Текст книги "Отчаянные Крошки"

Автор книги: Сэм Левеллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

В свое время. А клюююююч?

– ПОТОМ КЛЮЧ. ФУЛКАН. КОГТА?

В свое время. Но самое главное, ты будешь короликом. И будешь счастлив. Счастлив, счастлив, счаааастлив…

– КОРОЛЕМ. СЧАСТЛИФ. ТА.

8

В ту ночь светляки на склонах Сьерра-Амбре словно взбесились. Светляки вообще любят общество друг друга, и нечего удивляться, что, едва на джунгли опускается ночь, поток новых друзей принимается упрямо ползти вверх по склону. Только сегодня этот поток светляков был, конечно, никаким не потоком светляков, а смоляными факелами Потерянных Детей – с Эль Гусано во главе. Малыши вприпрыжку бежали посередине, а замыкал процессию раздраженный Эль Кок. По едва различимым во тьме тропинкам они поднимались всё выше и выше в горы. Позади, далеко внизу, виднелись огни Сьюдад-Ольвидада и гавань.

Там, среди ослепительных огней, папа Крошки ни секунды своего драгоценного внимания не уделял ни горам, ни светлякам, да и вообще ничему, кроме собственной титанической важности. Он прибыл на бал в Виллу Политико во фраке с белым галстуком-бабочкой и очень блестящих черных туфлях. Он поглядывал по сторонам и думал о том, что он слишком важная персона и вовсе не обязан улыбаться восхищенным лицам вокруг.

– О-о, – сказала донья Прима Усладес-и-Мигом, его партнерша на сегодняшнем балу. – Какая честь быть рядом с вами, дон Колин.

– Не берите в голову, моя маленькая, – с самодовольной улыбкой ответствовал папа Крошки. – Правильно разыграйте ваши карты, и скоро вы привыкнете к функции временной спутницы Министра.

– Ах, – сказала донья Прима с застывшей улыбкой человека, который не понял ни слова.

Папа стремительно двинулся дальше, раскланиваясь налево и направо. Из вечернего платья доньи Примы высовывалось очень много верхней части тела и очень мало нижней. О да, она весьма способствовала папиному ощущению собственной значимости. Покажите ему природный заповедник, и он в два счета зальет его двухметровым слоем бетона!

Папа остановился. Перед ним, под свежеотремонтированной люстрой, поблескивая медалями и лентами, стояли Эль Симпатико и Дерек. По обе стороны от них стояли прочие члены Хунты. Над ними на стене висел огромный портрет Румяной Няни в коричневом котелке. Папа Крошки очутился в самом средоточии Власти.

Впрочем, наблюдалось одно затруднение.

Затруднение это наблюдалось между гладким Эль Симпатико и изящным Дереком. Оно помещалось примерно на уровне пояса, бледное и овальное. Это было лицо. Маленькое лицо. Под котелком. Нос обсыпан веснушками, зеленые глаза свирепо смотрят на папу. Глаза его старшей дочери Маргаритки.

Неожиданно папа Крошки понял, каково это – быть шиной и наехать на гвоздь. Он услышал голос: «Добрый вечер, какая занятная стоит погода для этого времени года», и понял, что этот голос – его собственный. Но всё внимание его было занято свирепым взглядом зеленых-презеленых глаз.

Он миновал Хунту и вошел в танцевальный зал.

– Вам дурно? – сказала донья Прима.

– Всё в ажуре, – сказал папа Крошки.

– В чём? – сказала донья Прима. Она заметила, что в нескольких метрах от них стоит маленькая Няня и пристально смотрит на папу. Было в этом взгляде нечто такое, от чего у доньи Примы подогнулись коленки. С тихим стоном она опустилась в позолоченное креслице.

Папа Крошки издал какие-то извиняющиеся звуки. Поверх флакона с нюхательной солью донья Прима увидела, что он подошел к Няне и заговорил с ней.

Разговор велся шепотом. Примерно такой:

– Ты что тут делаешь? – спросил папа.

– Сегодня у Примулы выходной, – ответила Маргаритка. – Где живет Великая?

– В настоящее время я не осведомлен о ее местонахождении, – сказал папа Крошки с улыбкой, похожей на клавиатуру рояля, на котором играют печальную мелодию.

– Так осведомись. И побыстрее. Иначе…

– Позволь напомнить тебе, что я Министр…

– Позволь напомнить тебе,что я твоя дочь, – со сладкой улыбкой сказала Маргаритка.

Папа Крошки слегка содрогнулся.

– Действительно. Но боюсь, что…

– У меня ужасное предчувствие, – сказала Маргаритка, вынимая из сумки какую-то коробочку, – что с минуты на минуту в канализации случится неприятность. А ты вроде Министр Канализации и Уборных, не так ли?

– Гигиены и…

– Догадываюсь, что неприятность случится в уборных первого этажа.

– Что? – сказал папа.

Но Маргаритки уже и след простыл.

С минуту папа стоял как вкопанный. Потом он вспомнил, с кем только что говорил. А еще вспомнил, что Эль Симпатико и Дерек очень любят Опрятность. И очень любят найти виновника, если случается Неопрятность. Важноговиновника.

Папа Крошки идеально подходил на роль Важного Виновника.

Папа Крошки устремился к туалетам. У выхода его поджидала Маргаритка.

– Очень вовремя, – сказала она. – Всё готово.

– Что? – задохнулся папа Крошки.

– Кажется, случилось нечто жуткое, – сказала Маргаритка – И всё еще продолжается.

И пошла прочь. Папа Крошки за ней.

И тут он увидел, что из-под двери туалета течет вода.

Он вбежал в уборную, захлопнул за собой дверь и сразу же пожалел об этом.

Читатель, я не буду описывать состояние нижних туалетов Виллы Политико. Скажу только, что в коробочке у Маргаритки было две дюжины утиных яиц, все как одно тухлые. Теперь все две дюжины лежали на полу, разбитые. И кто-то, возможно Маргаритка (хотя этого нельзя доказать), засунул две пары футбольных гетр в горловину унитаза и восемь раз спустил воду.

С минуту папа Крошки стоял по колено в воде, и в глазах у него мутилось. Потом он увидел в углу швабру, ведро и пару резиновых перчаток. К ручке швабры был привязан ярлык с надписью от руки: ВОСПОЛЬЗУЙСЯ МНОЙ.

Папа Крошки побагровел от ярости. Потом побелел от ужаса. Потом запер дверь, надел перчатки и принялся за работу. Пока он работал, его могучий интеллект бился над сложной проблемой.

Если он сделает то, что требует Маргаритка, и станет задавать вопросы о Великой, это кончится неприятностями.

Если он не сделает того, что требует Маргаритка, это кончится еще б ольшими неприятностями. Но неужели Маргаритку он боится больше, чем Великую?

Да. По всему выходило, что больше…

Папа Крошки пытался увидеть Выход. Но не мог.

Поэтому он просто вычерпывал воду. И вычерпывал воду. И вычерпывал воду…

Примерно через час уборная сияла и благоухала сиренью. Папа Крошки снял резиновые перчатки и поправил белый галстук-бабочку. Брюки у него промокли до колен. Ничего, никто не заметит… Он отпер дверь, прошмыгнул мимо очереди нетерпеливых людей, стоявших на одной ноге, и отправился на поиски доньи Примы. Та уже ушла.

– Донья оставила вам записку, – сказал слуга и вручил папе Крошки клочок бумаги.

– А, – сказал папа Крошки.

ВЫ УЖАСНЫЙ, УЖАСНЫЙ ПАРТНЕР. ВАМ НЕЛЬЗЯ ВЕРИТЬ, – гласила записка. – НАДЕЮСЬ НИКОГДА БОЛЬШЕ ВАС НЕ УВИДЕТЬ.

– Кхе-кхе, – сказал слуга.

– Что?

– С вас капает на ковер, и, если ваше превосходительство позволит заметить, есть запашок-с.

– Ах да, – сказал папа Крошки. – Мне известны соответствующие факты. Я как раз собирался уходить.

Бал был в самом разгаре. Хлюпая туфлями, папа Крошки прошествовал к выходу, и кто-то маленький, в коричневом котелке, прощально помахал ему рукой.

«Межличностные отношения в семейном коллективе в данный момент оставляют возможность коренного улучшения», – подумал папа Крошки.

Гррррррр.

* * *

История на балу его, конечно, подкосила, но на другое утро, сделав дыхательные упражнения и несколько раз прополоскав свои лучшие брюки, папа Крошки снова был как огурчик. В деловом костюме, под руку с синьорой Флорой Торатораторой он приготовился вырезать первый кусок дерна на строительстве плотины Большая Тина. Папа Крошки очень любил вырезать первый кусок дерна. Это всегда напоминало ему, что скоро здесь будет сплошной бетон. А бесполезную хрустальную речонку в бесполезной лощине, поросшей бесполезными полевыми цветами, перегородит красивая серая бетонная плотина, и на ее месте образуется красивый серый застойный водоем.

Папа Крошки вонзил в землю лопату, вывернул дернину и вручил ее чиновнику. Потом поднялся на помост. В это время служащий наполнял хрустальный кувшин водой из речки. Из толпы зрителей вынырнула маленькая фигурка и сказала:

– Ну-ка, я вам помогу.

– Да не трудитесь, – сказал служащий.

Но маленькая фигурка силой отобрала у него кувшин, шустро вскарабкалась на помост и с маху поставила кувшин на стол. Служащему показалось, как будто она провела рукой над кувшином, и вода в кувшине как будто сделалась немного зеленоватой.

Но как такое могло случиться?

Впрочем, это была не его забота…

Папа Крошки откашлялся.

– Длинная будет речь? – спросил маленький Денис Доллар, стоявший с братом, сестрой и Каззой Симпатико.

– Короче, чем он думает, – сказала Маргаритка.

– И ни в коем случае не пейте эту воду, – сказала Примула.

Папа Крошки заговорил. Он говорил о мудрости Хунты, о потребности в чистой воде, о мудрости Хунты, о полезности долины, о мудрости Хунты, о лени крестьян, чьи участки сейчас затопит водохранилище, и о мудрости Хунты. Он сказал бы гораздо больше, но внизу, рядом с Эль Генералиссимо, что-то было не так, что-то ему мешало. Мешали два лица, располагавшиеся на уровне блестящего кожаного ремня Министра. Лица, одно чуть выше, другое чуть ниже, принадлежали его дочери Маргаритке и его дочери Примуле. Дочери за ним наблюдали. Не улыбались. Не хмурились. Просто смотрели холодным взглядом, пронизывающим папу насквозь.

Ой.

Папе Крошки вдруг захотелось поскорее закончить речь и убраться куда-нибудь подальше. Он протянул руку к большому хрустальному кувшину.

– Дамы и господа! – воскликнул он. – Я пью за с здоровье плотины Большая Тина и, надеюсь, вы ко мне присоединитесь!

Он принялся разливать воду по стаканам. Слуги разносили их в толпе. Зрители высоко подняли свои стаканы. Папа Крошки увидел, что Примула и Маргаритка тоже высоко подняли свои стаканы, приятно сверкнувшие под жарким нянягуанским солнцем. Папе показалось, что сверкают они как-то… зеленовато. «Не имеет значения», – подумал папа. Он поднес стакан к губам и осушил его одним эффектным глотком. Все в толпе последовали его примеру.

Нет. Читатель, это преувеличение. Все, кроме двух человек. Когда папа Крошки поставил свой стакан на стол и чистым белым платком промокнул губы, он увидел, что обе его дочери не опустили свои стаканы. Они по-прежнему держали их высоко над головами. А потом перевернули, и вода прозрачными зеленоватыми струями пролилась на землю.

Папа Крошки нахмурился. «Что происходит?» – подумал он. Вдруг он почувствовал себя нехорошо.

И почти сразу же – еще хуже. Не просто хуже. Его затошнило.

Потом стошнило, прямо на туфли. И сквозь собственное кряхтение он услыхал звуки, которые навели его на мысль, что всех остальных в толпе тоже тошнит. Всех, кроме Примулы и Маргаритки.

Одним словом, всех, кто выпил воды.

«Беда», – подумал папа Крошки. Он выпрямился. И увидел, что Примула торжественно пожимает Маргаритке руку.

Папа Крошки очень, очень рассердился. Гадкие дети, и он обойдется с ними Соответственно. Хороший выговор от такого важного человека, как он, быстро приведет их в чувство. О да! Он им покажет! С грозным видом он зашагал к дочерям, но на полпути кто-то преградил ему дорогу. Синьора Флора Тораторатора. Лицо у нее было зеленое, а модное платье облеплено симпатичными морковными кубиками. Глаза метали искры.

– Отравитель! – пискнула она слабым голосом.

– Что? – сказал папа Крошки.

– Вы напоили меня отравленной водой! – пискнула синьора. – Довольно!

Она повернулась и оскорбленно ушла, лавируя между отвратительными лужицами.

Папа Крошки тупо смотрел на маленьких нянь с лицами его дочерей. Он хотел заговорить, но у него ничего не получилось.

– Где Великая? – спросила Маргаритка.

– Вам не позволено знать.

– Колись, – сказала Примула.

– Примула! – с подавленным смешком одернула сестру Маргаритка. – Бедный папа!

– Отравительница! – прохрипел папа Крошки.

– Порошок «Опля» не вызывает последствий, – сообщила Примула.

– Это ты так думаешь, – сказал папа, окончательно выйдя из себя и пытаясь поймать взгляд ближайшей Няни.

– Не мы ведь министры Уборных и Чистой Воды, – напомнила ему Маргаритка.

– Не мы, а ты, – подтвердила Примула. – И что тебя закупорило?

Наконец папа Крошки поймал взгляд ближайшей Няни. Он побледнел и тут же отвел глаза. Понятно было, что все жалобы непременно достигнут ушей Великой.

– В отношении моей ответственности за происшествия такого рода, – начал он, – я э-э…

– Сам виноват, – сказала Примула.

– А теперь извини, нам надо присматривать за детьми, – сказала Маргаритка. – Звякни нам, когда узнаешь, где живет Великая. Мы будем у Эль Симпатико.

– Или у Эль Генералиссимо.

– Или у сеньора Доллара…

Папа Крошки поежился. Что, если узнает Великая?

– Ладно, – сказал он и пошел искать клочок незапакощенной травы, чтобы обтереть туфли.

* * *

На следующее утро Маргаритка поговорила с Питом Фраером по телефону:

– Слушай. Я хочу, чтобы ты немножко ограбил дом Эль Генералиссимо.

– Черт, какое облегчение! – сказал Пит Фраер. – От этой работы с детьми ум за разум заходит. Кажется, год уже не делал хорошего скока. У него что, медали, латы позолоченные…

– Нам надо только заглянуть в его дневник.

– Дневник? – разочарованно переспросил Пит фраер. – Ни ложек, ни медалей, ни остального?..

– Дневник. Больше ничего.

– Почему?

– Нам надо сделать ловушку для слонопотама и надо правильно выбрать день.

– Кого для? – сказал Пит, подразумевая: «Для кого?»

Маргаритка объяснила.

– А-а… – Пит сразу же повеселел. – Другой разговор!

– Мы приведем малышей на чай, – сказала Маргаритка. – Примула испечет булочек.

* * *

Примула и Маргаритка привели малышей ровно в пять. Втроем они склонились над дневником.

– Ну вот, – сказала Маргаритка. – Заседание Хунты с младшими министрами…

– …вроде папы… – подхватила Примула.

– …в Большом Народном Дворце. Через три дня.

– Кассиану хватит времени поставить первоклассную ловушку.

– Вот и чудненько, – сказал Пит, потирая руки. – Покажем этому папе, где раки зимуют.

Маргаритка задумчиво постучала по столу кроваво-красным ногтем.

– Да, – сказала она. – Он будет рад сообщить нам то, что нам надо знать. – Однако в ее зеленых глазах читалось беспокойство. Да, выведать у папы то, что юные Крошки хотели узнать, было действительно необходимо. Но иногда ей казалось, что Пит принимает всё происходящее слишком близко к сердцу.

* * *

К Большому Народному Дворцу вела широкая мраморная лестница. Это был действительно Большой и действительно Дворец, но Народ туда не пускали – только в малую его часть, отгороженную высокой стеной, на случай, если Народ захочет на что-нибудь пожаловаться и вздумает бросаться в Правительство предметами.

Охранники у ворот скучали. Тут никогда ничего не происходило – лишь Министры время от времени съезжались на совещания. Следующее должно было состояться через три дня. Охранники играли в карты.

Из-за угла выкатил белый фургон и остановился перед мраморной лестницей, ведущей к мраморным воротам. Из фургона вылезли два человека в грязных белых комбинезонах и принялись сгружать с крыши фургона стремянки.

Меньший из двоих (с очень грязной шеей) нес в одной руке лесенку, а в другой – ящик с инструментами. Другой был высокий, угловато-каменистый и с ручкой на затылке. Они поднялись по мраморной лестнице.

Золотую крышу дворца подпирали толстые колонны. Посреди зала стоял длинный стол, а вокруг него – тридцать кресел.

– Так, – сказал Кассиан (потому что это был он), вынимая из кармана пачку чертежей. – Приступим.

– Хур, хур, – сказал Большой Багаж (ибо это был он), с лязгом опуская громадный ящик с инструментами.

Если бы кто наблюдал за происходящим, то с удивлением обнаружил бы, что Кассиан и Багаж ходят взад-вперед по залу с ореховыми рогульками в руках, совсем как лозоходцы.

Стоп! Какие такие лозоходцы?! – с удивлением спросите вы.

Объясняю.

Лозоходцы держат в руках раздвоенные прутики, которые сами собой наклоняются, показывая им, где лежат подпочвенные воды. Или дренажные трубы. Или (как в нашем случае) трубы канализационные.

Понятно? Хорошо.

Так вот, если бы кто наблюдал за происходящим, то увидел бы, что возле какого-то кресла Кассианова рогулька наклоняется к полу. Еще он увидел бы, как открываются ящики с инструментами, и всё вокруг заволакивает облако пыли. Из облака доносится вой дрелей, стук молотков и, наконец, долгое, вязкое бульканье, сулящее большие неприятности папе Крошки…

Но никто не наблюдал, и никто не слушал.

И это было очень хорошо.

* * *

Где моя… головоломка? И где мой клююююч?

– ХОЧУ СМОТРЕТЬ ФУЛКАН. ТЫ ОПЕЩАЛА.

Дуля-капризуля.

– У КОРОЛЕФСКИХ ОСОП НЕТ КАПРИЗОВ. У НИХ ЕСТЬ МНЕНИЯ – И ФСЁ.

Ооооо да. Ооооо, понимаю. А твои друзья – они с тобой связались?

– Я ХОЧУ СПАТЬ, И МИХАЭЛЬ ТОЖЕ. Я НЕ ПОМНЮ. Я ТУМАЛ, ТЫ ФСЁ ЗНАЕШЬ. МОЖЕТ ПЫТЬ, Я ОШИПАЛСЯ.

Неееет. Неееет. Няня всё знает. Беовульфик-ульфик скоро будет править страной. И няня отплывет по морю на своем красивом… а ты дай мне клююююч, клююююч…

– ПЕРЕСТАНЬ! СПОЙ МНЕ ПЕСЕНКУ. И МИХАЭЛЮ. ПРО ФУЛКАНЫ.

Не будет песенки. Не будет вулкана. Ты плохой. Теперь спи. Спиииииии…

Хррррап.

9

День совещания Министров обещал быть ясным и бодрым. В Нянягуа почти все дни начинались такими обещаниями – только обещания эти не всегда исполнялись. Папа Крошки выскочил из постели, скинул пижаму и бросился под холодный душ. За завтраком он диктовал своей машинистке сеньорите Рите Тупаните докладные записки. Сеньорита Тупанита не отрывала огненных глаз от бумаги, но папа чувствовал, что она им бесконечно восхищается. Мысли его блуждали. Ему почему-то вспомнилась необыкновенно элегантная женщина за роялем и сам он, папа Крошки, стоящий у этого рояля. Вместе с женщиной он пел «Останься со мной», и из-за лестничных перил на втором этаже за ними наблюдали три пары детских глаз. Он продолжал что-то говорить, но уже не очень соображал, что.

Папа Крошки вздрогнул и усилием воли вернулся к действительности. Сеньорита Тупанита смотрела на него, разинув рот. Папа Крошки сказал:

– Что касается моих предыдущих замечаний… я, кажется, несколько упустил нить…

– Вы говорили… – Секретарша опустила густо накрашенные ресницы и прочла по блокноту: «О ужас, ужас, ужас, опять то же самое. Очертя голову, вслепую, я ступил в трясину…»

– Хе-хе, – произнес папа Крошки. – Это была маленькая шутка.

– Хе-хе, – сказала сеньорита Тупанита со слабой улыбкой. Шутка была не смешная, а кроме того, сеньорита боялась, что у нее треснет губная помада.

– Заканчивайте сами: «Уважающий вас…», ну и так далее. Не развлекаться же нам тут всё утро шутками, – сказал папа Крошки. Он схватил портфель, раскрыл мобильник и сбежал вниз по лестнице. Видение женщины за роялем и детей за перилами тускнело с каждой секундой. О да, сказал он себе. То, что было, всё уплыло. Колин Крошки снова на марше.

Хунта, конечно, дело хорошее. Но Нянягуа – маленькая симпатичная страна. Жаркая и грязная, что верно, то верно, но пляжи приятные – так и просятся в бетон. Страна ждет настоящего Хозяина. Человека, который не боится принимать Крутые Решения.

Губы папы Крошки зашевелились. «Эль Президенте Колин Крошки», – произнесли губы.

Звучало звонко.

Когда народ услышит речь, которую папа Крошки распечатал и положил в портфель, его, папу, будет уже не остановить. Лимузин, утробно урча, катил по городу Сьюдад-Ольвидада. На лестнице перед Большим Народным Дворцом толпился народ. Автомобиль остановился. Народ приветствовал его в упор. Из толпы вышел маленький человечек и с глубоким поклоном молвил:

– Поднести вам портфель, о великий и благородный Министр?

Папа Крошки, не задумываясь, отдал ему портфель, довольный тем, что теперь обе его руки освободились для приветствий. Потом он обратил внимание на шею маленького человечка. На ней несомненно были разводы машинного масла. Точно такого же вида, какие обычно украшали шею его сына Кассиана. На которого, если подумать, был очень похож этот маленький услужливый человечек.

Папа Крошки с похолодевшим сердцем принялся подниматься по лестнице. Что, если портфель с его речью украдут?!

Но на самом верху лестницы стоял большой улыбающийся охранник и протягивал папе портфель. Сердце папы Крошки потеплело и размягчилось, словно поджаренный каштан. Приветственно махая руками и улыбаясь, он подошел к охраннику, взял у него портфель и прошествовал в зал совещаний Большого Народного Дворца. По дороге он украдкой взглянул на замок портфеля. Замок был в сохранности. Управиться с ним мог только оченьумелый механик. Таких умелых в Нянягуа не водилось.

Кроме (но эта мысль не пришла в мозговитую голову папы Крошки) его сына Кассиана.

Папа Крошки подошел к столу. Поставил портфель перед своим креслом. Народная галерея была заполнена публикой.

Трубы заиграли туш.

Вошли члены Хунты. С портрета на стене жуткими голубыми глазами таращилась Румяная Няня.

Эль Симпатико представил собравшимся папу Крошки. Папа Крошки покрутил кодовый замок на портфеле и вынул доклад.

– А теперь предоставляю слово нашему новому коллеге, – сказал Эль Симпатико, – который посвятил себя делу чистоты и безопасности Нянягуа. Сеньор Эль Министр Колин Крошки.

Послышались голоса: «Правильно! Правильно!» и «Кто такой?».

Папа Крошки придал лицу Ответственное Выражение и встал.

– Уважаемая Хунта, дамы и господа, – сказал он. И заглянул в свой доклад.

Вернее, в то, что былоего докладом.

Но как будто перестало им быть.

Доклад папы Крошки (папа это точно помнил) был аккуратно напечатан шрифтами трех разных цветов. А на этих бумажках было написано что-то черными чернилами, причем писали, похоже, обеими руками.

СПРАСИ ИХ ГДЕ ВИЛИКАЯ. ЕСЛИ НЕ СПРОСИШЬ, СИЧАС ЖЕ КРЕСЛО ЭЛЬ СИМПАТИКО ПРОВАЛИЦЦА СКВОЗЬ ПОЛ В КАНАЛЕЗАЦИЮ. И ВИНОВАТ БУДЕШЬ ТЫ. Вместо подписи – черный масляный отпечаток большого пальца.

Маленький человечек с черными волосами и чумазым лицом, стоявший в Народной галерее, определенно был папиным сыном. И определенно махал папе рукой.

Папа Крошки опустил глаза и перевернул страницу. Там было написано только: МЫ НЕ ШУТЕМ, но уже красными чернилами. Или, может быть, кровью? СИЧАС ЖЕ.

– Мы слушаем, – сказал Эль Симпатико.

Папа Крошки сообразил, что довольно давно уже пялится в свои заметки. Он шумно сглотнул.

Теперь Кассиан смотрел на него, наставив палец на пульт дистанционного управления. Рядом с ним ухмылялся Большой Багаж.

– Но прежде, – торопливо заговорил папа Крошки, – ко мне поступила от гражданина покорнейшая… ну, более или менее покорнейшая просьба. Все мы восхищаемся Великой. Так почему же нам нельзя знать, где живет эта Великая Личность? Дабы мы могли изъявить этой Великой Личности благодарность и вознести хвалу!

Наступило молчание. Брови Эль Симпатико медленно поползли на лоб. Мясистый загривок Эль Генералиссимо побагровел. Сеньор Доллар страшным взглядом уставился на свой Калькулятор.

Папа Крошки сел. Эль Симпатико высоким голосом холодно и отчетливо произнес:

– Потому что мы Недостойны. Великая должна быть Тайной. – Взгляд его обратился к портрету на стене. – Особенно в такое время, когда грядут Великие Перемены. Да здравствует Великая!

– Да здравствует Великая, – подхватили все присутствующие, и кое-кто постучал по дереву (если оно было под рукой).

Глаза Эль Симпатико, как самонаводящиеся ракеты, снова нацелились на папу Крошки.

– Няни! – рявкнул он.

Папа Крошки замер, как кролик под фарами автомобиля.

– В Камеру Смертников, я полагаю, – мягко распорядился Эль Симпатико.

Две Няни, стоявшие у дверей, подошли к папе Крошки. Одна взяла его под левую руку, другая под правую. Они выдернули его из кресла, как пробку из бутылки, и понесли к железной дверце в задней стене.

– Кассиан! – взвыл папа Крошки, перебирая в воздухе ногами.

Вот те на, подумал Кассиан. План его был – получить информацию, а не отправлять папу за решетку. И еще он не совсем понимал, что теперь делать. Ладно, подумал он, когда не знаешь, что делать, сделай что-нибудь механическое. Он нажал на кнопку пульта.

Только что Эль Симпатико сидел в своем кресле. И вдруг не стало ни кресла, ни Эль Симпатико. Только черная квадратная дыра зияла в черном полу, и оттуда, вместе с гулким зловонным рокотом, доносилось тонкое затихающее «Ааааааа!». Потом всплеск, бульканье – и тишина.

Впрочем, недолгая.

В зале поднялся сильный шум. Оглушительный голос взревел: «ОЧИСТИТЬ ДВОРЕЦ!» Публика повалила вон. За бомбонепроницаемым стеклом, отделявшим публику от зала совещаний, вокруг отверстия в полу собрался спецотряд аквалангистов, а пожарные подкатывали к ним небольшой подъемный кран. Продвигаясь в медленной очереди к выходу, Кассиан с удовольствием наблюдал, как из отверстия вытаскивают каплющего Эль Симпатико.

– Он поранился, – сказал кто-то в очереди.

– Надеюсь, сильно, – отозвался кто-то еще.

– Шшшшш, – сказал третий.

Они были уже у двери, где четыре гигантские Няни обыскивали каждого выходящего.

– Ой-ой, – сказал маленький человечек, сделавшись вдруг неприятно-серого цвета. – Не иначе телохранительницы Великой…

Маленькие свинячьи глазки внимательно изучили инструментальный ящик Кассиана и пакетик со сластями. Ящик вернули, сласти – нет. Ай да Няни! Поправив раздерганную одежду, Кассиан вышел на солнце и принялся ждать Багажа.

Багаж всё не появлялся.

Притворившись, будто ищет тени, Кассиан прокрался вдоль стены назад – до того места, откуда видны были Няни, обыскивающие людей, – и, скорчившись, сделался, насколько мог, невидимым. Багаж стоял нос к носу с самой большой из Нянь. Похоже было, что они занимались армрестлингом.

Багаж был другом Кассиана. Кассиан не мог его бросить. Но и торчать здесь он тоже не мог. Няни были повсюду. Во рту у него пересохло, и появилось непривычное (а поэтому неприятное) чувство, что, хотя он и технический гений, ему всего-навсего одиннадцать лет.

Кассиан так наморщил лоб, что его густые черные брови сошлись с густыми черными волосами, и от умственного напряжения зарделись уши. Напряженно думая, он стал понимать.

Эту Няню, что стояла напротив Багажа, он явно видел раньше – и этот низкий лоб, и эти мозолистые кулаки. Няня Торпидо, Летучая Няня… Очень важная Летучая Няня, по слухам, приближенная самой Великой. И она неравнодушна к Багажу. Сейчас они с Багажом стояли нос к носу и занимались армрестлингом.

«Погоди, – сказал себе Кассиан, воспитанный двумя проницательными сестрами, – это не просто армрестлинг».

Багаж и Летучая Няня стояли нос к носу и смотрели друг другу в глаза… держась за руки.

– Брррр! – подумал Кассиан. – Тьфу! Какая гадость!

Отойдя в тень, он присел и сосредоточился на том, чтобы оставаться незаметным.

По его расчетам, Багаж и Летучая Няня держались за руки минут десять. Потом они, всё так же держась за руки, пошли к морю. Кассиан последовал за ними. Его поразило, что они прошли мимо множества очень интересных кусков металлолома, как будто вовсе не обратив на них внимания. Наконец Няня посмотрела на тяжелые стальные часы, изящно пришпиленные к ее платью. Она что-то сказала Багажу и любовно двинула его кулаком в челюсть. В ответ Багаж любовно огрел ее по носу. Грохоча исполинскими башмаками, Летучая Няня удалилась.

– Хур, хур, – сказал Большой Багаж, замерев в романтическом трансе возле ржавых останков землесосного снаряда. Потом: – Хур? – лицу Кассиана, обозначившемуся возле его правого колена.

– Эта Няня – одна из главных телохранительниц Великой, – сказал Кассиан. – Она приведет нас к Великой. Следуй за ней. Куда она, туда и ты. После вернешься и доложишь. Забудь о… э-э-э… любви. У нас война.

Он пристально поглядел на Багажа, пытаясь обнаружить в том проблески разума, – но не обнаружил.

Багаж насупился.

– Хур, – сказал он. Потом ручка у него на затылке задвигалась вверх и вниз. По-видимому, он кивал. На его громадное каменистое лицо оползнем сошла улыбка.

– ХУР! – гаркнул он. И затопал прочь по слоновьим следам своей возлюбленной.

Кассиан медленно побрел в противоположную сторону. Он никогда бы не подумал, что у Багажа в мозгах может сорвать гайку, и его это несказанно поразило. Пора было посоветоваться с теми членами семьи, кто еще не сидел в тюрьме…

* * *

Капитан, изящной розово-лиловой туфелькой массируя тиковые доски пола, прислонилась к штурвалу «Клептомана-2» и посмотрела по очереди на Маргаритку, Примулу, Кассиана и Пита, у которых был сегодня выходной.

– Положение таково, – сказала она. – Кассиан, в результате твоего неудачного плана выудить у папы признание его уволокли в Централ. Бог знает, что они с ним там сделают. Заботит ли нас это? – Она обвела взглядом рубку и вздохнула. – Думаю, все-таки заботит. Приблизительно так, как судьба при…

– …блудной кошки, – закончил за нее Пит Фраер.

– Я хотела сказать, привычной вещи, – мягко уточнила Капитан. – А теперь, пожалуйста, ваши отчеты.

– Старшой ночевал у Эль Генералиссимо, – доложил Кассиан. – Я видел отметины его зубов на кровати.

– И пил кофе у Долларов, – сообщила Маргаритка. – Я видела отметины его зубов на кофейном столике. Так что, несомненно, он был в прекрасном расположении духа.

– А еще он посидел на троне у Эль Симпатико и Дерека, – сказала Примула. – Я видела отметины его зубов на троне и бронзовую табличку.

– Выглядит так, – резюмировала Капитан, – словно он был поочередно представлен всем членам Хунты, всё больше и больше наслаждался этим, а затем его перевезли к Великой. Но что всё это значит?

– Папа наверняка знает, – сказал Кассиан.

– Но папа в тюрьме, – заметила Капитан. – Вспомните, каково вам там было.

– Эй, – послышался тонкий голос, и все обернулись к Шниферу Брякнуллу, который выглядывал из-за элегантной сумочки Капитана. – Пошлите меня туда. Я ошвобожу жаключенного, найду Штаршого, выпущу папу и еще кое-кому накоштыляю. Я…

– Ни секунды не сомневаюсь в этом, дорогой, – сказала Капитан. – Но солнце уже садится, у тебя была трудная неделя, и сегодня ночью ты свободен от вахты. Ночь за решеткой папе не повредит. Утро вечера мудренее. А сейчас – отдыхать.

На ужин был суп минестроне – с макаронами и томатами, ростбиф с шестью овощами, клубника и Двойная Гернсейская Сливочная Бомба Павлова Элизиум. Затем были хоровое пение и показательные выступления грабителей. Гвоздем программы стала демонстрация легендарного трюка Софии Спёрлы – «Снятие Подштанников Без Нарушения Верхней Одежды».

Трюк демонстрировался на Пите, и, хотя Пит от души смеялся, а миниатюрная грабительница размахивала в воздухе его кальсонами, вечер прошел не слишком весело. Команда «Клептомана» была дружной командой и хотела, чтобы все ее члены, даже самые странные, были на месте. Так что спать легли рано и спали великолепно.

В отличие, дорогой читатель, от тех, кто отсутствовал. Для порядка перечислим их, а заодно сообщим, чем они были заняты.