Текст книги "Изгнанник"

Автор книги: Саймон Хоук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Третья Глава

– Тебе не нужно было вмешиваться. Ты только сделала вещи еще хуже.

Я просто пыталась защитить тебя от-

— Мне не нужна защита ни от Рианы, ни от моих собственных чувств!

Если бы какие-нибудь прохожие увидели бы этот разговор, они, без сомнения, решили бы, что Сорак просто сумашедший. Они бы увидели, что Сорак сидит на большом, плоском камне в центре бассейна и спорит сам с собой. Они бы услушали, как он говорит, и громко, но непонятно кому. Замечания Стража были неслышны, так как появлялись только в мозгу Сорака.

Сорак был в состоянии общаться со своим внутренним племенем без слов, но он был зол, и чувствовал, что если попытается сохранить все внутри себя, просто взорвется.

Эта девица строптива и эгоистична , сказала Страж. Она даже не слушала тебя. Она не пыталась понять. Она думает только о себе и о своих собственных желаниях.

– Она растеряна, – сказал Сорак. – И к тому же зла, так как она чувствует, что я много чего скрывал от нее. Не было никакой необходимости говорить с ней так грубо и жестоко. Она всегда была нашим другом. И даже больше, чем другом. Она заботилась о нас, когда никто о нас не заботился.

Аббатисса заботилась.

— Да, аббатисса заботилась, но не так. Аббатисса распознала наши таланты и наше положение, и почувствовала необходимость помочь. Она поняла, что мы страдаем и пожалела нас. Кроме того, она обещала это Старейшине Ал'Кали. Риана же заботилась о нас без всяких обязательств и причин. Это просто позор, как ты обошлась с ней. И еще больший позор, что мы обманывали ее все эти годы.

Никто не обманывал эту девчонку , возразила Страж. Да, мы скрывали информацию от нее, но не обманывали.

– Слова! – зло сказал Сорак. – Но остаются факты, что она была обманута. Если бы она знала все с самого начала, этого никогда бы не случилось.

Возможно нет , сказала Страж, но ты, кажется, кое-что забыл. Ты сам этого не знал с самого начала, а когда узнал, испугался, что другие откроют, что мы – как мужчины, так и женщины. Ты искал свою собственную мужскую личность, ты хотел быть настоящим мужчиной. В результате у тебя появились большие проблемы, но мы, все трое, поддержали тебя и позволили тебе стать таким, каким ты хотел. А потом, когда ты и эта девица-

– Ее зовут Риана.

Когда ты и Риана стали так близки, часть тебя боялась сказать ей правду, потому что боялась ее реакции. Если это обман, тогда, по меньшей мере частично, и твой .

– Возможно ты права, – неохотно согласился Сорак. – Часть меня не хотела говорить ей. Но я мог бы сказать ей это сейчас, и намного мягче, чем это сделала ты. А теперь она растеряна и потрясена, хотя и ни в чем не виновата. Мы внушили ей беспочвенные надежды и заставили ожидать от нас того, чего мы никогда не сможем ей дать.

Я ничего не внушала ей , ответила Страж. Виличчи не заводят любовников и, по большей части, остаются девственницами. Как я могла знать, что она другая? Как я могла знать, что у нее на уме?

– Лгунья! Ты же единственный телепат среди нас!

Верно, но я не могу читать мысли Рианы, когда ты контролируешь тело, а когда я говорила с ней, ты всегда просил меня быть с ней повежливей, общаться с ней, как с другом. А мысли друга я никогда не читаю, только если она сама попросит .

– У тебя всегда есть на все готовый ответ, – кисло сказал Сорак. – Но тогда, удивлюсь ли я, что ты знаешь мои мысли так же хорошо, как и я знаю их?

Иногда я знаю их лучше.

— Иногда я хотел бы вытащить тебя наружу и потоптаться по тебе ногами!

Если извинения помогут, я готова извиниться.

Я не нуждаюсь в твоих извинениях.

Я имею в виду девушку, не тебя , – сказала Страж. Как обычно, ты думаешь только о самом себе.

Сорак вздрогнул. – И, как обычно, ты бьешь прямо в кость.

Мы то, что мы есть, Сорак, – сказала Страж. – Я также не могу полюбить женщину, как и ты не можешь полюбить мужчину. Кивара… да, но у Кивары нет стыда.

Я слышу это , сказал другой голос. Когда он говорил вслух, он говорил ртом и горлом Сорака, и звучал по-мужски. Но сейчас он говорил в уме Сорака, поэтому звучал очень женственно. Это был юный женский голос, и к тому же очень дерзкий.

– Кивара, уходи, – сказал Сорак.

И почему это? Разве это не касается всех нас?

Тебя это касается в самую последнюю очередь, так как ты еще не выбрала, кто тебе больше нравится, мужчины или женщины, иронически отозвалась Страж.

А как я могу выбрать, если у меня нет опыта в таких делах? – возразила Кивара. Я всегда оставляла это тебе и Наблюдателю, и в результате мы все полностью невежественны в этом отношении. Девушка очень красива, и всегда относилась к нам хорошо. Может быть это не так уж и плохо?

Наблюдатель, как обычно, молчала, но Сорак чувствовал ее внимательное присутствие. Наблюдатель вообще почти не говорила, но она всегда была здесь, настороженная, воспринимающая все. В отличие от остальных, которые время от времени дремали, Наблюдатель не спала никогда. Сорак всегда ощущал ее молчаливое присутствие.

– Достаточно, – сказал он. – Я не вижу другого способа решить эту проблему, кроме как отказаться от секса. Мне кажется, что это не слишком высокая цена за то, чтобы избавиться он этой отвратительной ссоры.

Возможно, что это намного большая цена, чем ты думаешь , сказала Кивара.

Сорак решил , сказал новый ледяной голос, в мгновение ока прекращая дискуссию. Кивара тут же «нырнула вниз», схоронившись где-то в глубине сознания Сорака. Даже Страж не сказала ни слова. Они всегда поступали так, когда говорил Темный Маркиз. Сорак сам вздохнул поглубже и поежился, как если бы холод речи Маркиза достал его тело, но темная личность не сказала больше ничего и вернулась обратно в подсознание Сорака.

Внезапно Сорак обнаружил, что он опять один, насколько это вообще возможно для него. Оказалось, что он не сидит больше на плоском камне в бассейне, а идет по направлению к монастырю. Он не помнил, как очутился здесь. Наверно Путешественник сам заставил его ноги пойти по этому пути, пока он спорил с остальными. Путешественник именно так обычно и действовал.У него не было ни времени, ни терпения спорить или общаться с кем бы то ни было. Путешественник был чистый прагматик. Действие, и еще раз действие. – Да, – сказал Сорак себе, когда он осознал, что в пылу спора он ухитрился забыть о своем теле. Это случалось время от времени, хотя сейчас намного реже, чем раньше. – Пришло время начать двигаться.

* * *

Он услышал как аббатисса сказала, – Входи, – и открыл дверь ее личной комнаты. Она взглянула на него из-за ткацкого станка и улыбнулась. – Сорак. Входи, входи. Я смотрела на тебя сегодня утром, во время занятия с Тамурой. Она сказала мне, что ты готов заняться обучением новичков. Ты должен чувствовать себя польщенным. Это означает, что он выбрала тебя своим наследником, следующим Мастером Оружия.

– Боюсь, что я не смогу облегчить ношу Сестры Тамуры, Госпожа, – сказал Сорак. – Поэтому я и пришел к вам.

Варанна подняла брови. – О?

– Госпожа… – Сорак заколебался, но справился с собой. – Я чувствую, что пришло время мне уйти из монастыря.

Варанна кивнула. – А, я понимаю.

– Чтобы не было недопонимания. Не то, чтобы я не был счастлив здесь, или я не благодарен-

Варанна подняла руку. – Ты не должен ничего объяснять, – сказала она. – Я ожидала этого. Подойди, сядь рядом со мной.

Сорак уселся на скамью рядом со станком. – Я был очень счастлив здесь, Госпожа, – начал он, – и вы сделали для меня намного больше, чем я могу выразить словами. Тем не менее, я чувствую, что время пришло и я должен идти.

– Твое решение как-нибудь связано с Рианой?

Он посмотрел вниз, на пол. – Она говорила с вами?

– Только для того, чтобы попросить келью в храмовой башне, где она какое-то время могла бы медитировать в одиночестве, – сказала Варанна. – Она выглядела очень взволнованной. Я не стала спрашивать ее почему, но я думаю, что могу угадать.

– Это моя вина. Я знал о том, что она чувствует – и что я чувствую – и должен был что-нибудь сделать задолго до сегодняшнего дня. Я должен был попытаться заставить ее понять, но часть меня лелеяла надежду, что… – Он покачал головой и вздохнул. – Я думаю, сейчас это уже неважно. Я причинил ей боль, хотя и не хотел этого, и ей же будет лучше, если я уйду.

– Кроме того, Риана вовсе не единственная причина, почему я должен уйти. Я вырос думая, что вы и сестры – моя единственная семья, но ведь на самом деле я не знаю ничего о своей настоящей семье. Я ничего не знаю ни о родителях, ни о том, откуда я. Я даже не знаю моего настоящего имени. Желание узнать об этом росло вместе со мной все эти годы, и дошло до того, что мне трудно думать о чем-либо другом. Я страстно хочу знать, кто я такой, Госпожа. Или, возможно, я должен сказать, кем я был до того, как стал таким, как сейчас. Я не помню ничего о моем прошлом до той точки, когда старейшина пирен нашла меня в пустыне. Иногда, во сне, мне кажется, что я слышу, как голос матери поет мне, но я никогда не вижу ее лицо. И у меня нет даже малейшего воспоминания об отце. Видел ли я его хоть когда-нибудь? Знает ли он обо мне? Каждую ночь отправляясь спать, я спрашиваю себя – где мои родители и кто они. Живы ли они еще? Вместе ли они? Так много вопросов и ни единого ответа.

– Думал ли ты о том, что ответы, если ты их найдешь, могут принести тебе много боли? – спросила его Варанна.

– Я хорошо знаю, что такое боль, Госпожа, – ответил Сорак. – И лучше боль от проясняющих дело ответов, чем безжалостная пытка вопросами.

Варанна кивнула. – С этим невозможно спорить. Да я и не удивилась, я давно ожидала этого. Ты свободен идти, естественно. Ты не приносил клятвы оставаться здесь.

– Я обязан вам очень многим, Госпожа. Это долг, который я никогда не смогу вернуть.

– Ты ничего не должен мне, Сорак.

– Тем не менее, я навсегда сохраню в своей душе признательность и глубочайшее уважение к вам.

– Я не могла бы просить о большей награде. Думал ли ты, куда направишься в первую очередь?

Сорак покачал головой. – Не знаю. Я надеюсь, однако, что вы сможете мне сказать, как найти Старейшину Ал'Кали. Возможно, она скажет мне, где она нашла меня, и я смогу начать свои поиски оттуда. Конечно, этому следу уже десять лет, и я не видел ее с тех пор. Быть может, ее уже нет в живых.

– Возможно. Она одна из самых старых в ее расе, – сказала Варанна, – хотя пирены живут долго. Но найти ее не так-то просто. Друиды, приносящие мир, – странники, и их не слишком часто можно увидеть в их настояшем обличии. Тем не менее, я знаю кое-что, что может помочь тебе. Каждый год она приходит на вершину Зуба Дракона. Именно оттуда она услышала твой крик десять лет тому назад.

– Но я не помню, где это было, – сказал Сорак. – И как я позвал ее.

– Твоя память по-прежнему с тобой, как и твои способности, – ответила Варанна. – А сейчас у тебя есть умения и знания, которых раньше не было. Загляни в себя поглубже, и ты найдешь путь. А что касается времени, то, когда в следующий раз будет полнолуние обеих лун, исполниться ровно десять лет с того дня, когда Старейшина Ал'Кали привела тебя сюда.

– Тогда будет лучше всего, если я уйду прямо сейчас, – сказал Сорак.

– А что с Рианой? Она потребовала уединенной медитации. Я пообещала ей, что никто и ничто не нарушит ее одиночества, и сдержу свое слово. Ее нельзя тревожить, никто не войдет к ней, пока она сама не решит выйти из башни.

– Если я хочу добраться до Зуба Дракона вовремя, я не могу медлить. И, я думаю, так будет лучше всего. Скажите ей… – он облизал губы. – Скажите ей, что я никогда не хотел обидеть ее. Но имя, которое вы мне дали, очень подходит мне. Сорак – это кочевник, который всегда будет странствовать один.

– Прежде, чем ты уйдешь… – сказала Варанна, вставая. – Подожди здесь секундочку.

Она вышла из комнаты и через несколько мгновений вернулась, неся в руках узкий, длинный сверток, завернутый в материю. Она положила его на стол.

– Я получила его в подарок много лет назад, за небольшую услугу, которую оказала во время одного из моих путешествий по Атхасу, – сказала она, осторожно разворачивая сверток. – Мне никогда не доводилось пользоваться им. Я думаю, что он подходит тебе намного больше, чем мне.

Она сняла последний слой ткани и открыла меч, уютно устроившийся в кожаных ножнах.

– Я бы хотела, чтобы ты взял его, на память, – сказала Варанна, протягивая ему меч. – К тому же есть у него одна особенность, из-за которой только ты можешь владеть им. Это старинный эльфийский меч.

Судя по размеру это был длинный меч, но, в отличие от обычного длинного меча, его клинок был изогнут, а на конце слегка расширялся, так что в целом он был чем-то средним между саблей и мечом, за исключением кончика, который имел форму листа. Рукоятка была обмотана серебрянной нитью, а эфес и гарда были из бронзы.

Сорак вытащил меч из ножен и глубоко вздохнул, когда увидел замысловатые, волнистые знаки на клинке. – Но … это же стальной меч!

– И из редчайшего сорта стали, – сказала Варанна, хотя и сама сталь была редка на Атхасе, где большинство оружия делалось из обсидиана, кости или камня. – Искусство создания такой стали утеряно много столетий назад. Она намного прочнее обычной стали и лучше закалена. В руках мастера это страшное оружие.

– Это действительно замечательный подарок, – сказал Сорак. – Я никогда не расстанусь с ним. – Он сделал несколько пробных взмахов. – Он очень хорошо сбалансирован, но форма клинка очень необычна. Я всегда думал, что эльфы сражались длинными мечами.

– Это особый меч, – ответила Варанна, – единственный в своем роде. На его клинке выгравированы старинные эльфийские руны. Ты должен быть способен прочитать их, если я не напрасно тратила время, обучая тебя языку твоих предков.

Сорак осторожно взял меч в ладони, поднес к глазам и прочитал вслух надпись на клинке. – Сильный духом, верный в беде, закаленный в вере. – Он кивнул. – Действительно, черты характера благородного человека.

– Это больше, чем черты характера, – сказала Варанна. – Это кредо древних эльфов. Живи так, и меч никогда не предаст тебя.

– Я не забуду, – сказал Сорак, убирая меч в ножны. – Как я никогда не забуду все то, что вы сделелали для меня.

– Когда все соберутся вместе в зале для обеда, я объявлю, что ты уходишь, – сказала Варанна. – Тогда у каждой будет возможность попрощаться с тобой.

– Нет, я думаю, что будет лучше всего уйти тихо, незаметно, – сказал Сорак. – Мне и так достаточно трудно уходить, а если еще придется прощаться с каждой Сестрой…

Варанна кивнула. – Понимаю. Тогда я передам всем твое прощание вместо тебя. Но по меньшей мере ты можешь попрощаться со мной. – Она раскинула свои руки.

Сорак крепко сжал ее в объятиях. – Вы были для меня как мать, – сказал он, – единственная мать, которую я когда-либо знал. Прощаться с вами – самое тяжелое для меня.

– Ты, Сорак, был для меня как сын, которого я никогда не могла родить, – ответила Варанна, ее глаза наполнились слезами. – Ты навсегда останешься в моем сердце, и наши ворота всегда будут открыты для тебя. Да найдешь ты то, что ищешь.

* * *

– Госпожа послала слово, что ты уходишь от нас, – сказала хранительница ворот. – Я буду скучать по тебе, Сорак. И мне будет грустно, что я не выпускаю тебя ночью, Тигра. – Пожилая хранительница протянула свою морщинистую руку и взъерошила шерсть на голове тигона. Животное мяукнуло и лизнуло ее руку.

– Я тоже буду скучать по тебе, Сестра Диона, – сказал Сорак. – Ты была первой, кто разрешил мне войти в ворота, и теперь, десять лет спустя, ты последняя, кто видит, как я ухожу.

Старая женщина засмеялась. – Неужели прошло десять лет? Я мне кажется, что это было вчера. Но, в моем возрасте, время идет быстро, а годы пролетают как мгновения. Прощай Сорак. Подойди, обними меня.

Он обнял и пожеловал ее в сморщенную щеку. – Прощай Сестра.

Он прошел через ворота и направился по дороге вниз, идя быстрыми, размеренными шагами. За его спиной зазвучал колокол, созывая сестер в столовую, на обед. Он подумал о длинных деревянных столах, заполненных женщинами, болтающими и смеющимися, девчонки поменьше шалят, бросаются друг в друга едой, пока старшая за столом не призовет их к порядку, котлы с едой, неспешно вносимые в столовую, теплое чувство общности и семейности, которое он покидает, возможно навсегда.

Он подумал о Риане, сидящей в одиночестве в комнате для медитаций на вершине храмовой башни, совсем маленькой комнатке, в которой он сам провел немало времени, когда ему хотелось побыть одному. Еду будут приносить к ней и просовывать в маленькое отверстие в самом низу тяжелой деревянной двери. Никто не заговорит с ней, никто не потревожит ее. Она будет только в компании своих мыслей, пока не решит, что пришло время выйти. И когда она выйдет, она обнаружит, что он ушел.

Пока Сорак размеренными шагами уходил все дальше и дальше от монастыря, он спрашивал себя, что она подумает, когда выйдет? Они выросли вместе. Она всегда значила для него намного больше, чем любая из сестер. Как Риана и сказала сама, она первая протянула ему руку дружбы, а теперь их доверие выросло в нечто, что намного больше дружбы. Намного, намного больше.

В течении всех этих лет она была для него сестрой, не в том смысле, в каком все женщины в монастыре называли друг друга «сестрами», а в прямом, родственником. С самого первого дня между ними образовалась связь, связь, которая будет всегда, и не важно, где они находятся и какое расстояние их разделяет. Но все-таки они не настоящие родственники, и каждый из них знал это, и это знание мешало им любить друг друга родственной любовью. Когда они стали старше, и начали чувствовать влечение к противоложному полу, их чувства стали сильнее, глубже и намного более интимными. Это было что-то, что Сорак знал, хотя всегда старался об этом не думать.

Потому что ты всегда знал, что этому не бывать , сказала Страж внутри его рассудка.

Возможно, что знал , сказал Сорак про себя, но я разрешил себе надеяться, и надеясь на то, чего не будет никогда, я предал ее .

Почему ты решил, что предал ее? спросила Страж. Ты никогда ничего не обещал ей. Ты никогда не клялся ей ни в чем.

И тем не менее, я чувствую себя так, как если бы предал , сказал Сорак.

Какую цель ты преследуешь, думая об этом снова и снова , спросил Эйрон, его скучный голос прозвучал довольно раздраженно в сознание Сорака. Мы решили уйти, и мы ушли. Дело сделано и вопрос закрыт.

Нет, остался вопрос о чувствах Рианы, сказал Сорак.

А что это такое ? сухо спросил Эйрон. Ее чувства – это ее забота и ее проблема. Ты не сможешь никогда изменить их.

Возможно нет, Эйрон , сказал Сорак, но став частью ее жизни, я, по меньшей мере, несу ответственность за тот эффект, который я произвожу на нее.

Бессмыслица. У нее есть своя воля , сказал Эйрон. Ты не заставлял ее влюбляться в тебя. Это ее выбор.

Если бы она знала тебя, Эйрон, возможно она бы не сделала такой выбор , резко ответил Сорак.

Если бы она знала меня, она никогда не страдала бы от недопонимания, сказал Эйрон, так как я бы сказал ей всю правду с самого начала.

Да ну? сказал Сорак. И что же это за правда, как ты понимаешь ее?

Правда в том, что ты сходишь по ней с ума, Кивара хочет испытать новые ощущения, Страж видит угрозу во всем. Путешественнику вообще все равно, так как в любви нет ничего прагматического, а Темный Маркиз пугает ею всех остальных.

А эти остальные? спросил Сорак.

Скрич ненамного лучше этого громадного глупого зверя, который тащится по нашим следам, а Поэт вообще не способен серьезно говорить о ней, впрочем он вообще ничего не принимает всерьез. И я не осмеливаюсь говорить за Кетера, так как Кетер не соизволил говорить со мной.

Ничего удивительного, сказала Кивара.

Тебя вообще никто не спрашивал, сказал Эйрон.

– Хватит! – громко и раздраженно сказал Сорак. – Дайте мне немного покоя.

В следующее мгновение он запел. Слова лились из него легко и ясно, пока он шел по тропе, напевая старинную халфлингскую песню о юной девушке и охотнике, о том, как они в первый раз полюбили друг друга. Голос Сорака пел эту песню, но пел не Сорак, а Поэт. Сорак даже не знал слова песни. Или, можно сказать, не мог вспомнить их. Это была та самая песня, которую его отец-халфлинг часто пел ему, качая на руках. Пока Поэт пел, Путешественник неутомимо шел по дороге, ведущей через долину в горы. Страж мягко погрузила Сорака в сон, дав отдохнуть его измученному уму, изолировав его не только от остальных, но и от внешнего мира.

Тигра почувствовал разницу, но зверь этому не удивился. Он знал, что Сорак может быть другим, и ему этого хватало. Путешественник по-прежнему шел вперед длинными, легкими шагами, легкий кожаный мешок Сорака и мех с водой свисали с его плеч, меч висел на поясе. У него была только та одежда, которая была на нем надета: пара вышитых, коричневых, матерчатых бриджей, заткнутая в его высокие, кожаных мокасины, которые надо было время от времени зашнуровывать, свободная коричневая туника с кожаным поясом вокруг талии, и длинный, тоже коричневый плащ, свисавший почти до щиколоток, который должен был его согреть в холодном воздухе гор. Еще он нес деревянный посох, костяной нож, заткнутый в одну из мокасин, свой стальной меч и охотничий кинжал в кожаных ножнах на поясе.

В монастыре ели только растительную пищу. Однако время от времени требовалась кожа и мех животных, и тогда убивалось животное, обычно небольшое, с большими церемониями и формальностями. Его кожа снималась, а мясо солили впрок, чтобы потом дать монахине, уходящей в паломничество, для раздачи милостыни. Сорака учили уважать жизнь, и он уважал обычаи виличчи и следовал им, но эльфы были охотники, которые ели мясо, а халфлинги были настолько кровожадны, что поедали своих врагов, так что племя в одном нашло свой вариант, устраивавший всех. В тех случаях, когда Сорак шел гулять в лес, Страж усыпляла его, а Путешественник охотился. Потом племя ело сырую, еще теплую добычу. Так оно поступило и сейчас.

Когда Сорак пришел в себя, день уже прошел и настала ночь. Он сидел у костра в лагере, который он не помнил, как разбивал, а его живот был полон. Он знал, что он убил и поел, вернее Путешественник так сделал, но не чувствовал себя неловко из-за этого. Мысль о том, что он ел сырое, только что убитое мясо не очень его радовала, но он хорошо понимал, что это у него в крови, а от собственной природы никуда не денешься. Он мог оставаться вегетарианцем, но, если его другие личности были плотоядными, это был их выбор. Неважно как, но нужды тела, которое они разделяли, надо уважать, тем способом или другим.

Он взглянул на звезды и силуэты гор, пытаясь понять, как далеко Путешественник ушел, пока он спал. Затем он встал и отошел от костра, внимательно вглядываясь в темноту. Эльфийское ночное зрение намного лучше человеческого, и, в результате, ночное зрение Сорака было не хуже, чем у дварфов. В темноте его глаза сияли, как у котов, и он видел все вокруг без малейших проблем.

Склон плавно понижался вниз, к далекой долине внизу, из которой он пришел. Он взобрался почти на верхушку гребня, и, далеко от себя, увидел башню храма, торчавшую из окружавшего его кустарника. Он спросил себя, там ли Риана, и быстро выбросил эту мысль из головы. Эйрон был прав, подумал он. Нет никакого смысла думать об этом опять и опять. Он ушел из монастыря, куда он скорее всего никогда не вернется, и все, что случилось там, вся его предыдущая жизнь, это прошлое. Он должен глядеть в будущее.

Довольно далеко от него, за гребнем, окружавшим эту изолированную долину, он мог видеть более высокие пики Поющих Гор, которые темными тенями поднимались в небо. Зуб Дракона нависал над всеми ними, зловещий и угрожающий.

Имя происходило от его внешнего вида. Поднимаясь из высокого горного плато, он был широк вначале, затем резко сужался, и с этого момента его склоны становились практически вертикальны. Недалеко до вершины он опять расширялся, так что его грани были уже не вертикальны, а выгнуты наружу, и все вместе это напоминало гигантский зуб или клык, царапающий небо. Он находился далеко от цивилизованных городов равнин, и путешествие через пустыню к горам и подъем даже на нижние склоны запрещенной горы было очень трудно само по себе. Тех же, кто захотел бы взобраться на вершину, ждали смертельные опасности, и почти верная смерть. Из тех немногих, кто пытался сделать это, не вернулся почти никто, а вершина по-прежнему была недосягаема.

Сорак не знал, должен ли он подниматься на вершину. По меньшей мере, однажды пирена услышала его призыв, стоя на самой вершине, а он был где-то в пустыне, за много миль от подножья Поющих Гор. Конечно, с тех пор ему никогда не удавалась издать псионический крик такой силы. Он не имел ни малейшего понятия, как он сделал это. Страж, единственный телепат среди них, не могла позвать с такой силой. И тем более никто из остальных. Или, по меньшей мере, они не помнили. Так как тело, которое они разделяли, дошло до последнего предела, все они были или без сознания, или в бреду в этот момент. Возможно, в момент отчаяния и безнадежности они как-то объединили усилия, или один из них нашел скрытые ресурсы. Или, возможно, еще кто-то сотворил этот зов, еще одна личность, настолько глубоко закопавшаяся внутрь его сознания, что никто о ней не знает.

Сорак знал, что там, в глубине, было «изначальное ядро», до которого он не мог добраться ни с одного уровня своего сознания. Сжатое и запеленутое где-то в глубине его психики, это начальное ядро когда-то было им самим, ребенком, но когда боль и травма вызвали расщепление его психики, это ядро отступило в глубины его подсознания, где и остается сейчас в замороженном состоянии, оно не развивается и все его чувства заторможенны. Даже Страж не могла добраться до него, хотя и знала о нем. Было что-то – а может быть кто-то – что защищало его от проникновения в него. И эта защита, чем бы она не была, давала основания предположить, что там могут быть еще другие начальные личности, кроме тех, которые не так глубоко похорены и которых он более-менее знал, и само ядро является каким-то уровнем, отделяющим его детские личности от более развитых сущностей.

Да, есть много такого во мне, чего я не знаю, подумал Сорак. И как я мог надеяться, что… С усилем он оборвал свои мысли и откинул их прочь, пока его сознание опять не стало пережевывать Риану и все с ней связанное. Он нарочно повернулся так, чтобы не видеть монастырь. Время глядеть вперед. Но куда?

За исключение поисков пирены, он совершенно не знал, куда идти. Способен ли он вспомнить место, где пирена нашла его? И даже если вспомнит, что потом? Он мог попытаться пройти по следам назад, но докуда? Эльфы, по меньшей мере те, что не жили в городах, были кочевниками. Халфлинги тоже не любили сидеть на одном месте и вели полу-кочевой образ жизни, перемещаясь по землям племени, и конечно не жили на равнинах. Неважно, эльфы или халфлинги, племя, которое выкинуло Сорака, могло быть очень далеко отсюда. Мог ли он надеяться, что десятилетней давности след приведет к нему?

Естественно, ответ был – нет. По меньшей мере не обычным путем. Но с его псионическими способностями у него был шанс, он мог попытаться найти сорт психического впечатления, которое он оставлял за собой, намертво впечатанное в ландшафт, какой-то говорящий только ему психический отпечаток, который мог дать ему ключ. Но не исключено, что и это не пройдет. Неважно, тогда он выберет свой путь наугад, и пусть судьба ведет его.

Госпожа Варанна предупредила его, что ответы, которые он ищет, трудно, быть может даже невозможно, найти. Вероятно, что он проведет остаток жизни в поисках их. Но, по меньшей мере, он будет их активно искать, а не сидеть сиднем на месте и в очередной раз думать о них. А по дороге, быть может, ему удасться найти смысл и цель его жизни. В монастыре он вел спокойную жизнь, без проблем, тренировался, учился и размышлял, но ведь ему надо научиться жить так, как требует его уникальная натура. Он должен поблагодарить Старейшину Ал'Кали и за спасение жизни и за ее мудрость, с какой она выбрала место для его воспитания. Будет надеяться, что он найдет ее и сможет высказать свою благодарность. Очень скоро на Атхасе будет полнолуние обеих лун, и он, возможно, начнет узнавать свою судьбу.