лет за спиной, чтобы понять: тот, кому с тобой интересно, вовсе необязательно считает тебя виноватым.

К тому же, он только что открыто заявил о том, что дистанцируется от прокуратуры. Кстати, насколько я понял местное законодательство, в случае судебного разбирательства, и его, и прокурорские выводы рассматриваются судом параллельно.

– Не знаю ни одного, – с лёгким сердцем отвечает борец с якудзой.

– Остальных не спрашиваю... начнем с того, что лично я, школьник, на своём уровне задал бы вопрос. О каком именно кровоизлиянии мы говорим? Кровоизлияние в мозг? Или субарахноидальное?

– Второе – это какое? – несмотря на предвзятую позицию, сотрудник прокуратуры задает правильные вопросы.

– Субарахноидальное кровоизлияние, оно же САК – это кровоизлияние в субарахноидальное пространство. В полость между паутинной и мягкой мозговыми оболочками. Может произойти как принудительно, так и спонтанно. Обычно – вследствие разрыва артериальной аневризмы, или в результате черепно-мозговой травмы. – Даю короткую справку по памяти.

Представитель общественного обвинения многозначительно двигает бровью.

Кавасима начинает победоносно ерзать на своём стуле.

– А кровоизлияние в мозг? – подает голос полицейский.

– Внутримозговое кровоизлияние – это, соответственно, кровоизлияние в вещество головного мозга, обусловленное разрывом патологически изменённых стенок церебральных сосудов или... дальше неважно. – Осекаюсь, потому что ориентируюсь на реакцию слушателей. – Лично для меня является принципиальным вопросом: какой именно тип это болячки приключился с моим одноклассником?

– А это важно? – словно подыгрывает инспектор девятого бюро.

– Да. Если речь идёт о САК, то здесь может быть уместным говорить о моём участии. В том случае, если будет предъявлена какая-то запись нашей драки, – абсолютно не забочусь об этикете и указываю пальцем в сторону преподавателя. – Потому что без такой записи, извините...

– Что эта запись поменяет? – сотрудник прокуратуры как будто тоже включается в игру.

– А вы на ней просто увидите меня рядом с теми, на кого я, по мнению некоторых присутствующих, бросился с кулаками.

Кавасима, словно в замедленной съемке, хлопает в ладоши.

Зачем с победоносным видом выбивает дробь по клавиатуре – и чертыхается.

Потому что разбитый монитор ему не помощник.

Смазав эффект своего выступления, он вооружается смартфоном и через несколько секунд на его настенный большой экран выводится явный фрагмент какой-то записи.

– О, это я, – я действительно узнаю себя.

А в следующем кадре моё изображение действительно бросается первым с кулаками на собеседников.

– Могу с разных ракурсов показать, – вбивает гвоздь в мою будущую судьбу Кавасима. Лучащийся искренней и неподдельной радостью. – У нас хорошая система псевдоинтеллекта. На основании реальной записи, может показать с разных точек.

– Покажите с уровня моих глаз пожалуйста, – не поворачиваясь, прошу его со своего места.

Он меня игнорирует, потому мою просьбу повторяет уже полицейский.

– А так гораздо интереснее, – с этими словами подхожу к экрану и прикладываю к нему обе ладони.

Ребро левой упирается в мою виртуальную макушку, а правая отчеркивает рост одного из физкультурников.

– Вы согласны, что на каждого из этих жлобов, чтобы уравновесить вес, нужно минимум полтора таких, как я? – обращаюсь к борцу с якудзой.

– Да, они ощутимо больше. Как минимум, в размерах, – быстро оговаривается полицейский, продолжая фонить любопытством. – А есть ведь ещё и подготовка, согласен?

Он не говорит прямо о том, что видел меня с красноволосой спортзале. Но явно это подразумевает.

– Во-первых, Сэй Нагано ростом не ниже, чем они, – замечаю. – Во-вторых, давайте поговорим о подготовке. Мой одноклассник, якобы пострадавший от моего кулака мало не до смерти, имеет черный пояс по каратэ. Я не знаю, первый это дан или второй. В любом случае, в сравнении со мной у него – подавляющее преимущество.

– А ты не спортсмен? – задумчиво спрашивает представитель общественного обвинения.

Он отобрал смартфон у начальника образовательного процесса и раз за разом прокручивает запись по кругу.

– А на что похоже то, что вы видите? – отвечать вопросом на вопрос невежливо, но иногда приходится.

Как говорится, правильно поставленный вопрос – это власть. Как минимум, в беседе.

Отвечая на вопрос вопросом, ты эту самую власть но время перехватываешь.

– Похоже на деревенского олуха, который решил посоревноваться с профессиональным бойцом, – недолго думая, заявляет правоохранитель.

– Ну видите, вы сами себе и ответили, – пожимаю плечами. – Сколько у меня, деревенского олуха, шансов против боевого первого дана? Или даже вообще второго?

– Я бы сказал, что ни одного, – озадаченно отвечает он. – Если бы не то, чем всё закончилось. – Он остановил воспроизведение на том месте, где мой одноклассник падает в собственные рвотные массы.

– Знаете, меня так и подмывает сказать, что мои законные представители будут с минуты на минуту, – красноречиво сжимаю губы в узкую полоску. – Но могу и прокомментировать.

– Сделай одолжение, – врезается Садатоши. – Ты сейчас так себя ведёшь, как-будто видишь в происходящем что-то такое, чего не вижу я.

– Либо понимаешь что-то, что от нас ускользает, – присоединяется к нему сотрудник прокуратуры.

– Внутримозговые кровоизлияния, насколько известно мне, очень редко происходят вследствие удара в голову, – поясняю то, что знал в мои поздние годы абсолютно любой боксёр, начиная с первого разряда.

До наступления периода всеобщей медицинской грамотности, чтобы нормально тянуть тренировочные процессы в сборной, мне приходилось учить немало теории.

Позже, уже руководя кафедрой, я кое-какие специализированные знания углубил, получив доступ к медицинской статистике по всей стране.

Информация – вещь такая. Чем больше её возраст, тем больше она обесценивается.

Я уже давно закончил выступать, когда уровень функциональной образованности в боксе, даже на уровне сборных областей, вырос колоссально.

– А есть ещё те самые субарахноидальные кровоизлияния, – напоминаю. – Вот там как раз от изрядного удара в голову такое вполне случиться могло.

– Слушай, а что тебя в этой ситуации радует? – неожиданно напрягается полицейский инспектор. – Ты только что сам сформулировал, что по второму типу кровоизлияний это вполне может быть твоя работа. Если это оно.

– Если это оно, если твой одноклассник не придёт в себя, ты надолго сядешь. – Оптимистично влезает представитель общественного обвинения. – Я бы тоже послушал, что тебя так веселит.

– Ну, во-первых, на уровне моих личных ощущений, о втором типе речь не идёт, – киваю на картинку на экране. – А во-вторых, что вы знаете об укреплении сосудистой ткани? В частности, внутри черепа? Извините, сейчас не буду перечислять все типы тканей в голове.

– Продолжай, – недовольно роняет Садатоши. – Перед кем ты тут умника корчишь?

– В общем, мой одноклассник – мастер каратэ. Помимо прочего, это означает специальную закалку его тела в течение многих лет. – Я действительно подучил теорию по вопросу, поэтому чувствую себя уверенно. – Под закалкой тела конкретно в его стиле, мы понимаем не только твёрдые кулак, локти и что там ещё... Это, в том числе, укрепление именно сосудов головного мозга.

– А откуда же тогда взялось это кровоизлияние? – полицейский отобрал у коллеги смартфон преподавателя и ещё два раза прокрутил запись. Уже по собственной инициативе.

– Аневризма, – пожимаю плечами. – Если она у него была, то вероятность, что порвалась именно она – более семидесяти процентов. Вообще-то, зная Сэя лично, я бы дал все девяносто пять.

– Откуда такая точность? – недовольно морщится представитель прокуратуры.

– А он меня очень долго бил предыдущие годы, – охотно подсказываю. – При всех. День за днем, год за годом. А я безуспешно пытался огрызаться. Ну, до последнего времени – безуспешно. И о закалке его тела у меня своё особое мнение. Скажем, он ей не пренебрегал. А парень он добросовестный; соответственно, и голова у него тоже набита. В хорошем смысле этого слова.

– Необходима экспертиза, – словно каким-то своим мыслям, с моим словам кивает общественный обвинитель.

Я только молча хлопаю в ладоши.

– С этого надо было начинать, – добавляю через четверть минуты всеобщего молчания. – Я тоже согласен с тем, что даже намекать на мою вину до того, как вы сами заикнулись об экспертизе, было некорректным. Вы согласны, что это элемент давление на несовершеннолетнего? На предварительном этапе, ещё до расследования?

– Ты меня в чём-то обвиняешь? – сотрудник прокуратуры всем видам излучает эмоциональный холод и бесстрастие.

– Да, – буднично киваю ему в ответ. – Я не знаю, что стоит за вашей позицией. Но жена моего отца сейчас поднимается к нам по лестнице. Насколько знаю, юрист от родителей тоже вместе с ней.

– А сколько жён у твоего отца? – не к месту проявляет профессиональное любопытство Садатоши.

– Две... Возвращаясь к теме вашей добросовестности, – поднимаю взгляд на второго правоохранителя и уже не отвожу. – Я усматриваю вашу прямую заинтересованность либо в оговоре меня, либо в необъективной квалификации случившегося.

Мой собеседник краснеет, но ничего не говорит.

– Это достаточно серьезное заявление, – в неловкую паузу врезается полицейский.

– А у нас, если мне не изменяет память, о процессуальных действиях речи пока не идет. Мы же просто разговариваем? Сейчас появятся мои взрослые – и они уже вам озвучат официальную позицию моей семьи. Кстати, господин инспектор, – обращаюсь к Садатоши. – А что говорит ваш опыт на тему того, когда клоп типа меня бросается на пятерых здоровяков? Один из которых к тому же – дан по каратэ?

– Мой опыт говорит, что и клоп может оказаться непрост, – дипломатично уклоняется от прямого ответа полицейский. – Но ты явно на что-то намекаешь, насколько я успел тебя узнать. Развивайся.

– А я бы сейчас очень хотел задать вопрос господину начальнику образовательного процесса. А почему вы нам показываете только фрагмент записи? Во-первых, где звуковая дорожка к ней? Аудио там не менее важно, чем видео. Во-вторых, а где запись абсолютно с этих же камер, но на полчаса раньше?

Глава 24

– Присоединяюсь к вопросу. – Полицейский вежливо склонил голову к плечу, обозначая свою заинтересованность в ответе.

Разумеется, он был не глупее молодого якудзы и не хуже того понимал: грамотно отредактированная запись может сменить свой эффект на прямо противоположный.

Представитель прокуратуры, что интересно, технично промолчал в этом месте. У Хидэоми на задворках сознания даже мелькнула мысль, что школьник, возможно, не так уж и неправ в своём парадоксальном предположении.

Не откладывая в долгий ящик, инспектор сразу же отбил текстом вопрос кое-кому из коллег: «... этот ... из общественного обвинения... у нас есть список ближайших родственников? Фамилии?».

Ну а вдруг? Если совпадет с кем-то из пострадавших, уже будет интересно.

– Сейчас попытаюсь, – недовольно отреагировал на оба вопроса тем временем местный начальник образовательного процесса.

После чего принялся сражаться с ветряными мельницами в своём смартфоне.

Пацан, путём нехитрых психологических манипуляций уровня школьника, пару раз пытался в разговоре перетянуть полицейского на свою сторону в эмоциональном плане.

Сотрудник девятого бюро, снисходительно «не заметив» этих попыток минуту назад, сейчас решил встать не на сторону старшеклассника, а на сторону справедливости.

Кроме того, Садатоши был далеко не профаном в анатомии человека. Он не любил об этом вспоминать вслух, но в теории ориентировался достаточно простойно.

Ещё в университете, на втором и третьем курсе, для общего развития, он посещал кое-какие предметы на биологическом факультете. Разумеется, о лишнем дипломе речь не шла, но знаний никому из преподавателей не было жалко.

Для поддержания в студентах жажды к науке, практиковалось следующее. Если ты учишься, допустим, прикладной математике, но тебе интересна ещё химия и история – можешь посещать факультативно и те курсы. Бесплатно.

Аттестовать по непрофильным дисциплинам тебя, скорее всего, никто не будет; но если тебе нужны знания – то в аудиторию милости просим.

Как говорится, места под солнцем и воздуха никому не жалко.

Факультет, на котором учился в своё время инспектор, с самого момента своего основания традиционно занимался во вторую смену. На практике – с половины второго дня. Утро оставалось свободным как раз для посещения других зданий, если будущие юристы того желали.

Сейчас он с благодарностью вспомнил альма-матер. Пока светловолосый говорил, а преподаватель изображал поиски доступа к полноформатному видео на смартфоне, Садатоши на своём гаджете вывел кое-что из личных конспектов, хранившихся в облаке.

Просмотрев наскоро классификацию черепно-мозговых травм, полицейский мысленно присвистнул: в словах белобрысого пацана, возможно, была толика истины.

Обозначенная школьником классификация внутричерепных кровоизлияний, хотя и не совпадала с канонической, её логике тоже не противоречила.

Скажем, такой взгляд на вещи имеет смысл, если смотреть под чуть иным углом.

Попутно: интересно, неужели сын Асады настолько глубок в самообразовании?

Впрочем, в следующую секунду именно этот вопрос был отброшен, как абсолютно ненужный и паразитный.

– У нас имеются определенные проблемы с компанией – поставщиком услуг, – делано посокрушался начальник образовательного процесса через минуту. – К сожалению, выбор такой компании производится не мной лично, а решением попечительского совета. И я уже очень давно не могу сменить поставщика...

– Вспоминается анекдот. – Светловолосый ученик уже привычно невежливо перебил своего учителя. – Там, откуда я родом, м-м-м, рассказывали навроде байки. Директор крупного предприятия делает обход территории рано утром. Обнаруживает, что заморожена стройка нового склада. Он спрашивает ответственного: «Почему встали? Вам цемент завезли?». Тот отвечает: «Водитель заболел». Директор, уже громче: «Я не спрашиваю вас о болезнях водителей. Я спрашиваю: ЦЕМЕНТ привезли?!»

– Национальные байки? – нейтрально хмыкнул полицейский.

– Угу... ответственный за стройку отвечает: «А у нас только три водителя в штатном расписании». Директор завода, зверея, наливается красным цветом: « ЦЕМЕНТ ПРИВЕЗЛИ?! ДА?! ИЛИ НЕТ?! ОДНИМ СЛОВОМ!!!»

– Уже опасаюсь интересоваться, какой прозвучал ответ, – развеселился инспектор, неожиданно для себя мысленно занимая сторону пацана.

Под неожиданно косым взглядом представителя общественного обвинения.

– А тот ответственный и говорит, – как ни в чём ни бывало, продолжил Асада. – «Ну мы же не можем расширять штатное расписание без вашей визы!».

Представитель девятого бюро жизнерадостно заржал, сходу уловив аналогию.

Коллега вместе с педагогом холодно сжали губы и ничего не сказали.

Хидэоми подумал про себя: Асада-младший, несмотря на происхождение и социальную среду, выглядел сейчас гораздо более адекватно, чем местный школьный начальник.

Попутно, полицейский профессионально отметил: о выброшенной с балкона третьего этажа девочке все словно забыли. Это случайное совпадение? Или какая-то согласованная позиция? Или пацан брякнул для красного словца?

С одной стороны, идти против прокуратуры не хотелось бы. С другой стороны, сегодняшнее законодательство (и целый ряд поправок к нему) именно девятому бюро не просто позволяли, а прямо-таки предписывали занимать независимую позицию в подобных профильных ситуациях.

***

– Я так понимаю, полной записи мы не увидим? – не страдая излишним пиететом, озвучиваю вслух то, что в голове и так вертится последние пару минут.

– К сожалению, именно сейчас не вижу технической возможностью, – бесстрастно отвечает преподаватель.

– Что за неуместный интерес к посторонним моментам? – морщится общественный обвинитель, давая скрытым эмоциям прорваться наружу.

Хм. А ведь этого, по идее, не должно быть. Если объективность у нас хоть каким-то местом в приоритетах.

– Отрабатываю обе точки опоры под своей позицией, – пожимаю плечами, ориентируясь больше на полицейского. – Во-первых, суду наверняка будут интересные мотивы: с чего это бледная мышь вроде меня бросилась на пятерых здоровяков? Когда один только чёрный пояс из них легко размажет меня по ближайший стенке?

– Не размазал же, – вроде как доброжелательно роняет педагог.

– Это только сегодня, – пренебрежительно отмахиваюсь от откровенной шпильки. – Сколько лет размазывал же. Но самое интересное во всей этой ситуации – у Сэя Нагано проблемы наступили действительно никак не из-за меня.

Скажем, я это знаю с высоты своего достаточно немалого опыта. Но как это доказать другим – вот в чём вопрос. Впрочем, кто-то что-то говорил об экспертизе. Я в ситуации уверен, надо просто гнуть свою линию.

Попутно, масла в огонь подливает резкая смена оперативной обстановки. Кавасима, вернувшись после своего разговора непонятно с кем в коридоре, резко сбавляет обороты по поводу наших с ним отношений.

Это, кстати, было ожидаемо в свете моего разговора с начальником отца.

Вместо личных претензий, он ложится на курс педалирования травмы Нагано. И вот тут начинается самое интересное, если говорить о теории.

Если бы ударом кулака в голову было так легко убить человека, профессионально занимавшегося каратэ, этот мир был бы совсем иным.

Кстати, с подачи Цубасы я не поленился – и изучил то, что нашёл о годзю-рю в сети. Это действительно жёсткий стиль. Жёсткий в том плане, что система закалки тела продумана на много шагов в разные стороны. Скажем, уж сосуды-то в голове имеющего чёрный пояс точно просто так не порвутся.

Открывать здесь лекцию по сопромату сейчас не буду, но понятно даже ежу: конкретно у этого каратека вначале сломались бы кости черепа. Челюсть, скула над челюстью. Височная кость. Потому что сосуды намного эластичнее и прочнее на разрыв, чем кость на пробой.

Если же порвался его сосуд, а кости целы – значит, причина глубже, либо вообще не там.

Цубаса обещала порыться в кое-каких профильных библиотеках, как только освободится от ухода за Ю; но общую линию защиты я себе и так представляю. Другое дело – стоит ли её светить сейчас?

Дверь в помещение отворяется без стука и на пороге возникает взъерошенная Мивако. У неё за спиной возвышается парняга навроде Рюсэя, которого лично я ночью за юриста бы не принял никак, особенно в тёмном переулке.

– Маса, привет! – секретарша отца бросается ко мне, обнимаясь по-родственному.

Хм, в голове сами собой тут же возникают абсолютно не те мысли. Эх, где моя Цубаса. Шестнадцать лет есть шестнадцать лет.

Похожий на Длинного здоровяк тем временем въедливо изучает документы присутствующих, после чего сует общественному обвинителю свои:

– Я буду представлять интересы семьи Асада.

– У вас ограниченная по времени доверенность, – хмурится прокурор.

Полицейский неожиданно подмигивает мне так, что никто не видит.

– А зачем вы мне это говорите? – Мгновенно цепляется к словам правоохранителя мой адвокат. – Просто пообщаться? Или вы хотите поруководить моим доверителем, на какой срок и какие доверенности ему выдавать?

– Я сейчас буду вводить вас в курс дела, а через пару дней ваша доверенность закончится, – недовольно отвечает обвинитель. – Если семья заменит вас на кого-то другого, мне придется вводить в курс и его.

Наш юрист молча пожимает плечами, словно говоря что-то грубое.

– А что, уже есть какое-то дело? – Мивако отлипает от меня и поворачивается в сторону остальных.

– У независимого расследования, от имени общественного обвинения, в моём лице, есть обоснованные подозрения насчёт виновности ... – дальше чин прокуратуры обтекаемо формулирует, что я могу быть виноват.

Попутно, он усматривает во мне потенциальную опасность для окружающих, на основании только что отсмотренного обрывка ролика.

Дискуссия между высоким сопровождающим Когу и представителям закона за какие-то несколько секунд разворачивается в полноценный пожар конфликта.

Честно говоря, юридические категории, которыми они оперируют, от меня ускользают.

Из того, что я могу оценить лично, перед глазами напрягаются лишь плотно сжатые губы секретарши отца.

– Довольно, – одним негромким словом она останавливает адвоката. – Продолжим в суде.

Начальник образовательного процесса только что руки не потирает.

Инспектор Садатоши задумчиво молчит, барабаня пальцами правой руки по тыльной стороне левой ладони.

Похожий на Рюсэя здоровяк только пожимает плечами, оборачиваясь к ней:

– Как скажете.

– Давайте до суда он поедет на моей машине? Со мной? – это в неловкую паузу врезается представитель девятого бюро.

– С удовольствием! – чуть не подскакиваю со своего места, чтобы дать понять родне кое-что между строк.

– Маса, ты уверен? – задумчиво напрягается Мивако.

Кажется, у неё были какие-то свои планы.

– Более чем, – закрываю дискуссию, присоединяясь к полицейскому на выходе из помещения. – Так будет лучше для всех.