Текст книги "Постельный режим"

Автор книги: Сара Билстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

42

Пятница, 13.00

Утром проснулась и глянула на соседнюю половину супружеского ложа. Пустое белое пространство в свой черед невинно глядело на меня, бросая вызов досаде и возмущению, копившимся в глубине моего едва очнувшегося разума. Трудно сердиться на простыню.

Взгляд пробежался по комнате, остановился на деревянном стуле у двери в ванную. Пара бледно-серых кальсон от «Кельвина Кляйна» свисает с сиденья, штанины перекручены мятой восьмеркой. «Ну-ка, шагай сюда, возьми нас да отнеси в корзинку для грязного белья, – раздраженно прошипели кальсоны. – Да поживее, мы два дня ждем! Ты знай себе валяешься с утра до ночи, а мы каждый божий день встаем ни свет ни заря, идем на работу и вообще занимаемся важными делами. Давай-давай, сделай хоть что-нибудь, отрабатывай кормежку!»

«Да пошли вы, – хмуро буркнула я чертовым подштанникам, тяжело выбираясь из кровати. – Сами управитесь, а у меня своих дел хватает. Не у вас одних работа».

После завтрака я открыла ноутбук, с хрустом размяла пальцы. Итак, приступим.

В оны годы, чтобы вникнуть в суть фиксированной аренды, уяснить тонкости управления арендой и разобраться в последовательности действий, необходимых для сноса здания в Нью-Йорке, потребовалось бы целый день проторчать в душной библиотеке, роясь в пыльных томах с тисненными золотом переплетами, страницами из папиросной бумаги и микроскопическим шрифтом. В наше время женщина, вооруженная надежным паролем сайта Westlaw, не поднимаясь с постели, может разведать удивительно много за каких-нибудь три часа.

Первая находка не заставила себя ждать. Я выделила и скопировала в вордовский файл следующее: Преследование жильцов, имеющих договоры аренды с фиксированной арендной платой, запрещено по закону. Владельцы, признанные виновными в намеренных действиях, имеющих целью вынудить жильцов освободить жилое помещение, могут привлекаться как к гражданской, так и к уголовной ответственности. Владельцы, признанные виновными в преследовании жильцов за деяния, совершенные после 19 июля 1997 года, подвергаются штрафу до 5000 долларов за каждое нарушение. Я сохранила абзац в новеньком файле под названием «Гребаные Рэндоллы» и только потом догадалась создать для него папку, которую назвала вполне по-светски: «Разоблачение Рэндоллов». Затем принялась разбираться с действиями, каковые преследуют цель соблюдения законов в области управления арендой и необходимы для регистрации ходатайства владельца об отказе возобновления договора аренды на основании настоятельной необходимости сноса согласно законодательству в области защиты прав жильцов. (Обожаю юридический язык. Какой шекспировский размах! Какие слова! Преследуют – и на ум приходят мглистые аллеи, звон рапир в ночи, обрывок пергамента, зажатый в мертвой руке…)

Я выделяла, вырезала и вставляла; я приставала с вопросами к поисковикам, ходила по ссылкам, создавала подраздел за подразделом в «Гребаных Рэндоллах». По соседству, в папочке «Разоблачение Рэндоллов», пристроился порядочный выводок документов (а именно: «К черту Рэндоллов», «Рэндоллы не пройдут», «Рэндоллы – покойники»). Подвожу итоги: отступные, предлагаемые Рэндоллами, составляют безобразно малую часть суммы, положенной жильцам по закону. Это во-первых. А во-вторых, жильцы не получили на руки всей необходимой документации. И кстати, о документации – рассуждала я сама с собой, берясь за телефон, – где же пресловутое разрешение из Отдела по ремонту жилищного фонда?

Четверть часа, парочка не совсем правдивых утверждений (я по-прежнему числюсь сотрудницей «Шустера», так что я не сильно приврала) – и выяснилось то, что я давно подозревала, – ходатайство Рэндоллов о сносе дома еще не одобрено. Его даже не рассматривали, обсуждение назначено на следующий месяц. Следовательно, у юристов, представляющих интересы жильцов, будет прекрасная возможность оспорить ходатайство и предать гласности омерзительное поведение хозяев. Пора подыскать жильцам надежных адвокатов.

Я набрала номер Фэй.

– Объясняю ситуацию. Мне нужно, чтобы «Шустер» взялся за одно дело pro bono[27]27
  Без гонорара (лат.).


[Закрыть]. Я тебе пошлю письмецо по электронке, ты его подпиши и отправь в некую фирму под названием «Рэндолл». Копию письмеца мы отошлем «Смииту и Вестлону», а также «Кримпсону», юридическим представителям Рэндоллов. Будем грозить громом, молниями и электрическим стулом – ради кучки греков, старичков и старушек, абсолютно бесплатно. Идет?

Что ответила Фэй, пересказывать не стоит. Ставное, что в конечном итоге возобладало мое мнение.

Я никогда не умела постоять за себя. Откровенно говоря, я и за своих клиентов не очень хорошо «стояла». Признаться, я не самый даровитый юрист в нашей фирме. Что вообще-то странно, ведь в университете я училась прекрасно, и диплом юршколы у меня даже лучше, чем у Тома, однако к «Кримпсону» попал он, а не я. Почему? Постельный режим располагает к размышлениям, и вот до чего я додумалась: похоже, я не слишком близко к сердцу принимала интересы людей, которым вроде бы должна помогать. Ну не могу я переживать за клиента, и без того процветающего: уж если людям по карману «Шустер», они точно не бедствуют. Но с этими стариками – дело другое, они-то как раз бедствуют, и они в своем праве, закон писан именно для того, чтобы защищать их. Я не буду стоять и смотреть, как их права нарушаются.

Так и скажу Тому. Стоило мне закончить разговор с Фэй, как снова, непрошеные, явились мысли о муже. Посмотрим правде в глаза – в один прекрасный день (и он не за горами) Том все узнает. И решит, что я сую нос в дела, в которых ничего не смыслю, скажет, что я сентиментальная дурочка. А вдруг он подумает, что я все это затеяла, чтоб отомстить ему? Подставить его клиента, оконфузить его и его партнеров?

Что ж, ничего не поделаешь.

Если, вернувшись из командировки, он поинтересуется, чем я занималась, я признаюсь. Я ведь по природе не лгунья. Чего нет, того нет. Все ему расскажу – если он спросит. Но не раскрою и рта, если он сам не сделает первого шага, если не произнесет нужных слов: «Мы глупо ссорились в последнее время, Кью, но я люблю тебя, у нас будет ребенок, давай помиримся. Ну, что у тебя новенького?» Если он так скажет – прекрасно. Нет – значит, нет.

43

Понедельник, 7.00

Я беременна ровно тридцать три недели. Тома нет целых четыре дня. Элисон у нас уже десять дней. Я не сплю уже три часа. Последний раз меня вырвало двадцать минут назад.

Вчера поздно вечером звонил Том, из Балтимора. Элисон была рядом, так что я нацепила самую ослепительную улыбку, поинтересовалась, как там его родители, и постаралась скрыть от сестрицы, что меня мутило – жутко, до омерзительной дрожи в печенках.

Том, захлебываясь от восторга, сообщил, что его родители неподалеку и слышат наш разговор.

– Малыш в порядке? Все хорошо? – до обидного жизнерадостно осведомился он.

Я закатила глаза (даром что Элисон поблизости). Господи, почему все считают, что беременная женщина обладает мистической прозорливостью и ей доподлинно известно, как дела у ее плода?

– Я его сегодня утром спрашивала, говорит, что все чудненько, ну разве малость скучновато, – съехидничала я и тут же рассмеялась, заметив, как стрельнула глазками Элисон. – Ха-ха. Шутка. Он утром здорово толкался. А как там твои дела с арендой? – учтиво полюбопытствовала я и, словно кто меня подтолкнул, брякнула: – Выжил кого-нибудь из аборигенов с насиженного места? Заменил местные памятники архитектуры краснокирпичными коробками? Ха-ха-ха! Шучу! – и послала Элисон широчайшую ухмылку – мол, такое у нас в доме веселье, день и ночь.

Том резко втянул в себя воздух.

– Черт тебя подери, Кью, – в тихой ярости проговорил он и почти без паузы, как если бы в комнату кто-то вошел: – Ха-ха-ха! Теперь я шучу! Забавно, забавно. Ужа-асно смешно!

Все вдруг зашло слишком далеко. Следующие пятнадцать минут мы в высшей степени любезно и подробно обговаривали предстоящий полет Тома домой. Элисон тем временем листала свой журнал (шшу-р! шшу-р!) и быстро-быстро постукивала ногой по паркету.

– Жду не дождусь встречи, дорогой, – нежно закончила я.

– И я, любовь моя, – с той же нежностью отозвался он. – Жду не дождусь, когда вернусь домой.

Щелк.

Вчера днем, прямо из церкви, ко мне зашла миссис Г. в сопровождении Алексиса. Тот, страшно смущаясь, поинтересовался, не поссорились ли мы с Томом из-за него. На вечеринке он понял, что мужу ничего не известно о моей связи с инициативной группой жильцов. (Слава богу, он не понял еще кое-чего. Что сам Том – представитель Рэндоллов и я сплю, так сказать, с врагом.)

– Какая чепуха! – беззаботно рассмеялась я, снова чувствуя, как Элисон буравит меня взглядом. – Вот чепуха! Полнейшая чепуха!

Алексис все хмурился озабоченно, но я перевела разговор на баскетбол – последние дни я смотрю его не отрываясь (Элисон это бесит безмерно), – и он сразу клюнул. Мы болтали о том, какую технику игры привнесли в НБА европейцы, миссис Г. дремала, а Элисон сердито барабанила по столу ухоженными ноготками.

Выдержав минут десять, Элисон отправилась принять ванну. Алексис, метнув взгляд на мирно посапывающую тетушку, склонил ко мне голову и заговорщицки прошептал:

– Та девушка, что я на днях у вас видел, ваша подруга, Брианна… Не сочтите за нахальство… она с кем-нибудь встречается?

От него пахло мылом, химчисткой и мятным шампунем. (Запах мужчины. Как я по нему соскучилась.)

– По-моему, ни с кем. – Придвинувшись, я заметила розовый отсвет его золотистой кожи, волосок в бравой брови, чуть длиннее остальных, шрамик на лбу пониже пробора. – А что?

Он покраснел и смущенно улыбнулся.

– Ну вообще-то… То есть… Словом, я хотел пригласить ее поужинать, но у вас на вечеринке ее не было. Ну вот я и подумал… а что, если вы дадите мне ее телефон… Тогда я мог бы… – Алексис запнулся и умолк, на глазах багровея.

Я улыбнулась его замешательству, быстро нацарапала телефон Бри и посоветовала связаться с ней поскорее. Бри наверняка отбивается от атак Марка, так что сейчас самое время подъехать к ней, пока она не сдалась. Алексису я, разумеется, этого объяснять не стала, просто сказала, что одобряю его вкус, и заверила, что Брианна согласится с ним поужинать. Тут его тетушка громко всхрапнула и проснулась.

Согласитесь, есть что-то на редкость сексуальное в том, чтобы соединить двоих. Волей-неволей начинаешь примерять на себя их сдерживаемое желание, что копится, копится и того гляди взорвется. Мне вспоминаются наши первые невероятные дни с Томом. Первый раз, когда я коснулась его кожи, гладкой, как карамелька. Первый раз, когда расстегнула его рубашку и ощутила теплую твердость груди. Первый раз, когда поцеловала его так, что сине-зеленые глаза затуманились и потемнели.

В выходные перечитывала «Эмму» Джейн Остин. Ума не приложу, чего она так мучилась со сватовством? Пустяки, проще простого. Думаю, имею полное право отметить галочкой пункт «Соединяй одиноких друзей» в «Списке современной женщины». С этой парочкой дело определенно в шляпе.

10.00

Или не в шляпе.

Только что звонила Брианна. Хочет вернуться к Марку.

– Ты не поверишь, Кью! Оказывается, ты знакома с ЖМ!

– Что ты говоришь. – Я со вздохом вернулась к роли доброй, но рассеянной подружки. – Надо же.

– Представь себе! Я видела его на твоей вечеринке. Это Марк Керри.

Силы небесные. Боже всемилостивый. С ума сойти.

– Я так и знала, что ты удивишься, – продолжала Брианна. – Ну так вот, слушай дальше. Он всю неделю обрывает мне телефон, как начал после вечеринки, так и названивает каждый день. Много раз в день! А я не отвечаю, не потому что не хочу, а потому что хочу убедиться, что я ему нужна. Если он просто поддался порыву, ни за что не вернусь. Это ведь будет нечестно по отношению к его жене, верно? Но знаешь, мне кажется, он правда меня любит. Вчера днем оставил сообщение, говорит, жить без меня не может, говорит, должен мне что-то сказать… Как по-твоему, Кью? Вдруг он все-таки решился уйти от жены? Не знаю, может, я слишком тороплюсь, но он так это сказал… Из головы не идет, все думаю да гадаю…

Я слушала ее с растущим ужасом. И, если откровенно, с некоторой тревогой за собственную репутацию – не хватало еще прослыть лицемеркой. Если эти двое снова сойдутся, Брианна поймет, что мне уже с неделю все про них известно, а может и смекнуть, что я давным-давно в курсе. Не самый тяжелый камень у меня на душе, но все же.

– Послушай, Брианна! Я знаю его жену, понимаешь? Я знаю Лару. Она моя подруга… почти. Не могу я сидеть и молча наблюдать, как ты уводишь ее мужа. У них двое ребят, на подходе третий, и… кстати! (Уже на грани отчаяния.) Сегодня у меня был Алексис, просил твой телефон, хочет позвонить тебе. Картинка, а не парень! Волосы бесподобные, глаза – умереть не встать, и вообще славный…

– Кью, – удивленно выдохнула Брианна, – да ты, похоже, сама в него втюрилась. Что до меня, боюсь, ничего не выйдет. Марк для меня – единственный и неповторимый. Если считаешь, что больше не можешь оставаться моей подругой, я все пойму, но знай: когда Марк снова позвонит, я подниму трубку и отвечу «да». Что бы он ни попросил. Что бы ни попросил, – повторила она медленно, со значением.

Я бросила трубку.

И тут же запаниковала. Брианна – преданная подруга и, надо признать, самый постоянный мой посетитель. Кто, если не Брианна, принесет чего-нибудь вкусненького на обед и печенье на полдник? Кто будет шепотом докладывать про ночные забавы? Кто станет советоваться со мной по поводу замысловатых па романтического танца, если не Брианна? И кто, если не Брианна, будет участливо выслушивать мои собственные жалобы?

Без Брианны я останусь один на один с Элисон. Я схватила трубку.

– Бри! Мы ведь подруги, так? Я не хочу делать поспешных выводов. Приходи вечерком, все обсудим.

Но она заявила, что не может: пока мы с ней болтали, Марк оставил сообщение на автоответчике – пригласил ее на ужин в «Ле Бернардин».

Ну и что мне теперь делать? Звонить Ларе? Или Марку? Или Тому?

17.00

Вечером из Балтимора возвращается Том. Элисон завтра возвращается в Англию. Совсем скоро мы с мужем опять будем вместе. Только вдвоем.

Я словно тугая струна, нота ми на скрипке, слепящая серебряная нить, натянутая до предела. Колки закручиваются, закручиваются, звук взлетает выше, выше.

Из указательного пальца на левой руке идет кровь, и сильно; я уже полчаса наблюдаю, как кровь просачивается через розовые бумажные салфетки, которые я меняю одну за другой. Порезалась, пытаясь разрезать яблоко (трудно пользоваться ножом, лежа на боку). Нужен пластырь, но некому принести. Элисон опять бегает по магазинам. Разваливаюсь на части.

44

Вторник, 18.00

Самолет Элисон вылетает из аэропорта Джона Кеннеди в 9 вечера. Она только что укатила с двумя новенькими чемоданами от Луи Вуиттона, набитыми шикарными обновками: зеленое шелковое вечернее платье от Диора, кашемировые свитера всех цветов радуги, браслет и сережки из черного дерева от Тиффани, мужу – набор роскошных шелковых галстуков, мягкие игрушки детям – и это содержимое только одного чемодана. Ее назойливые советы, спешу добавить, остались здесь, со мной.

– Ты вышла за Тома, поскольку решила, что такого мужа одобрит мама, – выдала она не далее как сегодня за завтраком.

– Ха! Много ты понимаешь, – прошамкала я, уписывая восхитительный, пропитанный маслом круассан. – Мама поначалу Тома на дух не переносила.

– Знаю, – с задумчивым видом проговорила Элисон, наблюдая, как я принимаюсь за гигантскую слоенку в шоколадной глазури. – И все же, думается, одна твоя половина искала человека с хорошей специальностью, чтоб заслужить мамину похвалу, а другая половина выискивала кого-то, кого она возненавидит лютой ненавистью. И что ты имеешь в итоге? Юриста-американца. Ты сама с собой в раздоре, когда дело касается мамы. С одной стороны, тебе до зарезу нужна ее любовь, а с другой – ты изо всех сил стараешься вызвать ее ненависть, чтоб заглушить чувство вины за то, что сама ненавидишь ее. Ты всегда была такой, даже когда мы были маленькими.

– Во сколько тебе обходится твой психоаналитик, позволь полюбопытствовать? Как понимаю, весь этот дешевый треп – его заслуга?

– До чего же ты агрессивна, – невозмутимо откликнулась она. – И потому агрессивна, что не на жизнь, а на смерть соперничаешь со мной. Это отравило все наше детство, Кью. Ты была добра со мной, когда хотела помучить Дженни, и страшно жестока, когда мама заставляла мучиться тебя. Ты права – я хожу к психоаналитику и очень огорчилась, когда ты перестала ходить к своему. Если не возражаешь, дам один совет: тебе необходимо во многом разобраться.

Я очень даже возражала, что и попыталась донести до Элисон, но та уже переключилась на тему «Как растить ребенка при муже, которого вечно нет дома».

– Дело вот в чем, Кью, – глубокомысленно вещала она, – я пробыла у вас десять дней, а видела его – сколько? Часа три в общей сложности. Для него это не дом, а гостиница. Тебя это устраивает, дорогая? Как ты собираешься управляться в одиночку, если ребенок будет кричать по пять часов кряду?

– Хоть что-нибудь в моей жизни ты одобряешь? – ядовито осведомилась я. С какой стати женщина без видимых талантов, с высокородным ничтожеством вместо мужа и двумя несносными отпрысками читает мне нотацию – в который раз! – об особенностях моего существования?!

– Интересно послушать, что на все это скажет мама, – многозначительно заметила Элисон.

У меня потемнело в глазах. Боже, зачем мне понадобилась мама, – может, еще не поздно ее остановить?

А Элисон все не унималась:

– Ты не слишком высокого мнения о Грегори, дорогая, – ты это ясно дала понять. Но наши отношения прекрасно устраивают нас обоих, и он на все сто поддерживает мои занятия скульптурой. В доме мир и тишина, дети всегда со мной, профессия доставляет мне только радость. Так что не тебе нас судить. И раз уж речь зашла… Кью, ты отвратительно обошлась с Дженни. Между прочим, ее Дейв вовсе не так плох, а ты и видела-то его, если не ошибаюсь, считанные разы.

Хуже всего, что в этом она права. Черт, она во многом права. Я действительно издеваюсь над Дейвом, разбирать Грегори по косточкам – действительно не мое дело, а мой муж действительно редкий гость дома. И уж одно к одному: друзья у меня зануды, на моих вечеринках от скуки мухи дохнут, а работа мне, по большому счету, до лампочки.

– Право слово, Элисон, – сказала я, – тебе бы почаще меня навещать. Кто еще может так ободрить.

Ну а Том? Он вернулся вчера вечером, без десяти восемь, и с той минуты мы обращаемся друг с другом очень осторожно, крайне осторожно. Едва переступив порог, он положил мне на колени коробку бельгийского шоколада «Годива»; искоса глянув на Элисон, учтиво, как и положено джентльмену, поблагодарил ее за заботу обо мне в его отсутствие… и всю ночь проспал на краю кровати, ни разу, насколько могу судить, даже не придвинувшись ко мне.

45

В университете я выбрала ПФЭ, хотя всегда мечтала изучать литературу. «Политика, философия, экономика – полезные предметы, – сказала мама. – Будущий работодатель сразу поймет, что ты серьезная личность. С такими знаниями ты сможешь пойти куда угодно и заниматься чем угодно, все двери будут перед тобой открыты, к тебе станут прислушиваться. А литература… что литература?! Такая же ерунда, как СМИ, внутренняя экономика и прочие “гуманитарные” дисциплины». (Это было, разумеется, еще до того, как она познала просветление, нисходящее на человека в позе «собаки, смотрящей вниз»[28]28
  Одна из поз хатха-йоги.


[Закрыть].)

И я выбрала ПФЭ, но тайком бегала на занятия по прозе и поэзии, по теории литературы. Недолго, правда. Мне всегда нравились женщины-писательницы – сестры Бронте, Джордж Элиот, Эмили Дикинсон, Кейт Чопин, Вирджиния Вульф, Сильвия Платт. Как трагична судьба многих из них, судьба их героинь. Жизнь их зачастую горька и злосчастна. Они находили свой конец в морской пучине, жадно ловя последний глоток воздуха, и белый свет мерк над их головами в момент цепенящего освобождения. Иногда я лежала у себя в спальне, уткнувшись носом в ковер, и представляла, будто тону в речке, которая протекала в километре от нашего дома. Я зажмуривалась, тело наливалось тяжестью, тьма брала верх. Половина меня в самом деле хотела умереть, только без боли, без удушья и страха. Такой я рисовала себе смерть – смерть без грязи.

Через два дома от нас жил один мальчик; он повесился, а несколько месяцев спустя от нас ушел папа. В моей памяти эти два события связаны крепко-накрепко. Той сырой весной изменился пейзаж моего детства. К тому времени, как зацвели пионы вдоль переднего забора, я знала – теперь я взрослая. Тот мальчик покончил с собой, потому что над ним издевались одноклассники, во всяком случае, такой слух ходил по школе. Его звали Патрик, он был хрупким пареньком, светловолосым и очень бледным. Он повесился в садовом сарае, где редко играл, и родители нашли его лишь через сутки. Лицо его было багровым, рассказывали потом соседские дети, язык – черным, а голова едва не отрезана проволокой, которую он использовал вместо веревки. Я все думала: почему он не поступил проще – привязал бы к поясу пару кирпичей и сиганул в речку. Наверное, хотел отомстить родителям за то, что те не сумели защитить его. Лично я всегда считала, что опрятный труп подействует сильнее. Смотрите, как я красива, смотрите, что вы не оценили и потеряли.

А потом из дома ушел папа, и меня несколько недель терзали сомнения: вдруг он тоже покончил собой, а историю с его предательством мама выдумала? Или, чего доброго, сама его и убила? Но одновременное исчезновение жены нашего соседа поставило крест на этом варианте, если, конечно, не имела места повальная резня, а на серийную убийцу мама не тянула даже в моих глазах. Через какое-то время папа начал нам позванивать и слать письма. Жив и здоров, значит. Я была несколько разочарована.

Подростком я запоем читала книжки про отцов плохих, воскресных, сбежавших – выбрать было из чего. Отцы, которые не защитили дочерей, отцы, которые не понимали дочерей, отцы, которые бросили дочерей. («Папа, папа, ты ублюдок»). Отцы, которые уходили на войну («Маленькие женщины»), уединялись в библиотеке («Гордость и предубеждение»), впадали в ярость («Грозовой перевал»[29]29
  Перечислены стихотворение Сильвии Платт и романы Луизы Мэй Олкот, Джейн Остин, Эмилии Бронте.


[Закрыть]), приводили в дом заведомо негодных мачех (только не заставляйте меня перечислять все сказки). Матери неизменно надоедливы, но, если не испускают дух при родах, как правило, крутятся поблизости. Отцы – дело другое.

Когда отцам кажется, что семейная жизнь не удалась, они смываются.