Текст книги "Наркомпуть Ф. Дзержинский"

Автор книги: Самуил Зархий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Эту мысль Феликс Эдмундович подтвердил фактами из деятельности «Транспорткопсй». В августе два угольных района, арендованных НКПС, выполнили программу добычи па 235 процентов. Средняя производительность труда забойщика на этих шахтах почти в два с половиной раза выше, чем на других. «Этот маленький успех показателен, – делал вывод нарком, – близость хозяина к рудникам (без бюрократического аппарата)».

Зазвонил телефон. Из Москвы говорил редактор «Гудка». Он просил написать в праздничный номер статью «Советский транспорт на седьмом году революции».

– Откуда вы узнали мой телефон? – удивился Дзержинский. – Гсрсон сказал? К сожалению, статью не смогу написать – абсолютно нет времени. На беседу с вашим корреспондентом я согласен.

Положив телефонную трубку, Феликс Эдмундович продолжал письмо в Политбюро. Он изложил рекомендуемую им программу действий, чтобы снизить цены до уровня 1913 года и под конец высказал пожелание: «Пусть печать пишет побольше, как снизить цены, а не хлопочет за повышение».

Когда пришел Межлаук, Дзержинский прочитал ему свое письмо в Политбюро. Межлауку понравилось, но при этом он, улыбаясь, заметил:

– Пожалуй, в Совет Труда и Обороны надо писать менее темпераментно.

– Согласен, – усмехнулся Феликс Эдмундович. – Об этом вы сможете судить по плану докладной записки, который я наметил. Прошу вас, посмотрите план и дома обдумайте свои предложения и дополнения. Я надеюсь на вашу активную помощь.

Межлаук внимательно читал протянутые ему Дзержинским несколько листов бумаги, исписанных мелким почерком. Закончив, он задумчиво покачал головой:

– Ну и размахнулись же вы, Феликс Эдмундович. Это план не докладной записки, а целого научного исследования. Тут нужны месяцы, а не считанные дни. Для обоснования своих тезисов вы запроектировали 18 приложений – статистические таблицы, графики, справки, пояснительные примечания. Не знаю, когда мы это все успеем. Можно сказать, научная диссертация.

– А вы как думали? Пора и мне защитить диссертацию, – пошутил Дзержинский. – Вы-то в свое время в университете как будто получили звание не то «магистра паук», не то «магистранта». Как будет правильно?

– И так и так говорят, Феликс Эдмундович, – рассмеялся Межлаук. – У вас превосходная память. Но я серьезно озабочен, когда все это удастся подготовить и написать.

– Не только написать, Валерий Иванович, – поправил его нарком. – Я хочу записку напечатать в типографии на правах рукописи и широко распространить среди хозяйственников и руководящих работников.

Межлаук, взяв план, ушел к себе, а Дзержинский решил написать еще сегодня письмо уполномоченному наркома па Донецких железных дорогах. В этом письме он предлагал сосредоточить все усилия на максимальном вывозе угля. Под конец следовала просьба: «Меня лично о всех мерах, планах, достижениях – держать в курсе…».

Дзержинский устало поднялся со стула. Время было около полуночи. За окном чернела темнота. Феликс Эдмундович постелил себе и, закурив перед сном, с удовольствием подумал: завтра – воскресенье, на дачу приедут Зося с Ясиком. И, если дождь перестанет моросить и небо посветлеет, можно будет выкроить часок и погулять с ними по лесу, правда, осеннему и сырому, но еще хранящему тонкий аромат хвои, перемешанный с терпким запахом гниющей прелой листвы.

9

Дзержинский сидел в кабинете на Лубянке и беседовал со своим секретарем Герсоном, которому поручил помогать Трегсру в реализации его изобретения. Затем Феликс Эдмундович вызвал к себе Благонравова.

– Вам предстоит, – обратился он к нему, – серьезная операция, которой я придаю не меньшее значение, чем раскрытию контрреволюционного заговора. Я поручаю вам дело Трегера. В общих чертах вы с ним знакомы.

Благонравов кивнул головой.

– Так вот, Герсон сообщил. Как только по моему запросу специалисты дали отзывы об электрожезловом аппарате Трегера, причем отзывы блестящие, его в мастерских связи сразу же подвели под сокращение штатов. Подумайте, какая наглость! – возмущенно воскликнул Дзержинский. – Конечно, Герсон не допустил этого, но сам факт весьма примечательный. Далее. Под нажимом Герсона в мастерских изготовили первую партию аппаратов. Перед отправкой их для установки на станциях Трегер осмотрел один из них и ахнул. Осмотрел остальные – та же картина. Оказалось, что в последний момент кто-то заменил платиновые контакты на железные и тем самым привел все аппараты в негодность. Прошу срочно назначить следствие.

– Хорошо, Феликс Эдмундович.

– Это лишь предисловие, то, что лежит на поверхности. Недели две тому назад, как вы знаете, заседал Всероссийский съезд начальников служб связи, созванный ЦШ НКПС. Председательствовал на съезде инженер Рогинский. Когда Трегер хотел выступить на съезде с сообщением о своем аппарате, слова ему не дали.

– Чем мотивировали?

– Тем, что выступать излишне, дескать, участникам съезда его изобретение и без того известно. Хорошо, что там присутствовал один из инженеров, поддерживающий изобретателя. Он сделал сообщение о его жезле, но не на пленуме, а на секции электротехники. Инженер Рогинский, который не поставил на повестку дня вопрос о русском изобретателе электрожезлов, в то же время посчитал необходимым огласить на съезде приветственную телеграмму из Англии от фирмы «Вебб и Томпсон», изготовляющей жезлы устаревшей конструкции.

– Феликс Эдмундович! У вас нет этой телеграммы?

– Нет! Трегер говорит, что фирма поздравляла съезд и выражала уверенность в дальнейшем плодотворном сотрудничестве со специалистами НКПС. У нас нет оснований не верить Трегеру, но надо прочитать телеграмму. А вот посмотрите справки, которые я получил из управления связи на свой запрос.

Благонравов прочитал переданные ему листки.

– Теперь вы уловили? – спросил Феликс Эдмундович. – Велись переговоры с английской фирмой с целью заказать аппараты с усовершенствованиями Трегера. Возможно, без ведома изобретателя туда уже передали его чертежи. Из второй же справки следует, что на заводе Электротреста предполагалось организовать производство жезлов, но не по системе Трегера, а по системе «Вебб и Томпсона». Если бы эти замыслы осуществились, то на практике получилось бы, что английские аппараты, покупаемые за золото и изготовленные по советской схеме, оказались бы в работе значительно лучше русских аппаратов, изготовленных по английской схеме.

– Весьма любопытно, – усмехнулся Благонравов.

– Так вот вам и предстоит выяснить, были ли предприняты практические шаги по реализации этого плана или же он так и остался неосуществленным замыслом. Затем попрошу вас собрать такие материалы. Запишите, пожалуйста. Сколько электрожезлов ежегодно покупалось до войны и какова теперь наша потребность? Мне также нужна справка, в которой сравнивались бы жезлы Трегера и Вебба по прочности, безопасности движения поездов, по сложности управления, по цене и т. д. Собственно говоря, по цене у меня есть данные: комплект Вебб-Томпсона стоит 1260 рублей, а Трегера – 860 рублей. Получается не только экономия на каждом аппарате в 400 рублей, но и сберегается 1260 рублей золотом. Затем прошу выяснить – имеются ли в настоящее время в России комиссионеры и агенты английской фирмы, кто они, где живут? Верно ли, что английская фабрика существует только для снабжения русских железных дорог? Прошу собрать материал.

– Наш транспортный отдел этим займется.

– Прошу заняться в ускоренном порядке. Я подозреваю, что у нас, в НКПС кое-кто подкуплен английской фирмой и поэтому сопротивляются использованию изобретения Трегера. Необходимо довести борьбу до конца и вывести агентов английских фабрик на чистую воду, отослав их обратно в Англию.

– Я полагаю, – убежденным тоном сказал Благонравов, – пока мы не сменим Чеховского в службе связи и электротехники, дело не наладится.

– Но, чтобы сменить его, надо раньше подготовить замену, специалист-то он очень крупный.

– Будем искать, – записал в блокнот Благонравов.

– Неладно, очень неладно у нас в этой службе, – продолжал Дзержинский. – Вчера заседала комиссия Куйбышева и наркомпочтель Довгалевский в своем выступлении обвинил нашу службу связи в бесхозяйственности. На заседании выявилось, что у него самого в наркомпочтеле черт знает что творится, а он критикует нашу службу… Сгоряча я не стерпел и бросил реплику, мол, в чужом глазу сучок видит, а в своем и бревна не замечает. Однако, когда я поостыл, понял, был неправ. Конечно, в нашей службе связи, помимо скрытого саботажа – уйма бесхозяйственности, и нам было бы очень важно заполучить материалы, имеющиеся у Довгалевского. Но как это сделать? Подождите, я напишу ему записку.

Феликс Эдмундович вырвал листик из блокнота и написал:

«Уважаемый товарищ!

Во-первых, прошу извинения за мою вчерашнюю вспышку.

Во-вторых, моя просьба к Вам: не отказать прислать мне имеющиеся у Вас данные и Ваши соображения о бесхозяйственности у нас в НКПС по службе связи и электричества, согласно и в дополнение той критики, которую Вы развивали на заседании комиссии т. Куйбышева…».

Написав «С комприветом», Дзержинский хотел подписаться, но в этот момент у него мелькнула мысль: «Вдруг Довгалевский обиделся и будет медлить с ответом, а материалы срочно нужны» и он дописал: «и в ожидании удовлетворения моей просьбы».

Феликс Эдмундович вручил записку Благонравову для отправки по назначению, а материалы, которые, вероятно, пришлет наркомпочтель Довгалевский, предложил приобщить к делу.

– Я предполагаю, – добавил он, – на конференции профсоюза железнодорожников выступить публично с разоблачением линии Чеховского и с защитой Трегера,[39]39
  Благодаря поддержке Ф. Э. Дзержинского усовершенствованная электрожезловая система Д. С. Трегера была с 1925 года признана типовой для советских железных дорог, полностью вытеснив импортную аппаратуру фирмы Вебб-Томпсона.


[Закрыть] а также других рабочих-изобретателей.

* * *

В этот холодный декабрьский день на перроне Московского вокзала Октябрьской дороги к приходу поезда из Петрограда неожиданно появился Дзержинский. Поодаль за ним шел Беленький и заместитель начальника транспортного отдела ОГПУ Усов.

Дежуривший па вокзале сотрудник узнал Дзержинского, вытянулся, отдал честь и представился:

– Старший агент отделения дорожного транспортного отдела Николаев.

Председатель ОГПУ ответил на его приветствие и пошел вдоль перрона.

Вскоре показался поезд. Беленький и Усов побежали ему навстречу и на ходу вскочили на ступеньку мягкого вагона. Дзержинский нахмурился и подозвал дежурного агента.

– Вы что-нибудь заметили, товарищ Николаев?

– Так точно. Товарищи Беленький и Усов прыгнули на ходу поезда.

– Как вы это расцениваете?

– Как нарушение обязательного постановления НКПС…

– Правильно! – подтвердил нарком. – К чему вас обязывает это постановление?

– К наложению штрафа на виновного в размере трех рублей.

– Выполняйте! Об исполнении доложите рапортом на мое имя.

В это время из мягкого вагона вышел Герсон. Увидев Дзержинского, он покинул своих спутников и поспешил к нему. Вместе они направились к выходу. А дежурный агент подошел к Беленькому и Усову, откозырял и объявил, что они оштрафованы за нарушение постановления НКПС по три рубля каждый.

– Значит, мы оштрафованы? – усмехнулся в усы Беленький. – Ну меня, допустим, ты не знаешь, но замнача транспортного отдела ОГПУ обязан знать в лицо…

– Я и вас хорошо знаю, товарищ Беленький, – ответил дежурный агент. – Но извините, действую по личному приказанию председателя ОГПУ товарища Дзержинского. Прошу уплатить штраф, так как я обязан донести рапортом об исполнении.

– Нет у меня денег, – сердито буркнул Беленький.

– У меня есть, – поспешил вмешаться Усов. – Я заплачу за обоих.

Когда Дзержинский со своим спутником сели в автомашину, Герсон вынул из портфеля запечатанный сургучом пакет, Феликс Эдмундович вскрыл его, прочитал материалы и вернул их своему секретарю.

– Я не за этим приехал, – сказал он. – Решил сегодня побывать на вокзалах. Хочу проверить, как выполняется мое указание. Скажите, как вам ехалось в мягком вагоне?

Несколько удивленный этим вопросом Герсон ответил:

– Неплохо, Феликс Эдмундович. Правда, тесновато – в составе почему-то один мягкий вагон и почти все места заняты. Пустовали всего лишь две верхние полки. А вот, когда я ехал в Петроград, было свободно, три мягких вагона. И в плацкартных вагонах свободнее, чем теперь.

– То-то, – удовлетворенно заметил нарком. – Эта «свобода» нам влетела в копеечку. До меня дошли сведения, что питерские поезда приходили в Москву полупустыми, особенно мягкие вагоны. Я предложил Межлауку и Благонравову проверить эти сведения, сократить движение и часть мягких вагонов заменить жесткими. Преступно гонять вагоны пустыми!

– Значит, ваше распоряжение выполнено, – подтвердил Герсон.

– На Курский вокзал! – повернулся нарком к шоферу и объяснил своему спутнику:

– Провожаю одного товарища и заодно проверю, как там с пассажирскими поездами.

Когда они вышли на перрон, поезд на Севастополь уже был подан. Нарком вошел в одно из купе мягкого вагона, посидел там минут пять, попрощался со своим знакомым и заглянул в остальные купе, насчитав там всего 10 пассажиров. Затем он прошел по другим вагонам. Картина была такой же. Три четверти плацкартных мест пустовало.

– Только сегодня так мало пассажиров? – спросил Дзержинский старого, с седыми усами проводника, стоявшего у ступенек одного из вагонов.

– Почитай, с конца октября такая волынка, – с досадой ответил тот. Курортный сезон давно кончился, а поезда гоняют, как прежде. Чистая бесхозяйственность!

– До свидания, товарищ! – сказал ему нарком и повернулся к Герсону: – Вы слышали? И чем только занимаются начальник и уполнаркома дороги, если не видят такого безобразия? Мне на днях рассказывал товарищ, прибывший из Читы, он один-одинешенек ехал в вагоне.

Народный комиссар вместе со своим спутником свернул в проход, ведущий на вокзальную площадь мимо помещения транспортного отделения ОГПУ. Сначала он хотел туда зайти, но передумал и повернул в находившееся рядом багажное отделение. Там стояли в очереди пассажиры, сновали носильщики с чемоданами и корзинами. Нарком прошел за перегородку, где находились полки с багажом. Вдруг из-за корзины, стоявшей на полу, выскочила крыса. Он с гадливостью отшатнулся и направился дальше. Через несколько шагов ему перебежала дорогу еще одна крыса, которая тут же не спеша полезла на верхнюю полку.

– Какая мерзость, вот безобразие! – возмутился Дзержинский. – Они портят вещи пассажиров и переносят всякие болезни. Если крысы не стесняются людей, значит с ними не борются и их развелось очень много. Столько начальников и неужели некому за этим следить? Равнодушие чиновников – этот душевный бюрократизм – вот что нас губит.

10

Нарком нажал кнопку звонка. Секретарь вошел, ожидая очередных распоряжений. Феликс Эдмундович пригласил его сесть и вынул из ящика стола несколько писем.

– Попрошу вас подготовить ответы.

Первое письмо было от коллектива механического завода, избравшего наркома своим шефом и приславшего ему на память настольную зажигалку с выгравированной на ней надписью.

– Нужно поблагодарить рабочих, – сказал Дзержинский, – написать, что я интересуюсь, как у них идут дела на заводе, а в заключение намекнуть, что я как шеф завода жду от них больших производственных успехов. Я признателен за внимание, но подарков мне не нужно делать. Только намек должен быть очень деликатным, ведь их подарок мне от чистого сердца, совершенно без всякой задней мысли.

Второе письмо прислали железнодорожники вагоноремонтных мастерских 18-го участка службы тяги Северных дорог. Вагонники избрали наркома «почетным слесарем», зачислили в бригаду товарного парка и прислали ему расчетную книжку. В своем обращении они писали: «Через Вас, товарищ Дзержинский, мы передаем Советской республике новый товарный вагон за № 485510, собранный нами в неурочное время бесплатно из старых частей, взятых с „кладбища“ и исключенных из инвентаря».

– Обратите внимание на концовку, – заметил нарком. – Они пишут: «Вот наш скромный подарок, которым мы без лишних слов подтверждаем нашу преданность СССР…» Замечательно сказано, «без лишних слов». Вот такие подарки, – воскликнул Дзержинский, – я готов принимать в неограниченном количестве! Выразите товарищам мою самую горячую и искреннюю благодарность!

В следующем письме отряд железнодорожной охраны станции Тамбов сообщил об избрании наркома «почетным сторожем».

– Прошу ответить, – предложил Феликс Эдмундович, – что я согласен быть «почетным сторожем», но лишь при условии, если хищения на станции будут сведены к нулю. Только при этом условии! В противном случае публично откажусь от такого звания, потому что не хочу позориться.

Четвертое послание было подписано председателями ЦИК и СНК Бухарской республики. Они приветствовали пролетариат транспорта в связи с открытием движения на участке Каган – Самсоново и сообщали, что Дзержинский избран «почетным бухарцем». Одновременно они просили достроить разрушенную железнодорожную ветку Самсоново – Термез.

– Я запросил Цужел, – сказал нарком, – и получил отзыв о желательности восстановления этой линии, очень важной для их республики. Напишите им, что НКПС согласен, если на месте подготовятся к стройке и помогут рабочей силой и материалами. Подготовленные ответы дадите мне на подпись.

– Хорошо, Феликс Эдмундович. Я могу идти?

– Ну, а как с моим поручением относительно бытовых условий жизни членов коллегии и ответственных работников?

– Члены коллегии Борисов и Бернштейн-Коган получают приличные оклады. Борисов – самую высокую тарифную ставку в НКПС. Кроме того, профессор Бсрнштейн-Коган читает в институте курс лекций, получаст гонорар за статьи в журналах. В общем по нашим временам живут они неплохо.

– А члены коллегии и другие ответственные работники-коммунисты?

– Эти живут весьма неважно, Феликс Эдмундович. Можно даже сказать плохо. Я, как вы мне советовали, в рабочее время под разными предлогами побывал дома у Межлаука, Халатова, Грунина, Благонравова и Зимина, побеседовал с их родными. Живут они трудно, так как жалованье получают не по должностным окладам, а лишь партийный максимум. Холостяку хватает, а вот многосемейным, особенно если жена не работает то ли по болезни, то ли в семье имеются маленькие дети – тем тяжело приходится.

– Ваше сообщение, – сказал нарком, – совпадает с тем, что мне известно из других источников. Вы свободны.

«Надо что-то предпринять, а вот что? – размышлял Феликс Эдмундович. – Как сделать, чтобы партийцы, беззаветно отдающиеся делу, не бедствовали? Положение в стране улучшается, хлеба и продуктов хватает, в магазинах появились товары, а купить не на что. То ли партмаксимум следует повысить, то ли что-нибудь другое придумать. Надо бы Наркомтруду в этом деле проявить инициативу». Дзержинский взял листок бумаги и написал:

«Наркому труда т. Шмидту.

Ко мне поступает ряд сведений о том, что наши ответственные работники-коммунисты не могут свести концы с концами при том максимуме жалования, которое для них установлено, и при тех вычетах, которые приходится делать, особенно тогда, когда в семье нет других работоспособных и имеющих самостоятельный заработок членов.

Я лично свожу концы с концами, ибо обеды с ужинами и квартира очень дешево в Кремле расцениваются и притом жена тоже зарабатывает, при одном ребенке. Кроме того, нет расходов на передвижение. Но я знаю, что некоторые члены коллегии НКПС бедствуют.

Мне кажется, что необходимо этим вопросом заняться…».

Ф. Э. Дзержинский и А. А. Андреев на конференции союза железнодорожников. Декабрь, 1923

Все наше будущее – в удешевлении перевозок и в уменьшении себестоимости нашей работы, в поднятии уровня нашей жизни и жизни всего народа, в увеличении грузооборота. И, конечно, выполнение всех тех требований, которые страна к нам предъявляет. Этим мы победим!

Ф. Дзержинский (из доклада на конференции)

* * *

Вызванный к наркому Благонравов с первого же взгляда определил, что Феликс Эдмундович чем-то очень недоволен.

– Почему вчера вечером я нигде не мог вас найти? – строго спросил нарком.

– В котором часу, Феликс Эдмундович?

– Около девяти вечера. Вы мне очень нужны были. И дежурный по транспортному отделу не знал, где вы. Это – непорядок.

– Дежурный знал, где я, Феликс Эдмундович, но, вероятно, боялся сказать, опасаясь поставить меня в неловкое положение. С вашего разрешения от 8 до 10 часов вечера я отдыхаю…

– Да, но я звонил к вам домой и вас там не оказалось. Где же вы отдыхаете?

– На Москве-реке. Каждый вечер два часа катаюсь на коньках.

– На коньках?

– Чудесный отдых. После сидения в кабинете такая разминка для всего тела. Ветер дует в лицо, горячит кровь. Красота! А как работается потом. У меня есть лишняя пара коньков. Может, вечерком прокатимся, Феликс Эдмундович?

– Да, прокатимся, – с иронией сказал Дзержинский. Вы мне вот по какому делу нужны были, – и он пристально посмотрел Благонравову в глаза. – Вам известно, что Семиреченскую дорогу туркестанцы назвали моим именем?

– Известно, – спокойно глядя на наркома, ответил Благонравов. – Но со мной об этом не советовались… Я узнал «пост фактум».[40]40
  После совершившегося (лат.)


[Закрыть]

– И это говорит председатель правления строительства Семиреченской? Хоть вы и сидите в Москве, но по долгу службы обязаны знать все, что делается на дороге. А может быть, – подозрительно посмотрел на него нарком, – это вы подкинули туркестанцам столь глупую мыслишку?

– Что вы, Феликс Эдмундович? – с обидой в голос? произнес Благонравов. – Неужели за столь длительное время совместной работы я не знаю вас и буду такое предлагать?

– Это я на всякий случай спросил, – смягчился Дзержинский. – Подумайте, Георгий Иванович, в какое глупое положение они меня поставили, – огорченно сказал он. – Если где-нибудь по инициативе бывших беспризорников назовут детский дом моим именем, бог с ними. Или, если бы так назвали дорогу после моей смерти. Какой с мертвого спрос? Но при живом наркоме путей сообщения одну из дорог, находящуюся в его подчинении, именовать его именем? Я не нахожу подходящих слов, но это по меньшей мере неприлично. Меня поставили в совершенно неловкое положение. Вчера вечером, не дождавшись вас, мне нужно было уехать, я телеграфировал туркестанцам, что возражаю самым категорическим образом. А утром застал вот этот ответ.

Народный комиссар протянул Благонравову телеграмму. Тот пробежал ее глазами и сочувственно кивнул головой.

– Теперь мне приходится краснеть, как вы выражаетесь, «пост фактум», – с досадой проронил Дзержинский. Вот что я написал в Совнарком.

На оборотной стороне старого бланка со штампом «Председатель ВЧК» Благонравов прочитал несколько строк, написанных от руки:

«…При открытии Семиреченской дороги без согласования со мной назвали ее Дзержинской или Дзержинского.

Я по телеграфу категорически возражал – они ответили, что это решено на многотысячных собраниях и отменить нельзя».

– Да, теперь ничего не поделаешь, – беспомощно развел руками Благонравов.

– Как это «ничего не поделаешь»? – рассердился Дзержинский. – Вы председатель правления строительства Семиреченской и извольте исправить глупость, допущенную на дороге.

– Феликс Эдмундович! Если туркестанцы не могут, то как я лично могу отменить решение многотысячных собраний?

– Отменить, конечно, нельзя. Начнутся разные кривотолки. За границей белогвардейцы могут подхватить, выдумать всякие небылицы. А вот так, тихонько, как говорят железнодорожники, «спустить это дело на тормозах» вполне возможно. Непонятно? Ну, скажем, на бланках вашего правления дорогу по-прежнему именуйте Семиреченской без всякого добавления. Намекните начальнику дороги, такова моя просьба и старое название по инерции останется, а новое почему-то не привьется. И все.

– Это другое дело, – улыбнулся Благонравов, – так можно. Кстати говоря, Феликс Эдмундович, туркестанцы слишком поспешили объявить об открытии дороги, не согласовав с НКПС. Мы бы этого не разрешили. Фактически сооружение линии Аулие-Ата – Пишпек еще далеко, далеко не закончено. Только рельсы уложены. Нефтеснабжение не организовано. Водокачек нет. На новых станциях паровоз берет воду насосом. Казарм для жилья путейцев нет. Нужны новые и немалые ассигнования. Начальник отдела пути уже написал пояснительную записку к дополнительной смете. Я просил бы вас рассмотреть ее.

– Вместе рассмотрим, только не сегодня, – остановил нарком Благонравова, который хотел достать документы из своей папки. – Вообще говоря, можно не сомневаться, что Совет Труда и Обороны выделит нам и средства и материалы. Уж очень это заманчивое дело – доставлять из Семиречья дешевый хлеб Туркестану и тем самым в огромной степени расширить посевные площади хлопка… А хлопок в Туркестане – это источник благосостояния местного крестьянства.

– По нашим подсчетам, – добавил Благонравов, – через пару лет можно будет полностью отказаться от ввоза хлопка из-за границы.

– Несомненно, – подтвердил нарком. – И после небольшой паузы добавил: – Я думаю не только об этом, хочется заглянуть в будущее. Борисов рассказывал, в архивах царского министерства путей сообщения похоронен проект строительства железной дороги от Туркестана до Сибири. Мне очень по душе эта идея. Я убежден, – проникновенно сказал он, – то, что было не по плечу царской России, окажется по плечу России Советской.

Дзержинский обернулся к стене, где за его спиной висела карта железных дорог, мгновенно отыскал нанесенную пунктиром Семиреченскую дорогу и ее конечный пункт – станцию Пишпек.

– Придет время и мы отсюда повернем на север. – Эти слова Дзержинский сопроводил быстрым движением указательного пальца по карте. – Мы пересечем безлюдную степь, пробьемся через горные хребты и с юга откроем ворота в Сибирь – страну огромных возможностей, страну будущего…

От плохого настроения, навеянного бестактностью руководителей Семиреченской дороги, не осталось и следа.

* * *

В то январское утро 1924 года ближайшие помощники Дзержинского по НКПС – Межлаук, Халатов, Благонравов и Зимин – с нетерпением ждали в приемной его прихода. Они хотели узнать из первых рук о закончившейся накануне XIII конференции РКП (б).

– Вы же читали отчеты в газете. Что особенного вы хотите от меня услышать? – сказал Феликс Эдмундович. – Если кратко подвести итоги, то конференция еще раз показала идейное банкротство оппозиции и укрепление единства партии. Из дискуссионной лихорадки партия вышла здоровой, еще более сплоченной вокруг Центрального Комитета. Но несомненно и другое – дискуссия отвлекла много сил и энергии, отвлекла от решения неотложных насущных проблем. Это очень, очень досадно.

– Феликс Эдмундович! Что говорится о транспорте в резолюции об очередных задачах экономической политики? – спросил Межлаук.

– Могу дословно процитировать это место из резолюции, – ответил Дзержинский:

«Транспорт находится в таком состоянии, когда он без особых затруднений способен удовлетворять все предъявляемые к нему народным хозяйством требования».

– Высокая оценка! – с удовлетворением отметил Межлаук. – Это аттестат зрелости, выданный нашему наркомату.

– Резолюция, конечно, правильно отражает положение, – подтвердил Дзержинский, – но нельзя забывать, что требования народного хозяйства мы удовлетворяем еще очень дорогой ценой. Поэтому особенно радоваться нечего. Только неудовлетворенность собой двигает дело вперед. Поэтому, – улыбнулся нарком и в его улыбке чувствовалось нетерпение, – давайте двигать дело.

11

21 января около 8 часов вечера Межлаук подъехал к зданию ОГПУ. Получив заказанный еще утром пропуск, он поднялся на третий этаж, где находился кабинет Дзержинского. В приемной спросил секретаря:

– Феликс Эдмундович один?

– Один, но он просил не заходить.

– У меня очень срочное дело, – объяснил Межлаук. – В завтрашнем номере «Правды» идет наша совместная статья «Очередные задачи партии в Донбассе». Я привез из типографии печатный оттиск. Вот он. Феликс Эдмундович просил показать…

Секретарь ничего не ответил и только пожал плечами, как бы говоря: «Мое дело было предупредить вас…»

Межлаук постучал в дверь. Ответа не было. Решив, что не расслышал голоса Феликса Эдмундовича, Валерий Иванович открыл дверь. В полутемном кабинете при свете настольной лампы он увидел Дзержинского, сидевшего в горестной позе.

Межлаук тихо, обеспокоенно спросил:

– Что с вами, Феликс Эдмундович? Вы заболели?

Дзержинский поднял голову и Межлаук содрогнулся, увидев его глаза, полные слез.

– Нет, я здоров, совершенно здоров, – сухо ответил Дзержинский.

Как бы оправдываясь, что так некстати пришел, Межлаук растерянно сказал:

– Я принес, как вы просили, оттиск нашей статьи. Она уже заверстана на первой полосе «Правды».

– Не до статьи теперь… – тихо проронил Дзержинский каким-то отрешенным тоном. – Владимир Ильич скончался. – И неожиданно вспыхнув, со страстным возбуждением воскликнул: – Ах! Если бы я мог умереть вместо него!

Внезапная слабость подкосила колени Межлаука и он тяжело опустился на ближайший стул. «Ленин умер! Как же так! – с отчаянием думал он. – И как неожиданно… Ничто не предвещало рокового исхода. Ведь позавчера Калинин, открывая съезд Советов, сказал, что профессора, лечащие Ленина, выражают надежду на скорое возвращение Владимира Ильича к работе. И разве не об этом говорили замечательные, полные глубоких мыслей, последние ленинские статьи в „Правде“? И вдруг… Умер любимейший народом человек. Вероятно, никогда и никому не приходилось видеть „железного Феликса“ в такой недвижимой позе безысходного горя… Они были очень близки… Надо как-то вывести его из состояния оцепенения – мелькнула мысль. – Пусть разговорится и тогда ему станет легче…».

– Когда это произошло? – спросил Межлаук.

– В 6 часов 50 минут вечера, – ответил Дзержинский. – Калинин мне только что позвонил. К девяти часам меня вызывают в секретариат ЦК партии. Ночью соберется экстренный пленум ЦК.

Раздался телефонный звонок, больно ударивший по напряженным нервам.

– Слушаю, – глухо сказал в трубку Дзержинский. – Да, это я. Не узнаете голоса? Я ведь не «железный», как меня окрестили газетчики… Через час я буду…

Не прощаясь, Межлаук тихо вышел из кабинета.

* * *

В течение недели Дзержинский даже не заглядывал в наркомат путей сообщения. Ему было поручено возглавить комиссию по организации похорон В. И. Ленина. Его кабинет в ОГПУ превратился в непрерывно действующий траурный штаб. Несколько ночей Феликс Эдмундович не уходил домой, ограничиваясь кратковременным отдыхом на койке, стоявшей за перегородкой.

Только Благонравов, совмещавший руководство транспортным отделом ОГПУ с работой в НКПС, бывал у Дзержинского в это время и передавал его указания транспорту. В первый же день Феликс Эдмундович возложил на него организацию специального поезда для перевозки гроба с телом Ленина от ближайшего к Горкам разъезда Герасимове[41]41
  Ныне Ленинская.


[Закрыть] в Москву.