Текст книги "Песнь русалки (СИ)"
Автор книги: Саша Урбан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Песнь русалки
Глава 1
– Говорю вам, княжич, проклятье это, – бормотала женщина, высунувшись из окна по пояс. Из другого окна показалась косматая голова ее мужа.
– Замолчи, глупая баба! Замолкни, пока пуще беды не сделалось.
– Да куда уж пуще, дурень! Сперва засуха, теперь потоп. И дураку будет ясно, что боги гневаются, – покачала она замотанной в платок головой.
– А ты не гневи их еще больше жалобами своими, – шикнул муж и протянул огромные руки, принимая из лодки мешок с провизией: хлебом, сушеным мясом и крупой. Еды было немного, но даже эти мелкие крохи люди принимали с благодарностью. Еще бы, сам княжич Святослав спускался из терема на холме, чтобы раздать голодающим то немногое, что оставалось в их собственных погребах.
– Не беспокойтесь, скоро уж распогодится, – приговаривал юноша, отбрасывая со лба светлые кудри. Испарина на его лбу смешивалась с мелкими каплями моросившего дождя. – Помните, как было-то несколько дней назад, когда дождь стеной шел? Сейчас-то полегче.
– Полегче-то полегче, – принялась было причитать женщина, но под грозным взглядом мужа тут же стушевалась. Святослав кивнул хозяину дома и оттолкнулся веслом, чтобы приблизиться к следующему жилищу.
Всего месяц назад город был окутан облаком пыли и дыма. Засуха тянулась с самой весны, и, как снег сошел, небо не расщедрилось ни одной каплей дождя. Горел лес, иссыхали реки, а дороги раскалялись так, что прожигали подошвы до самой кости. Когда на землю упали первые капли, народ обрадовался, решил, что темная полоса закончена, даже не догадываясь, что принесенное ливнем облегчение скоро станет новой напастью. Дождь лил, не переставая, почти месяц. Иногда к нему присоединялся порывистый ветер, и в первые же дни дороги превратились в длинные полосы грязи, поля и долины – в гниющие топи. Город по окна погрузился под воду, а в низинах до земли было не дотянуться и веслом. Реки вскипели и вышли из берегов, и даже княжеский терем не был защищен от лютующей стихии. Под градом и дождем протекала крыша, а в горницах пахло плесенью и сыростью. Большинство запасов в кладовых и погребах отсырели или стали пищей крыс, но Святослав делал то единственное, что оставалось в его силах – брал понемногу из запасов, садился в лодку и на весь день отправлялся в город, раздавать горожанам еду и, по возможности, надежду. В вылазках его сопровождал Влас – конюх лет двадцати, низкорослый, с ногами колесом, так и не сумевший отрастить бороду. Зато язык у него был, что помело – он подхватывал любой разговор и мог уболтать каждого, кормя его байками и историями, которые «где-то слышал». Вот и в этот раз, когда они поменялись местами и настала очередь Власа стучаться в окна и перебрасывать мешки, он без умолку болтал о том, что скоро дождь перестанет, земля высохнет, а лето задержится до самой зимы. Да так щедро припечет, что они и урожай собрать успеют, и коровы отелятся, и зима пройдет легко и беззаботно. А Святослав кивал и стискивал зубы, стараясь, как бы правда ненароком не вырвалась и не бросилась в лица бедных людей.
Они ведь и сами понимали, что дни становятся короче, а ночи длиннее. Что в сумерках сырость смешивается с прохладой подступающей осени. Что не будет никаких телят и жеребят, ведь скотину пришлось забить, чтоб не помереть с голоду. И все равно ведь помирали… И роптали, мол, прокляли княжество. Мертвую воду наслали.
А Свят и не знал, что сказать. Засуха и ливни пришли ни с того, ни с сего, и ни в одной летописи не удавалось найти упоминания о похожем буйстве стихии в их краях. Дол всегда славился мягкими зимами и щедрым, плодородным летом. С чего вдруг богам стало насылать на людей столько горя? Поиском ответов на эти вопросы занималась княгиня, но и в ее словах мало внятного было, только советы от ведунов: забить самого доброго коня, сжечь на костре самую жирную корову, а голову кинуть в устье реки. И ничего не менялось.
Святослав тряхнул головой, отбрасывая налипшие на лоб кудри. Ливень хоть и сменился мелкой моросью, а легче от этого не стало. Вода в лодке так и скапливалась, губя последние продукты, одежда вымокала насквозь и становилась тяжелой, как будто кто-то нагрузил карманы камнями. Но Свят не жаловался. Раздав последние мешки, они подогнали лодку к пустой избе, ушедшей под воду по самую трухлявую крышу. Привязали лодку к коньку и вылезли передохнуть на мокрых досках. Юноши хоть и устали, а возвращаться в терем не хотелось. Не было ни малейшего желания сталкиваться с его главной обитательницей и ее свитой ведунов и юродивых.
– Хорошо бы сейчас на охотку, – потянулся, блаженно прикрывая глаза, Влас. Святослав хмыкнул.
– Какая сейчас охота, вся животина из лесу побежала.
– Так-то оно так. Мужики болтали, мол, лес сейчас волками кишит. Дурная примета, говорят. К покойникам.
Свят ничего не ответил, только провел рукой, указывая на затопленные дома.
– И как это они догадались.
– Вот ты вроде книжки свои заморские читаешь-читаешь, а чем дольше ты над ними сидишь, тем скучнее становишься, – хохотнул Влас. – А что матушка твоя? Не придумала еще какого обряда, чтоб от напасти нас избавить?
В его голосе прозвучала издевка, и в этот раз Святослав согласно ухмыльнулся. Иногда ему казалось – он был почти уверен – что княгиню не смущала обрушившаяся на них катастрофа. Наоборот, она чувствовала себя совсем вольготно вне досягаемости для остальных. Но и ее уже начинала выводить из себя протекающая крыша и испорченная еда. Свят хотел было перевести разговор, как вдруг под крышей раздался стук. Слабый, но отчетливый. Свят прислушался. Звук повторился, прямо рядом с ним. А затем послышалось скрип и шуршание, как-будто кто-то царапал с той стороны гниющие доски.
– Может, кошка, – пожал плечами Влас, но Святослав уже поднялся на ноги и принялся искать, где крыша обветшала достаточно, чтоб ее вскрыть.
– Да какая разница? Там есть кто-то. Эй! – он пару раз ударил ногой в серую, изъеденную книлью доску, и та почти сразу проломилась. В лицо пахнуло тухлой застоявшейся водой. Свят и Влас в четыре руки принялись расширять дыру.
– Да кто там может быть? Дом вон, сколько дней, как затопило, – тряс головой Влас, но не отставал. Наконец, дыра стала такой, что в нее можно было просунуть голову.
Конюх лег на грудь и всмотрелся. В мутной воде плавали фляги, бурдюки и пустые корзины, как рыбы, скошенные водяной хворью. Белела труба печи, а на самой печи, прямо под проделанной дырой, копошилось что-то бесформенное.
– Эй, есть тут кто? – позвал конюх. Бесформенное нечто дернулось, и на Власа зыркнула пара светящихся, как угольки, глаз. Юноша вскрикнул и отстранился.
– Кто там? – спросил Свят, глядя, как бледнеет Влас.
– Там… т-там бабка на печи сидит. Носатая, – юноша сжал кулаки, пытаясь взять себя в руки. – Пойдем отсюда, а. Там воды по горло, мы мимо этого дома сколько проходили.
– Ну так что, сыночки, поможете старой женщине? – раздался голос из дыры в крыше. Свят бросил недовольный взгляд на Власа и принялся самостоятельно расширять дыру дальше, пока в нее не получилось пролезть целиком. Пролившийся в избу свет осветил старуху – всклокоченная женщина, укутанная в выцветшие шали, сама казалась огромным комком застаревшей плесени.
– Как ты тут оказалась, бабушка? – спросил Свят.
– Как-как? Была я тут. Прилегла поспать на часок, смотрю, а дом-то и залило, – всплеснула руками женщина.
Юноши переглянулись. Даже у Власа не нашлось подходящей шутки. Свят кое-как пожал плечами и выдавил усмешку.
– Это же сколько ты спала, бабушка?
– Сколько старость требует. Радоваться надо в мои лета-то: сна может ни в одном глазу не быть месяцами, зато потом спишь, как младенчик, так что и сам не поймешь, помер или нет.
Свят спустился на печь и протянул руку старухе. Та неуклюже привстала и выпростала из-под платков и шалей узловатую ладонь, покрытую темными пятнами.
– Давай, бабушка, я тебя подсажу, а друг поднимет.
– Ай, славно. Смотри только, чтоб бабушка потом смогла свои старые косточки собрать, – прогнусавила та и зашлась сиплым визгливым смехом. Рука у нее оказалась неожиданно теплой, даже горячей, будто женщина все это время спала на растопленной печи.
С проворством молодой девчонки, она оперлась на Святослава и взвилась вверх, выскочила на крышу, почти не касаясь Власа и… тут же обратно сгорбилась, принялась вздыхать и кряхтеть. Свят выбрался следом, кивнул, наткнувшись на тяжелый недовольный взгляд друга.
– Бабушка, у тебя есть дом, где ты можешь остановиться? Друзья или родственники.
– Все бабушкины родственники за лес да за реку ушли, – пожала плечами старуха, уверенно шаркая к лодке. – Хотя, есть один домишко, в котором я желанная гостья. Во-о-он там, подруга моя давняя живет.
Она снова выпростала длинный палец и указала вдаль. На терем, угрюмо возвышавшийся на холме. Свят и Влас переглянулись, уже жалея, что достали сумасшедшую каргу из избы. Та, словно почуяв их перемигивания, обернулась и расхохоталась.
– Не бойся, княжич, мы с княгиней уж много лет дружбу водим.
– Не помню, чтобы мама…
– А-а, – пригрозила пальцем старуха. – Не мать она тебе. А останешься с ней наедине, напомни, что раз уж она решила стать тебе матерью, то женою уже не станет.
– Ты сбредила, карга! – вздыбился Влас, но княжич выставил руку, осаживая его. В голубых глазах юноши застыл страх и непонимание.
– Откуда ты…?
– Бабушка все знает, что птички на своих хвостиках и крылышках носят. Все видит, все слышит. Даже то, чего другие знать не хотят. Ну, давай, вези меня к подруженьке. Да пошевеливайся, пока холод не вгрызся в твои косточки, хворать тебе еще рано, княжич.
Перемахнув через борт лодки, она уселась поудобнее, нашла завалявшуюся корку хлеба и принялась грызть, мурлыча что-то себе под нос. Юноши переглянулись, не решаясь произнести хоть слово при странной женщине. По ее морщинистому лицу было ясно, что старуха изголодалась по хорошей болтовне. Даже когда юноши пытались не смотреть в ее сторону, она все равно пыталась вытянуть их на разговор.
– А что такие невеселые, мальчишки? Как будто и не рады, что жизнь спасли.
– Как тебя зовут-то, бабушка? – подал голос Святослав, садясь напротив старухи и берясь за весла.
– А как назовешь, так и будут звать, – на его нахмуренные брови она лишь рассмеялась. – Ладно-ладно, пусть буду Олеся. Хорошо? Ну, вот и ладненько.
Глава 2
Княжеский терем безразлично глядел на Дол пустыми окнами. До самой темноты в стенах не жгли свечей, а когда становилось совсем уж мрачно, разрешалось засветить одну или две сальные свечки на комнату – много огня княгиня Дана не терпела.
Она вообще, много чего не терпела. В основном она не любила кошек и собак, большинство птиц, пересоленную еду и незваных гостей. Одиночества княгиня тоже не переносила.
Ей нравилось, когда рядом с ней был кто-то, кто-нибудь, кто не перечил, не спорил и не перебивал, когда княгиня Дана начинала говорить. Речи ее лились бурной рекой. Княгиня рассказывала истории из своей юности, по десять раз на дню могла так и эдак пересказать день, когда князь Михаил слезно просил ее стать его женой, потому что увидал в ней – простой крестьянской девушке – благодетели настоящей княгини и красоту покойной жены. Святослав едва ли помнил маму, поэтому сравнить ему было не с кем и он просто верил, что это так, видя безграничную нежность, появлявшуюся в глазах отца при взгляде на молодую жену. Теперь и образ князя потихоньку выветривался из памяти. Святослав старался его сохранить, задержать, подолгу сидел с закрытыми глазами, восстанавливая в памяти строгие черты, но стоило ему приподнять веки – все развеивалось. А ведь болезнь забрала его всего три месяца назад. И только минули сорок дней – на Дол обрушились беды. Сперва засуха, теперь потоп. Княгиня, да и все остальные, видели в этом дурное предзнаменование, но разобраться, что именно разозлило высшие силы, все не получалось, поэтому они просто обращались к каждому, кто мог их услышать. Отправляли скотину в лес, жгли сухие травы в печах, кормили хлебом покойных родственников – а лучше не становилось.
Тогда-то в тереме появились кумушки – две женщины, которых княгиня расположила в тереме, как почетных гостий, и все дни проводила в их компании. Святославу они не нравились. Холодные, отстраненные, они никогда не обращались к нему напрямую. Даже если кумушки были с ним в одной комнате, они непременно обращались к Дане и говорили: «Передай ему…» и княгиня выполняла их приказ. Они именно приказывали. Стоило им появиться, и княгиня, прекрасная молодая женщина, утратила всю веселость. Стала нервной, мрачной, глядела исподлобья и непременно обижалась, как только что-то было сделано поперек ее слова. Она и раньше была непростой, и за все пять лет, что она жила с ними в тереме, Святослав не говорил с ней чаще, чем того требовали приличия. Она не настаивала. Только князю, когда тот был на смертном одре, она поклялась быть матерью Святославу, но, стоило тому спокойно испустить последний вздох, все вернулось на круги своя. Княгиня держалась особняком, не заходила на мужскую половину, а Святослав старался не встречаться с ней и сам. Только думал о том, как станет совершеннолетним – уже скоро, с первой осенней листвой – и отправит ее на самый дальний хутор, лишь бы не видеть больше ее кошачьих зеленых глаз и ее кумушек.
Иногда через слуг она передавала ему гневные послания за вылазки в город и раздачу еды, но на этом все заканчивалось. Пока недавно княгиня сама не явилась к Святославу.
Это произошло накануне. Святослав допоздна читал оставшиеся от отца книги, с трепетом переворачивая страницы, как вдруг в дверь постучали. Воровато оглянувшись, княгиня протиснулась в светлицу, словно боялась, что кто-то из слуг или кумушек увидит ее. Святослав замер, как заяц, застанный врасплох змеей. С толку сбивал ее внешний вид: после похорон отца княгиня облачилась в траурные одежды и не снимала их, беспрестанно причитая о своей вдовьей доле, но вот, теперь она стояла в праздничном сарафане, расшитом блестящим узором, румяная, с разноцветными лентами в длинных черных волосах. Ей было около тридцати лет, и она так и не смогла подарить покойному мужу ребенка, за что все слуги с жалостью смотрели на нее и ее тонкую талию, которую она подчеркивала плетеными поясами.
– Ну, здравствуй, Святослав, – произнесла она. Темные брови чуть взметнулись вверх, словно она надеялась, что он спит.
– И тебе доброго вечера, Дана.
Она чуть дернула ртом, давя недовольное хмыканье. Святослав так и не стал величать ее матерью, а она довольно быстро оставила попытки стать для него кем-то большим, чем мачеха.
– Я хотела с тобой поговорить. Позволишь?
Святослав кивнул, указывая на лавку. Княгиня села рядом с ним и придвинулась так, что подол коснулся его ноги. Юноша хотел было отодвинуться, но княгиня удержала его за руку, мягко, словно умоляя. Свят замер, но по позвоночнику у него разлилось напряжение, как происходило всякий раз, стоило княгине коснуться его.
– В чем дело? – он уткнулся взором в буквы на странице, но не мог разобрать ни слова. А кожей он чувствовал взгляд женщины.
– Ты уже совсем взрослый, и так на отца стал похож, – проворковала она, перебирая пальцами по его запястью. – Скоро уже его место займешь.
– Скоро, да.
– Вот только, чтобы стать во главе княжества, нужно быть достойным человеком, отцом всем своим людям. А достойному мужу нужна жена, – говорила Дана, и голос ее становился все тише и тише, слова тянулись, как смола. Она словно давала пасынку время осознать, предугадать, к чему она ведет.
– Не время сейчас для свадеб, – дернул щекой Святослав. – Еще тело отцово не остыло, и слезы по нему народ не выплакал.
– В ином случае я бы с тобой согласилась, – тонкие пальцы начали аккуратно поглаживать кожу над манжетой. Княгиня подалась вперёд, все силясь заглянуть ему в глаза. – Но сейчас слишком много поводов для слез. Ты видишь, что происходит. Сначала эта ужасная засуха, потом небесная вода. Боги недовольны, что Дол остался без князя.
На слове «Боги» она понизила голос и воровато оглянулась, точно боялась, что ее услышит Игнат – священник на хлипком плоте, очередной посланец, намеренный принести истинную веру в Дол. Вот только, сколько княжество ни крестили, народ все равно верил по-своему, по-старому. И только Игнат, в отличии от всех своих предшественников, не сдавался и все ходил к княгине, прося то церковь восстановить, то молебен произнести. Дана оставалась непреклонна, так что обветшалую церковь Игнат восстанавливал самостоятельно, но не оставлял попыток проповедовать.
Святослав рискнул пошевелиться и высвободить руки из хватки мачехи, мягкой, но крепкой, как у силка.
– Что ж, отправлюсь на поиски невесты. Сей же час.
– Ну куда же? – вздохнула Дана, и на ее полных губах появилась улыбка, будто Свят сказал какую-то наивную глупость. – В княжестве благородных девок, к кому можно было бы посвататься, не осталось. А из соседей ни один отец не отправит сюда свою дочь.
Княжич кивнул. Больше всего ему хотелось, чтоб разговор закончился, но Дана упрямо тянула время, точно играла с ним.
– К тому же, – заговорила она. – Тебе нужна не просто невеста, а та, что будет достойна зваться княгиней. Умная. И опытная.
Краем глаза Свят увидел, как белые пальцы вновь подкрадываются к его руке. Он резко отодвинулся и тряхнул головой, натянул на губы улыбку.
– Спрошу у Власа, не видал ли он такой.
– Но… – пробормотала княгиня, поправляя украшения. – Зачем же искать…?
– Ежели такой не найдется в теремах, буду искать по избам. Ты же к нам оттуда и явилась.
Ее щеки вспыхнули гневным румянцем, губы поджались. Свят с трудом сдерживал едкую усмешку, а княгиня поднялась и вышла, хлопнув дверью. Стоило ей скрыться, и молодое сердце сжала едкая тоска. Нет, Святославу не было жалко эту странную и временами жестокую женщину. Ему было стыдно за злость, за резкие слова и за удовлетворение, которое они приносили, стоило ему направить их на мачеху.
Но с женитьбой она была, к сожалению, права. Эта традиция всегда соблюдалась, иначе все беды народ вешал на неженатого князя. Так уже было однажды. Эту историю часто рассказывал отец. Взошел один молодой князь на престол, а там сразу начался мор у скота и лесные пожары, женили юношу насильно – так все сразу и прекратилось. Правда, на свадебке народ стоял с вилами наперевес, чтоб жених не передумал.
Свят тяжело потер виски и опустил лоб на стол. Так и просидел до утра, пытаясь как-то уместить в своей голове мысль о скорой женитьбе. Но стоило ему попытаться представить это, как образ тут же развеивался, как пыль на ветру. Не до мыслей о супружестве ему было. Сперва надо отгоревать по старому князю, помочь отстроиться всему княжеству, добыть где-то еды, чтоб если не все, то большинство, пережили зиму и дотянули до весны. Эти «надо» жили в голове Святослава день и ночь, и он уже не помнил, когда думал о чем-то ином. Казалось, то был и вовсе другой человек, который любил охотиться с Власом, ездить верхом и слушать истории старух и кухарок.
Возможно, именно из-за этого ночного происшествия весь следующий день Свят был сам не свой. Бессонная ночь и постоянная бурлящая тревога давали о себе знать, и порой Свят засыпал с открытыми глазами. Или ему казалось, что засыпал.
Голос Олеси в очередной раз вернул его из блуждания среди собственных мыслей.
– Отчего ты так волком смотришь, а, княжич? Неужто родные стены не греют?
– Хорошо все, бабушка, – пробормотал он. Вечерний туман уже начал собираться над водой и тянуть свои белесые лапы к холму.
– Ложь, княжич, страшное дело. На ней, конечно, можно и выстоять, но как начнёшь ее из себя выплёвывать, не заметишь, что она окружает тебя, как болото. И некому будет тебе руки подать.
– Да он задумался, – подал голос Влас. Он старался лишний раз не смотреть на старуху, и все таки, даже спрятав лицо, он не мог скрыть раздражения, которое вызывала в нем незваная пассажирка. – Он всегда, как задумается, как будто не здесь бродит, и хмурый, как туча.
– Оно и понятно, – хмыкнула Олеся. – Думать за себя самого – дело трудное, неприятное и даже неблагодарное. Но лучше так, чем когда думают за тебя.
– А откуда ты княгиню знаешь? – спросил Святослав, возвращая разговор в более понятную колею. Даже Влас заметно расслабился. А вот Олеся повела плечом.
– Знакомицы мы давние. В одной избе ткали и хлеб пекли, в одной бане бабам рожать помогали.
– Вы родственницы?
– Славь, кого хочешь, что нет, – рассмеялась Олеся. – Кто ж родную кровь-то бросит на произвол судьбы?
– А как она тебя бросила?
– Эх… – махнула рукой женщина. – Сказать не могу, поклялась. Но ты не волнуйся, сам все скоро узнаешь.
– Странная ты, бабушка, – бросил через плечо Влас. Старуха приосанилась, пригладила седые космы, будто получила похвалу.
– Отчего ж странная? Я клятву дала – я ее держу. Не то, что те, кто пытаются угодить всем и каждому, а в конце концов теряют и голос свой, и сердце.
Влас только поджал губы и бросил красноречивый взгляд на Святослава. Тот кивнул, потер руки и схватился за вторую пару весел. Дело пошло быстрее и ровнее. Туман ещё не успел добраться до берега, когда они уже привязали лодку и втроём направились к терему.
* * *
Кумушек было две – Анюта и Дарья. Сколько на них ни смотри, невозможно было понять, сколько им лет и кто они друг другу. Обе – светловолосые, так что не разобрать, седые они или молодые. С утра они были быстры и проворны, как девицы, а к вечеру еле двигались, как застанные ночным холодом ящерицы, и горбились, как вековые старухи. В глаза Святославу они не смотрели, а если видели, что он на них смотрит, то отворачивались, прятали лица и тут же продолжали делать вид, что юноши среди них и нет вовсе. Но это только для виду. Святослав чувствовал, как их злые блестящие глаза глядят за ним, следят за каждым его шагом, стоит ему лишь пошевелиться. И тут же злые языки неслись докладывать княгине, что творит княжич. И Дана вскоре являлась, чтоб в очередной раз пожурить его за отданную крестьянам еду. Вот и в этот раз за едва освещенными окнами мелькнули два силуэта, замерли, глядя на них, как совы, и тут же принялись мельтешить, разыскивать княгиню.
– Встречают, – хмыкнула Олеся.
– Я на конюшню пойду, – проговорил Влас. Святослав кивнул, отпуская друга подальше от центра женской ярости.
– Хорош друг, – проговорила старуха, когда крепкая спина скрылась в темноте, пропитанной прелым сеном.
– Он мне, как брат, – коротко ответил юноша и направился в сени.
Там их уже поджидала Дана, а из-за ее спины то и дело выглядывали кумушки. Княгиня была в ярости. Белая, как раскалённое железо, она стояла, сжимая кулаки, и пылающий взгляд ее глаз метался от пасынка к незваной гостье. Она словно не могла выбрать, на кого первым направить свой гнев.
Олеся заговорила первой:
– Ну, здравствуй, сестрица названная, – хмыкнула она. – Смотрю, все такая же красавица.
– Зачем явилась?
– А что, навестить уже нельзя старую знакомицу? – невинно захлопала ресницами старушка. – А я, может быть, соскучилась. Вот и решила справиться, как ты живёшь? Тяжела, наверное, вдовья доля?
– Убирайся.
– Ну, не гони меня. Изба моя затоплена, ночь на дворе. Дай, хотя бы, остановиться и переночевать, а утром я уже в путь отправлюсь.
Княгиня поджала губы и выглянула в окно. Затянутое тяжёлыми облаками небо уже темнело. Казалось, будь это в ее силах, женщина бы вытащила солнце обратно на небосвод, лишь бы гостья убралась прочь.
– Нельзя путнику отказывать, Дана, – прошелестела одна из кумушек. Кажется, Настасья, самая высокая из трёх, похожая на богатыршу.
– Просьба-то простая, – поддакнули две другие.
Дана скрестила руки на груди и закатила глаза.
– Оставайся, хорошо. Но ночевать будешь на конюшне. Хлеба и соли я тебе не предложу, первого почти не осталось, а второй и в помине не было.
– И за крышу над головой благодарю, – расплылась в улыбке Олеся и обернулась к Святославу. – Отведешь меня, княжич?
Юноша кивнул и собрался было проводить, как раздалось шушуканье, а следом – требовательный голос княгини.
– Святослав. Не задерживайся. Мне нужно с тобой поговорить.
Ещё один кивок, и княгиня резко обернулась, порывисто покинула помещение. Вскоре ее шаги растаяли в коридоре.
– Как мы ее, а? – веселилась Олеся. Они вышли на улицу. После душных сеней, в которых воздух вскипел от невысказанного недовольства, в вечерней прохладе стало легко дышать, как будто с груди сняли огромный камень.
Олеся остановилась, глядя на зыбко мерцающую поверхность воды и пляшущие на ней отблески из окон. Она причмокнула и покачала головой.
– Надо разбираться с этой напастью. А то дальше хуже будет. Вода застоится и стухнет, поналетит болотное комарье, принесет хворь, а там глядишь – и полкняжества нет, как не было.
– Надо увести воду, – сказал Святослав. Олеся посмотрела на него с усиленной улыбкой.
– Эта вода не человеческим рукам подсильна. Чтоб ее увести, нужно добраться до тех, кто ее послал.
– А кто это сделал?
– Правильнее будет «из-за кого», – вздохнула женщина. – А из-за рода твоего, семьи твоей.
– В каком смысле?
Старуха раздражённо замотала головой и стиснула челюсти, потом злобно зыркнула на юношу.
– Не могу сказать, говорила же! Какой ты… – она махнула рукой и взглянула на приблизившуюся конюшню. – Ладно, выполним наказ хозяйки. Я останусь тут, а ты – возвращайся к ней. Только дам я тебе один совет – ничего из ее рук не ешь и не пей. Понял?
Бесчисленные «почему?» сплелись в его голове в один большой клубок. Все это было очень странно, но в последнее время все и так было вкривь и вкось, поэтому юноша просто кивнул.
– Я принесу вам поесть чуть позже, когда все уйдут спать.
– Хорошо, – кивнула Олеся. – Прихвати побольше хлеба, да мяса. Но ничего соленого не бери, хорошо? Чтоб ни крупинки. Понял? Заверни в платочек и спрячь за пазуху.
Юноша кивнул. Он прошел с Олесей ещё немного, заглянул в конюшню, поискал глазами Власа, но его там не оказалось. Расстелил Олесе одеяло на самой сухой куче соломы и, ещё раз попрощавшись, вернулся в терем.
На выходе из сеней его уже поджидала Анюта. Про себя Святослав назвал ее «младшенькой» – самая бойкая и смешливая из трёх кумушек, она напоминала снежный вихрь своей кожей и белыми одеждами. Смеялась она некрикливо, а мелодично, как заливающаяся птичка, и иногда позволяла себе обернуться и, не глядя, бросить что-то Святославу. Вот, как сейчас. Она остановилась и уткнулась взором в резной узор на лавке и тихо заговорила.
– А ты знаешь, что все, вынутое из воды, нужно огнем лечить?
– О чем это ты?
– Ну, вода, смерть несёт. Болезни. Разве сам не видишь? – она чуть улыбнулась. – Но Олеси это не касается. Она хорошая.
– Ты ее знаешь?
– У нас ее все знают. Она за речкой, в лесочке живёт.
– А кто она такая?
– Сама тебе скажет, как время будет, – улыбнулась ещё шире Анюта и ускорила шаг. – Ты, главное, слушай ее внимательно и запоминай. И никому не говори, чему она тебя учит.
– Да она мне не…
Но Анюта уже прибавила шагу и вскоре оказалась в другом конце коридора, приоткрывала дверь в светлицу, где ужинали княгиня и Дарья. Вторая кумушка была угрюма и неразговорчива, в ее тонких поджатых губах читалось недовольство и постоянное невысказанное осуждение. Она подняла глаза на Анюту и злобно сверкнула ими. Девушка села рядом с ней, а Святослав, с краю стола, напротив мачехи. Княгиня подняла глаза.
– Скажи мне, разве я не просила тебя перестать сбегать в город? – спросила она холодно, а жестами, как хлебосольная хозяйка, указала на стол. Там стояли и каша, и мясо, и хлеб.
– Просила, – кивнул Святослав, чувствуя, как сворачивается желудок. За весь день он сам так и не поел.
– А он все равно не слушает, – покачала голова Дарья. – Никого и ничего. Хоть бы послушал.
– Тихо, – шикнула княгиня. Кумушки переглянулись и принялись тихо есть. Дана потянулась было к горшку с кашей, но Святослав опередил ее и принялся накладывать еду себе сам. – Тогда почему ты все ещё продолжаешь разворовывать наши запасы и бегать к этим людям?
– Потому что у них нет запасов, – вскинул подбородок Свят. Аппетит тут же испарился. – И это немногое, чем я могу им помочь, как будущий князь.
– Как будущий князь, ты должен жениться и обзавестись наследниками, чтобы эти люди воспринимали тебя всерьез, – с нажимом проговорила Дана. Кумушки тут же поддакнули.
– Женится – будет ему счастье. Не женится – горя выпьет целое море.
– Да хватит уже! – юноша обернулся к собеседницам. Те тут же спрятали глаза. – Или говорите со мной, или не говорите вовсе.
Ему даже показалось, что они прижались друг к другу, словно он не шикнул на них, а замахнулся. Дана ласково улыбнулась.
– Можете идти к себе. Дальше мы сами.
Кумушки закивали и покинули светлицу, оставляя Дану со Святославом наедине. Стоило им выйти, как на лице княгини снова появилась умиротворенная нежность.
– Как ты их, а? – вскинула бровь женщина.
– Кто они такие?
– Кто?
– Анюта и Дарья. И откуда они знают Олесю? Откуда ты знаешь старуху?
– Ах, ты об этом, – повела плечом мачеха. – Да так. Ты же знаешь, я выросла вдали от княжеского двора. Так и получается, когда растешь в деревеньке и работаешь в поле, со всеми знакомишься. Ешь же.
Она с удовольствием принялась за еду. А Святослав смотрел на полные до краев блюда и думал о старухе, которой мачеха даже хлеба с солью не предложила. И о людях, которым ей того же хлеба жалко. Под кожей медленно закипала ярость.
– Злишься? – взгляд зелёных глаз словно пробрался под кожу, пустил по ней толпы мурашек. Святослав не стал отвечать. Просто смотрел вперёд. Княгиня улыбнулась, принимая вызов. – О чем думаешь?
– О том, что ты права. И надо бы мне завтра же, с утра, отправиться на поиски невесты.
– Вот как, – ее губы дрогнули в азартной улыбке. – И далеко ли ты отправишься?
– Начну близко. А потом, если что, поеду дальше.
Она согласно кивнула и поднялась из-за стола.
– Тогда я должна, как хорошая хозяйка, угостить тебя перед дорогой. Я как раз припасла кое-что особенное.
И, не дожидаясь ответа, она поднялась из-за стола и подошла к полке, стоявшей в углу. Пока она отвернулась, Святослав достал из-за пазухи платок и принялся сметать со стола отрезанный хлеб, сушеное мясо, сыр. Завязал свой нехитрый улов в узел и спрятал пол рубаху как раз вовремя – тут же послышался мелодичный звон. Княгиня вернулась с маленьким кувшинчиком.
– Ты пробовал зелёное вино?
– Ясное дело, – кивнул Святослав. Не сказать, чтобы ему оно нравилось, очень уж хмеленое, а от полыни и душистых трав кружилась голова.
– Такого ты ещё не пробовал, – кивнула княгиня и, перегнувшись через стол, принялась наполнять кружку пасынка.
