Текст книги "Любовник на все времена"
Автор книги: Сара Линдсей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
Глава 2
«Подобно всем мужчинам Хэл хочет быть властителем своей судьбы. Вся сложность заключается в том, чтобы, не выводя его из столь приятного заблуждения, направить его помыслы в желаемом направлении. Если ему повстречается хорошая женщина, то, я думаю, он не будет сопротивляться женитьбе. Любви покорны и не такие закоренелые холостяки, даже наш принц и то не устоял…»
Из письма графини Данстон к ее матери виконтессе Уэстон.
– А теперь, когда Иззи ушла, признайся, что тебя так тревожит. – Джеймс наклонился к другу, упираясь локтями о крышку стола. – Только не надо делать вид, будто ничего не случилось. Я же вижу, ты совсем ничего не ешь.
– Пропал аппетит. Да и как ему не пропасть, когда узнаешь, что твоя матушка спит и видит тебя женатым мужчиной. Все, конец моей холостой жизни!
– Брось, вот лучше попробуй эти лепешки, пока Иззи занимается малюткой.
Генри чуть раньше заметил горку лепешек на круглом блюде, но их внешний вид, необычно серый и бугорчатый, насторожил его. Вняв приглашению приятеля, он взял одну лепешку, откусил от нее большой кусок и тут же пожалел об этом. Однажды в юности он на спор съел горсть лошадиного овса. Однако по сравнению с тем, что теперь оказалось у него во рту, овес казался пищей богов.
Глядя на его лицо, Джеймс покатился со смеху.
– Мне, наверное, следовало предупредить тебя. Наша кухарка вчера растянула ногу, а ее помощница сбежала на прошлой неделе с одним из наших лакеев. Пришлось прибегнуть к крайним мерам на кухне.
Генри торопливо выпил чашку чая, надеясь с его помощью прожевать грубую крошащуюся массу.
– Ту миссис, которая заняла место вашей кухарки, ты не должен даже близко подпускать к плите, гони ее поскорее с кухни.
– Зато она чудо как хороша в постели. – Джеймс весело подмигнул товарищу.
Как только смысл сказанного дошел до сознания Генри, он застыл на месте, охваченный гневом.
– Ах, ты, сукин сын! – рассердившись, он ударил Джеймса.
– Да ты что? Больно же! – крикнул Джеймс, пытаясь увернуться от другого удара. Взбешенный, Генри подскочил к нему, рывком вытащил из кресла и нанес сильный удар в бок. Джеймс вырвался, парировал другой удар и ловко подсек ногу Генри, тот зашатался и, не сумев удержать равновесие, упал.
Но оказалось, упал не только он один. Одна из ног Генри запнулась об изящно изогнутую ножку столика, и он неловко повалился на его крышку, к несчастью, как для самого столика, так и для вазы, стоявшей на нем.
Прекрасная фарфоровая ваза голубого цвета известной фирмы «Веджвуд», разбилась вдребезги, в очередной раз подтвердив правило, что фарфор и пол вещи несовместимые.
В столовую вбежала Изабелла и быстрым взглядом окинула беспорядок.
– Уходя, я предупредила – никаких драк. Разве непонятно?
– Боже! – воскликнул Генри, вставая на ноги. – Как ты похожа на маму!
Тяжело вздохнув, Джеймс согласно покачал головой.
– Нисколько непохожа, – запальчиво крикнула Изабелла, становясь в этот момент похожей на свою мать более, чем когда бы то ни было.
Не выдержав, Джеймс расхохотался.
Изабелла, повернувшись, взглянула на него. Генри ухмыльнулся с довольным видом, полагая, что его друг сейчас получит взбучку. Однако на его несчастье Изабелла заметила его улыбку и направилась к нему.
– На твоем месте я бы не улыбалась так весело, – строго заметила она, стоя перед братом, уперев руки в бока. – Уверена, это ты всему виной.
– Нет, он, – возмутился Генри. – Проклятие, не знаю, как начать. Он…
Генри запнулся, не зная, как сообщить сестре об услышанном. В большинстве аристократических домов то, что он намеревался сейчас сообщить, едва ли считалось чем-то выходящим из ряда вон. Многие мужья одаривали своей благосклонностью прислугу, Генри всегда считал такое поведение предосудительным, хотя, по слухам, многие жены потакали мимолетным увлечениям своих мужей. Однако представить Изабеллу на месте одной из таких жен было для него невыносимо.
– Что он, Хэл? – переспросила Изабелла.
Генри покачал головой:
– Ты столько перенесла, а с его стороны такая неблагодарность, и все же ты имеешь полное право узнать об этом. Джеймс случайно проговорился о своей связи с одной из служанок.
– Боже мой, ты ничего не понял, – пробормотал Джеймс.
– Не понял? – возмутился Генри. – Прекрасно все я понял. Иззи, я выведу его на чистую воду, или могу его подержать, пока ты будешь чинить над ним расправу. Но если ты хочешь по-настоящему наказать его, заставь его съесть все это блюдо с лепешками.
Изабелла нахмурилась и скрестила руки на груди.
– Почему ты такая спокойная? – удивился Генри, но его тут же перебила Изабелла.
– Чем тебе не понравились мои лепешки?
– Твои лепешки? – Генри раскрыл рот от изумления. – Неужели ты хочешь сказать, что ты их сама приготовила?
– Я же сказал тебе, это недоразумение, – вклиннился в беседу Джеймс, потирая бок, в который его ударил Генри. – Черт бы побрал тебя, Генри, когда же это наконец дойдет до твоей тупой башки? Я люблю твою сестру и не намерен ей изменять, несмотря на то, что она никудышная кухарка. Ох!
Изабелла больно пихнула его локтем в другой бок.
– Я оговорился. Готовить она умеет. Я готов есть ее лепешки каждый день.
Генри не мог не признать: Джеймс ловко выкрутился из неудобного положения. Его последние слова прозвучали впечатляюще, как настоящее объяснение в любви, что, впрочем, соответствовало истине. Только обожающий свою жену муж мог согласиться есть каждый день такие чудовищные лепешки. Оценив все должным образом, Изабелла тут же наградила Джеймса поцелуем.
– Это все следствие моей болезненной впечатлительности. – Генри пошел на попятную. – В последнее время у меня что-то начали сдавать нервы.
– Что касается нервов, – с явным напряжением в голосе заметила Изабелла, прислушиваясь к отдаленному детскому плачу, долетавшему сверху. – Не мог бы ты воздержаться от разгрома столовой, пока я не успокою малышку?
Джеймс ласково обнял жену.
– Обещаю тебе, любовь моя, во время твоего отсутствия мы будем вести себя примерно. А взамен того, что мы поломали, я куплю все новое.
– Пустяки, я напишу мистеру Веджвуду, чтобы мне прислали точно такую же вазу. Что же касается столика… – Изабелла недовольно покачала головой. – Да простит меня мистер Чиппендейл, но этот столик мне не нравился. Слишком длинные и тонкие у него ножки.
Она повернулась к брату:
– Хэл, ты позволишь дать тебе один совет? Мне кажется, мама не совсем права в данном случае. Тебе надо искать не жену, а самого себя. – Она встала на цыпочки и, поцеловав брата в щеку, насмешливо улыбнулась. – А пока ты будешь искать самого себя, мама подыщет тебе жену.
Довольная тем, что за ней осталось последнее слово, Изабелла торопливо выбежала из столовой. Генри и Джеймс остались одни. В столовой воцарилось тягостное молчание.
Первым прервал молчание Джеймс.
– Знаешь, быть женатым не так уж и плохо. Тут есть свои выгоды и преимущества. Я понимаю, все эти светские девицы ни то ни се, но жена – это совсем иное дело. Они не менее, чем любовницы, охочи до этого дела и даже более доступны.
Сдавленное рычание вырвалось из горла Генри:
– Не забывайся. Моя сестра – твоя жена. Я не желаю говорить о таком с тобой.
– Но ведь мы всегда обсуждали м-м… женщин…
– Это было до твоей женитьбы. Я не желаю обсуждать мою сестру как женщину.
В искренности Джеймса не было никаких сомнений, однако в его словах звучало столько цинизма, что Генри захотелось переломать еще дюжину столиков. Как могло так случиться, что сестра вышла замуж за его лучшего друга? Конечно, он радовался за них, но к этой радости подмешивалась небольшая доля сожаления. И с этим он ничего не мог поделать. Однако это никак не оправдывало его невольную вспышку гнева.
– Мне также хочется извиниться. Я вел себя не лучшим образом…
– Считай инцидент исчерпанным.
Генри провел пальцами по волосам.
– Какая у меня умная и все понимающая сестра. Даже не ожидал.
– Нашел чему удивляться. И ты, и она имеете много общего, не только светлые волосы и синие глаза. Вы всегда яростно защищаете друг друга, потому что любите. Изабелла сразу поняла, что вызвало твой гнев: желание защитить ее достоинство. Она также понимает, как нелегко забывается прошлое и как трудно вернуть доверие. Вот поэтому и она, и я всецело доверяем друг другу, без этого никак нельзя.
– Я верю тебе, – ответил Генри, пораженный откровенностью друга. – Но иногда мой рассудок не поспевает за моими действиями. Никогда бы не подумал, что признаю правоту Изабеллы. С тех пор как вы поженились или даже немного раньше, я чувствую себя никому не нужным. У тебя, как и у моего отца, есть семья, поместье, на вас лежит забота о людях, которые зависят от вас. Подобная ответственность меняет жизнь мужчины, заставляет его быть практичнее, самостоятельнее.
– Постой. Не хочешь ли ты сказать, что стремишься к ответственности? Я правильно тебя понял?
– Что тут удивительного? – нахмурился Генри.
– Прости меня, Хэл, но подобная перемена в твоих взглядах для меня полная неожиданность. Вот как всегда выглядел в твоем представлении хорошо проведенный день. Сначала как следует выспаться, остаток первой половины дня убить в клубе Джексона, после полудня пошататься по лошадиному рынку «Таттерсоллза». Вечером побывать в приличном обществе на светском празднике, чтобы потом, уже не думая о приличиях, гулять чуть ли не до рассвета.
– Неужели ты считаешь меня самовлюбленным прожигателем жизни? – Последние слова Генри произнес с ударением. – По-твоему, на большее я не способен?
– Конечно, нет. Разумеется, ты способен на большее. Я это понял давно. Но не замечал в тебе стремления к этому. Возможно, я ошибаюсь, но что-то мне подсказывает, ты так и останешься на всю жизнь Хэлом. Возможно, ты никогда так и не…
– Повзрослеешь? – Из груди Генри вырвался короткий неприязненный смешок. – Мне кажется, пора взросления у каждого из нас своя. Сейчас я как-то не готов к тому, чтобы связать себя брачными узами.
– Да, это слишком радикальное средство. В таком случае, наверное, придется привыкать к мысли, что Хэл Уэстон уже совсем взрослый. Полагаю, в конце концов, мы все свыкнемся с этой мыслью. Кстати, ты уже придумал, чем бы тебе хотелось заняться?
Генри шумно вздохнул и решительно произнес:
– Я хотел бы открыть конный завод.
Он замер, с тревогой ожидая, что скажет по этому поводу его лучший друг. Если Джеймс высмеет его затею, сочтя ее пустой блажью, то какие в таком случае могут быть шансы на успех у его начинания?
Однако Джеймс улыбнулся и восторженно воскликнул:
– Отличная мысль! В лошадях ты знаешь толк, более того, разбираешься в них не хуже старика Тэтта, отошедшего в иной мир, а к непокорным лошадям находишь подход не хуже любого цыгана. Прекрасная мысль, Хэл! Кто натолкнул тебя на нее?
– Как это ни удивительно, но я сам додумался, – довольно холодно ответил Генри. За годы их дружбы он привык к несколько насмешливому и пренебрежительному отношению Джеймса к его умственным способностям. Однако неприкрытый энтузиазм друга воодушевил Генри. Он вскочил и возбужденно зашагал из одного угла столовой в другой.
Одно его поведение уже показывало, как ему хотелось поделиться своими планами. Генри отдавал себе отчет, что в последнее время он просто плыл по течению. Нельзя сказать, чтобы такая жизнь ему нравилась или не нравилась. Он просто жил – и все. В то же время ему смутно хотелось чего-то большего. В сущности, его жизнь представляла собой непрерывный поток удовольствий, которые давно перестали его радовать. Тщательно скрываемая мысль о собственном конном заводе возбуждала и волновала его сильнее, чем все, вместе взятые, кутежи за последние три месяца.
– Я даже подыскал отличное местечко, – продолжал он раскрывать свои планы перед Джеймсом. – Ты помнишь конюшни в Рейвенсфилде?
– Как можно это забыть? В первый год нашей учебы в Оксфорде ты потащил нас в Эпсом на королевские скачки. Затем тебе втемяшилось в голову получить какой-нибудь сувенир, и нам пришлось обойти всех коннозаводчиков, кто жил поблизости. Среди них, помнится, был лорд Парр.
– Владельцем завода считался его сын.
– А почему в прошлом времени?
– A-а, когда это случилось, ты, наверное, находился в Ирландии. Сыну очень не повезло. Его лягнула лошадь – прямо в голову. Несчастье случилось не по вине лошади. Он был отличным жокеем. Хотя лорд Парр признавал, что сын слишком любил рисковать. – Генри печально покачал головой. – После его трагической гибели вдова Джека с дочерью перебрались к лорду Парру. Старый лорд распродал всех лошадей и закрыл конюшни на замок, но по какой-то причине сами строения и землю не продал. Все эти годы они так и оставались заброшенными. Как знать, не вмешалось ли сюда провидение.
Провидение. Мысли об этом не раз проносились в голове Генри, когда однажды вечером он играл в вист с наследником Парра у Уайта. Наследник был здорово навеселе, что мешало игре в карты, зато помогало изливать душу. Наследник говорил, говорил и говорил, но когда он стал жаловаться на то, что, несмотря на все его уговоры, лорд Парр ни в какую не хочет расставаться с Рейвенсфилдом, Генри навострил уши.
Ему сразу припомнилось это место. А в душе зашевелилась и ожила давняя мальчишеская мечта. Когда он вырос, со многими юношескими надеждами и мечтами пришлось расстаться, многое было похоронено, но теперь в его воображении возникла чудесная картинка – отремонтированные конюшни, обнесенные высокими изгородями, просторные светлые стойла, в которых содержатся самые лучшие лошади во всей Англии. От открывавшихся возможностей, таких же бескрайних как зеленые луга вокруг его конезавода, сердце Генри забилось взволнованно и быстро.
– При чем здесь провидение? – удивился Джеймс. – Может быть, тут вся загвоздка в том, что эти владения являются майоратом?
– Нет, нет, я проверял. Кроме того, ни Парр, ни его наследник нисколько не интересуются лошадьми и скачками. Парр сентиментально привязан к этому поместью, но ему уже пора отряхнуть воспоминания о прошлом и подумать о будущем внучки. Дело в том, что в следующем году ей предстоит выйти в свет, и деньги, которые Парр выручит за Рейвенсфилд, пойдут на ее приданое.
– Неплохая идея, – согласился Джеймс. – Если лорд захочет заполучить будущего виконта Уэстона для своей внучки, он может сделать ловкий ход, предложив это поместье в качестве ее приданого.
– Типун тебе на язык! Меня интересуют лошади, а не молоденькие глупышки.
– В самом деле? – весело проговорила Изабелла, входя в столовую с маленькой Брида на руках. – Не хочешь ли подержать свою племянницу?
Не ожидая ответа, она сунула малышку прямо в руки Генри. Тот без малейшего замешательства подхватил ребенка, нисколько не жалея о той участи, которая ждала его безукоризненно повязанный галстук и блестящие пуговицы на жилете. Несмотря на свой младенческий возраст, леди Брида Шеффилд постоянно воевала, причем довольно ловко, с одеждой своего дяди, разнося в пух и прах его изысканный туалет.
Однако стоило Генри заглянуть в обрамленные густыми ресницами синие глаза малышки, точно такие же, как у него самого, как он шел на любые жертвы.
– Всякий раз, когда я ее вижу, она становится все красивее и красивее.
– Она прелесть, не правда ли? – внес свою долю восхищения отец.
– Просто идеал, – отозвался Генри.
Изабелла рассмеялась:
– Но только не посреди ночи, когда от ее крика просыпается весь дом. В один прекрасный день и ты с этим столкнешься.
Генри поморщился:
– Это все в будущем.
– Хотелось бы верить, а то мама ждет не дождется этого дня.
– Мама! – радостно крикнула Брида, оторвав одну из блестящих пуговиц на жилете Генри.
– Милая моя. – Изабелла подавила улыбку. – Джеймс, ты бы…
Но не успела она закончить свою мысль, как Джеймс вскочил с кресла, подхватил малышку с рук Генри и передал ее жене. Пока Изабелла держала брыкавшуюся Брайду, Джеймс осторожно разжал ее кулачок и отнял пуговицу. Брайде явно не понравилось, что у нее силой отнимают законную добычу, и она тут же заявила протест во всю мощь своих легких.
Джеймс со вздохом протянул на ладони пуговицу:
– Расплата за визит.
Генри схватил пуговицу и рассмеялся:
– Хорошая цена, но не буду больше злоупотреблять вашим гостеприимством.
Ласково обняв Изабеллу и поцеловав малышку в макушку, он начал прощаться:
– У меня есть кое-какие дела в Сюррее. Это займет несколько дней, так что до бала, устраиваемого мамой на следующей неделе, мы вряд ли увидимся.
Изабелла пожелала ему удачного пути, а Джеймс проводил до выхода. Перед уходом Генри вопросительно посмотрел на друга.
– Ты веришь, что моя мечта осуществима? Что я сумею открыть конезавод?
– О чем речь, конечно, я в тебя верю. – Джеймс хлопнул приятеля по плечу. – При условии, что ты сумеешь преодолеть все трудности, а их, как я предвижу, будет немало.
Генри скривился отчасти из-за боли в ушибленной ноге, но главным образом из-за того, что ясно понимал, насколько прав Джеймс. Затея казалась весьма дорогостоящим предприятием, его собственных денег на нее явно не хватало.
– Я предполагаю, что ты не откажешь мне в займе?
– И тем самым все, или почти все, сделаю за тебя? – усмехнулся Джеймс и покачал головой. – Ни в коем случае, дружище. Сам придумал, сам и выкручивайся.
Глава 3
«Разве я не просила тебя вернуть мне мои письма прошлого сезона? Так хочется облегчить себе такой незатейливый труд, как написание писем. Проще всего было бы вычеркнуть прежние имена и вместо них вписать новые, а потом тут же отослать исправленные письма тебе обратно. Ах да, еще пришлось бы изменить старую дату на новую, а больше там нечего менять. Сплетни тебя интересуют не больше, чем меня, так что мой маленький мирок и в этом сезоне останется, по-видимому, точно таким же, каким был в прошлом году, и в позапрошлом, и в позапозапрошлом…»
Из письма Дианы Мерриуэзер к брату Александру Мерриуэзеру.
– Диана, улыбнись, прошу тебя.
Мисс Диана Мерриуэзер не подав вида, что услышала тихое наставление матери, изобразила, по ее мнению, то, что должно было выражать улыбку. Из своего личного опыта она прекрасно знала: если слишком много улыбаться на балу, то по приезде домой натруженные щеки будут неприятно ныть во время ужина.
– Вот так намного лучше, – похвалила леди Линнет, изящно помахивая веером перед своим лицом и прикрывая им их беседу от посторонних глаз. Диане захотелось вырвать веер из рук матери, чтобы использовать его с большей пользой. Человек двести, если не больше, набилось в зале, в котором с удобством могла расположиться только половина от этого числа. А хуже всего было то, что пожилые матроны, смертельно боявшиеся сквозняков, тем самым лишили все остальное общество возможности вдохнуть хоть сколько-нибудь свежего воздуха.
Куда бы ни направлялись эти гранд-дамы, за ними следовала их свита – компаньонки, юные дебютантки, печальные девушки, оставшиеся без кавалеров во время танцев, молодые особы, которые очень скоро должны были перейти в разряд старых дев. На протяжении ряда лет Диана постепенно переходила из одного разряда в другой. Она еще не была до конца уверена, окончательно ли она перешла из категории желтофиолей, то есть девушек, остающихся без кавалеров на танцах, в разряд старых дев. Хотя любую девушку, проводящую безрезультатно седьмой сезон, без всякого сомнения, уже отнесли бы к старым девам.
– У тебя такая очаровательная улыбка, дорогая, – похвалила мать и ласково похлопала ее по плечу. – Жаль только, что ты улыбаешься так редко.
Диана равнодушно кивнула и повернула голову к дверям в соседнюю комнату, откуда слышались звуки музыки: это музыканты настраивали инструменты. Ливрейные лакеи, бесшумно и ловко двигаясь среди гостей, разносили на серебряных подносах охлажденное шампанское. Диана взяла бокал, проникающий от стекла холод приятно освежал руку.
В бальной зале было жарко и душно. Диана предвидела это неудобство, как и многие другие. Но никто из счастливцев, получивших приглашение на бал, еще не выжил из ума, чтобы добровольно отказаться от его посещения. Лорд и леди Уэстон, весьма известные особы, слегка ушли в тень, выдвинув на передний план трех своих родственников, о которых в последнее время больше всего говорили в свете. Эта троица как раз продвигалась через весь зал, направляясь к хозяевам торжества.
Первым шел граф Данстон, женатый на старшей дочери Уэстонов. В данный момент он был необычайно популярен в свете, так как газеты раструбили о нем последние новости: будто он тайком поступил на службу в военно-морской флот и был ранен в сражении. Ходили слухи, что сам Нельсон отдал должное мужеству и патриотизму графа Данстона. Его жена считалась одной из самых красивых женщин высшего света. Диане хотелось презирать ее, но это ей плохо удавалось, поскольку всякий раз, когда они встречались, Изабелла вела себя очень любезно и дружелюбно. Сегодня она вся буквально сияла от радости и счастья, стоя между своим замечательным мужем и младшей сестрой Оливией.
Второй чествуемой на балу персоной был муж этой самой Оливии, маркиз Шелдон. Рано овдовев, он вел замкнутый образ жизни до тех пор, пока не познакомился с Оливией, а год назад они обвенчались. Романтическая история их любви очаровала высшее лондонское общество. Наблюдая за лордом Шелдоном, не сводившего влюбленных глаз со своей миниатюрной жены, Диана не могла не признать, что эти двое тоже очень счастливы в браке.
Неподалеку от своих счастливых сестер стоял их брат – третий джентльмен, также пользовавшийся общественным вниманием. Единственный из троих мужчин он не был женат. Именно он больше всего волновал воображение Дианы. При взгляде на него ее сердце начинало биться тревожно и взволнованно, как бьется сердце молодой кобылки во время финального забега на ипподроме в Дерби.
Это был Генри Уэстон.
Высокий статный красавец, будущий виконт, он считался лучшим женихом и любимцем светского общества.
Лорд Уэстон поднял руку, призывая к молчанию. По рядам гостей пробежала волна перешептываний. Наконец все смолкло.
– Дорогие друзья, моя жена и я рады приветствовать вас в нашем доме. Благодарим за участие в нашем семейном торжестве. В последний раз мы устроили бал в честь успешного выхода нашей дочери Изабеллы в свет, а теперь мы представляем вам дочь вместе с ее мужем, графом Данстоном. Недавно они отметили вторую годовщину семейной жизни.
Вокруг послышались поздравительные возгласы и аплодисменты. Лорд Уэстон опять замер, ожидая, когда стихнет радостный шум.
– Ровно год назад в красивой церкви в нашем поместье Уэстон обвенчалась вторая наша дочь. В нашей семье появился новый член – маркиз Шелдон, которому удалось пленить сердце Оливии, опередив многих лондонских хлыщей и лишив их всяческих надежд.
Послышался всплеск возмущенных голосов, однако основная масса гостей весело рассмеялась.
– Недавно мы стали еще счастливее, – продолжал хозяин. – Молодые порадовали нас рождением двух очаровательных внучек.
Он поднял бокал высоко вверх:
– А теперь предлагаю тост: «За любовь, счастье и семью!»
– За любовь, счастье и семью! – подхватили гости. Провозглашенный тост гулким эхом прокатился по всему залу.
Ни одно слово из тоста не слетело с губ Дианы, язык не повиновался ей. Они плохо согласовывались с ее жизненным опытом, в ее понимании эти слова вообще были никак не связаны друг с другом. Диана подняла бокал и, сделав глоток, проглотила вместе с шампанским застрявший в горле комок. Она заметила, что ее мать также промолчала, не став повторять тост вслед за всеми.
В зале началось движение, целью которого было очистить центр для танцующих. Часть гостей, в большинстве своем мужчины, вовсе покинула зал. Одни устремились к карточным столам, другие, непринужденно болтая, стали расхаживать по всему дому. Когда место для танцев освободилось, лорд и леди Уэстон вышли на середину, следом за ними ступали их дочери с мужьями. Раздались громкие и отчетливые звуки музыки. Как только пары совершили несколько танцевальных па, к ним стали присоединяться другие желающие. Девушки, оставшиеся без кавалеров, как обычно стояли вдоль стен, переглядываясь с мужчинами в надежде получить приглашение на следующий танец.
Но никто не смотрел в сторону Дианы, ничей взгляд не задерживался на ее лице, впрочем, она давно к этому привыкла. Если в детстве Диана умела ловко прятаться, то теперь она не менее искусно прятала свои чувства под маской притворной любезности, сидя в окружении глуповатых мамаш и чудаковатых старух. Ее лицо сохраняло привычное выражение, наиболее подходящее для бала, когда вокруг нее блестящие светские красавицы и скромные дебютантки то и дело получали приглашения на танец.
Красотой Диана не блистала и хорошо понимала это. Ярко-рыжие волосы, карие глаза и в довершение множество веснушек шли вразрез с принятыми стандартами красоты. Ростом она была выше почти всех своих предполагаемых кавалеров для танцев, что тоже не играло ей на руку. Когда взгляд Генри Уэстона остановился на ней, пусть даже по замеченному многими знаку матери, Диана смешалась: ей, как в детстве, захотелось спрятаться. Это ее пугало. Причем очень сильно.
Диана четко понимала всю сложность положения. В отличие от многих джентльменов, он подавлял своим внешним видом и ростом, порождая в ней чувство собственной уязвимости. Ни для кого не было секретом, как много часов он проводит на боксерском ринге в клубе Джексона. Плоды этих упражнений производили должный эффект на слабый пол, и Диана не являлась исключением. Безукоризненно скроенный фрак и панталоны в обтяжку подчеркивали его мужскую красоту и вызываемое ею впечатление. В воображении Дианы невольно возник образ вождя языческого племени, безжалостного к своим врагам, захватывающего чужие земли и богатую военную добычу.
Объяснить, почему его вид так волновал ее, она не могла. В конце концов, он ведь не собирался ее грабить. Да и ей такая мысль не приходила в голову. Она не размышляла подолгу о спортивных увлечениях Генри Уэстона, потому что это было бы неприлично. И она, конечно, никогда не думала над тем, что он надевал, или скорее не надевал, на себя, когда занимался боксом.
Возможно, ее мысли помимо воли крались по запрещенным тропинкам, пока глаза оценивали его широкие мощные плечи. Она ничего не могла поделать с собой. Этот человек притягивал к себе внимание женщин точно так же, как огонек свечи манил глупых бабочек. Он напоминал ей Аполлона, золотоволосого бога, полного силы и огня. При ярком свете множества свечей он и в самом деле выглядел как бог, но все знали, что по своей натуре Генри Уэстон стоял ближе к дьяволу.
Четко очерченные скулы, соблазнительная ямочка на подбородке и желание, таившееся в уголках красивых губ. Против его улыбки невозможно было устоять. Сердце Дианы подпрыгнуло, и ей непонятно почему стало не по себе, как вдруг, и как всегда некстати, до ее слуха донесся голос матери:
– Диана!
Резкий оклик матери прервал тайные мечты Дианы. И совершенно неожиданно для себя она увидела предмет своих грез прямо перед собой. Краска прилила к щекам Дианы. Она совсем растерялась, так как знала, что румянец плохо сочетается с рыжим цветом волос, и покраснела еще больше. Порочный круг замкнулся.
Она неловко вскочила и оступилась. Ее мать, которая встала так же грациозно, как и всегда, метнула на нее встревоженный взгляд. Диана скосила глаза на бабушку: герцогиня Лэнсдаун выглядела не слишком довольной. В этом не было ничего необычного, хотя на людях, как правило, она сохраняла невозмутимое выражение.
– Добрый вечер, ваша светлость, леди Линнет. – Генри Уэстон почтительно поклонился. – Мисс Мерриуэзер, позвольте пригласить вас на танец.
– Благодарю вас, мистер Уэстон. – Диана присела в безупречно грациозном реверансе, который, как она надеялась, должен был хоть немного скрыть ее замешательство. – С удовольствием.
Они прошли к танцующим, которые уже выстроились в длинный ряд пар, готовясь к контрдансу. Генри провел ее в самое начало, где в первой паре стояли лорд и леди Данстон. Позади них было немного свободного места, оставленного для второй пары, то есть для них. У Дианы мурашки побежали по коже от страха, что она может спутать фигуры или совершить какую-нибудь ошибку. Она не слишком любила танцевать, и, несмотря на настойчивые просьбы бабушки нанять учителя танцев, под любым предлогом отказывалась от занятий с ним.
Диана вообще не любила быть в центре внимания. С ее первого появления в свете от нее ожидали одного – что она пойдет по стопам своей матери. Однако Диана разочаровала всех. Она не спешила замуж и не собиралась, как ее мать, выходить за помешанного на лошадях и скачках джентльмена, способного лишь управлять конюшней да увозить влюбленную в него девушку под венец. Хотя она ясно отдавала себе отчет, что с ней не убежит даже управляющий конюшней, принадлежащей ее деду, да и любой другой джентльмен тоже.
Впрочем, когда она впервые появилась в обществе, вокруг нее начали увиваться кавалеры. Несмотря на ее не слишком изящные манеры и не совсем светскую наружность, и падавшую на нее тень от скандального разрыва ее родителей, нашлись любители, которые польстились на большое приданое и на связи ее деда, герцога, в высшем обществе. Однако большинство искателей ее руки не подходило жестким требованиям ее бабки. Герцогиню не устраивали как богатые поклонники без титулов и званий, так и светские шаркуны с обходительными манерами и пустыми карманами.
Те немногие, кто все-таки сумел прорваться сквозь частокол высоких требований бабки, не смогли завоевать благорасположения Дианы. Не будучи наивной, она не искала романтической любви. Но и жить с человеком, либо стоящим одной ногой в могиле, либо любящим выпить, либо азартным игроком, она не собиралась. По этому поводу у нее с бабушкой то и дело происходили споры и ссоры, за которыми пролетел второй сезон.
Как знать, возможно, устав, они пришли бы к какому-нибудь компромиссу в третьем сезоне, но тут ее дед и бабка заболели и по совету врачей почти весь год провели в родовом поместье деда – в Халсвелл-холле. Очутившись снова в свете, Диана, к своему удивлению, вдруг обнаружила, что поток искателей ее руки, наследства и светских связей заметно обмелел. Девушка, четвертый сезон выезжающая в свет, примелькалась и уже не вызывала к себе прежнего интереса. После трех сезонов в свете о ней сложилось мнение, что она либо слишком привередлива, либо сама не знает, что хочет, поэтому ее стали реже приглашать на балы и маскарады. Завтраки в венецианском стиле и музыкальные вечера – вот что оставалось незадачливым девушкам, которые еще не утратили шансы выйти замуж.
Однако бабка, герцогиня Лэнсдаун, не собиралась складывать оружие. С годами ее желание выдать внучку замуж лишь усилилось. Она заставляла Диану посещать все праздники, вечера и приемы в светском обществе, где только можно было подцепить достойного жениха. Когда наступили парламентские каникулы и все высшее общество разъехалось на лето по своим поместьям, измученная вконец Диана, как и раньше, осталась ни с чем.
