Текст книги "Паутина"

Автор книги: Сара Даймонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Посвящается Кэтрин Даймонд и Анне Боулз, которые присматривали за Кевином и тем самым помогали мне

Пролог

Мне очень непросто вспоминать период, предшествующий событиям, о которых здесь пойдет речь. В то время Ребекка Фишер значила для меня не больше, чем для любого другого. Мутная черно-белая фотография; имя в пожелтевших газетных вырезках, в давно распроданных документальных детективах и в мрачных воспоминаниях о конце 1960-х. Дурная слава Ребекки Фишер потускнела, ее имя уже не было у всех на устах, хотя и вызывало определенные ассоциации в памяти.

Представить это имя свободным от широкого общественного резонанса практически невозможно, а сейчас – в свете того, что случилось впоследствии, – и вовсе нереально. Но сколько бы я ни копалась в памяти, не могу припомнить, чтобы хоть когда-то думала конкретно об убийстве в Тисфорде. Будучи одним из пунктов в длинном перечне ужасающих происшествий – сиделка убила более восьмидесяти больных; мужчина, с улыбкой простившись с коллегами, дома до смерти забил дубиной всю семью, – имя Ребекки Фишер не привлекло особого внимания.

Вот и верь после этого в интуицию автора… К худшему это или к лучшему, но от моей памяти намного больше пользы, чем от моего шестого чувства. Вот и сейчас, вспоминая тот вечер, который и положил начало всему, я могу воспроизвести все, вплоть до мелочей. Ветреный пасмурный март 2002 года; озабоченный вид Карла, пришедшего с работы домой… Слишком часто посещают меня воспоминания о том вечере. Как будто память силой поместили в тело другого человека и она смотрит на мир его глазами.

– Анна, – сказал за ужином Карл, положив на стол нож и вилку. – Я хочу кое о чем тебя спросить.

Мои ощущения после этих его слов лучше вообще не вспоминать: это все равно что смотреть на фотографию, где я хохочу на вечеринке, – и знать, что на пути домой я попаду в аварию и останусь калекой до конца своих дней.

– Ну наконец-то! – весело отозвалась я. – И что за вопрос?

Карл замялся.

– Послушай… Не знаю, как ты к этому отнесешься, но…

Он продолжает говорить. В моей памяти все происходящее замедляет ход, превращаясь в кошмарный сон. Я все отдала бы, чтобы вернуться во времени и рассказать себе о том, что произойдет дальше, – не просто рассказать, а завопить, что если я произнесу слова, которые произнесла, то кошмар начнет раскручиваться по новой. И приведет меня к столкновению с Ребеккой Фишер, к истории убийства Эленор Корбетт и к правде.

Но в прошлом, беззаботная и ничего не подозревающая, я произнесла те слова, которые теперь приводят меня в ужас.

– Что ж, я не против переехать. Раз уж для тебя это настолько важно…

1

Пятница, вторая половина дня; а для меня – конец очередного жизненного этапа. Четыре года и пять месяцев кажутся половиной жизни. Обеды на скамейке за офисом, утренние автобусные поездки на работу по осенней непогоде; зимние дни, когда я охотно отдала бы недельное жалованье за лишний час в теплой постели; регулярные походы в «Бутс» [1]1
  Сеть магазинов и аптек, продающих аптекарские товары, косметику и предметы личной гигиены. – Здесь и далее примеч. перев.


[Закрыть]в обеденные перерывы, звонки Карла, звонки Карлу в течение дня. Телефонные переговоры, мелькание знакомых лиц; приемная, где я ориентировалась как в собственной квартире. Выйдя отсюда вечером, я почти наверняка никогда здесь больше не появлюсь.

Все, что можно, сделано. Оставшиеся несколько часов были пустыми и бесполезными, как первые ряды в кинозале. Браться за новую работу не имело смысла, а с прежними делами я справилась, свела все концы с концами, чтобы облегчить начало трудовой деятельности моему преемнику на месте пресс-секретаря. Однако я не могла уйти из офиса до шести часов, когда мне вручат прощальный адрес и подарки. На этой церемонии надо будет произнести несколько слов, а сейчас оставалось лишь глазеть в окно, любоваться солнечным светом да втихомолку прощаться с кладовкой, где хранились швабры и прочие принадлежности для уборки конторы.

Я огляделась, словно инспектируя напоследок свое рабочее место: монитор в разноцветье прощальных открыток от сослуживцев, письменный стол, прежде заваленный грудами бумаг. Время тянулось слишком медленно – но и слишком быстро, стенные часы отщелкивали минуты. Когда стук в дверь выдернул меня из задумчивости, мне стоило больших усилий совладать со своими чувствами. Это была хорошая работа, но всего лишьхорошая работа – так почему перспектива расстаться с нею рождает целый сонм переживаний?

– Да? – сказала я.

Вошел мой непосредственный начальник, с адресом и подарком в руках. Около дюжины сослуживцев заполнили крохотный кабинетик и дверной проем. Мой благодарственный возглас был искренним, но не отразил и половины владевших мной эмоций; за ним таилось нечто смутное и хрупкое, ощущение, что довольно долгий и хороший период в жизни подходит к неизбежному концу.

– Ты точно не хочешь заскочить в паб? – спросила Ким. – Знаю, знаю, мы там были в перерыве, но все-таки…

Мы вышли из офиса втроем: Наоми, Ким и я – своего рода ячейка производственных подруг, отношения между которыми не простираются до вторжения в личную жизнь, ограничиваясь сплетнями за обедом да изредка выпивкой после работы. В глубине души я понимала, что с моим уходом компания распадется, и чувство сожаления, хотя и не без примеси радости, нахлынуло на меня. Похоже, сегодня мы видимся в последний раз и скоро их имена пополнят список тех, кому надо слать поздравления.

– Я бы с удовольствием, но не могу, правда. Через пятнадцать минут встречаюсь с Петрой – вы о ней сотни раз от меня слышали. Это будет наша с ней последняя встреча перед великим переселением.

– Жаль, – покачала головой Наоми. – Но учти, мы должны держаться на связи. Наши е-мейлы ты знаешь, а мы знаем твою домашнюю электронку. Признаться, нам будет тебя не хватать… вроде та же самая контора, но что-то уже не то.

– Может, дисциплина в коллективе улучшится? – отозвалась я, не сумев, однако, спрятать истинные чувства за наигранной беспечностью. – Я буду по вам скучать, девочки. По обеим буду скучать.

– Как тебе прощальный адрес? – неожиданно сменила тему Ким. – Эта была наша идея – оформить его в виде обложки твоего романа. Отделу информационных технологий пришлось немало потрудиться.

– Отличная работа, – согласилась я. – Мне нравится. (В первой фразе я не соврала, зато во второй правдой и не пахло.) Большое вам спасибо.

– Не стоит благодарности, – ответила Наоми. – Только представь – теперь ты дама, ведущая праздный образ жизни. Ничто не мешает тебе начать новый роман. Ведь ты этим и собираешься заняться?

– Кто знает? – Мой ответ прозвучал естественно, но не без уклончивости. – Поживем – увидим. Надеюсь, появится какая-либо новая идея.

Распрощались мы у входа в торговую галерею, проходя через которую я значительно сокращала путь к центру города. Неловкие объятия, последние «береги себя», удручающая завершенность. Наконец я повернулась и вошла в полупустую галерею. Царившая здесь кладбищенская тишина наводила на мысль, что большинство людей либо сидят в пабах, либо спешат домой. Пустые эскалаторы скользили вверх к такой же пустой площадке, на которой расположено кафе – безлюдная поросль из привинченных к полу столиков и стульев. Музыка доносилась глухим, едва слышным эхом.

Я остановилась рядом с эскалатором, у фонтана, шелестящего струями среди пышной бутафорской зелени перед закрытой дверью кондитерской. Мелодия «Твоей песни» [2]2
  «Твоя песня» – песня Элтона Джона на его музыку и на стихи Берни Топина (Bernie Taupin).


[Закрыть]звучала здесь громче и явственнее. Я поймала собственное отражение в грани одной из зеркальных колонн и вздохнула: слишком длинная, слишком костлявая, слишком много курчавых черных волос. Plus ça change. [3]3
  Plus ça change – начало французского крылатого выражения Plus ça change, plus c'est la meme chose (Чем больше перемен, тем больше все остается по-старому), которое впервые появилось в парижском ежемесячном журнале «Осы» в январе 1847 г. Издавал журнал Жан-Батист Альфонс Карр (1808–1890), французский критик, редактор и новеллист.


[Закрыть]

Достав из-под мышки прощальный адрес, я вынула его из конверта, чтобы разглядеть как следует. Обложка моего первого и единственного опубликованного романа, унылый черно-белый снимок: уличный пейзаж со стоящим возле дома фонарем. Вместо подлинного названия «СГУСТИВШАЯСЯ ТЬМА» очень похожим шрифтом значилось: «УДАЧИ!», а вместо АННА ДЖЕФФРИЗ было напечатано АННА ХАУЭЛЛ – моя фамилия по мужу, под которой я числилась на работе. Я была тронута и польщена: сколько сил вложили мои бывшие коллеги в этот шедевр, придавая такую достоверность. Однако мой первый и пока единственный роман – не совсем то, что мне хотелось бы сохранить в памяти. Возвращая адрес в конверт, я убеждала себя: рано или поздно, но у меня появится идея нового сюжета. Иначе и быть не может.

Снова сунув конверт под мышку, я поспешила на встречу с Петрой, в паб «Фез и Фиркин».

– Короче, завтра я встречаюсь с ним «У Мерфи», – говорила Петра. – Джим тоже завалится туда с целой компанией коллег, так что вечерок будет славный.

Мы устроились за столиком у окна и уже заказали по первому бокалу. Голос Петры звучал громковато, но без той пронзительности, которая заставляет соседей по столикам вскидывать брови и переглядываться с многозначительными ухмылками. Даже в переполненном баре, где никто никого не знает, она производила впечатление человека своего в доску и симпатичного: не толстая, несмотря на свой четырнадцатый размер, но соблазнительно пухленькая, светлые волосы до плеч, очаровательное курносое личико. Петра Мейсон была единственным известным мне человеком, который мог служить живым воплощением затасканного клише «с огнем в глазах».

– Он и вправду хорош, – продолжала она. – Забавный. Сексуальный.

– То же самое ты говорила и о предыдущем, – сухо напомнила я. – Как раз перед тем, как бросить его.

– Ты о Робе…Нет, он мне не пара. Наши отношения принимали серьезный оборот. А я еще слишком молода, чтобы связать себя по рукам и ногам. – На ее лице вдруг появилось выражение комического ужаса. – Никак не могу поверить, что нам с тобой уже по двадцать семь, что ты замужеми намерена стать полноценной домохозяйкой.

– Полноценным писателем. – Мое оскорбленное достоинство тут же сменилось удрученным смирением. – Ну, хотя бы чем-то вроде писателя… Знаешь, как в «Бунтовщике без идеала» и «Писателе без сюжета». [4]4
  «Бунтовщик без идеала» (Rebel Without a Cause) – фильм американского режиссера Николаса Рэя (Nicholas Ray). «Писатель без сюжета» – заметки из записных книжек американского писателя Ричарда Лоуренса Коэна (Richard Lawrence Cohen), первоначально помещенные в его блогах.


[Закрыть]

– Чем-то вроде? Бог с тобой, Анна! Тебя печатают, тебя хвалят, разве не так?

– Угу. А толку? Я потеряла счет сослуживцам, которые жаловались, что нигде не могут найти мою книгу. Будто мне приятно это слышать! – Я помрачнела, как всегда бывает после неприятных признаний, но справилась с унынием. В конце концов, не для того я встретилась с лучшей подругой, чтобы нюни распускать. – К счастью, с плохими новостями от моих дорогих коллег покончено. Да и с любыми другими новостями. Даже не верится, что я больше не увижу городской совет Рединга. [5]5
  Рединг – административный центр графства Беркшир.


[Закрыть]

– Жаль, не могу сказать то же самое про «Ивнинг пост». А как мечтала о Флит-стрит! – Мы засмеялись, но смех быстро растаял. Петра заглянула мне в глаза: – Ты ведь рада переезду?

– Даже не знаю. Вроде должна бы радоваться, но… пока не разобралась в своем отношении. – Меня сводил с ума слишком хорошо знакомый калейдоскоп чувств, надежд, опасений: мне понравится жить в деревне – я возненавижу каждую прожитую там минуту – это будет новая счастливая жизнь – это будет конец всему, к чему я привыкла. – А вдруг в Дорсете [6]6
  Дорсет – графство на юге Великобритании.


[Закрыть]меня посетит вдохновение, – произнесла я с напускной веселостью.

– Начиталась Томаса Гарди, – с улыбкой сказала Петра, поднимаясь из-за стола. – Повторим? Теперь моя очередь. – И она направилась к барной стойке.

Дожидаясь Петру с выпивкой, я в окно любовалась покоем раннего вечера: закрытые магазины, бледноватые тени, редкие прохожие – слишком оживленные для провинциалов, слишком безмятежные для людей, чья жизнь протекает в бешеном ритме большого города. Из музыкального автомата неслась песня группы «Марта и Маффинс». [7]7
  «Марта и Маффинс» (Martha and Muffins) – канадская музыкальная группа новой волны, возникшая в 1977 году.


[Закрыть]В этот вечер старая мелодия пробуждала в душе ностальгию – как будто мир вокруг меня уже стал воспоминанием. Завтра в это время я буду совсем в другом месте…

Петра принесла две бутылки «Бекса», [8]8
  «Бекс» – марка немецкого нефильтрованного пива.


[Закрыть]и я заставила себя вернуться в настоящее.

– Ну а каков он, ваш новый дом? – усаживаясь на место, полюбопытствовала подруга. – Хоть бы словечком обмолвилась.

– Дом… как бы это сказать… что-то вроде коттеджа. Две спальни. Большой сад. – Я изумилась тому, что не запомнила почти никаких конкретных деталей. Я даже облик дома не могла воссоздать в голове, а уж тем более не могла представить, какая жизнь ожидает меня в нем. – Нам здорово повезло, купили за бесценок, – быстро добавила я. – А дом отличный.

– Когда устроитесь, пригласишь меня на выходные. Я совсем не прочь прокатиться за город! – весело сказала Петра, но, посмотрев на меня, перешла на более серьезный тон: – Да не переживай ты, подружка! Вот увидишь, тебе там будет отлично. И не заметишь, как привыкнешь!

Мы еще поболтали о всяких пустяках, что позволило мне отвлечься и не думать о завтрашнем утре и переезде. Петра, поставив бокал на стол, глянула на часы:

– Господи, как поздно! Какая жалость – надо бежать, меня ждут на семейном ужине.

– Не волнуйся, успеешь. А я предупредила Карла, что вернусь не раньше восьми.

Мы допили пиво и вышли в закатную прохладу улицы. Слова все складывались во фразы, но я не давала воли языку, пока не поняла, что пора их произнести.

– Я позвоню сразу, как только мы переедем, идет? Сообщу свой новый номер.

– Отлично. – Петра рассмеялась. – И нечего мямлить, вроде извиняешься. Но только попробуй не позвонить – узнаешь, какая я в гневе.

– Договорились. – Когда мы дошли до моей остановки, я повернулась к Петре: – Что ж… Хорошего тебе уик-энда.

– И тебе того же, и удачного переезда. Я буду скучать по тебе. Помни, нам никак нельзя потеряться.

Петра первой обняла меня, мой ответный жест был неловким; она была сама теплота и импульсивность, а я будто одеревенела.

– Вот и мой автобус, – сказала я, отстраняясь от нее с невольным вздохом облегчения. – Счастливо.

Автобус едва тронулся, а Петра уже скрылась из виду. Ничего удивительного – она ведь спешила на семейный ужин, но без нее я совсем упала духом, словно прервалась последняя ниточка, связывавшая меня с прошлым. Я смотрела в окно на центр города, думала о том, что вижу его в последний раз, и мечтала поскорее оказаться дома, рядом с Карлом.

2

Мой муж – единственный из всех когда-либо нравившихся мне мужчин, который действительно стал моим. Отчасти дело в нем самом (Карл потрясающий, я его обожаю), но возможно – повторяю, возможно, – дело не столько в нем, сколько во мне.

Я знаю многих людей, самых обычных, не обладающих каким-либо защитным полем – богатством, красотой или интеллектом, – для которых пригласить нового знакомого на ужин или в постель, предложить дружбу или интрижку не сложнее, чем угостить чипсами. Меня же сама идея отважиться на подобное повергала в ужас. Воображение рисовало варианты возможной реакции: лучезарная – и насквозь фальшивая – улыбка, за которой в лучшем случае следовали торопливые и неуклюжие извинения, а в худшем – оскорбительный отказ, что терзал бы мое самолюбие не одну неделю. Застенчивость не была дана мне от природы вкупе, к примеру, с черными глазами или длинными пальцами. Даже не будучи знатоком в области психологии, я понимала, что болезненную робость мне привили позже, впечатали в меня, как клеймо. Понимание, однако, не добавляло уверенности в себе, и с детства я держалась особняком.

Стоит ли удивляться, что все мои друзья по характеру схожи с Петрой, то есть все они из тех людей, для кого проще простого подойти и представиться, а если новый знакомец симпатичен – запросто пригласить на уик-энд в кино или в новый бар на кружку пива, да мало ли куда. Когда же я сталкивалась с кем-то подобным себе, мы оба боялись нарваться на отказ и неизбежно пятились прочь из жизни друг друга. Если поразмыслить, такое случалось со мной не однажды.

В случае с друзьями моя застенчивость бывает и на руку. Иной раз словно получаешь к Рождеству подарок, о котором и не мечтала, а оказывается – именно то, чего хотелось. Но вот отношения с парнями – совсем другая история. Мне не раз говорили, что я выгляжу недоступной, а значит, мне доставались кавалеры, которые предпочитают недоступных девушек. Мужчины такого типа могут быть любых форм и размеров, они могут быть толковыми или тупыми, красавцами или уродами, но всех их объединяют две особенности: тефлоновые шкуры торгашей по призванию и искренняя вера в то, что они настоящий подарок для любой женщины.

Впервые встретившись с Карлом у брата Петры, я четко поняла, что никуда он меня не пригласит. Такое уже не раз случалось – интересная беседа с привлекательным приятелем приятеля, улыбка при прощании, взгляд, брошенный из-за плеча. И долго не проходящее чувство сожаления. Мой новый знакомый был высоким блондином с голубыми глазами, открытой улыбкой и приятным лицом. Его внешность, как мне показалось, свидетельствовала о многих достоинствах: интеллект без показухи, уверенность в себе без эгоизма, чувство юмора без легкомыслия в важных делах. Я никогда не понимала жалоб женщин на то, что кто-то из знакомых уж слишком мил,уж слишком зауряден.Лично я о таком могла только мечтать, еще в ранней молодости подсознательно понимая, что моих заскоков хватит на двоих.

Продолжения не намечалось. Карл не долженбыл пригласить меня на свидание – а он взял и пригласил. По ходу вечеринки вежливая болтовня между нами перетекла в увлекательный разговор, и в конце концов Карл спросил, не соглашусь ли я поужинать с ним в удобное для меня время. Вот так все и началось.

Быть может, я влюбилась слишком сильно. Со мной такое случается: иногда я не в меру зацикливаюсь на чем-то для меня важном.

Но сейчас это не имело значения. Сейчас я сидела в автобусе на заднем сиденье, но видела не вечерние улицы за окном, а дом, который почти не запомнила, и деревню, которую совсем не знала. Вся моя жизнь балансировала на грани, за которой начиналось неизвестное.

В тот вечер мы заказали готовый ужин – будто по требованию голых, обезличенных стен кухни. Расположившись в гостиной, мы ели пиццу из промасленных картонок, а пиво пили прямо из банок. Комната казалась просторнее, чем обычно. Все уже было аккуратно запаковано и вынесено, оставался лишь диван, на котором мы сидели, и включенный телевизор в углу.

– Странное ощущение, – сказала я. – Черт возьми, я чувствую себя скваттером. [9]9
  Скваттер – участник движения бездомных и живущих в плохих жилищных условиях.


[Закрыть]

Карл рассмеялся.

– Это хорошо или плохо?

– Не знаю. Просто кажется, что… – Так и не подыскав нужные слова для зарождающегося в душе предвкушения чего-то нового, я тоже рассмеялась и прижалась к нему. – Хочешь еще соуса к пицце?

Мы жевали в задумчивом, уютном молчании. Будто помолодев лет на пять, Карл выглядел беззаботным, симпатичным студентом, расслабляющимся после лекций; серьезность, присущая его «деловому лицу», испарилась. Таким, как сейчас, я видела его в отпуске – в номере отеля или на пляже. Казалось, все его дневные заботы были запакованы, как наша мебель, и вынесены вон, пусть лишь на время.

– Ты рад, что мы переезжаем? – негромко спросила я.

– Конечно. – Он посмотрел на меня, слегка сдвинув брови. – А ты?

– Пожалуй. – Я была искренна, но он явно ждал продолжения. – Хотя я все равно буду скучать по тому, что остается здесь. Работа. Подруги. Город. Даже эта квартира…

– Ты забыла упомянуть обилие транспорта. Ну и преступность. – Карл расплылся в улыбке. – Не говоря уж о милом заведении через дорогу, где круглыми сутками жарят люля-кебаб. Представляю, как ты будешь жалеть, что тамошние мангалы не переехали вместе с нами.

Я не удержалась от улыбки – злополучная забегаловка, вечный источник раздражения всей округи, вдруг сделалась объектом беззлобных шуток.

– Все будет уже не так без пьяных воплей в три часа ночи по выходным, – согласилась я. – Что может быть лучше, чем подскочить среди ночи от оглушительной матерщины?

– Разве что субботние потасовки.

– Или заблеванный тротуар воскресным утром.

– Уж эти мне радости городской жизни. – Дожевывая последний кусок, Карл вытер руки и обнял меня. – Мы отлично заживем в деревне, Анна. Тишина, покой. Прекрасный дом. И денег больше.

– А я стану содержанкой. – Шутка, конечно, но с большой долей правды. – Здорово, что ты получил это повышение, но… я, право, не знаю… странно как-то, что я не буду работать. Не думаю, что из меня выйдет примерная домохозяйка.

– А кто говорит, что ты должна стать домохозяйкой? Ты можешь и там найти работу, если надоест сидеть дома. А может, снова начнешь писать. Примешься за второй роман.

– Мне бы вдохновения капельку для начала. – Я вернулась мыслями к хорошо задуманному и прекрасно исполненному прощальному адресу. Коллеги действовали из лучших побуждений, но кому приятно вспоминать неудачи? – Надеюсь, интересный сюжет не заставит себя ждать, – после паузы произнесла я. – Очень хочется взяться за новую книгу.

– Знаю. И уверен, что ты будешь писать. – Карл взглянул на часы и посерьезнел, вмиг надев «деловое лицо»: как-никак в новой жизни он будет зваться региональным менеджером по продажам. – Надо позвонить родителям. Напомнить им, что мы уезжаем завтра утром.

– Привет им от меня.

– Передам. Я быстро.

Встав с дивана, он пошел в прихожую к телефону. Я поймала себя на том, что прислушиваюсь к его словам. Ничего удивительного – я всегда проявляла интерес к тому, как живут разные семьи и чем жизнь одних семей отличается от жизни других. Семейство Карла, например, полная противоположность родственников Петры, которые были друг для друга кем угодно в зависимости от ситуации – то кредиторами, то квартирантами, то хранителями самых сокровенных тайн. Карл, его младший брат и их родители, казалось, никогда не перезванивались ради того, чтобы просто поболтать, зато для них просто немыслимо проигнорировать какое-либо важное событие, каковым был наш последний вечер в Рединге. Беседы Карла с родней всегда смутно напоминали мне японскую чайную церемонию, проводимую по определенному протоколу, очаровательному, но слишком уж официальному.

– Хорошо, папа, – произнес Карл, заканчивая разговор. – Будем с нетерпением ждать. Спасибо, уверен, что так и будет. Когда увидите Ника, передавайте ему от нас привет. Спокойной ночи.

Я услышала стук трубки о рычаг, затем звук шагов. Вернувшись в гостиную, Карл с довольным видом сел на прежнее место.

– Ну вот, дело сделано. Отец говорит, они собираются прислать нам небольшой подарок на новоселье. Насколько я знаю маму, это наверняка будет набор кастрюль. С мамой я тоже поговорил. Привет тебе от нее.

Я не могла удержаться от вопроса, хотя не была уверена, хочу ли услышать ответ.

– И что она сказала?

– Да что обычно. Надеется, что мы не будем там чувствовать себя одинокими, ты можешь в любое время позвонить ей… – Заметив выражение моего лица, он опустил ладони мне на плечи. – Ну-ну, Анна. Право слово, не о чем переживать. Сама знаешь – мама хочет тебе только добра.

– Конечно, знаю. Я веду себя глупо. – Я поспешила сменить тему разговора: – А когда, ты говорил, прибудет грузовой фургон?

– В половине восьмого. Я сегодня два раза им звонил, уточнял с ними время. Лучше лечь спать пораньше. – Ладони его медленно заскользили вниз по моим рукам, прикосновение становилось чувственным. – Это наша последняя ночь здесь. Стыд нам и позор, если не отметим.

– Совершенно с тобой согласна. – Я приподняла голову, он слегка наклонился, и мы поцеловались. Головокружительно праздничное чувство, явившись неведомо откуда, разгорячило кровь как афродизиак; казалось, завтрашняя поездка закончится в зале аэропорта, где за чашкой кофе, глазея на пассажиров и киоски дьюти-фри, мы будем ждать вылета нашего самолета и готовить себя к жизни в совершенно ином мире.