Текст книги "Наркомпуть Ф. Дзержинский"

Автор книги: Самуил Зархий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Пора возрождения

Вы помните пророчества буржуазных ученых относительно гибели наших железных дорог… а мы все-таки, несмотря на все их пророчества, живем и двигаемся вперед.

Ф. Дзержинский

1

Секретарь доложил, что в приемной ждут профессор Образцов и инженеры наркомата.

Дзержинский вышел из-за стола, чтобы поздороваться с вошедшими. Главный инспектор НКПС представил Образцова как автора проекта размещения железнодорожных узлов на сети дорог.

Нарком благожелательно и с интересом вглядывался в лицо профессора, о котором ему рассказывали Борисов и Благонравов.

– В общих чертах я знаком с вашей идеей, – обратился Дзержинский к профессору, – но хотел бы поподробнее узнать, какую реальную пользу мы получим, осуществляя ваш проект.

Образцов кратко сообщил о том, что в дореволюционный период многие станции строились стихийно, без заранее продуманного плана. Его же проект предусматривает плановое распределение сортировочной работы между узлами. В результате значительно сократятся маневры и простой вагонов на станциях.

– С чего вы предлагаете начать? – задал вопрос народный комиссар.

– С объединения таких пунктов в руках одного хозяина. – Профессор показал на карте многие железнодорожные узлы, которыми одновременно руководят несколько дорог.

– У семи нянек дитя без глаза, – привел профессор старую пословицу. – То же получается и на таком узле. Каждая дорога-хозяин имеет там свои отдельные станции, свои вокзалы, свои депо, склады, водокачки, подъемные пути. В результате они полностью дублируют друг друга. Таких узлов на железнодорожной сети насчитывается около 70.

– Я предлагаю, – закончил Образцов, – каждый такой узел объединить в руках какой-либо одной дороги.

– Осуществление вашего предложения, как я полагаю, даст большую экономию, – одобрительно отозвался народный комиссар.

– Кроме того, – добавил профессор, – появится возможность дать специализацию станциям и ликвидировать различные технические несуразности, которые противоречат здравому смыслу.

– У вас недавно возникла эта идея?

– Нет, товарищ народный комиссар. Я давно вынашивал се. Но в дореволюционное время на этих узлах скрещивались денежные интересы нескольких дорог, не только казенных, но и частных. И не мне вам рассказывать, что частная собственность была святая святых, куда никто не смел вторгаться. Если бы до Октябрьской революции я выступил со своим проектом, меня бы по меньшей мере высмеяли.

С большим интересом слушал Дзержинский высказывания профессора. Он знал, что в молодости Образцов участвовал в революционном движении, а в 1905 году ему лишь случайно удалось избежать ареста, но все же в послужном списке молодого инженера появилась запись «Увольняется с 5 декабря 1905 года» и с такой записью ни одно управление дороги не принимало его на службу. Пришлось заняться преподавательской работой. И только Октябрьская революция открыла перед ним возможности полной свободы технического творчества.

– Идея объединения перечисленных вами узлов в руках одного хозяина, – убежденно сказал Дзержинский, – непоколебимо верная идея. Что вы предлагаете предпринять в первую очередь?

– Объединить Смоленский узел, Феликс Эдмундович. Этот проект я уже подробно разработал с помощью инженера Земблинова, моего бывшего студента.

Профессор кивнул молодому инженеру, который скромно сидел в сторонке. Тот развязал тесемки папки и вынул несколько листов ватмана и кальки с начерченными цветной тушью схемами.

«Так это и есть Земблинов из отдела пути, – подумал нарком, глядя на очень высокого и худощавого молодого человека. – Ему, пожалуй, и 30 лет еще нет. Тесля-Тесленко как-то рассказывал мне об этом молодом инженере, сочувствующем большевикам. Образцов – это перешедший на сторону народа представитель старой технической интеллигенции, а Земблинов уже из подрастающего племени красных специалистов».

Разложив схемы и диаграммы на столе наркома, Образцов сделал короткий доклад. Некоторые станции Смоленского узла принадлежали Орлово-Витебской дороге, другие – Московско-Брестской. К узлу непосредственно примыкали сооружения Рязано-Уральской дороги, которая до революции была частной собственностью. Профессор водил тупым концом карандаша по схемам и пояснял:

– Вот эти главные пути и товарные парки будут работать только в одном направлении – на Восток, а эти тоже в одном направлении – на Запад. Обведенные кружочками вокзал, депо и водокачки – лишние, и мы их закроем. Вот эта станция будет заниматься только сортировкой вагонов. По нашим подсчетам в результате перестройки пропускная способность Смоленского узла увеличится вдвое…

– Вдвое? – радостно переспросил нарком. – Это же будет иметь огромное значение, особенно для нашей обороноспособности в случае войны…

Образцов закончил свой доклад сообщением, что число работающих на узле резко сократится. Общая экономия за первый год достигнет 90 тысяч рублей золотом.

– Очень хорошо! А вот во сколько обойдется нам перестройка узла? – озабоченно спросил Дзержинский. – У нас с финансами крайне туго.

Образцов назвал цифру. Она была сравнительно невелика и нарком одобрительно кивнул головой. Затем профессор стал излагать программу технических переустройств. Инженеры склонились над схемами. И тут неожиданно разгорелся спор о том, в каком месте выгоднее проложить съезды с одних главных путей на другие. Два крупных специалиста увлеклись техническим спором и азартно доказывали свою правоту, забыв о присутствии наркома.

Дзержинский с явным удовольствием наблюдал эту жаркую баталию и думал: «Вот это и есть творческие поиски. Если бы все наши специалисты честно и с душой трудились, как далеко бы мы продвинулись вперед». В этой связи ему вспомнилось письмо видного инженера. Как-то нарком попросил его подумать над кандидатурой технического руководителя на один из ответственных постов. На следующий же день получил ответ. Письмо было написано на великолепной меловой бумаге голубоватого оттенка. На двух страницах в изысканно-деликатной форме инженер сообщал, как много стараний он приложил, пытаясь выполнить данное ему поручение, но все же назвать фамилии подходящих кандидатов не может «главным образом потому, что я взял бы на себя такую же, если не большую ответственность, как и называемый мною кандидат».

Феликс Эдмундович так возмутился этой корректной, архивежливой, но увертливой отпиской, отсутствием у автора гражданского чувства ответственности, что не удержался и, направляя в архив письмо, в его заключительную строчку после буквы «С» и перед словом «приветом» своею рукой вставил – «саботажным».

Но пот мысли наркома прервал возглас профессора Образцова:

– Простите великодушно, Феликс Эдмундович, мы тут так увлеклись…

– Мне по душе такая ваша увлеченность. Итак, объединение начинайте со Смоленского узла. Какой дороге вы решили передать управление узлом?

– Московско-Брестской, – ответил Образцов. – Такого же мнения и главная инспекция наркомата. Это наиболее целесообразно.

– Хорошо, – согласился нарком. – От НКПС с моими полномочиями пусть едет в Смоленск представитель главной инспекции. Созовете там совещание представителей заинтересованных дорог. Я предвижу, что Орлово-Витебская и Рязано-Уральская будут резко возражать против объединения. Кому же приятно отдавать свою власть на узле другому?

– Особенно будет артачиться Рязано-Уральская, – заметил Образцов.

– Я тоже так думаю, – подтвердил Дзержинский. – Вероятно, некоторые руководящие спецы этой дороги в душе еще верны своим прежним хозяевам-капиталистам, еще на что-то надеются и хотели бы сохранить дорогу в старых границах.

– Надо полагать, что в Смоленске нам предстоит генеральное сражение, – сказал главный инспектор.

– Вот что, – обратился к нему нарком. – На совещании не ведите речь о том, следует ли объединить в одних руках Смоленский узел или нет. Сообщите, что таково мое приказание, не подлежащее обсуждению. На совещании должна идти речь лишь о том, как целесообразнее, лучше провести объединение, в какие сроки. А вы, – повернулся нарком к Образцову, – составьте, пожалуйста, календарный план, в каком порядке будем объединять остальные узлы. Конечно, это дело нескольких лет. Все 70 узлов сразу – нам не под силу. Если что-нибудь у вас не будет ладиться и потребуется моя помощь, прошу обращаться без всякого стеснения.

* * *

На письменном столе Дзержинского лежала «Правда» со статьей Ленина «Странички из дневника». Многие места этой статьи были подчеркнуты красным карандашом.

– Выступление Владимира Ильича нас ко многому обязывает, – сказал нарком Зимину, начальнику Политическо-ю секретариата НКПС, – и даст нам полное право добиваться значительного увеличения средств для просветительной-работы на транспорте.

Затем Дзержинский вынул из ящика стола несколько листов бумаги, напечатанных на машинке. Сверху была приколота его записка.

– Когда вы были в командировке, – сказал он, – я получил из Политсекретариата докладную о необходимости упростить борьбу с бесхозяйственностью, оживить работу и так далее. Это бюрократический набор общих фраз и голых пожеланий. Вот что я по этому поводу написал.

И нарком прочитал вслух свою записку:

«Прошу более конкретных предложений по вопросу, как „уточнить“ (§ 1), „упростить“ (§ 2), „положить в основу“ (§ 3) и „оживить“ (§ 4). Легче сказать эти общие слова, чем дать реальный конкретный план, как это все произвести, какими работниками и чем дать конкретное содержание этих: уточнить, упростить и оживить».

Зимин согласно кивнул головой.

– Когда я читаю такие докладные, – продолжал Дзержинский, – меня тошнит, как от морской качки. Очень часто я думаю о том, какие мы все мастера давать директивы. А когда нужно что-то сделать, то часто оказываемся непригодны. Поэтому наша задача – научить людей, у которых есть мысли, предложения, находить пути к практическому их осуществлению.

2

На заседании коллегии НКПС замнаркома Фомин доложил, что состоялось совещание Высшего технического комитета НКПС, признавшее желательным командировать за границу инженера Шелеста для постройки там тепловоза его конструкции.

– Я не согласен с решением ВТК, – возразил Дзержинский, – и считаю нежелательным создавать за границей тепловоз по идее и чертежам русского изобретателя. Полагаю, что мы в состоянии сами справиться с этим делом, что в нашей стране найдутся для этого и научные и технические силы. Предлагаю коллегии принять такое постановление и передать вопрос на рассмотрение в Госплан, а затем для окончательного решения в СТО.

Утром следующего дня нарком подумал: «Нельзя ограничиться одной лишь пересылкой в Госплан материалов о постройке тепловоза. Решение Высшего технического комитета и постановление коллегии НКПС, вероятно, попадут в секцию теплотехники, и сидящие там специалисты, конечно, отдадут предпочтение решению ВТК. Поэтому важно заручиться личным согласием Кржижановского, чтобы экспериментальную машину строили в России». И Дзержинский решил направить ему письмо.

«Дорогой Глеб Максимильянович! – начал он. – ВТК признало целесообразным строить этот тепловоз за границей. Я считаю такое постановление недостаточно еще обоснованным и полагаю, что необходимо изыскать всемерно возможность строить у нас, в России. И поэтому я обращаюсь к Вам за помощью».

Первая страница письма Ф. Э. Дзержинского Г. М. Кржижановскому от 18 февраля 1923 года о постройке в России опытного тепловоза

В конце письма говорилось:

«…Постройка его была бы вопросом не только Шелеста или другого инженера, а всего Госплана, всего НКПС, всего ВСНХ и всей нашей партии изо дня в день…»

Далее Феликс Эдмундович подчеркивал: даже сама попытка построить тепловоз привела бы к возникновению в России очага творческой теоретической мысли и технического опыта для успешного решения проблемы тяги на железных дорогах; способствовала бы реконструкции устаревших заводов в соответствии с требованиями современной техники; создание нового типа локомотива было бы серьезным экзаменом для ученых, проверкой их научной зрелости.

Дзержинский заканчивал свое письмо с твердой убежденностью в том, что тепловоз можно построить в России:

«…Думаю, что на это средств жалеть не нужно. Я уверен, что, если призвать инженеров наших заводов, которые болеют душой за эти заводы, они разобьют доводы наших инженеров путейских. Можно из-за границы получить все части, все то, чего нельзя здесь сделать. Можно посылать за границу для той или другой частности, для изучения теоретической постановки кого потребуется, но строить следовало бы здесь.

И постройка его была бы вопросом пс только Шелеста или другого инженера, а всего Госплана, всего НКПС, всего ВСНХ и всей нашей партии изо дня в день…»

Нарком передал письмо секретарю, попросив пакет со всеми материалами послать в Госплан с нарочным.

Вечером, когда Дзержинский собрался ехать на Лубянку, раздался телефонный звонок. В трубке послышался голос Кржижановского.

– Здравствуйте, Глеб Максимильяиович, – откликнулся Дзержинский. – Прочитали мое послание? Ну и как, согласны со мной? В общем и целом? Как это понимать? Вы тоже за то, чтобы в России строить тепловоз, но дизель-электрический системы Гаккеля, а не газотурбинный системы Шелеста?… Ну это вам, инженерам, виднее… А с идеей дизель-электровоза Гаккеля я знаком. Мне даже пришлось воевать с Высшим техническим комитетом НКПС, который совершенно бездоказательно отверг этот проект. Я, как вы помните, настаивал перед Госпланом об ускорении рассмотрения его проекта. Когда Гаккель приедет в Москву, пусть зайдет ко мне. Чем только сумеем – поможем.

* * *

Член бюро партячейки НКПС Шведов зашел к нарко-чу с просьбой сделать доклад на очередном собрании коммунистов наркомата. Дзержинский согласился, но с условием, чтобы о точной дате собрания его предупредили за неделю. Шведов поднялся, но в это время секретарь доложил, что просит приема Нимандер, помощник главного юрисконсульта.

– Нимандер? – переспросил нарком и его глаза зажглись любопытством. – Интересно на него посмотреть. Посидите, – подмигнул он члену партбюро.

В кабинет вошел высокий плотный мужчина с розовым холеным лицом. Седая борода, раздвоенная у выбритого подбородка, была аккуратно расчесана.

Вошедший остановился у двери, поклонился и представился:

– Нимандер Евгений Петрович, помощник главного юрисконсульта. Разрешите доложить, товарищ народный комиссар.

– Прошу садиться.

Нимандер приблизился к столу и сел в кресло.

– Дело, по которому я смею вас беспокоить, – начал ― состоит в следующем. Управление Октябрьской дороги сдало во временную аренду Главному военно-санитарному управлению товарный вагон. По вине прачки, сотрудницы сего управления, некоей Гельцовой, произошел пожар и кузов вагона сгорел. Управление дороги предъявило иск к военно-санитарному управлению о взыскании 46 900 рублей в дензнаках 1922 года, или 469 рублей в дензнаках 1923 года, в покрытие убытков, причиненных железной дороге из-за небрежности оной работницы военно-санитарного управления. Высшая арбитражная комиссия отказала в иске, ссылаясь на статью 407-ю Гражданского кодекса. Однако сия ссылка является неправильной, ибо иск дороги основывается не на 407-й статье, а на 174-й и 177-й статьях Кодекса.

– Что же вы предлагаете? – спросил нарком.

– Прошу вас подписать это отношение в Совет Труда и Обороны. Здесь изложена просьба отменить означенное решение Высшей арбитражной комиссии, поскольку она неправильно применила статью Кодекса, и передать дело на новое рассмотрение в ту же комиссию, но в другом составе ее членов.

– Стоит ли писать протест в Совет Труда и Обороны, – с сомнением в голосе сказал Дзержинский, – ведь сумма иска сравнительно невелика, всего 469 рублей.

– Стоит, несомненно стоит, товарищ народный комиссар, – с неожиданной горячностью заявил помощник главного юрисконсульта. – Вопрос об ответственности одного государственного учреждения за вред, причиненный его сотрудником имуществу другого учреждения, имеет не только принципиальное, но и большое практическое значение. Ведь различные ведомства арендуют у нас много вагонов, и если они будут возвращаться дорогам в разрушенном состоянии, транспорт потерпит огромные убытки.

Дзержинский испытующе всматривался в лицо старого юриста, который с таким жаром отстаивал интересы железных дорог. Мелькнула мысль: «Похоже на то, что он искренне говорит…». И после минутного раздумья сказал:

– Пожалуй, вы правы.

Когда нарком подписал заготовленную бумагу в СТО, юрисконсульт встал и хотел откланяться.

Дзержинский тоже встал и, взглянув на него с добродушным лукавством, спросил:

– Вы не помните, Евгений Петрович, встречались ли мы в прошлом?

Нимандер недоуменно посмотрел на народного комиссара и твердо ответил:

– Никак нет, товарищ парком, к сожалению, не имел чести…

– Ошибаетесь, – возразил Дзержинский и с легкой иронией добавил:

– Вы имели эту «честь», но тогда это для вас отнюдь не было «честью», скорее наоборот. Конечно, откуда вам было запомнить меня, одного из многих политических заключенных десятого павильона Варшавской цитадели. А вот вас я запомнил… Вы тогда служили товарищем прокурора Варшавской судебной палаты.

Лицо Нимандера из розового стало мертвенно бледным.

Резко обозначились старческие морщины в углах рта и на лбу с глубокими залысинами. От сильного волнения он было пошатнулся, но удержался на ногах и хрипло прошептал:

– Прикажете подать в отставку?

В ответ Дзержинский пригласил его сесть и сказал:

– Зачем же в отставку? Мы храним в памяти не только зло, нам причиненное. Мне запомнился случай, связанный с вами. Начальник тюрьмы был царским держимордой и палачом. Всячески изощрялся, как бы посильнее притеснять нас. Однажды, перехватив нелегально посланное письмо, спрятанное в книге, он после этого запретил политзаключенным пользоваться тюремной библиотекой и получать книги в передачах с воли. Книги и письма были единственной нашей радостью… Через некоторое время вы как представитель прокурорского надзора посетили тюрьму и вместе с ее начальником обходили камеры. Я в очень резкой форме пожаловался вам на произвол начальника тюрьмы, на то, что мы уподоблены скотине и совершенно лишены возможности читать. Против ожидания вы не орали на меня, не топали ногами, не приказали посадить в карцер, как это позволяли себе другие прокуроры, посещавшие нас. Вы предложили начальнику тюрьмы отменить свой запрет как незаконный.

Нимандер тихо проронил:

– Я старался по возможности удовлетворять законные жалобы политзаключенных…

– Конечно, вы являлись служакой старого строя, – закончил Дзержинский, – но грубым держимордой не были и по тем временам слыли либерально настроенным блюстителем закона. Если вы думаете, что только сейчас я узнал о вашей работе в НКПС, то глубоко ошибаетесь. Еще в 1920 году ко мне в ВЧК приходил Яков Ганецкий, работавший тогда в НКПС комиссаром управления. Он тоже бывший политзаключенный Варшавской тюрьмы. Мы посоветовались, учли, что еще до Октябрьской революции вы сами подали в отставку и ушли из судебного ведомства, что летом 1918 года, когда немало чиновников саботировало, поступили на службу в НКПС и, по нашим сведениям, работали как будто добросовестно. Тогда мы пришли к заключению, что по поводу вашей старой деятельности ничего предпринимать не следует. Что касается вашей дальнейшей судьбы, то она целиком в ваших собственных руках. Если будете работать честно и добросовестно – пожалуйста, нам квалифицированные юристы весьма и весьма нужны.

3

С заседания президиума Госплана Дзержинский вернулся в наркомат уставшим и неудовлетворенным. Нарком подвинул к себе папку со срочными делами, принесенную секретарем, но работа не клеилась. Он продолжал переживать бурный ход прений в Госплане. Специалисты НКПС утверждают, что транспорт может обойтись без 508 новых паровозов, намеченных Госпланом к постройке в ближайшие три года. Так ли это? Кроме того, нельзя не понять позицию Госплана, который заботится о заказах на локомотивы для того, чтобы загрузить и тем самым сохранить паровозостроительные заводы.

Раздался телефонный звонок. Межлаук спрашивал, какое решение принял Госплан.

– Вопрос снова остался открытым, – ответил парком и добавил: – Приходите через полчаса. Я собираю членов коллегии и начальников управления для информации о заседании президиума Госплана.

Когда все собрались, Дзержинский подробно рассказал, как проходило заседание. Один из крупных инженеров Госплана с цифрами в руках доказывал, что восстанавливать старые паровозы экономически невыгодно, что целесообразнее и экономичнее заказать новые. Его подсчеты нужно тщательно проверить.

– В присутствии многих специалистов мне пришлось заявить, что может показаться странным, как это я, не будучи инженером, должен защищать чисто технические вопросы. Но опыт работы в НКПС убедил меня в том, что нельзя слепо следовать утверждениям некоторых ученых, иначе мы давно пропали бы. Я заявил, что теперь у нас более мощные локомотивы, чем в 1913 году, – их сила тяги поднялась более чем на одну треть, что позволило нам значительно увеличить число вагонных осей в поезде против довоенного времени. Это обстоятельство нельзя не учитывать. При этих моих словах специалисты Госплана с сомнением качали головой, и кое-кто даже усмехнулся. Заметив это, не смолчал и тут же заявил, что многие в Госплане и даже в самом НКПС пессимистически смотрят на возможности советского транспорта, на достижения, которых мы, безусловно, добьемся в будущем. И я со всей прямотой подчеркнул, что при таком пессимизме мы Россию из разрухи не выведем! Для того чтобы победить, нужно быть оптимистами, верить в свои силы!

– Какую позицию занимал Кржижановский? – задал вопрос Халатов.

– Кржижановский в заключительном слове заявил, что у Госплана нет уверенности в том, сумеет ли транспорт в ближайшие годы ограничиться наличным подвижным составом, и закончил так: «Я думаю, товарищ Дзержинский не откажется еще раз все тщательно подсчитать».

– Мы уже много раз считали и пересчитывали, – заметил начальник отдела тяги.

– Решительно с вами не согласен, – возразил нарком. – Может быть, в подсчетах Цужела вкралась какая-нибудь ошибка, которая может привести к неправильным выводам. Надо еще раз проверить. В чем самое слабое место НКПС? Я об этом говорил в Госплане – у нас нет перспективной программы паровозостроения. Нельзя жить только сегодняшним днем. Специалисты НКПС утверждают, что в настоящее время нам локомотивы не нужны. А когда они понадобятся? В каком году? Для того чтобы иметь научно обоснованную программу паровозостроения, нужна программа развития грузооборота, необходимо составить план перевозок различных видов груза – топлива, металла, хлеба, строительных материалов. Вот это я и хочу поручить Трансплану. Это, конечно, большая теоретическая работа, но она своими результатами освободит нас от прожектерства и даст правильную ориентировку.

Когда собравшиеся разошлись, нарком начал писать подробные указания Трансплану о том, как составить перспективный план паровозостроения. Закончив письмо, он задумался: быть может целесообразно загрузить заводы заказом на более прогрессивные виды локомотивов, чем паровозы? Ведет же НКПС проектные работы по переводу линии Москва – Донбасс на электрическую тягу. Там же нужны будут мощные электровозы…

И Дзержинский дописал в конце своего письма:

«P. S. Было бы очень желательно дать наши предположения о сроках и порядке электрификации дорог, и нельзя ли было бы уже сейчас начать работу в этом направлении и дать по этой линии заказы нашим паровозостроительным заводам».

* * *

Нарком изложил Благонравову свой план борьбы с безбилетным проездом в поездах.

– Ведь пассажирское движение и так убыточно, – сказал Дзержинский. – Первым делом проверьте состав начальников поездов и контролеров, не жулье ли они?

– Это сложное дело, их много, Феликс Эдмундович!

– Я бы для проверки послал на месяц несколько сот студентов «Свердловки»[29]29
  Коммунистический университет им. Я. М. Свердлова.


[Закрыть] и наших институтов. Это народ, безусловно, честный. Мы бы им платили зарплату, командировочные, предоставили возможность подработать, подкормиться. За ценные предложения по уменьшению злоупотреблений будем премировать студентов.

– Студенты могут оказать нам большую помощь, – согласился Благонравов, – особенно из путейских институтов.

– Это несомненно, – подтвердил Дзержинский. – Организуйте такую проверку. Кстати, вы знаете о проекте слияния Высших технических курсов НКПС с Московским путейским институтом[30]30
  В 1926 году после смерти Ф. Э. Дзержинского его имя было присвоено Московскому институту инженеров транспорта.


[Закрыть] и о создании тягового факультета? Ведь до сих пор наши институты не готовили инженеров-механиков, специалистов в области подвижного состава, которые нам крайне нужны. Кроме того, на курсах НКПС много бывших комиссаров, машинистов, выдвиженцев из рабочих. Они значительно усилят партийную и пролетарскую прослойку в среде студенчества… Еще меня заботит, как помочь нуждающимся студентам. Я хлопочу, чтобы нам ассигновали на просвещение три процента от нашей сметы. Тогда сумеем как-то улучшить их положение…

– Хорошо хоть удалось значительно повысить заработок железнодорожников, – заметил Благонравов.

– На пленуме ЦК профсоюза Андреев[31]31
  А. А. Андреев – председатель ЦК профсоюза железнодорожников.


[Закрыть] докладывал, по их подсчетам заработок в январе поднялся на тридцать процентов. Это, конечно, неплохое начало года. У меня сегодня еще одна хорошая новость, – с удовлетворением сказал Дзержинский. – Комиссия Халатова по общественному питанию открыла на Московском узле две новые рабочие столовые – на Курской дороге в клубе имени Войтовича и на Северной дороге в клубе «Строитель коммунизма» с пропускной способностью на две тысячи человек. Молодец Халатов! Очень настойчивый человек! Причем рабочие могут брать обеды в кредит до получки. А какой рацион! На первое и второе приходится полфунта мяса, полфунта хлеба, не считая картофеля, капусты и других приправ! Артем Багратович там обедал и всерьез утверждает, что обеды не хуже, чем в столовой Совнаркома. Вот это чудесно! Обязательно приеду туда пообедать и всю коллегию прихвачу с собой. Пусть убедятся, чего можно добиться при сильном желании и настойчивости. Я считаю, что открытие рабочих столовых – одно из наших крупнейших достижений.

– Феликс Эдмундович! У меня тоже хорошие новости…

– А ну-ну. Давненько от вас ничего такого не слыхал.

– Во-первых, взяточничество резко сократилось.

– Вы судите по числу судебных дел?

– Не только. Все органы ГПУ сообщают об этом.

– Это, конечно, хорошо. Но я уверен, взятка, хотя и уменьшилась, все еще жива и лишь трусливо ушла в подполье. Почивать на лаврах нам никак нельзя.

– Во-вторых, Феликс Эдмундович, и это безусловный факт – хищения на транспорте очень резко пошли на убыль.

– Чем вы это докажете? – с пристрастием спросил Дзержинский.

Благонравов вынул из своей папки ведомость:

– В январе 1923 года по сравнению с декабрем 1922 года хищения грузов уменьшились на 42 процента.

– Уменьшение значительное, – промолвил нарком. – Но в январе это может быть случайное явление?

– Нет, Феликс Эдмундович. Снижение идет из месяца в месяц. Посмотрите цифры за прошлый год. А вот последние данные. Я собрал сведения, правда не совсем полные, за февраль. По сравнению с январем текущего года в феврале хищения еще сократились – в пудах на 34 процента, а в денежном выражении на 51 процент.

– Да, все это убедительно и неопровержимо, – с удовлетворением признал нарком, внимательно просмотрев ведомость. – Это, несомненно, наша серьезная победа над разгулом мелкобуржуазной стихии. У нас есть полная возможность в ближайшее время покончить с этим злом. Спасибо за ваши труды, дорогой Георгий Иванович! А что, если аз ассигнованного нам правительством премиального фонда выделить крупную сумму и объявить между дорогами соревнование с денежными призами за рекордное уменьшение хищений? Разработайте условия конкурса, а пока что подготовьте приказ о премировании членов дорожных комиссий по борьбе с хищениями. Не забудьте наградить и членов центральной комиссии. А вот как быть с ее председателем? Я, конечно, понимаю, вам неудобно получить от меня денежную премию. А чем мне наградить вас, отметить вашу энергию и настойчивость, право не знаю…

– Подарите мне на память свою фотокарточку, Феликс Эдмундович.

– Фотокарточку? Пожалуйста! – воскликнул Дзержинский, и порывшись в ящике письменного стола, нашел фотографию. На обороте написал:

«т. Благонравову

вывезем совместно наш транспорт, как вывезли борьбу с

контрреволюцией.

28.11.23 Ф. Дзержинский»

4

В этот поздний вечер Дзержинский задержался в наркомате. Секретаря он давно отпустил домой. Закончив дела, вышел в приемную и неожиданно увидел незнакомого человека, сидевшего у дверей кабинета с толстым портфелем на коленях.

– Кого вы ждете? – спросил нарком.

– Товарищ Дзержинский, – обратился к нему незнакомец, вставая со стула. – Я погибаю…

Дзержинский нахмурил брови и спросил:

– Кто вы такой?

– Трегер, механик Лосиноостровских мастерских связи.

– Заходите.

Нарком вернулся в кабинет, снял шинель и предложил посетителю сесть. Тот сел на краешек стула, и прикрыв глаза ладонью, заплакал.

Дзержинский налил воды в стакан и подал ему:

– Успокойтесь и расскажите, что у вас случилось.

Трегер рассказал, что он уже давно изобрел электрожезловый аппарат новой конструкции для регулирования движения поездов на однопутных участках. Аппарат не дает возможности дежурному по станции отправить по ошибке поезд на перегон навстречу другому поезду.

Фотография, подаренная Ф. Э. Дзержинским своему соратнику по ВЧК-ОГПУ и НКПС Г. И. Благонравову с надписью на обороте

– И ваше изобретение отвергнуто специалистами? – спросил Дзержинский.

– В том-то и дело, что нет. Все одобряют…

– Чем же вы огорчены? Расскажите поподробнее.

Трегер коротко сообщил о себе. Работал в Главных красноярских мастерских слесарем, увлекся электротехникой, стал брать уроки у студента по физике и математике. Освоив телеграфные устройства, сдав экзамен, он в конце концов добился должности механика связи. Как-то ему поручили заняться установкой электрожезловых аппаратов английской фирмы «Вебб и Томпсон». С того времени он утратил душевный покой. Изучив до тонкости эти аппараты, Трегер обнаружил серьезные конструктивные недостатки, допускавшие возможности ошибок со стороны дежурных по станции, а значит возможность столкновения поездов. Тогда механик предложил инженерам внести изменения в конструкцию аппаратов.

– Они согласились с вашими предложениями?

– Согласились, но при этом заявили, что без разрешения английской фирмы ничего изменить нельзя.

– Когда это было?

– До войны. После Февральской революции белогвардейцы объявили меня большевиком за то, что я вел агитацию против империалистической войны. При Колчаке военно-полевой суд приговорил меня к расстрелу, затем смертную казнь заменили каторжной тюрьмой. Много месяцев сидел я в тюрьме и за это время придумал новую конструкцию электрожезлового аппарата. Когда в Сибирь пришла Советская власть, я снова поступил в мастерские связи.