Текст книги "Отчаянные Крошки"

Автор книги: Сэм Левеллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

1.  Папа Крошкибыл заперт в Камере Смертников, тесной темнице, вырубленной в скале. Дверь – в потолке, скорее даже люк, чем дверь. Окружение его составляли несколько тритонов и, судя по звукам, возможно, гремучая змея, а также многочисленные надписи на стенах. Неприятно в этих надписях, процарапанных на камне, было то, что все они были завещаниями и прощальными словами людей, которых ожидал Страшный Конец. Приятно же, наоборот, то, что процарапаны эти надписи были довольно глубоко. Учитывая твердость камня, для этого требовалось много времени, а это, в свою очередь, наводило на мысль, что люди проводили здесь несколько лет, прежде чем Страшный Конец все-таки наступал. Безумно радоваться этому, понятно, не стоило. Но это было единственное, чем мог утешаться папа Крошки.

Потому что от его единственного источника света – свечи – оставался всего один сантиметр. А в камере было довольно сыро. И с каждой минутой становилось всё сырее и сырее.

2.  Большой Багажсидел на корточках за валуном, на крутом склоне горной долины. Долина, поросшая чудесной зеленой травкой, была обнесена высокой колючей изгородью и застроена опрятными коттеджиками – каждый с верандой. На верандах, за столиками с пестрыми скатерками, сидели Няни, резались в карты и пили джин.

Багаж взбежал в гору под ручку с Няней Торпидо, любовно огрел ее на прощанье и вскарабкался к этому укромному месту, потому что (так, по крайней мере, это выглядело со стороны) испытывал чувство одиночества, хотел предаться мыслям и, естественно, понаблюдать. Из этого своего орлиного гнезда он увидел весьма занятную сцену. Вместо того чтобы присоединиться к картежницам на верандах, Няня Торпидо прошествовала в глухой конец долины. Там долина сужалась, и последние пятьдесят метров представляли собой узкую расселину. Заканчивалась расселина скалой с аккуратной бежевой дверью. Посреди двери был блестящий медный звонок. Няня Торпидо позвонила в звонок. Дверь открылась. Оттуда хлынул свет. Перед Няней Торпидо выросли две крупные Няни-охранницы. Обменявшись паролем и отзывом, охранницы впустили Няню Торпидо внутрь. Обратно она не вышла.

Багаж как будто задумался, хотя думает он или нет, понять, конечно, было трудно. Лирически помахав на прощанье пальцами толщиной с копченую колбаску, он зашкондылябил вниз к берегу.

3.  Старший Механик Кронпринц Беовульф Исландский (низложенный), Бакалавр Технических Наук, Рейкьявик, 101,испытывал Счастье. Теплое розовое Блаженство. Запах Королевского Михаила, с легкой отдушкой серы. Укачивание. Голос пел ему колыбельную:

 
Кач, кач, кач, не плачь,
Не грусти, не канючь,
Если будет минутка,
Дай-ка нам ключ.
 

Старшой сосал палец.

Счастье, счастье, счастье.

10

Солнце вылетело из моря, как футбольный мяч после хорошего удара. В зеленых деревьях, за синей водой, запели десять тысяч птиц. В каюте первого класса «Клептомана-2», на двенадцатом часу сна, Маргаритка открыла глаза.

Что-то стучало по корпусу судна.

Надев нарядную зеленую пижаму, Маргаритка взбежала по трапу на палубу. Брат и сестра вышли следом. Здесь стук раздавался громче, и у поручней левого борта толпились грабители. Маргаритка встала на цыпочки и посмотрела вниз.

Внизу, вдоль борта, ходило по воде громадное существо и молотило по обшивке кулаками, как кувалдой.

– Осторожно с моей краской! – крикнул Ганс Шанс, штурман «Клептомана».

– Ничего с вашей краской не сделается, – сказала Маргаритка. – И потом, она теперь не ваша, а наша. Спустите туда что-нибудь.

Спустили крюк. Он зацепил Большого Багажа за ручку, поднял его, мокрого, из моря и опустил на палубу.

– Ну? – сказал Кассиан.

– Хур, хур, – сказал Большой Багаж и могучим пальцем показал на восток.

– Дуб, – сказала Примула.

– Шшшш, – нахмурясь, сказал Кассиан, потому что Багаж делал разные выразительные жесты.

– Чего это он размахался? – спросила Примула.

– Он говорит, – объяснил Кассиан, – что проследовал за своей возлюбленной до Долины Нянь, что там живут от четырехсот одиннадцати до четырехсот тринадцати боевых Нянь, но место строго охраняемо, включая ограду из колючей проволоки четырнадцатого сечения с проводом под напряжением в тринадцать миллионов вольт, тридцатисемиметровое минное поле с противопехотными минами типа РТС-31 и сторожевую собаку, помесь немецкой овчарки с таксой. Он говорит: не ясно, почему Няни там живут, но за бежевой дверью в скале из песчаника наверху долины, очевидно, находится что-то чрезвычайно важное. Никаких признаков Пропавших Детей обнаружено не было; по-видимому, они забили на Великую и наблюдают за родителями, которые содержатся в Концлагере неподалеку.

– И это всё? – сказала Маргаритка.

– Он говорит, что, к сожалению, не может дать более точных сведений.

– Да, жаль, – вздохнула Маргаритка. – Надо понимать, ты отправляешься в горы, Кассиан?

– Да. Этот Нянин Дол, как видно, интересное местечко. Поднимусь туда и понаблюдаю. Багаж будет моим связным.

– А мы с Примулой и Питом, – сказала Маргаритка, – отведем наших питомцев на экскурсию в Централ, посмотрим, как там папа, разумеется. – И задумчиво добавила: – Полезно было бы поговорить со славными Нянями Хунты. Капитан, можно мне взять с собой небольшой элитный отряд грабителей?

– Естественно.

– Благодарю.

Забравшись на шлюпку, Маргаритка откашлялась и объявила:

– Мне нужны два искусных грабителя для трудного и смертельно опасного задания. Добровольцы, поднимите руки.

Руку подняла София Спёрла. Палец Макмёртри руку не поднял, но подпрыгнул на полметра вверх, потому что Шнифер Брякнулл поднял свою и угодил ему в нежное место.

– Прекрасно, – сказала Маргаритка, – цвет общества. Все готовы?

– Готовы.

– Тогда выступаем.

* * *

После скандала с туннелем Няням, сторожившим дверь Централа, была придана дополнительная охрана. Великая не любила побегов из Централа, а чего она не любила, того она не допускала.

Пополнение было грозным. И Няни предоставили ему трудиться. Толстый Энрико был там самым грозным, и сегодня он был настроен особенно свирепо. Завтрак из двенадцати живых кур переваривался туго, и Энрико очень хотелось запить его ромом. Но Няни сказали: никакого рома на дежурстве, толстяк. Так что Энрико был в отвратительном настроении.

И его совсем не обрадовала процессия, двигавшаяся по Улице Обреченных в его сторону. Там было как будто пять нянь и шестеро детей. Толстый Энрико ничего не имел против детей, как сырых, так и жареных. Но Нянями он был сыт по горло. С тех пор, как в Нянягуа понаехали Няни, страна превратилась черт знает во что. Процессия подошла к воротам.

– Доброе утро, любезный, – сказала передовая няня, зеленоглазая, с безупречно-красным маникюром. – Мы пришли навестить наших коллег, находящихся в заточении.

– Это где? – сказал Энрико.

– В тюрьме, идиот. Открывай. Живо, живо, – сказала няня поменьше, голубоглазая блондинка.

– А не то накоштыляю шейчас, – сказала мелкая беззубая няня.

– Мы вам будем весьма признательны, – сказала миловидная няня, задвинув беззубую няню себе за спину.

– Нет, – сказал Энрико.

– Пожалуйста, – сказала миловидная няня (это, как вы догадались, была София Спёрла). Она погладила Энрико по руке.

– Нет, – сказал Энрико, хотя ему очень нравилось, когда его гладили по руке.

– Бедняжка. Случайно, не страдаешь несварением? – сказала няня-блондинка.

Энрико изумился.

– Черт, – сказал он. – Колдунья. Читаешь мысли. Так и шибает под ребра.

Блондинка протянула Энрико коробочку с длинненькими белыми конфетками.

– Попробуй. Сразу почувствуешь облегчение.

Злобно уставившись на няню, Энрико хапнул горсть, запихнул в рот и омерзительно зачавкал.

– Бревно, – сказала Примула (потому что это была она).

Энрико рухнул как подкошенный, и земля вздрогнула.

– Леденцы «Нокаут»? – спросила Маргаритка.

– Карамельки «Контузия», – сказала Примула. – То же самое, но бьет сильнее.

Ключами, которые она сняла с пояса Энрико, когда гладила его по руке, миловидная София Спёрла отперла огромную клепаную дверь. Няни с питомцами вошли в илистое нутро Централа.

– Куда? – сказал охранник за дверью. Потом увидел униформу нянь, побледнел и весь задрожал.

Пит сказал:

– Мы пришли навестить…

– Допросить, – уточнила Маргаритка.

– …да, как она сказала, допросить под страшной пыткой арестованных Нянь. И заглянуть в Камеру Смертников. Показать детям.

– Это будет весьма поучительно, – сказала Маргаритка.

– Слушаюсь, – сказал охранник, обливаясь потом. – Камера Смертников – вниз. Няни – в Верхней Башне. Врубаешься?

– Верхняя Башня. Ясно. Спасибо.

– На здоровье.

– Вперед! – скомандовала Маргаритка.

– Так, – сказал Пит детям. – Ребята, это тюрьма, и препротивная. Слева от вас – лестница вниз, там людей держат в гадких сырых камерах, как меня, к примеру, на прошлой неделе. Прямо – коридор к Верхней Башне. Там суше, но сквозняки.

– Мне не нравится, – дрожащим голосом сказала маленькая Казза Симпатико.

– Нам тоже, – сказали Сталин, Наполеон и дети Доллары.

– Никому не нравится, – сказала София Спёрла. – Мы пошарим внизу, потом встречаемся.

– Рогом, – сказал Пит Фраер.

– Что ты сказал?

– Рогом давились – договорились.

– А-а.

– Пит, – сказала Маргаритка. – Хватит с нас твоих дурацких рифм. К тому же я заметила, что ты начинаешь рифмовать, когда нервничаешь. Так, дети. Идем. У нас в стране говорят: тюрьмы служат для того, чтобы наказывать плохих людей и в то же время учить их быть хорошими. В Нянягуа тюрьмы служат для того, чтобы держать людей под замком, пока рак на горе не свистнет. То есть вечно.

– Пришли, – сказал Пит Фраер.

Они остановились перед толстой деревянной дверью, утыканной шляпками гвоздей, с мощными петлями и засовами.

– Тсс! – сказала Маргаритка, подняв палец с безукоризненно красным ногтем.

Внутри слышалось странное позвякивание.

– Чаевничают, – сказала Маргаритка – Всё правильно. Малыши, вы пока поиграйте в камере пыток – первая дверь налево. Няни, входим.

Это была заплесневелая каменная каморка со сводчатым потолком, каменным полом и кроликами на занавесках. Посреди стоял грязный деревянный стол, вокруг него – треснутые лавки. На столе стоял чайник и чашки. На лавках сидели Няни. Форменные платья на них были отвратительно грязные, ботинки – в тюремной слякоти. Няни несли обычную околесицу.

– Не вечно дождику лить, будет и на нашей улице праздник, – сказала одна.

– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, – сказала другая.

– Обжегшись на молоке, дуешь на чай, – сказала третья.

Маргаритка откашлялась.

Няни медленно обернулись. Взгляд у них был застывший и несколько сумасшедший.

– Горько видеть вас в таком состоянии, – лицемерно посочувствовала Маргаритка.

– Это скандал, – сказала Няня Устриц.

– Безобразие, – сказала Няня Долби.

– Никакой гигиены, – сказала Няня Ладан.

– Жаль, что вам тут не нравится, – с крайней жестокостью сказала Маргаритка. – Тем более что вы тут пожизненно.

Три пары оловянных глаз уставились на нее.

– Если только… – сказала Маргаритка.

Три пары глаз моргнули как одна.

– …если вы всё мне не расскажете.

– Всё?

– Всё, – подтвердила Примула.

– Первое, – сказала Маргаритка. – Что делают три Няни старой закалки в таком жарком и грязном местечке, как Нянягуа?

– Богатые люди желают, чтобы за их детьми был присмотр.

– Допустим, – сказала Маргаритка. – Но чувствуется, что это далеко не всё объяснение. Надо, чтобы от вашего лица выступил кто-то один. Няня Долби?

– Мои уста на замке, – сказала Няня Долби.

– Раз так, вам никогда не выйти отсюда. Няня Устриц?

– Не могу выдать тайну.

– Тогда составите компанию Няне Долби. Няня Ладан?

– Я всё скажу! – залопотала Няня Ладан, расколовшись, как яйцо.

– Бесстыдница! – прошипела Няня Долби.

– Предательница! – прошипела Няня Устриц.

– Невыносимо! Няня Долби сопит, Няня Устриц дергает волоски из бороды ногтями. И стыдно, когда Нянь за плохое поведение сажают в кутузку другие Няни. Вы правда можете меня освободить?

– Услуга за услугу, – сказала Примула.

– Хорошо. Я работала у герцогини Батон-Бэтон, двое детей, очаровательные, но бледненькие, и вдруг получаю письмо. Там говорится: предлагаем работу в солнечном краю, чин чинарём, с оплатой всех расходов, полный контроль над домашним хозяйством, высокое жалованье, «хонда-аэродек» цвета кофе с молоком, металлик, естественно. Конечно, я ухватилась за предложение и знаю, что другие няни тоже.

– Любая ухватится, – вставила Няня Долби.

– Доносчица, – сказала Няня Устриц.

– А кто написал письмо?

– Та, кого нельзя называть.

– И как же зовут эту личность?

– Няня…

– Ябеда! – прошипела Няня Долби.

– Няня…

– Молчи! – прошипела Няня Устриц.

– Прощайте, – сказала Маргаритка и направилась к двери.

– НЯНЯ ФАТУМ! – заорали три Няни хором и очень невоспитанными голосами.

Наступило глубокое и тяжелое молчание. Примула и Маргаритка уставились друг на дружку. Обе подумали о портретах Румяной Няни в детских, в министерских кабинетах, в пивных и вообще повсюду в Нянягуа. Как они могли быть такими слепыми?!

Маргаритка взяла себя в руки.

– Няня Фатум, известная также под именем Великой?

Няни кивнули.

– Итак, вы выбрали свободу, – сказала Маргаритка. Няни уткнулись лицами в большие заскорузлые ладони.

– Выбрали, выбрали, – захныкали они.

– Ну, полно вам, Няни, полно, – сказала Маргаритка. – Раз так, расскажите всё остальное.

– С чего начать? – спросила Няня Долби.

– С самого начала, – сказала Маргаритка. – И продолжить желательно до конца.

– Если нас назовут доносчицами, результаты будут плачевными.

– Мы отвернемся, – пообещала Маргаритка. – А вы можете накрыть головы подушками. Тогда будет непонятно, кто говорит.

– О-о, – сказали Няни, и в их глупых голосах прозвучала надежда.

Маргаритка, Примула и Няня Пит повернулись к ним спинами. Послышалось бормотание – Няни тянули жребий, кому исповедоваться.

– Уже говорить? – послышался голос, мрачный и приглушенный, как если бы говорили сквозь подушку.

– Мы не узнаём твой голос, – сказала Маргаритка. – Начинай, Няня Икс.

– Вот мы приехали сюда, – начала Няня Икс, чей голос был удивительно похож на голос Няни Долби, только приглушенный перьями. – И нашли Няню Фатум, которую насильно высадили здесь с роскошной яхты. Она ухаживала за детьми Эль Президенте Реаль Банано. Но Эль Президенте и его супруга оказались слабыми людьми, с нехорошими взглядами на воспитание детей. Они читали детям книжки…

– Ц-ц.

– …гуляли с ними…

– Ц-ц-ц.

– …и даже водили их на пляж. В результате у них росли независимые гаденыши, с собственными мыслями и собственными лошадками. Естественно, Няня Фатум не могла с этим смириться. Произошло столкновение характеров. Победила, разумеется, Няня Фатум. Она выдающаяся женщина, поистине Элитная Няня, работавшая на самом ответственном участке фронта, то есть у августейших особ. Эль Президенте и его парламент сперва ушли в подполье, а потом, когда Няня Фатум их разыскала, были отправлены в лагерь среди гор. Детей у них, естественно, отобрали Няня Фатум образовала особую полицейскую структуру из местных нянь…

– Лас Няньяс? – догадался Пит Фраер.

– Совершенно верно. Уголовницы, отбросы общества, но по-своему весьма талантливые. Какое-то время Няня Фатум лично правила страной. Страна называлась Вулканолэнд. Потом она переименовала ее в Нянягуа, ввела много разумных законов, с тем чтобы никто не мог пораниться и иметь неподходящие мысли, подобрала аккуратных людей и составила из них нашу милую Хунту. А Хунте, понятно, нужны были люди для присмотра за ее детьми. Местные были чересчур грубы, и тогда Няня Фатум дала объявление в «Нянину газету»…

– Мудрое решение, – произнес из-под подушки другой голос.

– Мудрейшее, мудрейшее, – подхватил третий, настолько искаженный, что напоминал хрюканье.

– …и мы откликнулись. Предоставив, не постесняюсь сказать, высочайшие рекомендации. И вот мы служим на новом месте. То есть служили. Вполне благополучно. Пока…

– …пока не появились мы, – сказала Маргаритка. – И не воздали вам по заслугам.

– Ну, знаете! – возмутился приглушенный голос.

– Чего выдумала, – сказал другой.

– Вымой рот с мылом и отправляйся…

– Цыц! – прикрикнула Маргаритка, словно бичом щелкнула. – Говорите, где эта ваша Няня Фактотум…

– Фатум.

– Не важно. Так где она?

– В своей бежевой гостиной.

Башмак Маргаритки угрожающе застучал по склизкому полу.

– Где эта гостиная?

– Мы не знаем.

– Мы знаем только, – проговорила подушка Няни Долби, – по слухам, конечно, из высокопоставленных источников… что теперь у нее маленький питомец, достойный ее квалификации.

– Что? – сказала Примула.

– Что? – сказал Пит Фраер.

– Она хочет сказать, что Великая присматривает за каким-то королевским отпрыском, – пояснила Маргаритка. – Это же очевидно.

Сзади послышалось воркование, словно там проснулась целая голубятня. Три Няни гугукали, как заводные:

– О-о, коо-ко, это ты так говоришь, коо-ко, мы-то лучше знаем…

Наконец они умолкли. Ну не то чтобы совсем умолкли. Нет, читатель, многоточие в конце предыдущего абзаца означает, что Маргаритка вытолкала Пита и Примулу в коридор, захлопнула дверь и заперла ее на два засова.

– Мы нашли Старшого, – сказала она. – Почти что.

– Как это?

– Эта Няня Фофан…

– Фатум.

– …всё равно. Сидит в бежевой гостиной. Багаж видел, как одна из главных телохранительниц Великой вошла в бежевую дверь в строго охраняемой скале. Так о чём это нам говорит?

– О том, что надо получить подтверждение у папы и подняться туда.

Они спустились вниз. По дороге им попалось несколько тюремных надзирателей – они прижимались к стене и отдавали честь няниным униформам. Та еще, видно, няня, эта Фантом.

Фатум.

Не важно.

Маргаритке страсть как не терпелось с ней встретиться.

* * *

Пока девочки Крошки и Пит Фраер толковали с Нянями в Верхней Башне, папа Крошки без всякого удовольствия проводил время в Камере Смертников. В камере становилось всё сырее и сырее, и вдобавок она до половины заполнилась водой. Свет погас. Наступила полная темнота. Папа с неудовольствием отметил, что вода всё прибывает. Это вынудило его переместиться на единственное сухое возвышение, совсем близко к потолку и уже занятое каким-то существом. Папа заподозрил в нем гремучую змею и теперь был почти уверен, что его подозрение оправдалось. Это действительно была гремучая змея, причем донельзя раздраженная.

Сейчас папа стоял по ноздри в холодной грязной воде и думал о том, что надо было бы ему жить более праведной жизнью или хотя бы не допустить, чтобы Эль Симпатико провалился сквозь пол Большого Народного Дворца в канализацию.

– Псссст, – послышалось со стороны двери.

Папа Крошки предположил, что это еще одна змея.

Он приготовился к мучительной смерти.

– Эй, – послышалось оттуда. – Ты выходишь или как?

Змеи могут шипеть, но они не могут говорить «Эй!». Поэтому папа Крошки отозвался: «Да». Вернее, хотел отозваться, но, поскольку рот его был в воде, получилось только: «Буль-буль».

Он ждал. Со стороны двери послышалось царапанье; со стороны змеи – шипение и треск погремушки. Вода еще немного поднялась, и, чтобы дышать, папе пришлось встать на цыпочки. Наконец люк открылся, папа Крошки поднял руки, подтянулся и вылез на яркий свет…

Точнее говоря – вылез в довольно противный коридор. Света там было – только тусклая керосиновая лампа. Но ему она показалась ослепительной, а мы сейчас, читатель, всё видим глазами папы Крошки.

Папа Крошки присел и подождал, когда с него немного стечет. Глаза его постепенно привыкли к свету, и он разглядел двух нянь. Одна, ростом ему по колено, сплошь (за исключением форменного платья) была покрыта татуировками, и выражение лица имела самое свирепое. Другая няня была очень даже миловидна.

– Гремучие змеи, – пожаловался папа Крошки, показав на камеру.

Крохотная няня прыгнула в Камеру Смертников, оттуда донеслись хлюпанье, тяжелое кряхтение и, в конце концов, отчаянный треск погремушки. Затем появился Шнифер Брякнулл, держа извивающуюся змею за шею.

– Ждоровенная, – сообщил он. – Я ей вшыпал.

– Брррр, – сказал папа Крошки.

– Чудешный шошед, гремучая змея, – сказал Шнифер. – Вшегда жнаешь, как она к тебе отношится. Или, во вщаком шлучае, где она находитша. Иж-жа трещотки.

– Ну, если ты кончил свою лекцию о мире животных, – сказала София Спёрла, – можно уже, хм…

К ним приближался рослый охранник.

– Привет, привет, что тут у вас? – громко спросил он, крутя ус и с интересом разглядывая Софию Спёрлу.

– Привет, привет, – подмигнув, сказала София Спёрла и подошла поближе.

Надзиратель был очень доволен, когда хорошенькая няня обняла его.

Потом хорошенькая няня отошла назад. В руках она держала какие-то предметы. Надзиратель прищурился. Он как будто узнал эти предметы. Определенно узнал. Свои подтяжки, во-первых. И пояс. Пока надзиратель узнавал, брюки сползли к его коленям. «Ай!» – сказал надзиратель и, застеснявшись, отвернулся к стене.

– Вожми свой пояш, – благородно сказала крохотная беззубая няня.

Надзиратель протянул руку назад и, не оборачиваясь, взял у няни длинную узкую вещь. Он уже продел ее в два ушка на брюках и только тут понял, что продевает не пояс, а гремучую змею. Змея с самого начала была в неважном расположении духа, а тут оно стало еще хуже.

– Ай! – опять сказал надзиратель.

Дойдя до поворота, папа Крошки, София и Шнифер оглянулись. Скажу тебе прямо, читатель, нелегко убежать от собственных брюк, когда они на тебе надеты. Надзиратель старался, как мог, но, кажется, его старания были напрасны.

– Уходим! – крикнула София Спёрла.

Они ушли. А в коридоре встретились с Примулой, Маргариткой и Питом.

– Порядок, – сказала Маргаритка. – Теперь мы знаем всё. Но нам нужен полный отчет о том, что происходит с няней Фантазм.

– Фатум…

– Не важно. И со Старшим, с Хунтой и всё остальное тоже. Ну?

– Я не знаю, – сказал папа Крошки.

– Отправляйся обратно в подземелье.

– Ладно, – сказал папа Крошки. – Членов Хунты произведут в герцоги. А меня сделают благородным графом.

– Почему?

– Потому что Старшого коронуют – и он станет Королем Нянягуа.

– Этого не будет, – сказала Маргаритка.

– Можешь нам поверить, – сказала Примула. – Итак, что ты выбираешь – тюрьму или корабль?

– Кхе-кхе, – сказал папа Крошки. – Я думаю, жизнь моряка – это вольная жизнь, и предоставляет много возможностей…

– В туалетах нижней палубы, – сказала Примула. – С дополнительными наручниками.

– Поверьте, – с чувством сказал папа Крошки, – в наручниках нет ни малейшей необходимости. Я поднимусь на борт другим человеком…

– Это как?! – удивились дочери.

– …в смысле, я усвоил урок.

– Хорошо.

Они направились к порту. Примула держала папу за одну руку, Маргаритка – за другую. Приятно было девочкам 12 ⁷/ ₈и 10 ²/ ₃лет идти по довольно противному городу, держась за руки с папой. Кроме того, инстинкт подсказывал им, что, если они отпустят руки, папа запросто может сбежать.

Когда они шли по набережной, к ним устремились было несколько полицейских, но, разглядев начальственные котелки, тут же дали задний ход.

– Что это? – вдруг сказала Примула. Она показала на какое-то возвышение наверху лестницы, где на причале стоял «Клептоман».

– Багаж! – воскликнула Маргаритка. – Он вернулся с гор!

– Хур, – сказал Багаж и протянул руку. В ней была бумажка, слегка перепачканная машинным маслом.

– Записка, – без труда догадалась Примула.

– От Кассиана, – не менее легко сообразила Маргаритка.

– Может, кто-нибудь прочтет? – поинтересовался Пит Фраер.

Маргаритка развернула бумажку. Откашлялась и, прищурясь, посмотрела на каракули: толстые и черные, они хорошо были видны в свете уличного фонаря.

– Тут сказано: «Интерестные проишествия. Буду у Арбла дел Морто каждый вечер в полден. Приближаетса крисис. Приходите скорей».

– Я добуду автобус, – сказал Пит. – А вы тащите харчи.

Они направились к «Клептоману».

* * *

Были сплошные баиньки. Но иногда Старшой видел сны.

Ему снилось, что он собирает головоломку, только называет ее голофоломкой, а Королевский Михаил сидит на верстаке и дает ему полезные советы. «Почему ты делаешь эту вещь, если она похожа на машину, а не на головоломку?» – спрашивал Михаил.

«Потому что Она так фелит, – отвечал Старшой голосом очень молодого существа. – И еще Она гофорит, что, когта я кончу, Она стелает меня Королем».

«Велит? – говорил Королевский Михаил. – Разве тот, кто принадлежит к челяди, может что-нибудь велеть Его Королевскому Высочеству Кронпринцу Беовульфу Исландскому?»

«Латно, латно», – говорил во сне Старшой.

«Нет, – упрямо продолжал Королевский Михаил, – покорнейше просит – вот что делает челядь».

«У Нее такие глаза…» – говорил Старшой.

«Глаза, буза», – сказал Королевский Михаил.

«ТА ЧТО ТЫ ПОНИМАЕШЬ Ф ГЛАЗАХ, – закричал во сне Старшой. – ТЫ, У КОТОРОГО ГЛУПЫЕ ЧЕРНЫЕ ПУГОФИЦЫ ФМЕСТО ГЛАЗ. А САМ НАПИТ ГЛУПОЙ ОПИЛКОЙ».

«Да, – сказал Королевский Михаил с большой обидой в голосе. – Можно быть из опилков, но с гордым сердцем».

«НЕЕЕЕТ! – закричал Старшой. – Я ЕГО ОСКОРПИЛ. ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО НЕТ ФУЛКАНА!»

Он проснулся от собственного крика.

На него смотрели Глаза.

За работу, – сказал голос. – Тогда я сделаю тебя Королем, и ты дашь мне клюююююч.

– СПЕРФА ФУЛКАН, – завопил Старшой, прижимая Михаила к груди.

Спатеньки, спатеньки, – сказал голос. – Бай, бай.

Храп.