Текст книги "Терапия"
Автор книги: Себастьян Фитцек
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
Глава 24
Сон этот приходил вновь и вновь после исчезновения Жози. Кошмар повторялся то несколько раз в неделю, то раз в месяц, но никогда не менялся. Все происходило глубокой ночью, Виктор сидел за рулем «вольво», Жози – рядом с ним. Они уже несколько часов ехали к некоему новому врачу, жившему на северном побережье Германии. Машина слишком сильно разогналась, но Виктору не удавалось переключиться на меньшую скорость. Жози просила ехать потише, но никак не получалось. Хорошо, что дорога оказалась прямой, без поворотов и разветвлений. Не было ни перекрестков, ни светофоров, иногда им навстречу проезжала машина, но благодаря ширине дороги никаких опасностей не возникало. Виктор спросил, почему же они никак не доедут до моря. Жози пожала плечами. Она тоже была удивлена. С такой огромной скоростью они должны были уже давным-давно выехать на берег. Все машины вокруг пропали. И странным образом быстро темнело: чем дальше они ехали, тем меньше было фонарей, тем гуще росли деревья по обочинам и дорога сужалась. В конце концов фонари вообще пропали, и машина оказалась словно в дремучем лесу.
На этом этапе сна на Виктора впервые накатывал ужас. Не страх, не опасения, а иррациональный ужас, который парализовывал его и рос, потому что машина все сильнее разгонялась. Виктор давил на тормоз, но безуспешно, скорость лишь увеличивалась. Виктор включил освещение в салоне, а Жози попыталась найти эту дорогу на карте, но ее не было.
Вдруг она облегченно засмеялась и указала вперед:
– Смотри, там свет! Там что-то есть.
Виктор тоже заметил в отдалении слабое свечение, которое усиливалось с их приближением.
– Наверное, там перекресток или дом. А может, пляж. Сейчас доедем.
Виктор кивнул, и немного успокоился. Там они будут в безопасности. Теперь Виктор сам жал на газ: хотелось выбраться из леса. Из тьмы.
И тут опять накатывал ужас.
Виктор вдруг осознавал, где они находятся. И что это за свет, который ждет их впереди. Он разом понимал, что Жози ошиблась, да и сам он совершил непростительную ошибку, решившись на это ночное путешествие. Жозефина теперь тоже испуганно глядела в боковые окна.
Деревья пропали. По сторонам ничего не было. Сплошная пустота. Лишь вода. Черная, холодная, темная и бесконечно глубокая вода.
Виктор все понял, но уже было поздно.
Все это время они неслись по пирсу. Они целый час искали дорогу к морю, а оказывается, находились прямо над ним. Берег остался далеко позади, машина мчалась к крайним огням, и ее было не остановить.
Виктор повернул руль, но это ни к чему не привело. Он не управлял машиной, она ехала сама по себе, и явно не туда, куда ему было нужно.
«Вольво» на предельной скорости домчалась до конца пирса и, словно подпрыгнув, пролетела несколько метров над волнами Северного моря, а затем накренилась вниз. Виктор пытался что-нибудь разглядеть в свете фар. Но не видел ничего, кроме бесконечно огромного океана, который сейчас поглотит их: Жози, машину и его, а изменить что-либо он был не в силах.
Виктор просыпался всегда в последнюю секунду, перед тем как машина врезалась в поверхность воды.
Это был самый жуткий момент. Не потому, что он знал, что сейчас утонет вместе со своей единственной дочерью, а потому, что делал ошибку и еще раз смотрел в зеркало заднего вида перед самым падением в воду. То, что он там видел, заставляло его всякий раз невольно вскрикивать, и этот крик будил его и всех, кто находился поблизости. Это было очень страшно. Он не видел вообще ничего. В зеркале ничего не было.
Помост, по которому он так долго ехал, растворился в воздухе и исчез.
Глава 25
Виктор сел в кровати и заметил, что пижама намокла от пота. Даже простыня была местами мокрой, а боль в горле заметно усилилась.
«Что же со мной случилось?»– подумал он, дожидаясь, когда успокоится пульс. Он даже не мог припомнить, как вчера перебрался с дивана в спальню. Или как разделся. И еще кое-что было для него необъяснимо: температура воздуха в спальне. Он нашарил в темноте на тумбочке радиобудильник и нажал на кнопку, чтобы включилась подсветка экрана. Половина четвертого, и всего восемь градусов. Очевидно, отключился генератор, и теперь нет электричества. И правда, лампа на тумбочке не включалась. В комнате царила кромешная темнота.
Проклятье! Сначала Синдбад, потом Анна, простуда, кошмарный сон, а вдобавок это. Скинув одеяло, Виктор нашел предусмотрительно положенный рядом с кроватью фонарик и, ежась от холода, спустился по скрипящей лестнице. Он не был боязливым человеком, но все же у него неприятно засосало под ложечкой, когда луч фонарика скользил по фотографиям на стенах. Смеющаяся мать с собаками. Отец с трубкой у камина. Вся семья вместе, радующаяся улову отца.
Как у человека, погруженного в наркоз, у него на какую-то долю секунды вспыхивали воспоминания и вновь погружались во тьму.
Когда он открыл входную дверь, ему в лицо ударил сильный ветер, который принес в дом не только влажный воздух, но и остатки осенней листвы. «Отлично, – подумал он. – Теперь я получу из гриппа воспаление легких».
Он надел кроссовки и синюю ветровку с капюшоном прямо на шелковую пижаму и побежал к генераторной будке метрах в двадцати от дома. Дождь размыл песчаную дорожку, и на ней образовались большие лужи, невидимые для Виктора с его жалким фонариком. Поэтому не успел он дойти до сарая, как и кроссовки, и штанины стали мокрыми. Дождь хлестал по лицу, но Виктор пытался не бежать, чтобы не поскользнуться в темноте. В его походной аптечке, конечно, были лекарства от простуды, но не для более серьезных заболеваний и повреждений. И последнее, чего можно было себе пожелать, – это открытый перелом ноги посреди ночи на острове, отрезанном от остального мира.
Металлическая будка стояла практически на границе участка с общественным пляжем, их разделяла покосившаяся белая ограда.
Виктор отлично помнил, с каким трудом они когда-то поддерживали эту ограду в пристойном состоянии. Надо было зачищать подгнивающие брусья, покрывать их лаком, а затем красить белой краской, которая отвратительно пахла. И ему приходилось всегда помогать отцу. Но пару десятилетий за забором никто не следил, и теперь он пришел в упадок, как и генератор, который Виктор сейчас надеялся запустить.
Он вытер ладонями мокрое лицо и застыл на месте. Что за черт! Он все понял, прежде чем нажал на пластмассовую ручку. Ключи. Они висят на крючке около ящика с предохранителями в подвале, и он, разумеется, их забыл.
Проклятье!
В гневе он ударил ногой по металлической двери и сам испугался получившегося грохота.
– Плевать, все равно никто не услышит.
Он вновь стал говорить сам с собой и вспотел, невзирая на холод. Виктор скинул с головы капюшон. А потом вдруг все вокруг замедлилось. Его охватило какое-то странное чувство, будто его внутренние часы остановились и время замерло. На самом деле прошло не больше секунды, но он регистрировал все события как в замедленной съемке.
Он четко осознал три вещи. Во-первых, звук, который он услышал, только сняв капюшон: звук работающего генератора.
Откуда звук, если генератор отключился?
Во-вторых, свет. Оглянувшись, он увидел освещенное окно спальни. Лампа на тумбочке, которую он безуспешно пытался включить несколько минут тому назад, мягко освещала комнату.
И третье – человек. Он стоял в спальне и глядел в окно. Прямо на него.
Анна?
Отшвырнув фонарик, Виктор побежал что было сил. Это было ошибкой. Он не пробежал и половину пути, как свет в окне погас и все вокруг вновь погрузилось в темноту. Пришлось возвращаться за брошенным фонариком, а потом опять бежать к дому. В кромешной темноте он промчался по лестнице наверх, в спальню. Никого.
Он осветил фонариком все углы. Ничего. Все как обычно: тиковый гарнитур около окна, старинный комод, трюмо Изабель, на котором сейчас громоздились компакт-диски, солидная двуспальная родительская кровать. Никого не было видно, даже когда Виктор включил свет. По-видимому, генератор вновь работал.
А он вообще отключался?
Присев на край кровати, Виктор попытался успокоиться. Что с ним происходит? Может, для него чересчур много волнений? Анна, Жози, Синдбад. Вначале он, больной, крадется из дома на улицу, в непогоду. Крадется к якобы сломанному генератору, который вдруг чудесным образом начинает работать. Потом он устраивает погоню за призраком.
Он встал, обошел кровать, непонимающе уставился на табло будильника: двадцать с половиной градусов. Все в полном порядке.
«Все, кроме моего поведения. – Он встряхнул головой. – Что на меня нашло?»
Виктор пошел вниз запереть входную дверь.
Наверное, всему виной кошмар, или пропажа Синдбада, или его простуда, успокаивал он себя, запирая дверь, но тотчас вновь открыл ее, чтобы достать запасные ключи из-под цветочного горшка. «На всякий случай», – решил он, почувствовав себя гораздо лучше, проверил вдобавок окна первого этажа. Вернувшись в постель, он выпил противопростудный чай и впал на несколько часов в тревожный сон.
Той ночью ветер исправно следовал предсказаниям метеостанций, насылая на островок бури с Северного моря. Он бросал волны на прибрежные скалы, песчаный берег, сдувал дюны. Ветер ломал ветки деревьев, тряс оконные стекла и заметал все следы на песке. Все. И отпечатки маленьких женских ног, которые вели от дома доктора Ларенца в темноту.
Глава 26
Паркум, один день до истины
В восемь утра его разбудил телефонный звонок. Он с трудом поплелся вниз и снял трубку, надеясь, что это наконец-то звонит Изабель. Но он ошибся.
– Вы прочли мою записку?
Анна.
– Да. – Виктор прочистил горло, но сразу же зашелся в новом приступе кашля. Через некоторое время он смог продолжить разговор.
– Я не хотела вам вчера мешать. Но я много думала вечером и ночью.
«Ага, и еще пошла прогуляться? Может, по моей спальне?»
– Теперь я нашла в себе силы рассказать вам конец.
Конец Жози.
– Вот и хорошо, – прохрипел Виктор, удивляясь, что Анна ничего не говорит про его болезнь.
Может, все дело в плохой связи. В трубке постоянно что-то шумело, как при разговорах с Америкой в семидесятых годах.
– Если вы не против, я расскажу вам все по телефону. Я чувствую себя сегодня не очень хорошо и не смогу прийти. Но все же хочу облегчить душу.
– Да, конечно. – Виктор посмотрел на свои босые ноги, разозлившись, что не надел хотя бы махровый халат и тапочки.
– Я говорила, что мы сбежали от родного дома Шарлотты на острове?
– Да, от некоего зла, как вы выразились.
Виктор потянул к себе ногой маленький коврик, обычно лежавший около стола. Теперь он хотя бы не стоял босиком на паркете.
– Мы побежали обратно к машине и поехали в Гамбург. Шарлотта не сказала, зачем надо туда ехать. Она только направляла меня.
– Что случилось в Гамбурге? Расскажите мне обо всем до мелочей.
– Мы сняли номер в отеле «Хаятт» на Мёнкебергштрассе. Шарлотта разрешила мне самой выбрать ночлег, и я вспомнила об этом дорогом отеле, потому что в его фойе в былые дни проводила удачные переговоры со своим агентом. И я надеялась, что тот благородный пряный аромат, который чувствуется сразу же при входе, разбудит во мне старые добрые воспоминания.
Виктор кивнул. Он тоже любил этот пятизвездочный отель. Особенно номера категории люкс.
– К сожалению, все случилось наоборот. Я становилась все более усталой и раздражительной. Мои мысли путались. Шарлотта оказалась обузой. Ей становилось все хуже, и она меня постоянно упрекала. Я опять дала ей лекарства, а когда она уснула, села за работу.
– Вы занялись книгой?
– Да. Мне необходимо было ее дописать, чтобы освободиться от этого кошмара. Так я думала. Вскоре мне удалось найти отправную точку для следующей главы.
– Что же это было?
– Мне потребовалось написать о причине ее болезни, учитывая те знаки, которые она мне давала. Она сама сообщила, что все началось в бунгало. Вначале я подумала, что, значит, первые признаки болезни появились в том лесном домике.
Нет, все началось с вызова «скорой помощи» на второй день после Рождества. И не в лесу. А на вилле.
– Но потом я поняла, что, говоря о «начале», Шарлотта имела в виду нечто иное. Она послала меня в бунгало посмотреть, чего там не хватает.
Туалетного столика? Телевизора? Плаката поп-группы?
– Я должна была заметить изменение. Кроме того, в доме произошло нечто ужасное. Столь ужасное, что Шарлотта не осмеливалась больше туда заходить. И это было связано с человеком, который был в комнате, когда я хотела туда зайти.
Анна замолчала, очевидно, ожидая расспросов.
– И что?
– Что «что»?
Виктор готов был закричать, что хватит выдавливать из себя в час по чайной ложке, но сдержался, иначе разговор, как в предыдущие дни, грозил оборваться на важном месте.
– И что вы в конце концов написали?
– Вы еще спрашиваете? Все же очевидно.
– В смысле?
– Вы же умеете анализировать факты. Вот и соедините все вместе.
– Ну я же не писатель.
– Вы говорите почти как Шарлотта, – пошутила Анна, но Виктор не обратил внимания. Он ждал ответа.
Это было то самое состояние, в котором он находился последние четыре года: ожидание. Наполненное страхом ожидание.
Поиск ответа. В его мозгу прокручивались уже сотни тысяч вариантов. Сотнями тысяч смертей умирала его дочь, и он сам вслед за ней. Поэтому он был уверен, что готов к любой боли. Но понял, что ошибся, услышав слова Анны:
– Конечно же, ее отравили!
К этому он не был готов.
У Виктора перехватило дыхание, и он был даже благодарен жестокому холоду, который хоть немного притуплял нахлынувший ужас. Он почувствовал тошноту и захотел бросить трубку и побежать наверх в ванную. Но у него совсем не осталось сил.
– Доктор Ларенц?
Ему надо было что-то ответить. Все равно что, лишь бы Анна продолжала считать его обычным психиатром, а не отцом призрака. Шарлотта – это галлюцинация. Химический сбой в мозгу Анны.
Чтобы выиграть время, он выдавил стандартную фразу всех психиатров:
– Рассказывайте дальше.
Но это было ошибкой. То, что Анна рассказала потом, оказалось еще невыносимее.
Глава 27
– Отравлена? – Голос Кая прозвучал неестественно громко. Виктор застал детектива в машине, когда тот возвращался из Шваненвердера в свое бюро. – Как твоей писательнице пришло такое в голову?
– Я тоже не понимаю. Она уверяет, что сложила факты в возможную историю.
– Факты? Ты имеешь в виду ее галлюцинации?
Из трубки донеслось отчаянное бибиканье, и Виктор догадался, что Кай, как обычно, не подключил к телефону наушник и едет по автобану с телефоном в руке.
– Да. Она сказала, что в бунгало что-то произошло. И это происшествие привело к важнейшим изменениям у Жози…
– У Шарлотты, – поправил Кай.
– Ну да. Но давай на минуту представим, что речь идет о моей дочери. У Жозефины было какое-то шокирующее переживание в нашем лесном доме. Что-то очень плохое. И это событие стало причиной.
– Причиной чего? Что кто-то пришел и отравил ее?
– Да.
– И кто же это был, интересно мне знать?
– Жози.
– Что ты сказал?
Шум в телефоне почти пропал. Наверное, Кай съехал на обочину.
– Сама Жози. Она сама себя отравила. В этом смысл истории. Случившееся было столь ужасно, что она решила покончить с собой. Постепенно и малыми дозами. На протяжении многих месяцев, чтобы врачи ничего не заметили.
– Ну-ка подожди. Для меня это слишком. Зачем ей это делать?
– Хоть ты и не психиатр, но, очевидно, слышал о синдроме Мюнхгаузена?
– Это патологические лжецы?
– Примерно так. Пациент с синдромом Мюнхгаузена причиняет себе вред, чтобы вызвать заботу окружающих. Этот человек знает, что, когда он болен, ему уделяют больше внимания.
– И что, человек для этого сам себя травит? Чтобы его, больного, приходили навещать?
– Да, чтобы приносили подарки и угощения, чтобы ему сочувствовали и опекали его.
– Это как-то нездорово.
– Вот именно, это болезнь. Таких пациентов чрезвычайно трудно лечить, ибо они очень умелые актеры. Они в состоянии симулировать опаснейшие болезни, обманывая самых лучших врачей и психиатров. Вместо того чтобы заниматься настоящим заболеванием, то есть психическим расстройством пациента, у него лечат вымышленные симптомы. А порой и реальные, например когда человек выпивает какую-нибудь бытовую химию, чтобы придать больше веры жалобам на хронические боли в желудке.
– Постой, уже не думаешь ли ты, что твоя собственная дочь… Господи, да ей же было всего одиннадцать, когда началась болезнь.
– Или отравление. Я теперь и сам не знаю, чему верить. Открыв рот слушаю фантазии какой-то шизофренички. Сам понимаешь, я рад любому объяснению, которое прольет свет на самые мрачные страницы моей жизни. Впрочем, почему нет? Такое объяснение возможно. Хотя и ужасно.
– Ладно. Ненадолго забудем, что это все чей-то бред. – Кай снова вел машину. – Предположим, Анна действительно рассказывает про Жози. И предположим, она права и твоя дочь действительно отравилась. У меня только один вопрос: чем?Только не говори, что двенадцатилетний ребенок знает, что нужно принимать, чтобы убивать себя в течение целого года, да так, чтоб ни один врач этого не заметил.
– Я тоже не знаю. Но послушай, мне нет дела, правдивы ли рассказы Анны. Я хочу знать, имеет ли она отношение к пропаже моей дочери. И прошу тебя это выяснить.
– Хорошо, я же хочу тебе помочь. И уже кое-что выяснил.
– Ты смотрел видеозаписи?
Виктор почувствовал струйку пота на спине.
– Да, как ты и просил меня, я достал из сейфа диски с записями всех камер наружного наблюдения. А теперь приготовься.
– Диски пропали?
– Нет, но записей первой недели не существует.
– Это невозможно. Они были защищены от перезаписи. Их нельзя было стереть, только уничтожить.
– Тем не менее. Я вынул их вчера из сейфа и хотел посмотреть сегодня утром. Там ничего нет.
– На всех?
– Нет. Что и странно. Нет только записей первой недели. Я как раз сейчас заезжал к тебе, чтобы проверить, все ли я взял.
Виктор схватился рукой за каминную полку, боясь, что сейчас грохнется на пол.
– Ну? И что это значит? – спросил он. – Ты все еще будешь уверять меня, что все это случайность?
– Нет, но…
– Никаких но! Это первый след за четыре года. И я его не упущу.
– Я тебя и не отговариваю. И все-таки послушай.
– Что?
– Все дело в Анне Роткив.
– В смысле?
– С ней что-то не в порядке.
– Да что ты говоришь!
– Смотри сам. Я честно сделал все свои домашние задания. Мы полностью проверили эту женщину.
– И что?
– Ничего.
– Как «ничего»?
– О ней нет никакой информации. Вообще никакой.
– Это плохо?
– Это очень плохо. Это значит, что ее не существует.
– Как так?
– Нет писательницы с таким именем. Тем более известной. И в Японии тоже нет. Она никогда не жила ни в Берлине, ни в Стеглице, ни в другом районе. Нет отца-американца, который работал на радио.
– Черт! А что с больницей?
– Пока глухо. У меня не было времени, чтобы найти человека, согласного поступиться обетом молчания в обмен на некоторое количество денег. Это следующий пункт. Собираюсь позвонить твоему ван Друйзену.
– Не надо.
– Что значит «не надо»?
– Этим я сам займусь. Я врач и быстрее что-нибудь разузнаю и у ван Друйзена, и в больнице. А ты лучше еще раз проверь комнату Жози. Как ты знаешь, мы не заходили туда после ее исчезновения. Может, найдешь какие-то следы.
Яд? Таблетки?
Виктору не пришлось объяснять, что он должен искать.
– Понятно.
– И проверь, не вспомнят ли в гамбургском отеле «Хаятт» светловолосую женщину с больной девочкой, которые останавливались там зимой четыре года тому назад.
– А это что такое?
– Попробуй.
– Четыре года тому назад? Я не уверен, что вообще найду кого-то, кто тогда работал.
– Ну попробуй.
– Хорошо. Но тогда и ты окажи мне услугу.
– Какую?
– Побереги себя. Не встречайся с ней больше. Не впускай ее в свой дом. По крайней мере до тех пор, пока мы не выясним, кто она на самом деле. Возможно, она опасна.
– Посмотрим.
– Нет, я говорю серьезно. Мы договорились: я выполняю твои поручения, а ты избегаешь этой женщины.
– Ладно, попробую.
Когда Виктор клал трубку на рычаг, у него в голове звенели слова Хальберштадта:
«Будьте начеку. Эта женщина опасна».
Он уже второй раз слышал это предостережение за последние сутки от двоих разных людей. И постепенно сам в это поверил.
Глава 28
– Добрый день, клиника Далем, меня зовут Карин Фогт, чем могу быть вам полезна?
– Здравствуйте, меня зовут Виктор Ларенц, доктор Виктор Ларенц. Я лечащий врач одной из ваших бывших пациенток. И хотел бы поговорить с коллегой, который раньше ею занимался.
– Как его зовут?
– Тут есть небольшая проблема. Я не знаю его имени. Я могу назвать вам только имя пациента.
– В таком случае мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь. Вы сами знаете, что все сведения о пациентах – закрытая информация, которую мы не разглашаем. Это касается также имени лечащего врача. Почему бы вам не спросить свою пациентку, кто ее лечил?
«Потому что я понятия не имею, где она сейчас. Потому что я не хочу, чтобы она узнала о моих поисках. Потому что она, возможно, украла мою дочь».
Виктор выбрал самый невинный вариант ответа:
– В силу ее болезни с ней трудно разговаривать.
– Тогда посмотрите в ее направлении. – У Карин Фогт почти пропала ее искусственная вежливость.
– Нет никакого направления, она сама ко мне обратилась. Послушайте, это замечательно, что вы оберегаете своих пациентов. И я не хочу отвлекать вас от работы. Окажите мне небольшую услугу. Не могли бы вы посмотреть в компьютере имя, которое я сейчас назову. Если да, то соедините меня с отделением, в котором она лежала. Вы не поступите против правил, но поможете и мне, и пациентке.
Виктор отчетливо представил себе, как девушка с аккуратной прической нерешительно качает головой.
– Пожалуйста.
Он слегка засмеялся. Похоже, его дружелюбие достигло желаемого результата. Виктор услышал стук клавиш.
– Как ее зовут?
– Роткив, – моментально отозвался он, – Анна Роткив.
Стук клавиш оборвался. Из голоса исчезла всякая любезность.
– Это, видимо, дурная шутка?
– Почему?
– А кого еще вы предложите мне посмотреть? Элвиса Пресли?
– Боюсь, я вас не понимаю…
– Слушайте. – Фогт явно разозлилась. – Если это розыгрыш, то очень глупый. Кроме того, хочу напомнить вам, что запись разговоров без согласия собеседника противозаконна.
Опешив от такой резкой смены тона, Виктор решил тоже перейти к нападению:
– А теперь вы послушайте. Я вам не телефонный хулиган. Мое имя – доктор Виктор Ларенц. И если я не получу от вас вразумительного ответа, то пожалуюсь профессору Мальциусу, когда мы в следующий раз будем играть в гольф.
Он солгал, потому что терпеть не мог ни директора клиники, ни гольф, но ложь пошла на пользу.
– Извините меня за резкие слова, доктор Ларенц, но ваш вопрос прозвучал довольно зловеще. По крайней мере, для меня.
– Зловеще? Что же зловещего в том, что я интересуюсь госпожой Роткив?
– Потому что именно я ее нашла. Вы что, газет не читаете?
Нашла?
– А где вы ее нашли?
– Она лежала на полу. Это было ужасно. Извините, но мне сейчас надо окончить разговор. У меня еще три человека на линии.
– В каком смысле «ужасно»? – Виктор судорожно пытался осознать новую информацию, но ничего не получалось.
– А как вы охарактеризовали бы ситуацию, когда женщина захлебнулась в собственной крови?
Умерла? Анна умерла?
– Это невозможно. Анна вчера была здесь, у меня.
– Вчера? Вы ошибаетесь. Я нашла Анну год назад, когда должна была ее сменить.
Сменить? Год назад?
– Как это сменить? Сменить пациентку?
– Ладно, мне все равно, разыгрываете вы меня или нет. Анна никогда не была пациенткой. Это была студентка, которая приехала к нам на практику. Она умерла. А я живу, и мне надо работать. Все ясно?
– Да.
Нет, абсолютно ничего не ясно.
– Один последний вопрос. Какова была причина ее смерти?
– Отравление. Анна Роткив была отравлена.
Трубка выпала из рук Виктора. Он смотрел в окно на море, которое с каждой минутой все сильнее волновалось и темнело.
Как и дождливое небо над Паркумом.