Текст книги "Хранитель"

Автор книги: Сара Ланган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА 30
Пять центов за вход в рай

Он видел двоих себя в ее глазах: калеку и стоявшего прямо мужчину.

«Слышала анекдот про священника и раввина в раю? – подумал он. – Про парня с уткой на голове в кабинете психиатра? Про двух брюнеток и блондинку? Про пьяницу в баре? Давай, хватит тянуть!»

В десять часов вечера в последний день дождя Пол Мартин и Сюзан Мэрли сидели на парковой скамейке. Она сжимала руками его голову, причиняя острейшую, как разрезанный металл, боль.

«Пожалуйста, – мысленно умолял он из последних сил, – скорее кончай с этим».

Перед глазами прыгали волны, забор, раскачиваясь, вращался по кругу. Очень медленно Сюзан ослабила давление, и он ощутил треск в ушах, адреналин хлынул в кровь. Пол уже приготовился встретить свою судьбу. Жизнь показалась ему короткой завершенной историей, которую он держал в руках, как хрупкий предмет, желая скорее раздавить, нежели внимательно рассмотреть. Но постепенно боль утихла, и Пол понял, что не умрет сейчас.

Поднявшись, он увидел, что Сюзан уходит из парка. Мокрое платье прилипало к телу. Она ступала по земле босыми ногами, с которых исчез кожный покров – остались лишь кости и сухожилия.

Сюзан прошла сквозь ворота, одновременно плача и улыбаясь. Пол знал почему, он понял причину после ее прикосновения. Собственно, поэтому Сюзан не убила его. Розов был прав: она любила и в то же время ненавидела Пола. Страшные вещи творились в последнюю дождливую ночь. Сюзан и хотела, и противилась им, отсюда – улыбка сквозь слезы. Он не мог разобрать, какой из демонов преобладал в ней. В этом они были похожи.

Пол поднял глаза к небу. Дождь лил с утроенной силой, но он не чувствовал его. Одежда промокла насквозь. Со стороны фабрики потянуло горящей серой.

Выйдя из парка. Пол пошел по наводненной Мэйн-стрит. Мимо него, высунув голову на поверхность, проплыл голден ретривер. [10]10
  Охотничья порода собак.


[Закрыть]Правда, он был не привычного золотистого цвета, а с вымазанной в саже шерстью. Пол помнил его настоящий окрас: Бенджи. Пес отчаянно боролся с течением. Пол схватился за ошейник, чтобы вытащить Бенджи на сушу, но тот грозно зарычал и цапнул его за пальцы. Пол резко отпустил пса, и он поплыл вниз по улице. Разве мог Бенджи укусить своего хозяина? Нет, это точно был не он… верно?..

Во всем городе вырубилось электричество, тьма поглотила улицы. Во мраке скользили фигуры. Вокруг дома Чака Брэнна гигантский красный паук плел паутину. Если Чак попытается выйти, то как муха застрянет в липких сетях.

Привидения двигались по дорогам, не касаясь воды, проплывая высоко над ней. Среди призраков попадались как совсем древние, из прошлого века, так и молодые, ничего не успевшие повидать в жизни. Они не обращали внимания на Пола. Их единственным намерением было вернуться домой.

Глаза слезились от едкого фабричного дыма. Пол захотел бежать… взломать «Дон Ликер», украсть несколько бутылок шотландского виски, вплавь добраться до шоссе, забиться в какой-нибудь уголок и прождать до утра. Или вскрыть себе вены – тогда наконец-то уйдут все тревоги.

* * *

Подойдя к ближайшему дому – одноэтажному, с голубыми ставнями, – Пол заколотил в дверь. Из-за занавески осторожно высунулась Элли Бруттон. Он продолжал стучать до боли в костяшках, пока его бывший начальник Кевин Бруттон не открыл дверь. Он дышал, прижав к лицу носовой платок. Из дома вырвался запах тухлого мяса.

– Ты должен помочь мне! – сказал Пол. – Нужно эвакуировать город!

– Пошел к черту! – крикнул Кевин и захлопнул дверь.

Пол бросился к дому напротив. Дверь была такой ледяной, что каждое прикосновение обжигало пальцы. Он увидел, что из окна второго этажа за ним наблюдала Джейн Ходкин со своим парнем Крэйгом Питсфилдом. В комнате, где они находились, горели свечи, и оба дрожали от холода. Изо рта шел пар. Бросив камень и разбив окно, Пол закричал:

– Бегите отсюда!!!

Но Джейн и Крэйг лишь подальше отошли от окна.

Тогда Пол начал ломиться в дом семейства Андриас.

– Вы не понимаете, что происходит?

Кто-то подошел к двери, но затем шаги удалились. По всей улице в каждом доме Пол видел лица, но стоило ему приблизиться, как они тут же прятались. Знакомые, изуродованные, они все больше напоминали те, что чахли в зеркалах Сюзан. Лица были очень похожи на нее.

Впереди возвышалась фабрика. Сюзан стояла около нее, разведя руки и запрокинув голову. Рассекшая небо молния озарила здание, дым и женщину, давно лишившуюся красоты. Сюзан смеялась и плакала – это была потрясающая картина.

Ревели двигатели, в небо из трубы поднималось все больше дыма, вместе с которым наружу выходило что-то плотное, темное, заполнявшее воздух, землю и его легкие. Пол побледнел, осознав, что вдыхает серные отходы. Кто-то… ну конечно, Луис Андриас с двумя дружками-идиотами вскрыли канистры и приготовили смесь. При соединении с углем, а тем более при воспламенении сера становилась очень опасной. Человек может дышать сероводородом около тридцати секунд, затем умирает. Если ветер разнесет это месиво и капли дождя впитают его, то грядет катастрофа, не снившаяся даже Лав Каналу. [11]11
  Заброшенный район в Ниагара-Каунти, Нью-Йорк, где было обнаружено огромное количество химических веществ, зарытых под землей.


[Закрыть]

Если наружу выплывет еще больше серы, то к тому времени, как сюда явится бригада спасателей, город вымрет.

– Нет… – прошептал Пол.

Сюзан со спокойным лицом повернулась к нему.

– Да, – сказала она. В ее голосе отразились все эмоции: от сожаления и печали до радости и злобы. Дым поднимался в небо, и вскоре вместо звезд, облаков и луны образовалось сплошное черное пятно.

Пол побежал на фабрику. От аварийного генератора горело несколько лампочек, кое-как разгонявших дым. Восьмидесятилетняя машина грохотала. Поперек пустого конвейера двигалась пила. Чан кипел, газовые нагреватели обдували помещение.

На линии сборки работали призрачные люди. Они резали и обрабатывали дерево, прессовали горячим утюгом бумагу. Пола окружали многотысячные привидения жителей Бедфорда. На них были надеты костюмы-тройки или рваные рабочие майки, загаженная обувь, а на голове – цилиндры. Места всем не хватало, поэтому они умещались друг у друга внутри, и лицо каждого раздваивалось: старый и молодой, мужчина и женщина, уродливый и красивый.

Снизу доносились голоса мучеников, убитых основателем фабрики Уильямом Прентисом. Их трупы сгнили под землей, отравив почву. Ни один росток не увидит здесь белого света. Нескончаемый истошный крик усиливался с каждой секундой, пока Пол находился там. Он видел их глаза: одинаковые, голубые, как у Сюзан Мэрли.

Ему захотелось повернуться и бежать, но в ту же секунду он понял, что некуда. Переступив порог. Пол вошел в помещение и принялся на ощупь искать стоп-кран. Он знал: это не остановит химическую реакцию, но по крайней мере пострадает только малая часть долины. Как слепец, он двигался сквозь темноту и призраки, обжигая руки горячими аппаратами. Ядовитый дым неумолимо прибывал, и у Пола закружилась голова. Лицо, руки – все открытые части тела сильно чесались. Пора выбираться, бежать прямо сейчас, пока не потерян последний шанс…

Вдруг он разглядел на стене ящик. Пять рычагов, два из которых были подняты. Наугад Пол опустил первый, и тот без сопротивления подался. Конвейер тут же остановился.

– Есть! – хрипло возликовал Пол.

Он потянулся ко второму рычагу, дернул, и он с треском развалился на части. Из панели торчал лишь дюймовый осколок, который никак не удавалось опустить пальцами. Чан продолжал кипеть, производить смертоносное месиво, распространявшееся по всей фабрике. Пол наклонился и, срыгнув, почувствовал соленый привкус. Кровь.

Медленно ползли минуты: пять, шесть, семь… не умолкали крики, полные горя и ужаса. Им хотелось, чтобы фабрика сгорела, перестала существовать. Привидения обступали, но Пол, пройдя сквозь них, подошел к панели и снова стал давить. У него обломались ногти, он присел и сделал глубокий вдох, забыв, что больше не осталось воздуха. Снова кровавая отрыжка. Пол чувствовал, как пузырятся легкие, и это была не слизь – разжижалась оболочка.

Ринувшись к чану, он попытался голыми руками затушить пламя. Боль пронзила его миллиардами кинжалов, давая понять, сколь глупа была затея. Он судорожно пустился на поиски вдоль чана. От сильнейших ожогов руки потеряли чувствительность, но он, не сдаваясь, продолжал ощупывать пол и стены. Ничего.

Скоро дыхание отказало. Он не мог больше идти. Легкие горели.

– Пожалуйста, – взмолился Пол. – Сюзан, прекрати это…

Он захлебывался в собственной крови. На фабрике появилась Сюзан. Она ковыляла со сломанной лодыжкой, голова болталась. Единственное, что осталось в ней живым, – это глаза.

Пол тихо рассмеялся над своей грядущей кончиной: он умрет на бумажной фабрике, на спасение которой потратил много лет. Ирония еще не оставила его. Но в следующую секунду он протрезвел. Да, вот как все кончится – сегодня ночью тысяча людей встретят Создателя.

Он подумал о Кэтти и о том, как сильно гордится, что она вырвалась; вспомнил Джорджию, которой это не удалось. Сыновья… еще бы один день, и он обязательно сказал бы им, как сильно их любит. По крайней мере он не сбежал – это хорошо. Хотя бы раз пустить все на самотек, обрести божью благодать.

Последнее, что Пол увидел, была стоявшая над ним Сюзан. Она дотронулась до его щеки, только в этот раз не больно. Он прошептал ее имя, и голос пронесся по всему городу, каждый человек в Бедфорде услышал его мольбу. Затем так же внезапно он умолк.

ГЛАВА 31
Вор

Эйприл Уиллоу чувствовала себя на грани истерики. Дело было не в том, что приходилось спать в грязном подвале церкви с чумазыми жителями трейлеров (у них чесотка – она точно знала!!!); и не так сильно ее, расстраивала открытая наверху исповедальня, где можно было покаяться во всех грехах; она даже перестала обращать внимание на дождь, капавший сквозь щели в окнах прямо на лицо. Причина горя была в другом: Бенджи. Он, должно быть, погиб. Какой-нибудь сосед переехал его машиной и закопал, совершенно справедливо опасаясь встретиться лицом к лицу с Эйприл. Бедненький маленький песик… а вдруг он все-таки жив, бродит один-одинешенек по улицам больной и голодный, скучает без своей мамочки?..

Никто не спал. Они слушали дождь. Как колыбельная, он убаюкивал их, производя странный, особенный звук, похожий на легкий шум голосов во сне. Когда это началось? Эйприл не знала, но они казались ей знакомыми, и она не могла точно понять, стоит бояться или нет.

Умственно отсталый ребенок Бернард Макмуллен свернулся клубком в массивных руках матери; Эмити Йоргенсон и ее дочь Андрэа прижали ладони к окну, словно вступая в тесное общение с тяжелыми каплями, падавшими с неба. Полчаса назад они стали темнее, и в нос ударил едкий химический запах. Томас Шульц сидел в окружении своих собак. Некоторые лежали на койках. Остальные стояли. В тишине. В покое.

«Теперь ясно, – подумала Эйприл, – каково это – когда ходят пешком по твоей могиле».

Она положила руку на большой мягкий живот Дэнни. Иногда по ночам дома она обхватывала его полностью – показать, что вполне может сделать это.

– Дэнни, что там происходит?

– Слушай, – ответил он. – Просто слушай.

Закрыв глаза, она услышала множество голосов – непонятная болтовня, будто куча радиостанций соревновались друг с другом.

«Вот что чувствуешь, когда кто-то стучится в твою дверь», – подумала Эйприл.

– Там Бенджи?!

– Тихо, Эйприл! – сказал Дэнни и стыдливо отвернулся от жены. Она видела, что он плачет. И не только Дэнни – у многих по щекам лились слезы.

«Вот что чувствуешь, когда крадут твое сердце».

Она тихо выбралась из подвала. Никто, даже Дэнни, не заметил – все были слишком заняты, слушая дождь. Эйприл поднялась по лестнице в церковь и, войдя в исповедальню, закрыла за собой дверь. Усевшись в крохотной каморке, где пахло горячим металлом и электричеством, она отодвинула перегородку.

– Прости меня, отец, ибо я согрешила. Прошло уже шесть недель с момента моей последней исповеди.

Ответа с той стороны не последовало. Эйприл стала вслух читать текст раскаяния, написанный на стене. Внизу ее ждали. Возможно, даже слышали, что она сейчас говорила. Может быть, ее слова доносились до них вместе с дождем.

– Прости меня, Господи, – сказала она. – Прости, что никогда не делилась этим. Яни одной живой душе не хотела говорить. Боже милостивый, прости… пожалуйста, верни мне моего Бенджи.

Она долго ждала, но дверца с той стороны не открылась, и Эйприл так и не увидела лица грозного судьи.

«Вот что чувствуешь, когда душа отделяется от тела».

Дверь в церковь вопреки обыкновению была не заперта. Сегодня, на случай если придут еще люди или кому-то понадобится выйти покурить, Дэнни и отец Алессандро решили оставить ее открытой. Может быть, Бенджи сейчас там, на улице?.. Свернулся калачиком на ступеньке, и ей нужно только выглянуть. А если нет, то она встретит его потом, в чистилище, потому что собакам вход в рай запрещен. Бенджи.

Почему она не искала его? Почему оставила совсем одного?

Эйприл выглянула за дверь. На крыльце курил Розов. Он пришел сюда, сказав, что его дом затопило, но на самом деле ему не хотелось оставаться в этом убогом месте после смерти Сюзан Мэрли. Там воняло, и сколько бы хвойного раствора он ни лил на пол, запах не пропадал. Она являлась к нему даже днем: сидела на его постели, злостно смеялась, истекая кровью (однажды, когда она еще была жива, он ударил ее). Прошлой ночью из всех кранов текла красная жидкость.

Бедный, скоро умрет, подумала Эйприл. Откуда ей было известно об этом и о его боязни дома? Розов повернулся, слегка коснувшись шляпы. Эйприл попыталась улыбнуться ему, но не смогла. Маленькие, похожие на вшей червяки ползали по всему его уродливому телу.

Послышалось тяжелое дыхание. Но это был не Розов.

– Кто здесь? – спросила она в темноту.

* * *

Вверх по ступеням церкви плавно поднялась ее собака. Бенджи! Малыш вернулся домой, Господь услышал ее молитвы! Она где угодно узнает эти светящиеся глазки. Только вот шерстка сильно испачкалась, он был так измучен, бедняжечка. Пес приблизился, и Эйприл увидела в его зубах мусорный пакет – тоже в грязи, словно его только что выкопали.

«Вот что чувствуешь, когда выкапывают твое тело».

Вздрогнув, Эйприл схватилась за воздух длинными, шевелившимися, словно паучьи лапки, пальцами. Все десять сжались в коротком, моментальном спазме. Бенджи бросил перед ней пакет и отошел чуть поодаль, предлагая принять его драгоценный дар.

– Кажется, ребенка твоего принес, – сказал Розов. Выползая изо рта, черви спускались по бороде. – От которого ты избавилась. Девочка, верно?

– Да, – ответила Эйприл. – Она даже не заплакала.

– Неужели?

– Только один раз…

Розов выбросил окурок и зашел внутрь. Посмотрев вниз, на пакет, Эйприл сжала кулаки, унимая дрожь.

– Бенджи! Иди сюда! – позвала она.

Пес присел на задние лапы, залаял на нее и, рыча, ждал, когда она возьмет подарок. Эйприл еще раз окликнула его, но он не послушался. Бенджи напряг мускулы, готовый напасть.

Эйприл отступила. Еще шаг назад. В пакете что-то пошевелилось и начало извиваться. Она попятилась и, переступив через порог, закрыла дверь. Чтобы захлопнуть ее до конца, она подвинула пакет, соприкоснувшись ногой с чем-то мягким, бесформенным. Бенджи, оставленный снаружи, заскулил. Вода будет прибывать, и он утонет в ожидании, пока хозяйка вернется за ним. Сердце Эйприл сжалось от невыносимого плача, но… ты ли это, Бенджи?..

«Вот что чувствуешь, не зная, кто ты. Я могла научить тебя, маленькая девочка, но ты ничего не хотела знать».

Когда Эйприл вернулась в подвал, все разом обернулись к ней. Не выдержав, она отвела глаза.

* * *

«Вот что значит помнить».

Дэнни протянул руку.

Они не одобряли? Ненавидели ее? Эйприл Уиллоу – лицемерка? Мегера? Зажав рукой свой детский ротик, она прислушалась. Нет, их голоса были слышны в шуме дождя. Они не испытывали ненависти к ней, а наоборот, приветствовали.

– Дэнни!

Он поманил жену к себе, обнял, и они вместе с остальными продолжили смотреть на дождь, проникавший сквозь стекла черными ядовитыми каплями.

ГЛАВА 32
В зазеркалье (По ту сторону забора)

Опять они залаяли, что ж это творится такое!

Томас Шульц наворачивал с собаками круги по двору церкви. Тоже мне святое, благословленное место, ворчал он. На самом деле что храм, что бумажная фабрика – работали одни и те же подъемные краны. И никто тут ничего не освящал, как, собственно, и весь Бедфорд. Богом забытое место! А как еще объяснить эту ночь?

Джек и Пит никак не могли успокоиться. Мальчики прямо-таки взбесились: только Томас приступил к эклерам, которыми угощали в доме пастора, как хаски залаяли на маленькую Андрэа Йоргенсон. Ему пришлось вывести их, чтобы охладили пыл на улице. Сейчас собаки на первой космической гоняли по двору и скоро так устанут, что сил обращать внимание на странные ночные звуки уже не останется. Это жужжание… и запах дождя – такой, будто горели старые тухлые носки. В чем дело? Явно не к добру. В таких случаях Томас жалел, что он не собака.

Он спокойно наблюдал, как его четвероногие приятели увлеченно бегают за собственными хвостами. Глупые создания, но такие хорошие. Проведя всю жизнь среди животных, Томас научился понимать их. Он знал, что даже самые преданные и добрые псы, если им некомфортно, могут напасть. Испуганный зверь опасен. Однажды в детстве Томас увидел, как его черный лабрадор Кудря, разлегшись в кухне, грызет кость от плохого мяса, которое мама выбросила в мусор. Томас ухватился за пасть собаки, желая отобрать вредную еду, но Кудря тут же вцепился ему в руку. Мальчик заорал так, что любой мертвец начал бы страдать бессонницей. Через пару секунд в кухню прогулочным шагом вплыла мама в розовых бигудях, готовая, как обычно, к решению очередной проблемы. Она пнула пса в живот, и тот неохотно отпустил покалеченную руку Томаса. Позже эта история, получившая название «Великий и ужасный Франкенштейн. Трагикомедия в одном акте» была рассказана им сотни раз. Сухожилие было сильно повреждено, поэтому Томас до сих пор не мог до конца сжать кулак. Лабрадор же обиделся на маму и больше не подпускал ее к себе. Она, подыгрывая ему, говорила людям, что, мол, ее нога всегда бьет по-разному.

Но Кудря все же испугался. Оставив кость, он поплелся вслед за Томасом по комнате, жалобно скуля при виде капавшей на пол крови. Возможно, он даже и не понял, на ком лежит вина. Такие вот они, собаки, простые существа. Поэтому Томас любил их больше, чем людей. Мотивы псов всегда были предельно ясны.

Джек и Пите горящими глазами совершали очередной забег сквозь дождь и темноту. Джек взял на себя лидирующую позицию. Обычно, если Томас слишком долго отсутствовал, Джек начинал нервничать и громко лаять, а еще у него была привычка ловить птиц и выкладывать у порога их перья.

Пит был старшим. Обожал сидеть у плиты.

Они бросились к нему наперегонки, и Томас вдруг испугался: их глаза сияли так ярко, нетипично, словно зверям были известны все его грехи. «Тоже превратились», – подумал он. Но собаки замедлили ход. Тяжело пыхтя, они подошли к Томасу и уселись по обе стороны от него. Он похвалил их за лучший способ избавления от лишней энергии.

Через окна он увидел людей в подвале. Они сидели замерев и слушали дождь. Из темноты доносились звуки. Голосов было слишком много, чтобы расслышать каждый в отдельности. Томас с трудом собирал свои мысли, сыпавшиеся, как песок с горы, из-за отсутствия опоры.

«Собаки опять залаяли. Вот напасть!»

Хм, забавно: эта мысль застряла в голове, как невысказанное признание священника.

Чтобы убедить самого себя в непричастности собак, Томас погладил их по головам. Они угомонились, и только тогда он осознал, что псы действительно гавкали.

Иногда, во времена одиночества и тоски, он задумывался над тем, почему не прожил ни с одной женщиной дольше месяца, ведь попадалось множество таких, которые соответствовали всем его требованиям. Томас чувствовал, что чего-то не хватает… какой-то жизненно важной детали, заставлявшей его нуждаться в близком человеке. Даже Джорджия О’Брайен, если уж на то пошло, могла стать достойным выбором. Однажды вечером она позвонила ему, но Томас по необъяснимой причине сделал вид, что не узнал ее. Он часто думал, что Мэтью – его сын. Мысли, конечно, странные, но если задуматься, жизнь могла сложиться совсем по-другому. В такие вот унылые моменты по ночам, когда Томас погружался в размышления о непоправимом, Джек и Пит были лучшей поддержкой. Они пристраивались у его ног и начинали облизывать пятки.

Он видел в окнах церкви жителей Бедфорда, их голубые глаза… голубые?

Что удерживало его в этом городе? Томас пришел к однозначному выводу – ничего. Он мог уйти хоть сегодня ночью – к вершине холма и дальше через лес. Из далекого скаутского прошлого он помнил, что мох растет с северной стороны. Элементарно. Стоит ли забрать женщину с мальчиком? Провозгласить их своей собственностью и сматываться отсюда. Прямо сейчас? Эта мысль очень взволновала, взбудоражила его… да! Уйти сейчас. Но Томас чувствовал себя уже слишком старым, никакая женщина не захочет его. Тогда зачем?..

– А вы что думаете, ребята? – спросил он у собак.

Они подняли головы и взглянули на него с подозрением, словно не узнали голоса любимого хозяина. Вероятно, странное жужжание вокруг настораживало их, и они испугались. Это игра воображения, решил Томас, раз начинает казаться, что у его мальчиков голубые глаза…

– Да. Пойдем, я думаю. Приключение! Вам понравится, – сказал он, потрепав Пита по загривку. Пес ощетинился.

Они втроем отправились к холму. В северном направлении – город, затем кладбище и лес. Томас шел, дрожа от холода, джинсы промокли, но ничего страшного – это не смертельно. В конце концов, это всего лишь прогулка без намеченной цели.

«Надоело слушать, как они лают».

Пит снова занервничал. Эти собаки сильно отличались от Кудри. Наверняка выродки. Что ж, случается. Он долго дрессировал их: учил давать лапу и выполнять другие трюки. Но несмотря ни на что, Джек и Пит были его хорошими друзьями.

Идя по дороге, Томас наконец-то осознал, что уже ночь. Тени сгущались, как он и предвидел. Часть его знала все наперед. Еще до рождения Сюзан Мэрли он был уверен, что однажды такая девушка появится.

Чак Брэнн застрял в паутине. Чем больше он боролся, тем сильнее застревал в белых волокнах, опутавших его, как свадебное платье… Томас остановился. Какого дьявола?..

Дом семьи Ходкин покрыл слой льда. Улица затоплена. Из фабрики шел дым… что, черт возьми, происходит?

Томас ускорил шаг. Джорджия звонила только один раз, но он знал, где она живет и что нужно делать, если удастся разыскать ее. Не важно, понравится он ей или нет, главное – будет кого защищать.

Томас дернулся вперед, и собаки, встревожившись, залаяли. Сибирские хаски по природе своей крупные животные, им нет нужды повышать голос – только в крайних случаях, когда их намерения очень серьезны. Томас в страхе побежал. Его ухватили за куртку, но он не останавливался и через секунду был сбит с ног. Джек повалил его на землю и придавил лапами плечи, не давая пошевелиться. Из оскалившейся пасти текла слюна, голубые зрачки быстро увеличивались и сужались. Собаки не узнавали Томаса, смотрели на него как на пожирателя их добычи.

Он хорошо знал этих животных. За одну лишь ночь прямо у него на глазах они одичали, превратились из ласковых приятелей в обезумевших монстров. Томас знал, что сейчас произойдет. Напуганное животное опасно. Он знал, что они сделают, – голоса сказали ему.

Пит наклонился вперед, раскрыв огромную пасть.

– Успокойся, маль… – попытался сказать Томас, но его голос привел пса в ярость. Щелкнув зубами, Пит выдрал хозяину глотку.

Боль длилась недолго. Хлынул адреналин, и Томас уже ничего не чувствовал. Он в ужасе смотрел, как из трахеи льется кровь.

Злобно рыча, собаки начали есть.

* * *

В церкви Андрэа Йоргенсон сидела на раскладушке рядом с матерью. Сегодня она рассказала Лиз о своих тревогах и даже позвонила Дэнни Уиллоу, но никто не стал слушать. Видимо, потаскушка в высоких сапогах, живущая с семьей в трейлере, недостойна этого. Но она чувствовала зло внутри себя! Сюзан Мэрли. Надо было избавиться, вытолкнуть ее наружу.

Андрэа пошла в ванную, взяв из сумки какой-то предмет и спрятав его под куртку. Новенький, блестящий, с ровными правильными краями. По ночам он, как страстный любовник, звал ее к себе; в школе она постоянно думала о том, что сделает дома, когда останется одна. Никто ни о чем не узнает.

Ее бедра служили доказательством боли и переживаний, не известных ни одной живой душе. Ей приходилось резать себя, чтоб выпустить наружу глубоко зарытые страдания.

Заперевшись в ванной, Андрэа достала огромные ножницы – в особенную ночь и боль предстояла серьезная. Ее карие глаза стали голубыми.

«Давай, – велел ей голос. – Ты же хочешь!»

Кто это? Сюзан? Андрэа не знала наверняка, но сейчас она вырежет ее из себя, как раковую опухоль. В отличие от секса этим Андрэа занималась не впервые. Она не была шлюхой – это Бобби Фулбрайт пустил слух о том, что они переспали в машине на парковке «Кей Март». Но Андрэа не очень переживала. Потому ей и нравились острые предметы – своей примитивностью и простотой. Всегда точно знаешь, что случится, если проткнуть ими кожу.

При большом развороте это не значило ровным счетом ничего: крошечный порез, произошедший в мире, где все рождаются, болеют и умирают… Очередной этап в жизни, который она когда-нибудь перерастет. Такие раны не представляли никакой ценности – впрочем, как и она сама. Царапинки, внутри которых она могла понарошку спрятаться, если становилось плохо.

Стянув джинсы, Андрэа провела лезвием от рубца на внутренней стороне бедер до нижней части колена. Самый длинный порез из всех, что она когда-либо делала, но ведь эта ночь – особенная. Появилась маленькая струйка крови – недостаточная даже для того, чтобы проступить сквозь джинсы. Тогда Андрэа провела линию, нажимая сильнее. Лишь чуточку. И на другой ноге.

Однажды она поранилась всерьез, чуть не задев артерию. Кровь хлестала полчаса. Сильно испугавшись, Андрэа твердо пообещала себе, что никогда больше не будет так делать. Но потом – в тот день она осталась дома одна – на глаза попалась английская булавка, магическое сияние которой притягивало с необыкновенной силой. Прежние страхи мигом растаяли, и она снова втянулась в самоистязания.

Сейчас раны кровоточили, прямо как в тот страшный день. Красные потоки лились по ее ногам на белоснежный пол. Андрэа затаив дыхание посмотрела на бедра. Огромные порезы, слишком глубокие. Куски вспоротой кожи болтались в море крови. Они узнают! Те, кто был в церкви… Но им наверняка уже все известно, да? Они слышали, догадались. Так почему не остановили ее? Ответ прост: зачем спасать ничтожество?

«Продолжай! Тебе ведь хочется!»

Андрэа заплакала, пытаясь вытереть кровь, но туалетная бумага насквозь пропитывалась и рвалась в клочья. Она захотела положить ножницы, но они прилипли к пальцам.

«Ты хочешь…»

Но разве она испытывала такое желание? Возможно, да.

Андрэа видела, как ножницы оживают, раскаляются в руке. Кольца крепко держали пальцы, а лезвия, заострившись, сияли, словно бриллианты. Красиво…

Это действительно происходит с ней?

«Да, конечно».

Андрэа зарыдала. Приросшие к руке ножницы начали кромсать ее руки, хорошенькое личико, живот, область паха… Рассечены артерии, льется кровь – такие глубокие раны не заживают. Она не могла выбраться из ванной. Закружилась голова, и последнее, что услышала и почувствовала Андрэа Йоргенсон, был расколовшийся о пол череп. Все побагровело.

* * *

Он ненавидел запах гари! От одной только мысли становилось тошно.

Стив Маккормак шел домой, еле дыша отравленными легкими. Он понятия не имел, почему Луис решила остаться на фабрике, зато знал причину, по которой всегда мечтал избавиться от нее: психопатка! К чему этот пожар? Он ненавидел огонь, испытывал отвращение к запаху дыма. Ничего хуже для него в этом мире не было.

Добравшись до дома, Стив начал собирать вещи, затем позвал младшего брата.

– Джозеф! Тащи сюда свою задницу! – крикнул он.

Дым приближался, времени почти не осталось. Они должны уйти подальше в лес. Стив сначала не планировал брать с собой Джо, но сейчас, в доме, он изменил решение. На нем лежала большая ответственность: отец уехал на неделю рыбачить на побережье и оставил его за главного. В конце концов, Джо, хоть и мелкая пискля, все-таки член семьи, более важный, чем влагалище Луис Андриас.

– Эй, пошевеливайся! – орал Стив.

Взяв сумку, он побежал вниз по лестнице. Где же ребенок? Он посмотрел в их общей спальне, в кухне и даже на чердаке, который пугал Джо. «Крысы, Стив! Я слышал их, они там!!!» – тараторил он на прошлой неделе. Тихое, безобидное шуршание над головой – все, конец света.

Наконец он открыл дверь отцовской спальни. В кресле сидела его покойная мать.

– Стив, – взволнованно проговорила она, – я ждала тебя.

Увидев ее, Стив разразился рыданиями.

– Подойди же ко мне… – Она курила «Парламент Лайтс», выдыхая зловонный дым, пахнувший как страшные жилые трейлеры. Собственно, мать была родом оттуда. Боже, он ненавидел ее!

– Джозеф! – крикнул он брату, хотя знал, что мальчик спрятался и не выйдет. Из них двоих Джо всегда везло – он прошел весь этап жизни с мамой без единой царапины.

– Стив, покажи мне руки. Я знаю, они грязные, потому что ты неряха.

Он шагнул в комнату. Темные волосы, смуглая кожа… его мать – наполовину индианка, он тоже. Она держала сигарету. Сука, при жизни позволяла себе творить такое, что не могло иметь свидетелей. На подобные поступки люди идут, когда чувствуют неограниченную власть. Стив плакал, не в силах остановиться.

Дыма стало больше, чем воздуха, запах был невыносим. Когтистые пальцы матери плотно сжимали запястье Стива. Он попытался вырваться, но не смог. После смерти ее сила возросла.

Говорили, она озлобилась из-за опухоли, но Стив не верил ни единому слову: якобы эта дрянь выела из мозга матери серое вещество, уничтожив разум. Он считал, что рак – это всего лишь оправдание, и его очень интересовал вопрос: все ли женщины такие же, как его мать?

– Ты слишком много плакал в детстве, я всегда хотела заткнуть тебе рот. Мне прописали таблетки, говорили, депрессия. Но это неправда, Стиви, со мной все было в порядке. Я расстраивалась, что ты не родился в комплекте с вешалкой. А теперь показывай руку.

Стив сжал кулак. Ну нет, больше он не позволит ей притронуться к себе. Она не получит такого удовольствия. Помнится, со дня похорон он постоянно фантазировал, придумывая тысячи способов, которыми хотел бы столкнуть мать с лестницы – чтобы хрупкие кости рассыпались, как глина. Он не всегда испытывал к ней отвращение: когда мать была жива, а главное, здорова, Стив боготворил ее.