Текст книги "Пурпур и бриллиант"

Автор книги: Сандра Паретти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

15

Они сидели в сумрачной зале, где тяжелый свод покоился на высоких столбах. Быстро и незаметно, что было так не похоже на него, Симон проглотил все поданные Мирто кушанья, запил их двумя стаканами анисовой водки и исчез с багажом Каролины, чтобы помочь капитану Мора в приготовлениях.

Скрестив ноги, Каролина сидела на кожаной подушке перед камином. Огонь всегда имел над ней какую-то магическую власть. Еще ребенком она могла часами сидеть так, забыв обо всем, следить за игрой пламени, забыв обо всем, следить за игрой пламени, чье таинственное потрескивание было ей ближе, чем людские голоса, и чью неистовую горячую силу Каролина ощущала внутри себя, словно не женщина родила ее, а эта огненная стихия.

Она взяла каминные щипцы и поворошила красные угли. От одной головешки отскочил кусок, полыхнул вдруг голубыми огоньками, весело поскакавшими по другим углям, и погас. Как в любви, думала она: всполох, опаляющее дыхание огня, а потом снова темнота, зола и холод. Поэтому так нетерпеливо люди ищут забвения в любви, как в сладком сне, – а потом просыпаются и встречаются лицом к лицу с реальностью жизни.

Стерн. Разве между ними было по-иному? Они позволили друг другу найти убежище в этой любви, согреться в пламени страсти. Они были друг для друга источником в пустыне. Даже то, как она сегодня об этом вспоминала, доказывало ей, что все прошло, осталось позади, как бесконечные пески и жажда. То, что связывало ее с герцогом, она никогда не могла так хладнокровно вспоминать и так трезво оценивать. И теперь не могла. Это было нечто более высокое и сильное. Сильнее ее. Она могла убегать от него, могла желать другого мужчину; узы, которые она считала разорванными, становились только крепче.

Гоунандрос отложил в сторону книгу, которую читал. Потом подвинул к себе медную пепельницу и выбил о ее край свою трубку. Он может быть доволен: случилось все, как он хотел. Хорошо, что француженка возвращается в свой мир. Диагноз, который он с самого начала поставил пагубной любви Стерна, только подтвердился. Лучше всего будет, если они уже больше не встретятся.

Петрос положил трубку на стол. Если бы он мог знать, где сейчас Стерн и что с ним. Он был в городе уже больше восьми часов. Только чтобы отвлечься от тяжелых раздумий, врач спросил Каролину:

– Может быть, вы хотите оставить Стерну какое-нибудь сообщение?

Каролина мгновение пристально смотрела в его глаза, затем снова уставилась на огонь.

– Вы знаете Рамона. Знаете, какой он гордый. Расскажите ему сами обо всем, что произошло. Каждое мое слово способно только ранить его. Позже он сам поймет, что было между нами.

Гоунандрос был тронут. Он внезапно почувствовал желание поговорить с ней по душам, узнать ее получше, но с улицы уже звучал голос Мора.

– «Перетта» готова, – громко объявил капитан, входя в дверь.

Он подошел к столу, схватил бутылку, приложился к ней, отпив солидный глоток. Потом провел рукой по губам. – Все-таки тебе удалось втянуть меня в свои благородные дела, Петрос. Вы, греки, и черта научите молитвам.

Каролина поднялась со своего места у камина.

– Не слушайте его, – сказал Гоунандрос. – Я гарантирую вам, что он благополучно доставит вас до корабля.

Мора громко захохотал:

– Это был бы первый христианско-мусульманский союз. Если он войдет в моду, тогда скоро придется забыть о стрельбе. – Он повернулся к Каролине: – Пойдемте, мадам!

Каролина взяла плащ, набросила его на плечи и посмотрела туда, где только что сидел Гоунандрос. Она хотела попрощаться с хозяином дома, поблагодарить за помощь – но тот незаметно вышел из комнаты. Они пересекли залу, спустились по винтовой лестнице и вышли через железную дверь наружу. Друг за другом спустились на мол. Шлюпка с непривычно высокой мачтой тихо колыхалась на волнах. Парус еще не был поднят. Симон протянул Каролине руку.

Мора прыгнул на борт и указал на скамью у поручня:

– Садитесь здесь! – Бросив взгляд на Симона, он продолжил: – И пожалуйста, объясните своему спутнику, что здесь приказываю я. И пусть он меня не злит.

На дамбе появился Гоунандрос. Он отвязал трос от кнехта и бросил его в шлюпку. Петрос двигался нетерпеливо, порывисто. Длинным шестом он оттолкнул лодку от берега. Та мягко двинулась вперед. Уже через несколько метров морской туман поглотил шлюпку.

Склоняясь под ветром, «Перетта» шла вперед. Ее нос разрезал волны, при каждом накате содрогаясь от кливера до руля. Волны захлестывали корму. Каролина сидела на скамье, опустив руку в воду. Ветер овевал ее лицо, еще разгоряченное от близости к огню камина. Ветер играл ее волосами, выдувал из головы все мысли, освобождал ее от стеснения и беспокойства, с которыми она взошла на борт лодки. Она чувствовала, что спасена. Тяжкая ноша, принесшая ей и счастье, и несчастье, свалилась с нее, как листва с осеннего дерева. Как будто она не взяла с собой ни одного воспоминания о той долгой и страшной дороге, что осталась позади. Вдруг огромная волна подняла лодку и снова бросила ее вниз, так что шлюпка ударилась о воду, и брызги дождем полетели на сидящих. С криком Каролина вцепилась в Симона и тут же сама засмеялась над своим испугом. Она увидела его глаза прямо перед собой. Как проста стала жизнь с тех пор, как он рядом с ней.

– Плавание из Лиссабона сюда было таким же бурным? – спросила она.

Его густой бас исходил как будто из самой глубины его большого сильного тела:

– Я сел на корабль уже позже, в Марселе.

– Но ты ведь сказал, что был в Лиссабоне.

– Мне пришлось вернуться назад, в Розамбу.

Каролина так давно привыкла к его неспешному бретонскому говору, что не заметила, как медлит он с ответом.

– Как там, в Розамбу? – оживленно спросила она. – Как управляющий и егерь? Все еще спорят о разведении фазанов? Как чувствует себя Филипп в роли хозяина? Или братец снова вернулся в парижские угодья, где охотится на дам от тридцати до сорока? Ты должен мне все рассказать.

Но ее оживление разом угасло, когда она взглянула на Симона. Казалось, он перестал даже дышать, и под темным плащом и мягкой шляпой скрывается не живой человек, а кусок дерева. Каролина, ничего не понимая, подтолкнула его:

– А может, Филипп женился?

– Пожалуйста, не надо, – хрипло сказал Симон.

Каролина непонимающе уставилась на него. Он сидел, сложив руки на коленях и сгорбившись, словно страшная тяжесть навалилась ему на плечи.

– Филипп мертв.

Волны методично бились о борт, гуляли за шлюпкой. Филипп, шептали волны. Филипп мертв. Филипп. Шлюпка поднималась и вновь ныряла вниз, упрямо продвигаясь вперед. Тяжелую тишину нарушал только плеск волн о ее корпус. Каролина сидела неподвижно. Филипп! Филипп мертв. Это все еще шепчут волны или уже ее губы?

Филипп в гробу – холодный и неподвижный... Он, такой юный, веселый и любящий жизнь... Его светлые волосы, всегда будто спутанные ветром; карие глаза, горевшие жаждой жизни. Розамбу – без его легких шагов, приказов, без его смеха?! Комнаты, которые при нем выглядели всегда так, будто по ним прошел ураган, теперь прибраны и мертвы.

– Простите! Я должен был сразу сказать вам это. Я знаю, что вы мужественны – однако я не мог решиться...

Чей это голос, кто осмеливается нарушить похоронный шепот волн! Как она устала быть мужественной. Дорого бы она дала, если б он утаил от нее это! Если бы не сказал – ни сейчас, ни потом!

– Как это случилось? – Она удивилась, что губы слушаются ее.

– Дуэль.

Это было абсурдно, но мысль о том, что Филипп погиб с оружием в руках, немного успокоила ее боль. Ей казалось, она слышит голос Филиппа: «Имей в виду, я погибну когда-нибудь на дуэли!»

Бесчисленное количество раз повторял он эти слова; еще не умея толком держать в руках шпагу, он уже мечтал драться на дуэли. Из года в год в день своего рождения он устраивал турниры, где юноши из предместья сражались в поединках деревянными саблями.

– Из-за женщины?

Симон снял шляпу и стал вертеть ее в руках, сминая мягкие поля.

– Это произошло в Лиссабоне. В двух словах всего рассказать невозможно.

– С кем он дрался?

Симон промолчал, а Каролина не решалась взглянуть ему в глаза. Она ждала, хотя уже не нуждалась в его ответе. Шум волн бился в ее ушах. Звук все усиливался, нарастал, превращался в оглушительное громыхание.

– Остановите шлюпку! – внезапно крикнула Каролина.

Мора оглянулся:

– Это вам не карета, – сказал он, добродушно усмехаясь.

– Поворачивайте! Сейчас же! – В ее голосе было нечто, заставившее капитана подчиниться.

– Спустить паруса! – крикнул он своим людям. – Оставить только кливер.

Шлюпка замедлила ход. Ритм бьющих о борт волн стал реже.

– Кто это был? – требовательно спросила Каролина. – Говорите прямо.

Симон оставил шляпу в покое и поднял лицо. Неужели это Симон? Ей показалось, что этого мужчину Каролина никогда прежде не видела. И внезапно она все поняла.

– Это был герцог, – сказала она.

Она знала, что это правда, и все же ждала, что Симон начнет все отрицать.

Но он молчал.

– Он убил Филиппа? – Она забыла, где находится.

Потеряв голову, она вскочила на ноги и шатаясь побрела к борту.

Симон догнал ее, оттащил обратно.

– Да выслушайте же меня! Да, дело было в женщине – в вас! Все это было каким-то ужасным недоразумением. Это Филипп принудил герцога к дуэли. Вы же знаете своего брата. Когда он ненавидел, то становился другим человеком, не ведающим, что творит. Филипп боготворил герцога. Это был его идол, пример для подражания, он хотел быть таким, как герцог. Но когда вас похитили, все изменилось! Филипп винил во всем одного герцога, он возненавидел его. Когда герцог, вместо того чтобы следовать за вами, послал в Африку Рамона Стерна, Филипп совсем потерял голову.

Каролина позволила снова усадить себя на скамью. Она слышала голос Симона, но не понимала его слов. Это был всего лишь шум, сотрясение воздуха – как плеск воды, свист ветра и хлопанье паруса.

– Когда я приехал за ним в Лиссабон, он кипел от ненависти. Мы отправились к герцогу, но не застали его дома. Там, на широкой лестнице, мы встретили того араба, что привез весть о вашей смерти. Я уже сказал вам, что герцог не поверил ему. Чтобы доказать, что вы живы, он повел нас с Филиппом в дом и показал целый бриллиант. Тогда Филипп в гневе бросил ему под ноги шпагу. Подождите! Да, дело дошло до драки, но не герцог убил его...

Каролина прервала Симона:

– Где похоронили Филиппа?

– В Розамбу.

Она кивнула. Мать. Отец. А теперь Филипп! Осталось лишь одно свободное место в семейном склепе. Она станет последней. Узкая полоска земли, белая мраморная плита, куда заходящее солнце будет бросать последние угасающие лучи – да и то только летом, когда оно описывает большой круг.

Каролина сделала знак Мора. Капитан закрепил штурвал, взял стоящую на корме лампу и подошел к француженке. Он злился на самого себя, но не решался спросить, в чем же дело. От этой женщины, поднявшей к нему бледное и поразительно спокойное лицо, исходило что-то, заставившее его зябко поежиться.

– Мы плывем обратно, – тоном, не терпящим возражений, сказала Каролина.

Подчиняясь односложным приказам капитана Мора, матросы изменили курс. Несмотря на сильный бриз, они проделали этот маневр так ловко, что никто ничего не почувствовал, а шлюпка, казалось, подчинялась не ветру и вол нам, а таинственной внутренней силе.

Со штурвалом в руках и незажженной сигарой в зубах, стоял на корме капитан. Стараясь не выдавать своего любопытства, он искоса поглядывал на Каролину. Капюшон упал с ее головы, и свет лампы теперь освещал ее лицо. Ее губы были чуть приоткрыты, глаза устремлены вдаль. На виске билась голубая жилка.

Легкий туман собирался над морем, неся с собой запах водорослей. Ночь была темной, безлунной, но усыпавшие небосвод звезды сияли так же ярко, как приближавшиеся огни Алжира. Город вырастал над черным зеркалом моря, как многоступенчатая пирамида из белого камня. Берег становился все ближе.

Каролина с испугом наблюдала за его приближением. Она сама отдала приказ возвращаться. Но что ей тут делать? Что ей вообще делать там, где есть люди, терзающие других людей? Нет, прочь, прочь отсюда – от мертвых и живых, от прошлого и будущего – и от себя самой. Каролина не желала ничего иного, кроме как укрыться за любыми стенами – только чтобы защитить свою жизнь. И такое убежище у нее было – Розамбу, замок ее отца, с крепкими стенами и прекрасным парком. Теперь этот замок стал тих, как монастырь. Пруд у турецкого павильона, статуи, тенистые, заросшие шиповником беседки. Розамбу.

Ей нужен корабль. Гоунандрос должен найти его.

Она поднялась и подошла к Мора.

– Вы потеряли свое судно. Сколько вам понадобится времени, чтобы снарядить новое?

Мора вынул сигару изо рта и принялся разглядывать ее, пытаясь справиться с изумлением.

– Куда вы собираетесь плыть?

– В Марсель. Скажите, когда мы сможем выйти в море?

– Корабль найти недолго. Что касается команды, я надеюсь, капитан Мора еще что-нибудь значит для пиратской братии. Но в любом случае вам придется смириться с видом не слишком приятных физиономий.

– Сколько времени нам понадобится, чтобы добраться до Марселя?

– Это зависит от того, как часто вам будет приходить идея повернуть обратно.

– Такое не повторится.

Она говорила с ним так, словно он был ее давним и хорошим знакомым. Он бросил сигару в море.

– Рассчитывайте на одну неделю.

– С балластом судном легче управлять, – сказала Каролина. – Однако на это времени может не быть, – практическая сметка никогда ей не изменяла.

Женщина, понимающая в судоходстве! Она все больше вырастала в глазах капитана.

– Вы можете быть спокойны. К завтрашнему дню у вас будет судно, какое полагается.

– Какое полагается, – повторила она как эхо.

– Я не хотел доставить вас к кораблю супруга, а теперь собираюсь плыть с вами в Марсель. – Мора был смущен, что бывало с ним крайне редко.

Он не знал, правильно ли поступает. Все было необычно с этой женщиной. Она не приказывала, не просила, не пыталась воспользоваться своим богатством. Просто невозможно было поступать иначе, чем хотелось ей.

Каролина вернулась на свое место и погрузилась в молчание. Она не замечала вопросительного взгляда Симона. А он все ждал какой-нибудь реакции, чего-то, что прервет эту тягостную тишину.

– Вы ведь не дослушали меня до конца, – начал Симон.

Он хотел разрушить ту стену, что она возвела вокруг себя.

– Не герцог убил Филиппа. Даже во время дуэли он надеялся, что Филипп опомнится. Он прекратил бой, но как раз это возмутило вашего брата больше всего. Филипп бросил шпагу и вынул пистолет...

Каролина бросила на Симона взгляд, заставивший его замолчать.

– Это случилось, – сказала она. – Филипп мертв. О чем же ты говоришь?

То глубокое разочарование, что знакомо только искренне и преданно любящим людям, охватило Симона. Те самые качества, которые обычно так восхищали его в ней, теперь вызывали раздражение. Он желал бы видеть Каролину слабой, беспомощной, плачущей. Все было бы лучше, чем это непроницаемое спокойствие. Почему она не была такой, как другие женщины, которые даже после того, как любимый мужчина причинил им такую боль, все равно отправились бы к нему – просто потому, что не в состоянии в одиночку нести этот крест? Ее сила пугала его, он видел в ней залог новых тяжких испытаний, причину рока, тяготевшего над ней.

Шлюпка достигла алжирского берега. Нос ткнулся в мол.

16

Было совсем рано, когда Симон, вбежавший в комнату, разбудил ее:

– Взгляните на море!

Нехотя она поднялась, набросила халат и, уже догадываясь, что может увидеть, подошла за Симоном к окну. Все в ней содрогнулось, когда она увидела вдали на морской глади суда, выстроившиеся полукругом. В прозрачном утреннем воздухе все предметы, даже отдаленные, обрели четкие очертания. Медные заклепки, корабельные шлюпки, мачты со спущенными парусами – все было будто нарисовано в металлической синеве неба. Флотилия бросила якорь на рейде Алжира.

Флаги развевались на ветру. Вокруг деревянных резных фигур на носу кораблей бурлила белая пена. От камбузов поднимался дым. Наконец взгляд Каролины отыскал знакомые очертания «Алюэта». Корабль находился в правом крыле полукруга. Он был длиннее других судов, над его кормой развевался голубой флаг.

На секунду Каролина представила себе, что она там. Ей казалось, что она ощущает под ногами доски палубы, легкую качку судна. Она отступила назад, в глубину комнаты, не в силах больше переносить это зрелище. Почему она не там, не на этом корабле? Разве она уже не была на полпути к «Алюэту»? Что же помешало ей?

Казалось, большая часть ее воспоминаний изгладилась из памяти. Она осознавала только, что находится не там, где должна быть. Но тут она увидела рядом Симона.

– Корабль готов? – спросила она и, не дав ему что-то возразить, продолжила: – Я только хочу узнать, готово ли судно.

Симон кивнул:

– Готово.

– Я сейчас спущусь. Выходи.

Когда Каролина спустилась на мол, с моря зазвучала канонада.

Барка, стоящая у берега, была сильно нагружена. Бочонки с красками и лаком, корзины с овощами и фруктами, клетки с курами. При каждом залпе, разносящемся над морем, птицы поднимали адский шум, кудахча, кукарекая и пища. Перестрелка усиливалась. Тридцатишестифунтовая пушка Касбы ответила на вызов. Стена воды выросла рядом с кораблями. Сквозь пороховой дым были видны только вымпелы и мачты судов.

Каролина поспешно забралась на барку, нетерпеливо ожидая ее отплытия. В последний раз она бросила взгляд на железную дверь, ведущую к молу от дома Гоунандроса. Она все еще надеялась, что дверь откроется. Рамон Стерн так и не появился в доме друга, а она не хотела уезжать, не попрощавшись с ним. Это было, скорее, не сентиментальное, а эгоистическое желание. Пока она пребывала в неизвестности, то не могла поверить в возможность собственного спасения.

Они отплыли от мола и теперь двигались вдоль форта Гоунандроса. На примыкающей к морю стороне форта далеко от берега выступали утесы. Каролина пыталась заглянуть за них, вытягивая голову, так как рулевой старался как можно дольше держаться берега.

Симон, сидящий напротив Каролины, не сводил с нее глаз. Он последним сел в барку. Он больше не задавал никаких вопросов и поклялся себе, что не станет этого делать и впредь. С прошлой ночи он чувствовал себя старым, усталым и ненужным – как отец, который ощущал, что дети больше не нуждаются в нем. И он тоже ответствен за это, он сам воспитывал Каролину. Он научил ее скакать на лошади и фехтовать; это он разбудил в ней страсть к приключениям. Она всегда была свободна – свободна делать то, что ей было угодно, свободна любить, кого хотела. До последнего часа он гордился ею – такой. Но теперь он осознал, что это было и ее счастье, и ее проклятие. Она всегда будет любима, будет притягивать к себе мужчин, как магнит. Но ни один из них не сможет удержать ее. Ее жизнь превратится в сплошной побег, это будет путь от одного расставания к другому – пока она не найдет достойного противника, способного остановить ее.

Вблизи в воду плюхнулось ядро, подняв фонтан брызг. Волна захлестнула барку, раскачала ее, понесла на прибрежные камни. Гребцы удвоили усилия. Внезапно перед ними возник полуостров, поросший высоким камышом. За ним уже был виден корабль. Раскрашенные желтыми и красными полосами борта напоминали потрепанный костюм постаревшего арлекина – дряхлые, многократно законопаченные.

– Не обманывайтесь его внешним видом, – успокоил ее Симон. – Я очень внимательно осмотрел судно. Когда-то оно было голландским торговым кораблем. Эти старички, помнящие еще походы в Ост-Индию, построены на века. Чертовски высокие мачты, совсем новые. Так высоко оснащаются только американцы и пираты.

– Тем лучше. – Каролине нравилось это судно, обладающее породистой уродливостью бастарда.

Гребцы подняли весла, барка плавно причалила к судну. Трап мелькнул в воздухе, и его конец упал в воду рядом с ними. Наверху у поручней стоял юноша в фиолетовом тюрбане. Он перегнулся через поручни, приветливо закивал ей. Алманзор! Каролина со стыдом поняла, что совсем забыла о существовании верного слуги.

– Он настоял, чтобы я взял его на судно. Сказал, что вы обещали ему это. – В словах Симона был некий подтекст, на который Каролина предпочла не обратить внимания.

Она подняла руку и махнула Алманзору. То, что он находится на корабле, Каролина сочла хорошей приметой.

Мора набрал команду такую же пеструю, как сам корабль. Приложив ладонь к темно-синей треуголке, капитан отсалютовал Каролине. Его черная с проседью борода была аккуратно подстрижена. Симон объяснил Мора, что женщина, которую он имеет честь сопровождать до Марселя, знатная герцогиня. Он объяснил ему, как следует ее называть, однако Мора сказал только:

– Добро пожаловать, мадам! – Но даже этого ему было достаточно, чтобы смутиться: у своих людей он вполне мог потерять авторитет из-за столь галантного поведения.

Смутные воспоминания кадетского прошлого проснулись в нем. По правилам он, как капитан, должен был теперь представить свою команду. Но его люди решили эту проблему по-своему. Увидев поднимаемые в этот момент на борт клетки с курами, каплунами и кабанами, они разразились радостными воплями. Каждый схватил по ящику и исчез с ним.

– Я как Ной со своим ковчегом, – улыбнулся Мора. – Козы, ягнята, зайцы, перепелки, куры, свиньи. Палуба превратилась в настоящий зверинец. Но три благословения любого христианского путешествия – сухари, сушеную рыбу и цингу – я никогда не ценил.

– Когда мы отплывем? – спросила Каролина.

Мора состроил недовольную гримасу.

– Мы были готовы раньше, чем вы, мадам.

– Тогда отдавайте приказ к отплытию.

– Нам придется двигаться вдоль эскадры, – вмешался Симон. – Они блокируют выход в открытое море. Пытаться пробиться туда до темноты – самоубийство.

Канонада, на время прекратившаяся, возобновилась с новой силой. Выстрелы следовали один за другим. Подобные темным метеорам ядра прошивали голубизну неба. Из Касбы отвечали столь же бешеной стрельбой. Орудия, стоящие на бастионах, были подобны зловещим, плюющимся огнем драконам. Каролина стояла у борта, наблюдая за битвой. Симон видел, как бледно ее лицо. Он взял ее руку.

– Пойдемте, – сказал он. – Я отведу вас в каюту. Вам нужен покой.

Каролина лежала на узкой постели. Она не могла заснуть, да и не чувствовала себя усталой. Но ей было приятно лежать просто так, предаваясь своим мыслям. Чистый, высокий звук заставил ее вздрогнуть. Часы пробили полный час. Это была мелодия из «Волшебной флейты», сразу живо напомнившая Каролине о детстве. Иногда мама напевала эту мелодию. Каролина вспомнила лицо матери в ореоле светлых волос, с карими глазами; ей казалось, она слышит ее голос. Но однажды этот голос умолк; однажды в этих карих глазах появилось странное выражение, в котором смешались печаль и презрение. Именно тогда в ее дочери впервые проснулось стремление стать другой, не похожей на мать, которая своей кротостью, молчанием и слезами буквально затерроризировала мужа и детей. Ей казалось, что они чересчур живые, порывистые, страстные. Но вместо того, чтобы разделить с ними радость жизни, она все больше отдалялась от них. Дистанция становилась все заметнее, стена, выросшая между ними, – все выше. У них была мать, сидевшая с ними за одним столом, ходившая по дому, но не жившая вместе со своей семьей. Каждая попытка вытянуть ее из этой добровольной изоляции только увеличивала пропасть между ними.

Часы умолкли. А перестрелка все продолжалась. Корабль медленно дрейфовал по мертвой зыби. Воспоминания о матери все не оставляли Каролину. Что так переменило эту женщину? Что-то должно было произойти, к чему она не была готова, что погрузило ее в пучину одиночества. Сегодня Каролина смотрела на мать уже иными глазами. Ее матери время не помогло. А ей самой? Придет ли день, когда она сможет простить?

В коридоре послышались шаги. Каролина будто видела сквозь стену Симона, пытающегося идти на цыпочках, чтобы производить меньше шума. Он робко постучал в дверь.

– Входи, Симон! – крикнула Каролина.

Он держал в руках круглый поднос, накрытый белой салфеткой.

– Ты действительно принес с собой запах свежего хлеба или мне это только мерещится?

Он снял салфетку с подноса. Там лежал хлеб с золотистой корочкой, посыпанный кориандром. Каролина дотронулась до буханки. Она была еще теплой.

– Я всего четверть часа назад вынул его из духовки. – Симон поставил поднос на стол, который, как и вся мебель в каюте, был прикручен к полу. – Вы всегда любили именно такой. Или ваши вкусы изменились?

– Не все меняется, – ответила она, отрезая кусок хлеба и густо намазывая его маслом.

Потом жадно впилась в хлеб зубами.

– Мне кажется, все дни здесь я не буду есть ничего, кроме твоего хлеба.

– Когда ваш отец мучился от лихорадки в египетском походе, я поднял его на ноги хлебом и вином.

Каролина посмотрела на Симона:

– Ты ведь уже был в нашем доме, когда это случилось с матерью? Ты знаешь, в чем тогда было дело?

Морщины вокруг его глаз, казалось, стали еще глубже.

– Почему вы вдруг вспомнили об этом сейчас, спустя столько времени? – Симон присел на край ее кровати. – Я не могу вам этого сказать. Да и вы совсем другая, не похожая на нее, вряд ли вам это надо знать. – Он смотрел на свои руки и вспоминал о своем обещании не задавать вопросов. – Через час стемнеет. Вы не изменили своего решения плыть в Марсель? – Симон поднял голову. – Я должен еще раз объяснить вам, – наконец решительно продолжил он. – Смерть Филиппа... она затронула герцога так же глубоко, как вас.

– Я верю тебе, – тихо сказала она. – Однако я не могу изменить своего решения.

– Почему не можете? Вы хоть сами понимаете, почему? И что же это за решение?! Боль – вот ваше решение. Вы поступаете, как Филипп, вы позволяете сиюминутным чувствам брать над вами верх. Ничего хорошего из этого не выйдет. Вы это прекрасно знаете – вспомните отца, брата, да и многие свои поступки.

Несколько секунд было слышно только тиканье часов. У нее стояли слезы в глазах, и §она не скрывала их от Симона. Она была рада, что он рядом. Она радовалась той боли, что он причинял ей. Она должна пройти сквозь эту боль. Другой дороги просто нет.

Она должна вернуться к себе, иначе у ее любви не будет будущего.

– Вы позволите мне передать сообщение герцогу? Вы не можете оставлять его в безвестности.

Каролина ничего не ответила. Как же это могло случиться?! Они так близко друг от друга, а она бежит от него. Она потеряла все, даже своего ребенка – а теперь теряет и его. У нее не осталось ничего, кроме жизни; и эта жизнь не имела больше цены. Быть лишенной всего, что любишь, – страшнее, чем умереть. Почему она обречена на такую жизнь? Каролина уткнулась лицом в ладони.

Симон не пытался утешать ее. Хорошо, что она наконец может выплакаться.

Когда Каролина отняла руки от лица, в каюте уже стемнело. Стрельба умолкла. Касба тоже больше не отвечала. Только волны бились о борт да тикали часы. Симон сидел молча и ждал ее ответа. Слезы облегчили ей душу, но ничего не изменили. Она встала на ноги, набросила на плечи плащ:

– Выйдем наружу.

В коридоре не было света. От пола исходило тепло, накопленное деревом за день. Запах краски и олифы смешивался с запахом гари, принесенным ветром с земли. Алжир был в огне. Ночь придавала картине разрушения нечто фантастическое. На бастионах Касбы горели факелы в человеческий рост. Когда порывы ветра становились сильнее, факелы развевались, как красные знамена. Флот, который находился теперь дальше от земли, чем днем, казался вытянутым в длину сверкающим островом в форме полумесяца. К Каролине и Симону подошел Мора.

– Наш план не изменился? – спросил Симон.

Мора покачал головой:

– Через три часа луны не будет. Они не увидят нас и не услышат, только если мы пойдем самым малым ходом.

– Надо избегать любого риска, – сказал Симон. – Мы пойдем вдоль эскадры. Предоставьте это мне. Я беру на себя ответственность.

Каролина внезапно насторожилась. Что у Симона на уме?

– Не понимаю, почему мы должны идти вдоль эскадры, – сказала она.

– Поверьте мне, – ответил Симон, – так будет безопаснее всего. Мы сделаем так, что они примут нас за своих. Крайнее судно правого крыла флотилии – «Надежда Роттердама». Мы просто попросим разрешения пройти мимо него. Абсолютно невинно. Мы не будем ждать, пока нас окликнут. Мы сами будем звать их. И пройдем насквозь, так сказать, официально.

– А кто мы?

– Мы «Кромвель»! Последнее судно левого крыла. Люди Мора страшно ругались, но все же выкрасили судно в такой же цвет. Черный. А на борту написали его название.

«Кромвель» беззвучно скользил по морской глади. Выкрашенные в черное борта, палубы и мачты, темные паруса – корабль и ночь были едины. Каролина стояла рядом с Мора у штурвала. Они прошли уже восемнадцать судов. Осталось только два. Симон украдкой бросил взгляд на Каролину. Капюшон не прикрывал очертания ее профиля – слишком красивого, чтобы позволить догадаться, что творится в ее душе. Она наверняка узнала «Алюэт», и Симон не мог поверить, что она так и останется тверда и непримирима. Это противно человеческой природе. А женщина по натуре своей склонна прощать, а не судить. Он не спускал с нее глаз. Он знал, что поймет даже едва заметный знак. И был уверен, что он последует. Она не может быть сильнее, чем это искушение. Она не может быть сильнее, чем ее любовь.

Он ощущал за собой движения паруса. Легкая дрожь пробежала по «Кромвелю». Напротив них был стройный белоснежный силуэт «Алюэта». Симон рупором приложил ладони ко рту и выкрикнул пароль:

– Даниэль и львы!

– Львы и Даниэль! – прозвучал отзыв.

Старший офицер «Алюэта» говорил в рупор. Он произносил английские слова с сильным французским акцентом.

– Кто вы?

– «Кромвель». – Симон помедлил одно мгновение, потом крикнул: – У нас пакет для герцога Беломера! Держите!

Каролина заметила в руках Симона завернутый в клеенку и перевязанный пакет. Он зашвырнул его на высокий борт «Алюэта». Она услышала, как пакет стукнулся о палубу.

– Как ты посмел? – Ей казалось, что она кричит, однако с ее губ не сорвалось ни звука.

Она бросилась к Мора.

– Поднять паруса! Быстро! – Она была вне себя.

Мора, так же пораженный неожиданным поступком Симона, как и Каролина, среагировал с молниеносной быстротой предводителя пиратов. Паруса взвились на мачтах. Казалось, команда мгновенно удвоилась. Штурвал поворачивался в руках Мора с невероятной скоростью. Его приказы гремели над палубой. «Кромвель» вздрогнул и рванулся вперед. Каролина покачнулась от этого толчка. Симон подхватил ее, пытаясь удержать.

– Отпусти меня! Я никогда тебе этого не прощу! Отпусти!

Никогда еще Симон не был в таком отчаянии. Ему казалось, что грянула самая страшная катастрофа в его жизни. Случилось нечто непоправимое, но он никак не мог поверить в это. Прошло еще несколько секунд. «Кромвель» миновал флотилию и оказался в открытом море. Ветер свистел в его парусах.