Текст книги "Испорченный/Зараза (др. перевод) (ЛП)"
Автор книги: Сайрита Л. Дженнингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
Элли нуждалась в помощи, и, увидев ее настолько уязвимой и незащищенной, узрев в этом надежду на то, что она переключит свое внимание с Эвана, я был вынужден сделать все, что было в моих силах.
К тому же, мне просто хотелось чувствовать ее крутящуюся задницу перед собой, в то время как я сжимаю ее бедра. Эх, я всего лишь мужчина. Хотите, подайте на меня в суд.
– Я чувствую себя глупо, – говорит она рассержено. Я понимаю, что она пытается вырваться, но крепче сжимаю руки на ее бедрах, проклиная тонкий слой мягкого хлопка, через который я чувствую ее кожу. Меня даже не волнует, чувствует ли она мою эрекцию, которая упирается ей в задницу. На каком-то уровне я хочу, чтобы она чувствовала. Может быть, тогда она поймет, что делает со мной.
– Ты не выглядишь глупо. Ты бы себя видела.
– Правда?
Осененный этой внезапной гениальной идеей, я поворачиваю ее к себе лицом.
– Правда. Давай я тебе покажу.
Я веду Элли в спальню, в то время как песня меняется на что-то медленное и знойное, но не менее провокационное. В комнате полумрак, только освещение из коридора создает дорожку света на нашем пути. Я включаю ночник, который освещает пространство достаточно, чтобы она смогла увидеть то, что вижу я.
– Становись здесь, – нежно командую я, останавливая ее перед зеркалом в золотой раме до пола, расположенным рядом с моим гардеробом.
– Ты шутишь, да? Ты хочешь, чтобы я танцевала перед зеркалом?
Я встаю за ее спиной всего лишь в дюйме от нее.
– Ты хотела увидеть, насколько сексуально выглядишь. Это твой шанс.
Мягкий, приглушенный свет падает на контур ее скул и губы, когда она смотрит на меня в зеркало.
– Но это так... – ее голос похож на хриплый шепот, но я слышу его громко и отчетливо. С этого ракурса я вижу ее всю. Я могу любоваться румянцем на ее коже и тем, как он переходит вниз к вершинам ее грудей. Я наблюдаю, как она прищуривает глаза, пока крутит бедрами из стороны в сторону, и я нахожусь словно в состоянии алкогольного опьянения, а моя энергия перетекает из моего тела в нее. И она видит, как моя рука оборачивается змеей вокруг ее талии, чтобы примоститься на ее животе, прижимая ее ко мне, когда я слегка толкаюсь к ней.
Рот Элли приоткрывается, и с ее губ срывается что-то чувственное и жадное. Она продолжает двигаться в такт, покачивая своим телом вместе с моим. Музыка медленная, но такт заразителен, словно секс на аудиокниге. Я чувствую дробь барабанов в груди, и моя душа поет под струнный квартет. Мои движения становятся более плавными и инстинктивными, как если бы я вошел в Элли прямо здесь, прямо сейчас. Как если бы я трахал ее сзади, прямо здесь перед зеркалом, наблюдая, как она кончает в моих руках.
Мои руки двигаются от ее живота к грудной клетке, и я чувствую, как ее дыхание становится тяжелее, словно ей не хватает драгоценного воздуха. Тем не менее, в этот момент она выглядит настолько спокойной, что закрывает глаза и полностью отдается ощущениям музыки. И наблюдая, как она прикусывает свою нижнюю губу, как ее голова откидывается на мою грудь, я растворяюсь в ней полностью.
В этот момент я точно должен остановиться. Мне необходимо сказать какую-нибудь глупую шутку, которая разрушит напряжение наших сросшихся тел, ее спины, прижатой к моей груди, моей эрекции, упирающейся в ее задницу. Это будет умно и ответственно. Это будет тем, что я хотел бы сделать в любое другое время, с другой девушкой, и в другой жизни. Но все, что я сейчас вижу и от чего не могу отвести глаз – это ее бедра в зеркале, прильнувшие к моим. Я не могу чувствовать ничего, кроме того как мое тело, как влитое, подходит к ее, и как ее руки перемещаются к моей шее, перед тем как погрузиться в мои волосы.
Элли поворачивает ко мне голову, и ее свежее дыхание, похожее на легкий поцелуй, проходится по моей шее. Я притягиваю ее ближе, и мои губы едва касаются до ее лба. Она не вздрагивает, просто продолжает двигаться со мной в такт, ее глаза закрыты. Мои губы, еле прикасаясь, движутся вниз к мягкому бархатному веку, к ее теплой щеке. И когда она не протестует, от напряженности данного момента сжимается пространство и время. Того самого момента, который вполне может все разрушить, даже перемолоть все наши отношения в пыль, причем такую микроскопическую, о разновидности которой наверняка еще никто не знает.
Мои губы находят ее, как будто они знали их все время. Как будто они никогда не целовали других, ее губы такие мягкие, такие сладкие. Они покоряются мне, и мой язык касается ее, сначала нежно, мы пытаемся ощутить вкус друг друга. Потом мы становимся все голоднее, и страсть накрывает нас, Элли поворачивается лицом ко мне, и мои губы полностью соединяются с ее губами.
Мы общаемся без слов, стонем и цепляемся за одежду и волосы. Я толкаю ее к зеркалу, прижимая ее голову, чтобы насытиться ей сильнее. Она придвигает свои бедра к моим, и я с радостью хватаюсь за них, приподнимая ее тело на руках. Элли оборачивает свои ноги вокруг моей талии, соединяя лодыжки, и давая моим рукам доступ к ее оголенной коже, где задралось платье. Я должен быть нежным и делать все медленно, но я умираю с голоду по ней. Слишком изголодался по ней, чтобы остановиться или вдохнуть немного воздуха.
Мои пальцы впиваются в ее задницу, я впечатываю свою жесткую, как камень, эрекцию в ее деликатную, закрытую тканью промежность. Я трахаю ее через хлопок и кружева, в то время как мой рот двигается, целуя ее челюсть и шею. Черт подери эту одеждой; я хочу сорвать ее. Мне нужно почувствовать, как ее кожа прижимается к моей; мне нужно заставить ее стонать от большего, нежели от поцелуев. Мне нужно попробовать губами и языком ту часть ее тела, такую естественную и влажную, что могу прочувствовать ее жар через свои брюки.
– Подожди.
Я не могу сказать, это шепот или хныканье, или даже просто мое воображение. Джимини Крикет со своей обламывающей задницей может проваливать к черту.
– Подожди, Джастис. Подожди! Хватит!
Холодная вода заливает мои вены, туша жар у меня в паху. Я медленно опускаю Элли вниз на ноги и делаю шаг назад, чтобы она могла поправить свою одежду. Чтобы она смогла стереть любые доказательства того, что я был между ее ног, уменьшить взъерошенный беспорядок из ненасытного языка, бешеных рук и страстных стонов.
Я закрываю глаза намного дольше, чем нужно, выдыхаю в разочаровании, и стараюсь, чтобы мой пульс замедлился. Элли судорожно пытается пригладить волосы. Она прикасается к своим губами и замирает, как будто память о том, что они сливались с моими, только сейчас вернулась к ней.
– О, боже мой, – шепчет она. – Боже мой, что мы только что делали?
– Элли... – я делаю к ней шаг навстречу, поднимаю руку, но не смею прикоснуться. – Элли, все нормально. Все не так плохо, как ты думаешь.
Она, наконец, смотрит на меня впервые с тех пор, как я стоял позади нее перед зеркалом. Первые падающие звезды тают и сползают вниз по ее щеке, ее губы дрожат.
– Я замужем, Джастис! Поэтому все очень плохо. Я не какая-нибудь там... шлюха... которая просто целуется с парнями, которые не являются ее мужьями. Это не про меня! Все это... все это не про меня!
На этот раз я хватаю ее за плечи, привлекая ее внимание.
– Элли, это ты. Ты та, кто ты есть. Рядом со мной ты можешь быть неуклюжей, глупой и бестолковой, да какой угодно. Мне плевать на то, что твои волосы не всегда выглядят идеально, или на то, одежду каких марок ты носишь. Мне наплевать, какие у тебя связи или в какую школу ты ходила. И мне определенно насрать полностью на Эвана, который не знает, что такое верность и честь, и не изменится, даже если к его голове приставить гребаный пистолет. Так что, пошел он к черту. И я чувствую себя охрененно виноватым из-за того, что не смог обуздать свои желания. Ты хотела поцеловать меня, Элли. Ты хотела поцеловать меня так же безумно сильно, как и я тебя.
– Нет, – говорит она, непреклонно качая головой. Она убирает мои руки и отворачивается. – Я не хочу этого. Я не хочу быть изменщицей.
– Ты хороший человек, Элли. Нет ничего страшного в том чувстве, что ты сейчас испытываешь.
Она снова качает головой и почти выбегает из моей спальни. Я срываюсь за ней, чуть ли не наступая на пятки, не давая ей выбросить трепещущие, дышащее желание, которое возникло между нами с первого дня.
– Ты не можешь убежать от этого. Ты не можешь делать вид, как будто между нами ничего не происходит.
Она нагибается, чтобы забрать свой кардиган, все еще качая головой, отказываясь смотреть мне в глаза. Она не просто списывает со счетов поцелуй, она списывает со счетов меня. Она рвет со мной. И теперь я даже не удостаиваюсь ответа или взгляда. Я был списан со счета ее окружения. Больше она во мне не нуждается.
Боль, перемешанная с яростью, закипает прямо под моей кожей, и я остаюсь стоять позади нее, когда она пытается проскользнуть к двери.
– Серьезно, Элли? После того как все время мы сидели здесь, прямо здесь, в этой чертовой гостиной, разговаривали, смеялись и просто были вместе, ты хочешь вести себя так, словно я для тебя пустое место? Как будто то, что мы оба чувствовали, не имеет значения? Скажи мне, что это не имеет значения, Элли. Повернись, черт возьми, ко мне и скажи, что ты не хотела того, что там произошло!
Она кладет руку на дверную ручку и наклоняется вперед, прижимая лоб к гладкой поверхности. Ничего не могу поделать. Я не могу выдерживать расстояние, разделяющее нас. Я не могу потерять этого ангела, хотя бы только из-за того, чтобы не быть навечно в одиночку ввергнутым в ад. В приступе отчаяния и безумия, я обнимаю ее, полностью накрывая своим телом. Я хочу ее так же, как наркоман, подсевший на иглу, только моим наркотиком в данном случае стала она.
– Пожалуйста, Элли. Просто останься, – немедленно шепчу я, целуя ее ухо. – Останься или скажи мне, что ты не хочешь этого. Что я дурак, раз желаю тебя так сильно.
Я слышу щелчок поворачивающейся дверной ручки и надеюсь, что осколки, как у разбитого стекла, упадут на землю разбитой мечтой и украденным моментом. На землю, где улыбка Элли ярче, чем солнце, и ее смех и все это входит в саундтрек чистого, незапятнанного счастья.
– Ты дурак, – с трудом говорит она, вырываясь из моих рук. От меня. – И я не хочу этого.
Часть меня стоит у двери, ожидая ее возвращения. Надеясь, что она изменит свое решение и выберет меня. Выберет нас.
Другая же – тонет на дне бассейна, в то время как миллион крошечных звезд с жалостью смотрит на меня.
15. Страдание
– Сегодняшний урок, по сути, очень прост. Так что, давайте, сразу перейдем к делу, согласны? Откройте кейсы, лежащие перед вами.
Я ожидаю услышать звуки щелчков металла и одиннадцать шокированных вздохов, но ни на кого из них не смотрю, ни с кем не встречаюсь взглядом. Не сегодня.
– Что мы должны будем с этим делать? – спрашивает Лоринда. А, может, Мэриэнн. Или... да похрен, мне наплевать, кто именно.
– Сосать их.
– Что? – раздается от еще одной миссис Доставшей фон Недоходчивости.
– Вы будете учиться тому, как сосать их, – говорю я громче, мой голос разносится по всему помещению.
Я закрываю глаза и считаю до десяти, в попытке справиться с тем дерьмом, что меня тревожит.
– А теперь, будьте так любезны, вытащите фаллоимитаторы из ваших кейсов и прикрепите их присоской к столу перед собой, и мы сможем начать.
– Неужели вы, правда, ожидаете, что мы это сделаем? – еще одна задает вопрос, ее плаксивый голос раздражает меня. – Это отвратительно и унизительно.
– И это именно тот ход мыслей, который вынуждает член вашего мужа отправиться в рот вашей няни.
– Это отвратительно!
– Это чертовски правильно, – я массирую свой затылок и выравниваю дыхание. Вокруг абсолютная тишина, за исключением звука непрерывных ударов у меня в голове.
У меня похмелье.
И нет, не легкое похмелье.
У меня очень сильное похмелье.
Плюс, я дерьмово выгляжу. Я не побрился, успел только ополоснуться в горячем душе, перед тем как началось занятие. Мои простые бежевые брюки и белая льняная рубашка не поглажены, по волосам я провел пятерней, а во рту привкус сырых устриц, которые весь день провалялись под солнцем в пустыни.
Как я сказал, выгляжу я дерьмово. Вполне вероятно, что от меня несет алкоголем и, судя по тому, как сейчас он просачивается через мои поры, можно подумать, будто я искупался в бутылке «Джека», вместо того чтобы выпить ее.
Я сглатываю, чтобы избавиться от сухости во рту, но безрезультатно.
– Послушайте, если вы хотите научиться, как делать это дерьмо, и делать его правильно, я научу вас. Если вы слишком зацикливаетесь на стереотипах, или думаете, что Иисус не будет любить вас за то, что вы возьмете головку члена в рот, то выход вон там. Так как же вы поступите, дамы? Вы хотите, чтобы ваш муж смотрел на вас только, как на домохозяйку? Или, как на свою собственную, личную шлюху? Вам выбирать.
Никто не отвечает, но все остаются сидеть на своих местах, уставившись на восхитительно-ужасный восьмидюймовый фаллоимитатор телесного цвета, стоящий перед ними.
– Хорошо, – киваю я, скривив лицо. Черт, это больно. – Давайте начнем.
*
– Не бойся его, Мэриэнн. Он тебя не укусит.
Я наблюдаю, как почтенная женщина скользит дрожащими губами по кончику силиконового члена. Ее розовый язык немного его облизывает, перед тем как она опускает свою голову вниз и берет его полностью в рот.
– Хорошо. Очень хорошо. Позволь ему коснуться задней стенки горла и легонько посасывай, пока будешь медленно его извлекать.
Она подчиняется, глядя на меня большими карими глазами в ожидании моего подтверждения. Я хлопаю ее по спине и киваю, прежде чем направиться к следующей домохозяйке.
– Шайла, детка, используй свой язык, – приглушенно говорю я, размещая свою руку на ее плече и опускаясь рядом с ней на корточки. – Облизывай кончик, когда продвигаешься вперед. Кружи языком вокруг головки. Представь вкус тех маленьких капелек предэякулята. И тогда ты поймешь, что он готов; что ты делаешь ему очень приятно. А теперь, когда ослабишь хватку губами, сожми его снизу рукой.
Как и Мэриэнн, Шайла делает все в точности, как я говорю, даже закрывает глаза, когда представляет горячий, пульсирующий член, скользящий между ее губ. Я почти с гордостью улыбаюсь, когда слышу урчащий стон, вырывающийся из ее глотки. Она тоже это чувствует. Мысль о том, чтобы поставить мужчину на колени с помощью своего рта, ее возбуждает. Черт, это даже меня немного возбуждает.
Позади Шайлы, Лэйси пытается всосать выданный ей напрокат член.
– Притормози, Лэйси. Помедленнее. Чувственнее. Не спеши, – я кладу руку ей на затылок и медленно подталкиваю ее, вынуждая действовать в нужном темпе. – Медленее, дорогая. Вот так. Попробуй на вкус каждый дюйм, смакуй его. Возьми его как можно глубже в свой рот, детка. Да... до задней стенки горла.
Я слегка сжимаю ее волосы, когда она издает приглушенный стон.
– Хорошо, теперь немного быстрее. Соси его сильнее, детка, но по-прежнему нежно. Возьми его полностью своим прекрасным, влажным ртом.
Потянув ее немного за волосы, я стараюсь сделать так, чтобы Лэйси двигала головой вверх-вниз с определенным темпом. Она берет фаллоиммитатор и начинает с энтузиазмом массировать его рукой, продолжая сосать, я делаю шаг назад, любуясь тем маленьким чудовищем, которое создал.
Я активно принимаю участие в занятии женщин, пока они исследуют искусство орального секса, явно получая истинное удовольствие от своей очевидной неловкости и неопытности. Это именно то, что мне необходимо, чтобы отвлечься от давления в висках и ярости, которая скопилась в моем затылке. Не говоря уже о пустяковой боли в моей груди. Я ее просто не замечаю. Я запечатал все это как можно глубже, концентрируясь только на своей работе. В конце концов, черт побери, мне давно следовало все это сделать. Не ублажать дуру, которая льет слезы по поводу измены ублюдка-мужа и неудачного обманного замужества. Не сидеть, просматривая бессмысленное количество серий полной бредятины, и есть всякое дерьмо, пока она прижимается ко мне, как «динамщица», какой на самом деле и является. И не позволять ей заставлять меня поверить, что я нечто большее, чем человек, нанятый для оказания помощи, что, мать его, почти равносильно лучшему другу-гею навеки вечные.
Как же я дошел до этого? Как, черт возьми, я так легко позабыл о том, кем являюсь на самом деле, и за что боролся?
Я даже не могу всерьез винить ее. Она проста, неинтересна и поверхностна. Она не могла копнуть глубже в своих поверхностных мыслях. Поэтому я не могу переложить на нее ответственность за то состояние, в котором сейчас нахожусь. Я позволил этому случиться. Я разрешил этому случиться, хотя поклялся, что подобное никогда не произойдет. Мне не следовало узнавать ее лучше. Я знал, к какому типу людей она относится, с того самого дня, как она дала четко понять, что я был посторонним. Никем. Не достаточно хорошим даже для того, чтобы быть со мной честной. Я был блестящей новой игрушкой, которую потом выбросили, потому что ей надоело со мной играть.
Мои мысли ведут меня к столу из красного дерева, за которым она сидит, но я не смотрю на нее. Я узнаю, что это она, только по ее по обуви, тем же босоножкам, что шлепали по дорожке, когда она вторгалась в мое времяпровождение у бассейна по вечерам. Те же босоножки, которые она сбрасывала перед тем, как положить ноги под попу и свернуться рядом со мной.
Я ненавижу эти проклятые босоножки. Мне следовало сказать ей об этом. Никто не захочет женщину, которая носит босоножки. Мужчины хотят женщин, которые носят обувь с каблуками. Платформы, туфли на шпильке. Каблуки, которые выглядят чертовски сексуально, когда лежат на наших плечах или обернуты вокруг талии. Нет никакой дерьмовой сексуальности в босоножках. Они на одном уровне с вьетнамками, которые находятся всего в шаге от кроксов.
Гребаных кроксов.
– Вы делаете это неправильно, – резко выпаливаю я, прежде чем мои рефлексы говорят мне не впутываться в неприятности.
– Что?
Я все еще не смотрю на нее. Я продолжаю удерживать взгляд на ее босоножках и маленьких розовых кончиках пальцев, которые из-под них выглядывают. Даже ее пальчики прелестны.
Хм. Прелестны.
Я никогда не был поклонником прелестного. Пухленькие младенцы прелестны. Щенки прелестны. Иногда даже старушки по имени Этел. Ничего из перечисленного не приравнивается к сексуальному. Значит, и она не должна.
– Я сказал, что вы делаете это неправильно, – строго говорю я.
– Я это слышала, – ее голос тихий и грустный. Такой же, как и она сама. Тихая, грустная, прелестная женщина. – Что я делаю не так?
– Все.
– Все? – пораженно спрашивает она. Похоже, она хотела, слишком сильно преуспеть в этом, чтобы сделать Эвану свой первый минет, гарантирующий, что он перестанет шляться налево. Словно она хотела стать Суперлидером в Верхнем Ист-Сайде и похвастаться своими талантами на рекламных щитах Таймс-сквер.
– Да. Вы все делаете неправильно, – извини, Суперлидер младший. Для тебя в книге рекордов местечка не найдется.
Я начал поворачиваться, немного довольный собой, когда ее тихий, грустный голос останавливает меня.
– Можете научить меня, как?
Могу ли я научить ее, как?
Могу ли я научить ее, как?
Я проглатываю свой первоначальный ответ, который, наверное, состоял бы из того, куда ей следует пойти и как именно, вместе с тем, что втолкнется в ее упругий, фригидный зад, и я пользуюсь этим моментом, чтобы сделать вздох перед тем, как сформулировать более профессиональный ответ.
– Если вы нуждаетесь в дополнительной помощи, миссис Карр, я предлагаю вам записаться на прием в рабочее время.
– На прием? – в ее голосе я могу услышать смятение и боль.
– Да. Предварительно записавшись. Так делают клиенты, когда обнаруживают, что им требуется больше помощи, чем обычно. Из-за их неопытности, которая мешает им прогрессировать. Я не могу уделять вам дополнительное внимание просто потому, что вы в нем нуждаетесь, и отнимать драгоценное время класса, лишая тем самым внимания других. Такое поведение было бы несколько глупо с моей стороны, вам не кажется? – лаконично отвечаю я, вернув ей ее же собственные слова.
Ее лицо искажается, как будто я только что ударил ее, глаза становятся в два раза больше, и она сидит, разинув рот.
– Что ты делаешь? – шепчет она, хотя уже слишком поздно. У нас появилась аудитория. И прямо сейчас эти сплетницы почуяли запах свежего дерьма, чтобы разнести его, предварительно перемолов. Тем не менее, я наклоняюсь к ней ближе, вторгаясь в ее личное пространство, и даже втягиваю воздух, которым она дышит. Я хочу, чтобы ей было так же не по себе, как и мне. Хочу, чтобы она была такой же униженной и оскорбленной, каким был я.
– Я делаю свою работу, миссис Карр. Именно ту, за которую ваш муж заплатил мне.
*
К тому времени, когда я отпускаю дам, я чувствую себя уставшим, как морально, так и физически. Все болит. Я не могу не думать о каждой части своего тела, которая бы не болела от каждого шага, пока бреду обратно в убежище своего дома. И это чувствует не только мое тело. Я слишком напряжен, слишком взвинчен. Я чувствую, что могу взорваться в любой момент.
Я знаю, что облажался в классе с тем, как разговаривал с Элли, но, черт, она это заслужила. Она должна была увидеть, кто я на самом деле... и что она растоптала меня. И как бы сильно мне это не нравилось, стоит признать, что она вызвала беспорядок, в котором я нахожусь прямо сейчас. Так что, браво, Эллисон Эллиот Карр. Ты в одиночку изгадила мой день и сделала мои шары синими. И напомнила мне о том, почему я презираю таких людей, как ты... почему я ненавижу этот мир, из которого ты пришла, и почему я освободился от него.
Спасибо, Элли. Суки, похожие на тебя, создают ублюдков с холодным сердцем, вроде меня.
– Эй!
Я снова слышу шлепанье этих проклятых босоножек, и моя кожа становится липкой и горячей. Я стараюсь не подавать виду и продолжаю идти, не обращая внимания на ее приближение.
– Я сказала, эй! Не хочешь сказать мне, что, черт возьми, с тобой не так?
– Запишитесь на прием, миссис Карр, – рычу я, не оборачиваясь, пока вожусь с замком в своей двери. Черт побери, у меня нет времени на это дерьмо.
– Я не собираюсь записываться к тебе на прием, Джастис. Почему ты так себя ведешь?
Ее голос прямо здесь, прямо позади меня. Я почти чувствую ее теплое дыхание на своей спине. Она так близко, что ее тепло смешивается с моим, и я не способен ответить. Я слишком устал от всего этого. Слишком обессилен, чтобы даже попытаться понять, что произошло между нами. Может быть, я все себе придумал. Может быть, Элли слишком невинна и испытывает ко мне платонические чувства. Я мог неправильно понять ее сигналы. Черт, может быть, она действительно смотрит на меня, как на друга-гея на веки вечные.
– Эй, – говорит она мягко, кладя руку на мою вспотевшую спину. – Поговори со мной.
Я не понимал, как сильно мог скучать по простому прикосновению, пока ко мне не прикоснулись. Так просто впустить ее назад. Разрешить ей ерзать в моих объятиях и улыбаться мне, словно она солнце, а я каждая звезда на ее небе.
Когда вы проводите свою жизнь в темноте, глядя вверх и безумно желая чего-то лучшего, чего-то яркого, вы просто не понимаете, насколько вы одиноки. До тех пор, пока не засветит солнце, проливая свет на все пустые пространства, и наполняя их прекрасным теплом. Но когда солнце покидает вас, все кажется темнее и холоднее, чем раньше.
Более пустым.
Одиноким.
Я заставляю себя толкнуть дверь и сделать шаг внутрь, не до конца уверенный в том, останется ли она стоять на пороге. Когда я оборачиваюсь, она стоит в моей гостиной. Я хочу, чтобы она осталась; я хочу видеть ее улыбку и услышать маниакальный смех, ее дрянные шутки. Но не хочу испытывать ту боль, что развернется в полную силу, когда она снова уйдет. Я могу сделать это только один раз в своей жизни, так что при всех намерениях и целях, я собираюсь поступить правильно.
– Чего ты хочешь, Эллисон?
Она колеблется, оглядывая комнату, как бы ища помощи. Я отворачиваюсь и начинаю двигаться в сторону своей спальни.
– Ты знаешь, где выход.
– Подожди, – кричит она. – Я просто... пожалуйста, Джастис. Я не могу оставить все вот так.
Я чувствую вспышку гнева, и мое раздражение очевидно так же, как и напряжение, повисшее между нами.
– Как что?
– Я знаю, тебе больно, и…
– Мне не больно.
– О, – она выглядит удивленной, будто ожидала увидеть меня оскорбленным. Будто просто знала, что была охрененно важна для обеспечения моего счастья. Она кивает, как будто бы понимая, что это не так. Даже близко. – Ну, мне не следовало давать тебе надежду, что мы... что между нами может быть что-то большее, чем дружба.
Я с насмешливой ухмылкой делаю шаг в ее сторону.
– Так вот, что ты думаешь, это было?
– Что ты имеешь в виду? – хмурится она.
– Ты думала, что я был твоим другом? Ты думала, что действительно нравишься мне? Что я хотел, чтобы наши отношения переросли в нечто большее? – я язвительно смеюсь, звук резкий и слишком громкий даже для моих ушей. – Эллисон, ты клиент. Обязательства по договору. А не мой друг. У меня нет друзей, и никогда не было, и, конечно, я не искал в тебе друга.
– Что?
Я быстро подхожу к ней, гнев и раздражение направляют каждый мой шаг, пока не останавливаюсь в мизерном дюйме от ее лица. Искры страха скачут в этих бирюзовых глазах, она ахает от удивления, и ее мягкие, сладкие губы дрожат. Я представляю, как она покусывает их, всасывает в свой рот и пробует эту дрожь.
– Я что, мать твою, заикаюсь? Ты не мой друг, и никогда им не будешь. Ты дружишь со своей служанкой? Со своим водителем? С человеком, который ходит по пятам за твоей гребаной собакой и убирает за ней говно? Ты заплатила мне за услуги, и я их предоставил. Конец истории.
Наконец, она решается сделать шаг назад, отвращение запечатлелось на этом красивом порочном лице.
– Почему ты так себя ведешь? Как ты можешь говорить, что мы никогда не были друзьями, Джастис? Я рассказывала о всяком. О личных вещах. И ты искренне заботился обо мне. Ты был таким внимательным и милым…
– Милым? Милым? – кричу я, и пронзительный звук отдается в моем черепе. Боль есть ничто по сравнению с той болью, которая распространяется в холодном пустом пространстве моей груди. В пространстве, которого больше не касается солнце. – Я нихера не милый, Элли. Ни на долбаную капельку.
Она прищуривается, как будто видит меня впервые.
– Похоже на то.
– Хорошо, – разворачиваюсь я, надеясь почувствовать себя победителем. И все же боль опустошения просто продолжает распространяться, пока не доходит до моего горла и не начинает душить меня. Я едва могу дышать, но не могу позволить ей увидеть это. Я не могу показать ей, что она делает со мной... что она делает со мной сейчас. – Ты можешь уйти, – сиплю я, с трудом преодолевая давление на голосовые связки.
Я стою, замерев на месте, пока не слышу щелчок двери позади меня. Я выдыхаю со звуком, который кажется слишком разбитым и неровным, чтобы вырваться из моего горла. Я не чувствую себя самим собой. Такое чувство, словно самозванец вполз в мое тело, натянул мою кожу и контролирует мои кости, словно переключение передач. Он сказал все эти вещи Элли, а не я. Но это я потерпел полное поражение.
Давление от ярости в груди и в горле вызывает прилив желчи, и я быстрее сдираю одежду, отчаянно желая смыть остатки ее присутствия на моем теле. Вода в душе горячая, но я не чувствую ее. Я ничего не чувствую, и в то же время чувствую абсолютно все; все эмоции и ощущения, переполняющие меня, дошли до точки онемения боли. Этого всего для меня слишком много, чтобы можно было переварить, слишком много, чтобы сохранить лицо, сдерживая все под маской беспристрастности. Я дал слабину всего один раз, хотя всегда держался так хорошо – когда мне было на все абсолютно посрать.
Я чувствую привкус соли в воде от брызг с моего лица, и другой надтреснутый звук вырывается из моего горла. Я прислоняюсь к стене душа, представляясь больным, хотя дело не в моем желудке. Я ударяю кулаком по скользкой плитке и с трудом произношу сорвавшееся проклятие. Мне необходимо облегчение от боли. Я разрушаюсь изнутри, и если не очищу от болезни свое тело, она поглотит меня, как рак.
Я обхватываю пальцами свой член и смотрю на него глазами, залитыми водой, как он пробуждается в результате моей команды. Он твердеет почти мгновенно, и с первым движением руки я с облегчением выдыхаю. Ему хорошо, даже очень, и он способен ослабить давление других частей моего тела. В погоне за этими ощущениями, другой рукой я массирую свои шары, и из меня вырывается глубокий, гортанный стон. Я закрываю глаза и отдаюсь этому удовольствию, и ничему больше.
Мои движения начинают ускоряться и становятся отчаянными, и я громко и тяжело дышу с болезненным усилием. Я чувствую приближающееся облегчение, выстреливающее из основания моего позвоночника и заражая раскаленные мышцы. Ощущение покалывания ползет по бедрам к моему паху. Оно погружается в мои яйца и затягивает их в горячий, пульсирующий узел, воруя каждую унцию силы моего тела во время подготовки к освобождению.
Всего пару движений и я обрету долгожданную свободу. Я буду освобожден от дерьмовых чувств, которые я когда-либо испытывал к Элли. Все это должно быть скоро смыто в канализацию, пока не превратится в ничто.
Если бы я не был так поглощен чувством освобождения и своей рукой, сжимающей член, то понял бы, что был не один. По крайней мере, я бы почувствовал движение по ту сторону двери душа. Я бы почувствовал эти лазурные глаза, наблюдающие за мной в мой самый уязвимый момент через матовое стекло душевой кабинки. И я был бы готов к прохладному воздуху, коснувшемуся моей голой спины, когда позади меня открылась дверь.
