Текст книги "Постельный режим"

Автор книги: Сара Билстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

57

Понедельник, середина дня

Тридцать пять недель! Я беременна уже ровно тридцать пять недель! Знаменательный рубеж, день, о котором я мечтала девять нескончаемых недель. Если бы ребенок родился прямо сейчас, мы бы с ним могли вместе вернуться домой из больницы. Легкие у него уже достаточно развиты, и весит он почти нормально – примерно 2,300, так сказала Вейнберг на прошлой неделе.

Выходные прошли спокойно, можно сказать, мирно. Я складывала ползунки и кофточки, а мама застелила кроватку и в порыве душевной доброты переставила мебель в своей комнате, чтобы та больше походила на детскую. Повесила новые шторы и жалюзи, отодвинула свою кровать к той стене, где стоит пеленальный столик, посередине комнаты поставила кроватку. А в воскресенье купила три ящика для игрушек в виде паровозных вагончиков. Волокла их на себе через весь город на метро, а дома набила новыми игрушками, которых набрался целый чемодан, – плюшевые мишки, картонные книжки, разноцветные погремушки, пластиковые зубные кольца.

Утром я снова была у доктора Вейнберг, а после нее – в темном, как утроба, кабинете Черайз. Ультразвук показал, что ребенок по-прежнему лежит попкой вниз, – будто я и без УЗИ не чувствую, как головенка упирается мне в ребра, – и, стало быть, пока что кесарева сечения не избежать. Но уровень жидкости стабильный, так что доктор Вейнберг решила поставить перед нами новую цель – тридцать семь недель («Еще чуть-чуть, да? Дела у нас получше, можем потянуть еще немножко»), а к этому сроку ребенок будет уже практически доношенным. Но ей нужно осматривать меня три раза в неделю.

Пока доктор Вейнберг говорила о возможности операции, мама крепко-крепко сжимала мои пальцы. Я сама не своя. Скоро я возьму на руки своего малыша! Да, но как поведет себя Том? Не знаю. И мне страшно. Порой ловлю на себе его взгляд, в котором слиты воедино любовь – явная, нескрываемая любовь – и грусть, а в другое время мне кажется, что он готов бросить меня и взмаха крылышка бабочки довольно, чтоб подтолкнуть его. Вот почему я, с одной стороны, в ужасе, что мама пробудет у нас еще несколько недель («Думаю, мне удастся организовать замену в школе еще на недельку, а может, даже больше, и тогда я поживу с вами подольше, помогу тебе с ребеночком»), а с другой – меня это успокаивает: по крайней мере, не буду одна, если однажды утром на кухонном столе, у солонки, окажется другая – и последняя – записка.

Но даже если, предположим (или вообразим), Том останется, мне все равно без маминой помощи не обойтись. Я ведь понятия не имею, как ухаживать за младенцем. Уверена, что непременно как-нибудь ненароком его сломаю. У всех новорожденных, которых я видела, головки так страшно откидываются назад от самого легкого прикосновения. А подгузники как менять? Я изучала схему в журнале «Да! У вас ребенок», но на тех картинках дети что-то подозрительно послушные. Не верится, что брыкающееся существо, которое сидит у меня внутри, будет безмятежно глазеть в потолок, пока я подтираю ему попку. Вот, кстати, и еще одна забота. Когда я его подмываю, мне придерживать его морковку или это грозит ему двадцатью годами психоанализа?

17.00

Моя массажистка Лулу говорит, что у меня сильно напряжены мышцы шеи, верхний отдел спины, нижний отдел спины, и лопатки, и крестец, и череп, и ягодицы, и… Один час да минус 200 долларов из семейного бюджета – и вот я уже чувствую себя, ох, на один процент лучше. День непрерывного массажа (желательно, чтобы обнаженные прислужники умащали меня благовониями и обмахивали пальмовыми листьями лицо) – и напряжение, быть может, отпустит.

58

Вторник, 10.00

Утром, сразу после завтрака, звонила Дженни. Мама как раз отправилась разыскивать какую-то определенную марку соски (у нас в Англии это называется «пустышка», не знаю, что хуже).

– Как делишки, Кью, душечка? С мамулей еще разговариваешь? – весело поинтересовалась сестричка.

– Почти, – ответила я. – Она меня достает по-всякому, но до поножовщины дело пока не дошло.

Потом Дженни рассказывала, как Дейв в эти выходные играл в футбол. Оказывается, он участвует в местной молодежной программе помощи трудным детям. Активисты этой программы организуют поездки в парки развлечений, на пляжи и всякое такое, и у них есть своя футбольная лига. В эти выходные состоялся особенно удачный матч между двумя командами, среди игроков было двенадцать малолетних грабителей, пятнадцать юных наркоторговцев и трое любителей незаконного оружия. Десять минут кряду я слушала ее пылкий отчет о том, как дети стали лучше себя вести и какие хорошие отметки получают в школе, а в ушах у меня звенели прощальные слова Элисон.

Самое время все сказать. Сейчас или никогда.

– Дженни, я хочу извиниться. Наверное, я погорячилась, – выдавила я (почти даже не скрипя зубами), – слишком поторопилась осудить Дейва, ты прости.

– Кью, ты меня пугаешь, – после долгого молчания ошеломленно отозвалась Дженни. – Всего какая-то неделя в обществе мамы – и где твой боевой дух?! Ну-ка, быстренько назови Дейва мерзким лоботрясом! Скажи, что он ни черта не смыслит в жизни. Отчитай меня за кошмарные промашки на любовном фронте.

Я поежилась.

– Мама здесь совершенно ни при чем. Мы с ней о Дейве даже и не говорили. Это Элисон, когда была здесь, намекнула… словом, я жалею, честно, жалею о том, что… говорила о Дейве. И знаешь, давай летом смотаемся втроем в Корнуолл, как ты хотела. Ты мне поможешь с малышом, это будет здорово.

– Я с радостью, – ответила она, но все еще так, будто ее огрели по голове чем-то большим и тяжелым. – Руками и ногами – за. А когда ты узнаешь Дейва получше, Кью, ты увидишь, он не так уж плох.

«Не так уж плох» – сомнительный комплимент, но я промолчала.

– Если он тебе по душе, уверена, он хороший парень, – соврала я.

Когда вернулась мама, я поведала ей о нашем разговоре с Дженни.

– Очень рада, – пробормотала мама, с усилием натягивая свежевыстиранный чехол на детский стульчик-качалку. – Я и сама поспешила с глупыми выводами на его счет, а на самом деле Дейв очень милый молодой человек. Печется о своей матери – у нее давно болезнь Альцгеймера. Навещает ее не реже чем раз в неделю, хотя она живет в Йоркшире, а это не ближний свет, сама знаешь. Именно из-за этого ему так трудно удержаться на одном месте, и потому он вечно сидит без денег. На той неделе я ему одолжила несколько сотен, так он уже восемьдесят фунтов вернул – заработал в местном супермаркете, по ночам загружал прилавки. Я ему сказала, что не стоило этого делать, а он – не могу, говорит, быть у вас в долгу. Мне такое отношение очень нравится, а тебе, дорогая? Ну что, как считаешь, я правильно нацепила эту штуковину?

59

Среда, 15.00

Утреннее УЗИ показало очередной скачок вниз уровня жидкости. Я расстроилась. Может, ошибка? Черайз сегодня была не очень внимательна, потому что вчера вечером поцапалась со своей матерью, о чем мне было доложено во всех подробностях (мне больше нравилось, когда она угрюмо помалкивала). А сердце у малыша стучало хорошо, и выглядел он замечательно – здоровенький и довольный. Сосал большой палец, можете себе представить, а остальные пальчики сжал в крошечный кулачок. Пожалуй, я просто забуду о сегодняшних показателях, и все.

60

Четверг, 18.00

Мама сообщила потрясающую новость: она разговорилась у почтовых ящиков с одной соседкой и выяснила, что наш дом тоже заражен черной плесенью!

Соседка – я ее не знаю, но, по-видимому, она живет на первом этаже – поведала маме, что впервые плесень появилась именно в ее квартире, три года назад, когда лопнула труба. Домовладелец оплатил ремонт, заменил ковролин и все такое, а примерно год спустя начали трескаться деревянные оконные рамы и строители обнаружили в стенах зеленовато-черную гадость. Рэндоллы раскачивались долго, и соседка, как добропорядочная яппи, сама наняла независимого эксперта, который и выявил Stachybotrys atra, а также еще несколько других, менее опасных видов плесени. Соседка послала Рэндоллам копию заключения эксперта и его рекомендации, суть которых сводилась к тому, что следует немедленно пригласить специалистов и произвести тщательную очистку.

Рэндоллы наконец зашевелились, пригласили подрядчика, и теперь, как доложила соседка, дело вроде улажено. А заварилась вся каша (в смысле, разговор) из-за того, что соседка вступилась за нашего хозяина. Мама посетовала на несусветную плату за такую малюсенькую квартиру, а соседка заявила, что для Манхэттена это еще очень хорошо и вообще у нашего хозяина выдающееся чувство профессиональной ответственности.

Пока мама рассказывала, меня озарило: а ведь, пожалуй, именно этот случай навел Рэндоллов на мысль воспользоваться плесенью как предлогом, чтоб избавиться от неудобных жильцов с фиксированной арендой. Не сойти мне с этого места, так оно и было! Кто-кто, а Рэндоллы прекрасно знали, что в доме напротив тоже лопались трубы, знали о преклонном возрасте здания и типе его конструкции; естественно, они предположили, что и там тоже должна быть плесень, – она там и была. Но вместо того, чтобы решить проблему тем же способом, как в нашем случае, премудрые Рэндоллы отыскали компанию, которая с готовностью рекомендовала снос.

В нашем доме всего одна-две квартиры с фиксированной арендой, так что с него Рэндоллам капает хорошая денежка. А дом напротив битком набит старичками и старушками, которые до сих пор платят по пятьсот долларов в месяц за квартиры, кои сегодня стоят раз в пять больше. И когда там обнаруживается черная плесень, само собой, единственный выход – снос.

Рассказать маме, почему ее история так меня заинтересовала, или не стоит? Все-таки эта эпопея – живой пример здешних темных делишек – льет воду на ее мельницу. Да какого черта! Разве она этого не заслужила?

– Мам, а ты отменный детектив, – сказала я, когда ее повествование подошло к концу. – Ты раскопала кое-что очень интересное.

– В самом деле? – просияла мама. – Что же?

И я выложила от начала до конца все про Рэндоллов, миссис Г. и стариков-иммигрантов. Мама слушала очень внимательно.

– Э-хе-хе, – хмуро пробормотала она, когда я закончила, и покачала головой. – Все домовладельцы из одного теста. Хозяин моей подруги миссис Раскин снял с ее банковского счета плату за два месяца – «по ошибке», как он выразился, – но вернуть лишнее отказался. Только подумать! Твой долг, Кью, – вступиться за этих несчастных. Хочешь, я припрячу в сумочке магнитофон, схожу к той девице с первого этажа и устрою так, что она повторит все заново?

Я даже рот открыла от удивления. Мама – сыщик. Кто бы другой решил, что она начиталась детективов Реймонда Чандлера.

– Это, наверное, лишнее, – неуверенно ответила я. – Надо думать, документы, свидетельствующие о первом знакомстве Рэндоллов со Stachybotrys atra, и так существуют. Этим займутся юристы «Шустера». Но благодаря тебе они будут знать, где искать.

– Но, дорогая, ты вполне можешь на меня положиться, – сказала мама, а у меня мелькнула мысль о лошади, которой запретили брать самый соблазнительный барьер. – Ведь эти гадкие Рэндоллы способны добраться до девицы с первого этажа и подкупить ее! Лучше пойду прямо сейчас и…

– Нет, мам, не надо, – решительно заявила я. – Фэй пошлет кого-нибудь заняться этим. Но я тебе очень благодарна, и миссис Гианопуло тоже скажет тебе спасибо.

Мама так и расцвела. Кокетливо поправив прическу, она расплылась в улыбке.

– Очень приятно! Если от меня что-нибудь понадобится, только скажи. Всегда рада помочь!

Сейчас она на кухне, печет овощной пирог, в детстве я его обожала. Квартира наполнена запахом овощей, бульона и крепким духом запеченного сыра. У меня под рукой небольшой бокал мерло.

– Глупости, – отмела мама мой протест. – Я пила по стаканчику вина в день, когда носила каждую из вас, и ничего – все трое в полном порядке. А тебе надо снять стресс, Кью. После массажа тебе бы пребывать в состоянии умиротворенного спокойствия, а у тебя такой вид, точно тебя битый час пыряли ножами и вилками. Бедняжка массажистка чуть не рыдала, когда уходила. Если не хочешь заниматься со мной йогой, ищи другой способ расслабляться.

Внимание к моему весу поумерилось. Утром краем уха слышала, как мама просила Тома купить мне чизкейк. «…И еще она любит печенье с кусочками шоколада, здесь такое продают? Ты сможешь найти, дорогой?»

61

Пятница, 11.00

Утром звонила Лара и доложила, что Марк собрал вещи и ушел. Полчаса спустя позвонил Марк и сообщил свой новый адрес. Они с Брианной сняли квартиру в Ист-Виллидже. До меня долетело хихиканье Бри, а немного погодя она сама вырвала у Марка трубку (я слышала ее щебет: «Теперь моя очередь, Марик!» – а в ответ: «Ну, ты мне за это заплатишь, девчонка!» и снова хихиканье). Брианна описала свою новую спальню самым подробным образом (и про трещину на потолке, и про то, что собирается зарисовать ее ананасом, а это не так-то просто), потом зачастила:

– Ой, Кью, надо вставать, на работу пора, после поговорим… Боже! Марик, ты только посмотри, который час, мы опять опоздаем…

Лара с двумя детьми и растущим животом по-прежнему у семейного очага. Я пообещала, что, как только встану на ноги, приеду ее навестить. Нельзя сказать, что она сама проявила особую участливость по отношению ко мне, но все же мне ее жалко.

Мама услыхала мой разговор с Ларой и, когда я положила трубку, поинтересовалась, что, собственно, произошло. Слушала рассказ о предательстве Марка и мрачнела с каждой минутой.

– Ах она бедняжка, – печально проговорила мама. – Дай мне ее адрес, я к ней съезжу, если хочешь. Уж мне ли не знать, каково это – остаться одной с тремя детьми. Я испеку для нее и детишек овощной пирог.

Онемев, я уставилась на нее. Кто бы мог подумать, что моя мама может быть такой… такой человечной? Лару пластиковый контейнер с овощами и сыром приведет в изумление – по-моему, она питается исключительно продуктами, в название которых входит слово «деликатесный», – но, сдается мне, ей все равно будет приятно. Овощным пирогом можно кого угодно утешить.

15.00

За обедом, пристроившись на самом краешке кожаного кресла, мама снова заговорила о несчастной брошенной Ларе.

– Кто же будет рядом с бедной женщиной во время родов? – спросила она, аккуратно выбирая лук из сэндвича с копченой говядиной. – Кто-то же должен ее поддержать, когда придет время рожать.

Я пожала плечами и впилась в свой второй сэндвич с индюшкой и клюквой. Объеденье! Багет белый и пышный, ягоды душистые и крепенькие, во рту лопаются, истекая густым освежающим соком.

– Может, Марк. Почем я знаю. Или какая-нибудь подружка.

– Ты спроси у нее, Кью, – озабоченно сказала мама. – Если у нее нет близкой подруги, предложи свою помощь.

– Я?! Мам, мы с ней не настолько близки! Лара не захочет, чтоб я околачивалась поблизости, когда она будет лежать с задранными ногами, вся в крови. Она, знаешь, какая? Если мы сидим в гостиной, а ей надо в туалет, так она там все краны включает. Держу пари, ей меньше всего нужно, чтоб я присутствовала во время родов! – И я выхлестала третий банановый коктейль.

Мама покачала головой.

– И все же ты должна предложить Ларе побыть с ней. Это так страшно – рожать без единой родной души рядом. Когда ваш отец бросил меня до твоего рождения – да, верно, я тебе никогда об этом не говорила, но так случилось, – я была просто в ужасе. В те дни еще и не мечтали о том, чтоб позвать в родильную палату подружку или, скажем, маму. По ночам меня кошмары мучили… Кончилось тем, что я упросила его вернуться, только чтоб кто-то был рядом и держал меня за руку. Нашла его в Клэктоне-он-Си (он сбежал туда со знакомой по Британскому легиону) и сказала, что согласна на любые условия. Толку от него во время родов, надо признать, было немного, но по крайней мере я была избавлена от жалости в глазах акушерок. Это меня убило бы.

Меня точно обухом по голове стукнули.

– Папа ушел от тебя до того, как я родилась? – потрясенно переспросила я.

Мама искоса глянула на меня и отвела глаза.

– Угу, – смущенно пробормотала она. – Потом он ушел, сразу как родилась Элисон, и еще раз, на неделю, когда Дженни было шесть месяцев. Ты уже многое понимала, пришлось тебе сказать, что папа на гастролях со своей группой. А у самой сердце обрывалось от страха – что, если он ушел навсегда? Как бы я объяснила, почему папа не вернулся домой? Но по всей видимости, женщине, с которой он удрал, это дело быстро прискучило, и он, поджав хвост, воротился назад прежде, чем ты что-то заподозрила. Я смогла дух перевести.

У меня было такое ощущение, точно я в шторм вышла в открытое море на утлой лодчонке.

– Почему я ничего не знала? Почему ты никогда нам не рассказывала?

Мама пожала плечами:

– Берегла вас от всяких комплексов. Хотела защитить. Хотела, чтобы ваш родной дом был для вас надежным и счастливым. И чтоб вы любили отца. Для меня это было очень важно, Кью. Честно говоря, я в нем нуждалась. Не хотела остаться совсем одна. Прекрасно понимала, как тяжело тогда придется.

Перед мысленным взором встала картина моего детства, и все в ней неуловимо изменилось. Краски померкли, потемнели. Тень за фигурой отца стала длиннее. Я и раньше знала, что он не идеален, но все же…

– Элисон знает? А Дженни? И почему ты мне сейчас рассказываешь? – спросила я после паузы.

– Твои сестры… нет, не знают. А тебе почему рассказываю? Да вроде больше нет причин скрывать, только и всего. – Мама поднялась, сходила на кухню за чайником и налила себе еще чашку крепкого йоркширского чая. – Тебе добавить, дорогая?

Все-таки я не до конца ей поверила. Неспроста она поведала мне о папиных изменах именно сегодня. Видела я, как утром она наблюдала за нами с Томом – как мы старательно обходим друг друга, не смотрим в глаза, постоянно по мелочам цепляемся друг к другу («Обязательно так хлопать дверью?»; «Обязательно стряхивать крошки на пол?»). Она что, намекает, что мне надо законопатить брешь? Как это она сказала? «Я нуждалась в нем. Не хотела остаться совсем одна. Прекрасно понимала, как тяжело тогда придется».

Беда в том, что мой муж не в Клэктоне-он-Си, он в другой вселенной.

19.00

Только что вернулась от доктора Вейнберг. Она велела приступить к упражнениям под общим названием «гимнастика для таза», подразумевается, что это побудит ребенка перевернуться, и тогда я смогу родить как все. («Вряд ли поможет, – заметила доктор Вейнберг, – но попытка не пытка, да?») А по-моему, эти «упражнения» изобрели с целью превратить толстых беременных женщин во всеобщее посмешище. Упражнение номер 1 – я стою на карачках, задрав задницу. Упражнение номер 2 – я лежу на полу, приподняв бедра, а муж («а лучше мама, мужьям при этом присутствовать не обязательно») обращается к ребенку со словами, поощряющими его самостоятельно искать выход наружу: «Давай, малыш, поворачивайся! Повернись лицом к миру! Отверстие в матке – твоя дверь в наш мир! Смотри в мир, малыш! Перевернись!»

Если эта бредятина сработает, клянусь, я съем собственную плаценту.

Уровень жидкости опять упал, но, надо полагать, это уже ничего не меняет. Черайз особенно не взволновалась, а как объяснила доктор Вейнберг, это лишь приблизительные показатели. К тому же, насколько можно судить по растяжкам на пузе, мой парень растет не по дням, а по часам.

23.00

Сейчас вычитала в Интернете, что растяжки – это результат того, что вес набирает мать, а не ребенок. А-а-а-а-а-а!

62

Суббота, 9.00

После завтрака начала считать «шевеления плода» – еще одно домашнее задание доктора Вейнберг. Я должна подсчитать, сколько раз ребенок пошевелится за час после моего «приема пищи», когда он наиболее активен. Я должна насчитать семь толчков, поворотов, перекатов, чего угодно, и можно остановиться. Но разве это интересно? С гордостью могу сообщить, что мой ребенок за последний час лягнулся, повернулся и перекатился сорок пять раз. Очевидно, у меня там профессиональный спортсмен.

Полдень

Тридцать два лягания после шоколадной коврижки. Я смогу уволиться и жить-поживать в свое удовольствие за счет заработков чада-футболиста. Стану одной из тех мамаш, что восседают в первом ряду в футболках, украшенных изображениями сыновей, и с мегафонами в руках.

19.00

Боже праведный, он что, умер? Уже пятьдесят восемь минут, как кончился обед, а я насчитала всего пять толчков. Что делать? Что мне делать?

19.02

Фу-у… еще два толчка буквально в последнюю минуту. Но я все же нервничаю. Надо съесть еще одно печенье и посмотреть, не взбодрит ли это его чуток.