Текст книги "Запретная страсть мажора (СИ)"
Автор книги: Саша Кей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Глава 28. Кир
Не, ну охренеть!
Недоверчиво смотрю на телефон. Как это «сегодня не получится»?
В смысле она с каким-то козлом вечером в универ потащится?
Сивая совсем обнаглела!
Я девушку завел для чего? Чтобы одному дома сидеть?
Вот явно Истомина в душе не декабристка.
Бесчувственная зараза!
Меня прям распирает приехать в универ и забрать стревозу. Проблема в том, что нога распухла так, что в обувь не влезает. И руки у меня хоть и чешутся, но сделать я ничего не могу, только беситься в четырех стенах.
Доковыляв до кухни, с ненавистью смотрю на пустую посудину из-под запеканки. Не успел я вчера спасти оставшийся кусок. Рамзаев, сволочюга, жрет быстро.
Он еще и на мой суп позарился. В последний момент увидел, что он газ под кастрюлей зажег. Суп я отбил. Откупился пиццей, но, блядь, до самого ухода Ника пришлось караулить кастрюлю. На хер с пляжа! Я свою жрачку выстрадал. Пусть ищет себе девушку и жрет ее суп.
Вчера-то я отвоевал, а сегодня там уже дно видно. Кастрюля, наверно, маленькая. И Истомина не идет. Коза бешеная.
Бросила своего больного парня. В глаза ее бесстыжие посмотреть и то не могу. У меня даже фотки нет. Ну это я сейчас исправлю.
Лезу в соцсети.
Ага. Вот она. Тэк-с, что тут у нас… Фотки. Много фоток. Котики, мороженое… Олька в венке из одуванчиков, Олька возле памятника, Олька на газоне… Все не то…
Вот. Отличное фото для телефонной книги. Истомина, разрисованная под зомби на Хэллоуин.
Пятнадцать минут уже прошло, а она еще не одумалась!
Набираю Ника.
– Ты Истомину сегодня видел?
– Истомина – это подарочек? Мельком только, а что?
– Ничего. Она одна была?
– С двумя мускулистыми блондинами…
– Что?
– Да шучу я.
– Идиот! – я бросаю трубку.
Пиздец. Двадцать лет, сижу нецелованный весь день, потому что моя девушка такая внезапная, что с другим куда-то идет вечером! Вечером! И ничему ее жизнь не учит! Как она девственницей-то осталась?
Мой долг ее спасти. Нехер шляться по вечерам!
Хорош гипнотизировать переписку с флажком «Была в сети двадцать минут назад», идем ва-банк. Сейчас пришлю ей фото повязки, пусть ей будет стыдно. И попрошу Рамзаева ее привезти…
«Что тебе принести, болезный?» – вдруг оживает телефон.
«Кекс! Без изюма!» – отвечаю, пока коза не передумала.
Интересно знать, почему дрогнула. Чего у нее в голове происходит? Что изменилось за двадцать минут? Пожалела? Да она безжалостная. Стоит поцеловать, и она дерется. Хорошо, что толком не умеет. Превращаться в жертву домашнего насилия у меня нет никакого желания, а целоваться я собираюсь регулярно, раз пока мне ничего другого не светит.
Это мандец. Кому скажешь – засмеют. Главное, я внятно объяснить не могу даже себе, зачем мне этот геморрой нужен… Адреналинщик, ёпть.
С тоски заказываю в доставке тапочки для Ольки.
Ну где она? Сколько можно добираться?
Тапочки уже привезли, а ее все нет. И эти тапки меня бесят. Ее только за кексом посылать!
Через полчаса приходит сообщение: «Адрес напомни».
Что? Она еще не в пути даже? Выматерившись, отбиваю адрес и задаю насущный вопрос: «Ты долго еще?».
«Минут через сорок буду».
Сорок минут? Я сдохну раньше, чем Истомина приедет!
От безделья продолжаю ковыряться на Олькином аккаунте и со злорадством вычленяю, что тот гандон из кафетерия – ее бывший одноклассник, причем в старших классах его рядом нет. Френдзона – твое место, удод!
Куча всяких снимков с танцевальных соревнований. В основном бальные танцы, но в последний год появляются фотки с танцем живота. Пристально разглядываю наряд Истоминой, точнее его скудость. Надо ей сказать, чтоб носила джинсы и толстовки. Нечего всем разглядывать. Талия, конечно, тонкая… А грудей у нее таких нет. Костюм видать увеличивает.
Член коварно шевелится, когда я вспоминаю, как тискал Ольку…
Да куда она провалилась?
Наконец раздается звонок в дверь.
И на пороге даже Истомина с коробочкой в руках, только вид у нее…
– Ты вплавь, что ли? – охреневаю я, наблюдая за тем, как ручьями течет вода с мокрой насквозь козы.
– Очень смешно, – огрызается она, и я затыкаюсь, настолько Истомина сейчас свирепа. Молча пододвигаю к ней новые тапки.
Олька сует мне в руку коробку и начинает стаскивать с себя сырой плащ.
Что удивительно, под плащом она тоже мокрая.
Что я там говорил про толстовки? Беру свои слова назад.
Прямо сейчас мне очень нравится, как длинное тонкое платье липнет к ее телу, показывая мне, что Истомина не любит лифчики. Да и зачем они нужны…
Грудь у нее стоячая с острыми сосками, живот плоский, задница круглая…
– Я дам тебе майку, – хриплю я.
– Спасибо, – бормочет Оля, отлепляя подол от бедер. – Я его выжму, и оно быстро высохнет…
Можно не благодарить, я не из благородства, но естественно я об этом помалкиваю.
Истомина уходит в ванную, а я пялюсь в не до конца закрытую дверь. Видно мне мало, но фантазия работает на всю катушку. Да так, что, когда я понимаю, что Оля уже сняла платье, у меня сносит крышу.
Я помню, что заходить нельзя, но это выше моих сил. Я одним глазком.
Уже у самой двери меня приводит в чувство вопрос:
– Просунь мне сюда, пожалуйста! – кричит она, не догадываясь, что я в полуметре от нее.
Нервно вскрываю коробку и вгрызаюсь в кекс.
– ИШТОМИНА! ТУТ ИЖУМ!
Глава 29. Кир
– Дикаев, дареному коню в зубы не смотрят! – гневный вопль из ванной становится мне ответом. – Ты мне майку обещал!
Нет, ты посмотри! В гостях пять минут, а уже куча требований.
В прошлый раз были тапки, в этот – майка. Что дальше? Ключи от тачки?
Если я зайду и сниму для нее свою футболку, пойдет?
Что-то мне кажется, что в благодарность я получу по шее.
С непрожеванным кексом за щекой хромаю в спальню. Сейчас выделю ей майку-алкашку… Нет, тоже убьет. Где она вообще так вымокла? На улице сухо. Ни облачка.
Добыв нечто, что может устроить Истомину, я возвращаюсь и просовываю руку в щель. И даже не подглядываю. Но кто оценит мой героизм?
Мне кекс и тот бракованный принесли.
Пока сивая там возится, я, чтобы не возвращаться во влажные фантазии, провожу кулинарную доработку. И через пять минут я наколупываю из кекса половину блюдца сраного изюма. Они туда весь городской запас бухнули, что ли?
К балкону мимо меня проходит коза в моей футболке.
– Там вешалки есть?
– Есть. Скажи мне, Ольга Истомина, что непонятного в словах «без изюма»?
– Все понятно, но был только с такой.
Абсолютная безответственность. И главное, ни грамма раскаяния.
– Ясно все с тобой, – вздыхаю я.
Истомина вешает свое сырое барахло на балконе, а меня прям корежит.
Есть что-то противоестественное в том, что девчонка сушит у меня свои вещи, отдает затяжными отношениями, навевает мысли о пеленках. Сглаживает стресс только то, что футболка вот-вот задерется.
Или не задерется, блин.
Обломщица. Истомина рождена, чтобы портить мне жизнь. Блюдце, стоящее рядом, тому подтверждение.
– Так ты раскроешь интригу века? Где ты нашла столько воды? – спрашиваю, когда сивая возвращается и щелкает чайником.
Интересно, что она собирается пить? Чая у меня нет.
Или есть… Коза с красным носом уверенно достает из шкафчика железную банку. Я ее вообще никогда там не видел.
– Возле твоего дома нашла. Кто-то не очень ловкий решил помыть окна. Хорошо еще, что вода чистая. И что ведром не прилетело, тоже радует. Но вот не зря я не хотела приходить…
– Это тебе за кекс. Бог шельму метит, – не выдерживаю я.
Сивая закатывает глаза.
Она пьет чай, а я сижу и маюсь.
Ну вот она, Истомина, сидит у меня. И даже не вполне одетая.
А толку?
Что с ней делать?
Она тоже смотрит на меня с насмешливым подозрением.
Забавная вообще-то. У нее волосы подсыхая начинают виться. И синяя футболка ей идет. Но без нее было бы лучше…
Я задумываюсь над тем, как бы довести внешний облик Ольки до идеала, но меня возвращают с небес на землю:
– Ты говорил, что поможешь с домашкой.
Как можно быть такой бесчувственной?
– Какая ты меркантильная, Истомина.
– Это будет о-о-чень романтичным поступком, Дикаев, – тянет зараза.
Ладно, это повод сесть поближе.
– Пошли в комнату, покажешь, что там у тебя.
Я уже потираю руки. В спальне нет стола и стульев, зато есть кровать…
Правда, когда Олька притаскивает свою тетрадку, мне становится кисло. Она принесла самое занудное.
– И что тебе тут непонятно?
– Все, – отвечает она, и в ее голосе слышно злорадство. Нашла, чем гордиться.
– Ну иди сюда, – я хлопаю по покрывалу рядом с собой. – Будем тебя образовывать.
Истомина смотрит на меня, будто ждет подвоха. Правильно делает. Альтруизм – это не мое. Буду брать натурой.
Натура, покусав губы, все-таки садится рядом:
– Ты же не будешь приставать? – щурится она.
Наивная. Ну, разумеется, девушку заводят, чтобы ни в коем случае к ней не пристать. Конечно же. Все так делают.
– Все в рамках договора, – делаю морду кирпичом. Коза мне не верит, хотя я старательно изображаю воплощенную невинность. – Давай ляжем, у меня нога болит, а у тебя спина устанет.
Я подтягиваю к себе ноутбук. Будем сразу делать долбаную презентацию.
– Ты неисправим! – ругается Истомина.
– Ну, хочешь, сиди, – я демонстративно укладываюсь, и тетрадка оказывается далеко от ее носа.
Сопит.
– А ты точно объяснишь?
– Да, поймешь даже ты, – фыркаю я. Мне когда-то отец именно это на пальцах объяснял. – Давай уже. Будем как в «Приключениях Шурика».
– Пф-ф, вспомнил, – бурчит Олька, но все-таки заползает на кровать и ложится рядом, постоянно одергивая задирающуюся футболку.
Ага. Попалась.
Меня окутывает цветочный запах, идущий от влажных волос, и я быстренько прикрываю ноутом своего дружка, который бодро натянул ткань спортивных штанов. В джинсах было бы не так видно, но перебитая клешня затрудняет их надевание.
Лично я считаю, что у меня естественная реакция, но Истомина сейчас заорет: «Извращенец» и будет компостировать мне мозг.
Так что сначала заговариваем ей зубы.
– Ну смотри… – начинаю я, морально готовясь к бесконечным пояснениям, но то ли метод отца так хорош, то ли про блондинок врут, но Истомина схватывает на лету.
Правда, презу делать заставляет все равно меня.
Я так понимаю, это женская натура. Нельзя, чтобы человек просто лежал, надо ему даже лежачему найти работу. Еще совсем сопля, а замашки тиранские.
Но я терплю.
Потому что Истомина наклоняется, тычет пальцем в экран, щекоча меня волосами и прижимаясь ко мне грудью.
В какой-то момент она настолько осваивается, что без палева закидывает на меня ногу. Ну это уже совсем ни в какие ворота не лезет! Она что думает, что я импотент?
Я решительно отставляю ноутбук.
– Ты чего? Еще последний слайд! – сепетит Олька. – Мы не кончили!
– А ты еще поелозь по мне, и кто-то точно кончит! – я опрокидываю ее на спину.
– Дикаев, ты чего! Мы же так не договаривались! Ты обещал…
Вот реально. Ничему ее жизнь не учит. Ничего я ей не обещал. Сама придумала, сама поверила.
– Оля, – я рефлекторно трусь стояком о ее бедро, заглядывая в глаза с расширенным зрачками. – А сейчас мы освоим кое-что из смежного предмета.
– К-какого? – коза пытает перехватить мою руку, забирающуюся под футболку.
– Из концепции современного естествознания. И это будет о-о-чень романтично… – обещаю я, и пока Истомина не включила мозги, совершаю нападение на ее губы.
Глава 30. Кир
Я собираюсь только проучить Истомину, ну и получить моральную компенсацию, но все мгновенно летит в бездну.
Стоит мне только поцеловать заразу, как меня снова накрывает.
Поначалу попытавшись что-то вякнуть, Олька смиряется и втягивается в процесс собственного воспитания.
Ее запах, пухлые губы, нежный язык, постепенно смелеющий, гладкая прохладная кожа, разогревающаяся под моей рукой, – все это сносит башню.
В голове одна за другой перегорают лампочки связных мыслей, пока цепь не замыкает к ебеням. Остается только светящийся красным маршрут к конечной точке. Туда, где я, наконец, услышу, как Олька стонет.
Не отрываясь от влажных губ, я сжимаю податливое тело под футболкой.
Временная покорность Истоминой – это наркотик.
Никаких театральных заходов а-ля я секс-бомба, движений, от которых за версту несет нехилым опытом. Только послушные моим ласкам реакции тела.
И это, блядь, хорошо.
Потому что прояви Оля хоть немного инициативы, и я перейду в режим укрощения и точно не смогу удержаться. Мне хватает и того, что она выгибается подо мной, когда я, просунув под нее руку, провожу с нажимом между лопатками.
Какая она мелкая, легкая… не раздавить бы.
И в то же время, когда я сжимаю упругую попку, меня обуревает желание ворваться в это мягкое тело, подчинить его. Утвердить свою власть над белой ромашкой, у которой никогда не бывает кроткого взгляда. И которая смеет ходить по кафетериям со всякими ушлепками. Истомина должна знать, кто тут главный.
Трусики под ладонями раздражают, но я понимаю, что если Олька по какой-то причине останется без них, то все. Ничто меня не остановит.
И я переключаюсь на не менее манящие части тела.
О да, я помню, что у Истоминой грудь – эрогенная зона. Я сжимаю крепкие грудки, и соски тут же твердеют. Выпиваю слабый стон и понимаю, что я подсел. Надо еще… Перекатываю пальцами тугие горошины, и Олька распахивает дрожащие ресницы. Взгляд мутный, затянутый пеленой нарастающего возбуждения.
Я сейчас взорвусь. Член ноет, сердце вот-вот проломит грудак.
Впиваюсь поцелуями в нежное горло, упиваюсь прерывистыми вздохами и робкими поглаживаниями плеч тонкими пальцами.
Подписывая себе приговор, погружаясь в неумолимый ад, я следую рукой от груди к мягкому животу, который напрягается под моими ласками.
Как проклятый кружу возле трусиков и не выдерживаю. Просовываю ладонь между бедер. И умираю.
Истомина мокрая.
Влажные трусики сводят меня с ума. Меня уже колотит.
Надо остановиться, но я не могу и не хочу.
– Олька, – я утыкаюсь своим лбом в ее, шепчу в распухшие блестящие губы. – Скажи мне: «Нет».
Поволока в глазах Истоминой говорит о том, что до нее не доходит смысл моих слов, и это пьянит.
– Оль, – я кладу ее руку на член, трусь о ладонь. – Оля, скажи: «Нет».
Рефлекторно сжавшиеся на моем стволе пальчики дарят болезненное удовольствие. Я слегка сдвигаю трусики и поглаживаю нежную плоть, из последних сил удерживая себя, чтобы не зайти дальше и не раздвинуть половые губы.
У Оли во взгляде прорезается осмысление.
И я, противореча сам себе, снова целую заразу. Мне не нравится, что она выплывает из состояния, в котором я остаюсь. Я целую ее, как потерпевший, наваливаюсь на нее, продолжаю поглаживать там внизу и уже чувствую смазку на пальцах.
Кажется, я сейчас начну биться током.
– Оля, останови меня…
Слабый голосок, совсем неуверенный, становится гильотиной:
– Кир… Остановись… Кир… Нет…
Блядь…
Я останавливаюсь. Стискиваю обмякшее тело Ольки, слушаю, как бешено колотится ее сердце, как тяжело она дышит. Меня ломает.
Моя девочка меня хочет. Она вся мокрая. А я должен остановиться.
Вглядываюсь в ее раскрасневшееся лицо, вижу на щеке раздражение от моей щетины, алые от поцелуев губы, шальной блеск в глазах.
– Ты меня хочешь? – спрашиваю, потому что мне нужно знать.
Истомина, закусив нижнюю губу, отводит взгляд, и я вижу, что она краснеет еще больше. Румянец заливает ее от шеи до щек.
– Я помогу, – хриплю я, озаренный внезапной идеей.
Я приподнимаюсь и стаскиваю с себя футболку. У Оли глаза распахиваются.
– Ты что? Я же сказала, что не надо…
– Все будет хорошо, Оль, – бормочу я, потому что уже горю. – Тебе понравится…
Глава 31. Оля
Поначалу Дикаев меня приятно удивляет.
Я, конечно, слабо верю, что Кирилл не будет распускать руки, но он берется объяснять на полном серьезе. И у него даже получается.
Смешанное чувство. Я вроде и рада, а будто чего-то не хватает.
Чувствую себя собакой на сене.
Ну то есть… я ничего такого, но я, что, ему разонравилась?
Кир по-деловому разжевывает мне материал и даже делает презентацию, круто кстати делает, а то, что я тут рядом лежу, его вроде как не волнует.
Я даже на пробу прижимаюсь к нему поплотнее, и ничего.
Ну и ладно. Вот. Уже теряет интерес.
Все они такие. Хорошо, хоть разберусь в задании. С паршивой овцы хоть шерсти клок.
Я погружаюсь в объяснения, с удовольствием следя, как Дикий вместо меня оформляет домашку, и резкая перемена в настроении Кира становится для меня сюрпризом.
Кажется, я его разозлила.
– Это будет очень романтично, – угрожает он, нависая надо мной, а у меня сердечко колотится, и пульс частит.
Я догадываюсь, что сейчас будет, но ничего не делаю, чтобы это предотвратить.
Твердые губы берут мои в плен, и на меня накатывает слабость. Я таю.
Для вида попытавшись отодвинуть эту гору мускулов, я оставляю руки на плечах Дикаева. Сделка с совестью заключена, и я отдаюсь этим ощущениям. С каждым разом мне нравится целоваться все больше, а сегодня, я как будто весь день ждала этого.
Кир своими движениями дает понять, что он чувствует мое тело, которое подчиняется ему сразу. Разум же давно отключился, позволяя мне падать в эту пропасть.
Дикаев целует так жадно, что это просто не может не отозваться во мне. Я растворяюсь в его голоде, заражаюсь им, понимаю, что внутри меня растет напряжение, и только Кир знает, как его снять.
Я даже не сразу понимаю, что распускание рук зашло так далеко, что Дикий уверенно ласкает грудь под футболкой. Это так приятно, я не хочу, чтобы он останавливался. А когда он сдавливает ноющие соски, я чувствую, что трусики становятся влажными.
Тяжесть внизу живота, подталкивает меня к тому, чтобы сдвинуть бедра, но широкая ладонь вклинивается между ними. Бесстыдные пальцы дразнят, поглаживая в опасной близости от сокровенного. Кир не форсирует, но именно от этого меня начинает колотить.
Я слышу его тяжелое дыхание, он будто дышит мне в самое сердце.
Под руками я чувствую каменные плечи.
Жар, исходящий от Кирилла, плавит меня.
Голова идет кругом.
Пальцы сжимаются на члене, даря странное, но упоительное ощущение.
Предвкушение.
Неизведанного.
Желанного.
– Оля, скажи: «Нет» … – как сквозь вату доносится до меня хриплый голос Кира, в котором я слышу мольбу о противоположном.
Зачем? Так сладко, я не знала, что так бывает…
Однако сознание намекает, что мы очень далеко зашли.
Прямо сейчас я чувствую не только пьянящее удовольствие, но и то, что его доставляет. У меня в трусиках хозяйничают пальцы Дикаева. Он нежно поглаживает скользкие складочки, чуть надавливая, посылая электрические разряды к пока еще прикрытому губками клитору, но он уже томится…
Кир прав, это надо остановить, но я не успеваю ничего сказать, потому что меня сметает его страстью.
Поцелуй взывающий к моему естеству заставляет обмякнуть.
Подчиниться ему. Ответить. Крепче сжать плечи Кира, прижимая к себе.
Двигаться навстречу его пальцам, тереться об них, подталкивая бедра и слушая, как вырывается в ответ на это хриплый стон из груди Дикаева.
– Оля, останови меня… – требует он, но его лихорадка поражает и меня.
Раз за разом Кир не дает мне воспротивиться его ласкам, но я все же нахожу в себе силы разомкнуть горящие губы и пролепетать:
– Кир… Остановись… Кир… Нет…
Я испытываю нечто похожее на разочарование, когда, услышав мой ответ, он замирает. Шумно дыша, он сжимает меня крепко. Одной рукой прижимает меня к твердому, горячему даже через футболку, телу, а другой… там… внизу… вдавливая пальцы в промежность.
Пламя, полыхающее между ног, и не думает затухать.
Как оборванное свободное падение, когда адреналин продолжает тебя догонять. Сквозь пелену в глазах вижу заострившиеся черты лица, побелевшие скулы, чертовщину во взгляде Кира.
– Ты меня хочешь? – хрипотца в голосе отзывается во мне, будто дергает струны.
Да, ничем другим назвать не получится то, что я сейчас испытываю.
Даже неопытной мне ясно, что это желание.
Острое, пронзительное, почти мучительное и сладкое…
– Я помогу…
Что? Кир стаскивает футболку, парализуя меня решимостью во взгляде.
– Ты что? Я же сказала, что не надо… – возражаю я, но мне и самой становится ясно, что голос мой звучит слишком неуверенно, чтобы быть воспринятым всерьез.
– Все будет хорошо, Оль. Тебе понравится…
Дикаев укладывается на постель рядом со мной набок и подтягивает мое безвольное тело, повернув к себе спиной. Рука, на которой я оказалась, тут же забирается под футболку, задирая ее и позволяя мне ощутить обнаженной спиной кожу Кира.
В груди холодеет, а киска предательски сжимается, выделяя больше смазки.
Свободной рукой откинув мои волосы вперед на грудь, Кирилл прижимается обжигающими губами к шее, опаляя своим дыханием и кончиком языка рисуя что-то вдоль позвонков. Попкой чувствую ее напряженный орган, упирающийся в меня снизу. Это заставляет меня снова задрожать.
Чуть-чуть покручивая и оттягивая сосок, попавший в плен, Кир ласкает другой рукой мой живот и ныряет в трусики. На этот раз без всяких реверансов его ладонь накрывает промежность, вырывая у меня прерывистый вздох.
Раздвинув губки пальцем, Дикаев надавливает на клитор. Чувствую, как наливается тело нестерпимой истомой, хочется выгнуться, только в стальных объятьях Кира я скована и вынуждена кусать губы от сладких спазмов. А Кир уже поглаживает зудящий от непреодолимого желания вход в пещерку и снова возвращается к напряженной горошине, и опять надавливает. И повторяет еще раз. И еще. Пока я не начинаю жалобно стонать.
– Наконец-то, – слышу я возле уха бормотание Кирилла, перемежающееся с поцелуями в шею.
И теперь Дикаев снова нажимает на клитор, но больше не убирает руку. Он двигает его, трет. Я сжимаюсь вся. Это невыносимо. Все пульсирует, горит, шум крови в ушах, нервы оголены…
Кир ласкает меня, по натянутая во мне струна не лопается, выпуская на свободу смывающую все на своем пути волну.
