Текст книги "Наркомпуть Ф. Дзержинский"

Автор книги: Самуил Зархий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

– А в Москве как оказались?

– В 1921 году добился перевода в Лосиноостровские мастерские, чтобы протолкнуть свое изобретение. Здесь мне разрешили за казенный счет сделать образец аппарата. После испытаний инженеры мастерских одобряли, хвалили. Тогда я обратился в НКПС с просьбой установить на станциях аппараты моей конструкции. Вот с тех пор и начались все несчастья. От управления связи и электротехники на мои заявления ответа нет. Обиваю пороги НКПС, но начальник управления Чеховский меня не принимает, отсылает к заму. Рогинский же на словах хвалит, а ходу изобретению не дает.

– Письменный отзыв о ценности изобретения получили?

– Не дают. Чувствую, я им как бельмо в глазу. С тех пор изменилось ко мне отношение и в мастерских.

И Трегер поведал о своих мытарствах. Точные станочки, на которых он вытачивал детали для аппарата, исчезли из цеха. Оказалось, их передали в какой-то трест. Старый вагончик, в котором он устроил свою мастерскую, гоняют из тупика в тупик. А вчера старший мастер, якобы «по секрету», сообщил ему, если он не перестанет возиться с электрожезловым аппаратом, его подведут под сокращение штатов.

– Тут чья-то сильная рука действует. Я уже устал бороться, – с отчаянием в голосе промолвил Трегер.

– Кому мешает ваше изобретение, кого вы подозреваете? – спросил Дзержинский.

– Английскую фирму «Вебб и Томпсон».

Основания для подозрения у Трегера, действительно, были. Недавно, поздно вечером к нему в вагончик наведались два хорошо одетых человека, представились инженерами и попросили показать свое изобретение. Полагая, что они из НКПС, Трегер продемонстрировал им действие своего аппарата. Инженерам очень понравилась конструкция электрожезла. Неожиданно они открылись, что являются специалистами фирмы «Вебб и Томпсон» и сделали Трегеру предложение переехать в Англию на их завод, изготовляющий жезловые аппараты. «В России у вас ничего не выйдет, тут вас не ценят», – сказал пожилой инженер. Когда же изобретатель наотрез отказался ехать в Англию, они предложили ему продать фирме свои авторские права за сто тысяч рублей золотом – червонцами или в иностранной валюте.

– По правде сказать, заколебался я, товарищ Дзержинский, – признался Трегер. – Они сказали, что подготовят бумагу и утром приедут. После того, как заверят мою подпись у нотариуса, сразу уплатят деньги. И я им ответил: «Приезжайте!». Очень я измучился за это время. А тут предлагают – только подпишись и сразу будешь сыт, обут, одет, обеспечен на всю жизнь. Изобретай чего хочешь и живи в свое удовольствие…

– Подписали бумагу? – резко прервал его Дзержинский.

– Нет! Всю ночь переживал. Подписать совесть не позволила. Советская власть меня из каторжной тюрьмы освободила, а я ей такую подлость? Никогда! Злой я был после бессонной ночи и, когда утром встретил их на путях, извините за выражение, послал их подальше. Пожилой покрутил пальцем у лба «он, мол, не в себе» и они ушли. Теперь чувствую, выгонят меня из мастерских. И останусь я без работы, без куска хлеба.

– Вы полагаете, агенты фирмы связаны с начальником мастерских? – спросил Дзержинский.

– Не думаю. Вероятно, с кем-нибудь повыше, а уж тот дает команду моему начальнику.

Во время рассказа Трегера нарком делал заметки в своей записной книжке. Спрятав ее в ящик стола, он сказал:

– Завтра в ваши мастерские приедет Герсон, мой секретарь по ГПУ. Он займется вашим делом.

«Надо заставить Чеховского дать письменный отзыв об изобретении, – подумал Дзержинский, – но сейчас его уже в наркомате не найдешь…» На всякий случай он позвонил и по телефону откликнулся дежурный по управлению. Нарком приказал ему зайти, а сам поднялся со стула и надел шинель. Трегер тоже встал и пошел за наркомом в пустую приемную.

Вскоре, запыхавшись, прибежал дежурный, видимо, бывший чиновник старого министерства и представился: – «Делопроизводитель управления».

– Вас-то мне и нужно, – бросил народный комиссар. – Передайте ЦШ[32]32
  ЦШ – начальник управления связи.


[Закрыть] Чеховскому мою просьбу – завтра днем лично принять товарища Трегера. Через 10 дней я жду письменный отзыв о его электрожезловом аппарате. Почему вы не отвечали на все заявления и запросы Трегера? – гневно спросил он.

– Не могу знать, товарищ народный комиссар, – боязливо оправдывался делопроизводитель, – я докладывал зам. ЦШ, но без последствий. Все ихние заявления, ходатайства и справки мною подшиты в полном порядке, и ввиду многочисленности заведена отдельная папка.

Нарком еще раз взглянул на бледное, измученное лицо изобретателя, на его крутой лоб, изрезанный морщинами, на его умные глубоко запавшие глаза, в которых теперь зажегся огонек надежды, на его высокую сгорбившуюся фигуру и обратил внимание на то, как устало держит он под мышкой разбухший от бумаг старый портфель.

– Вот что, – ледяным тоном произнес Дзержинский, – обращаясь к делопроизводителю, не сводившему с него испуганных глаз. – Возьмите у Трегера этот портфель. Отныне вы его будете носить вместо него. Пусть он только работает над своим изобретением, а за все остальное – за писание бумажек, за хлопоты и хождения по канцеляриям – отвечаете вы.

* * *

– Извините за наше вторжение… Можно? – спросил Межлаук, войдя вместе с Халатовым к наркому. – Секретарь предупредил, что вы очень заняты. Но мы все же решились отнять у вас несколько минут. Можно?

– Если уж пришли, то чего там спрашивать, – усмехнулся Дзержинский и серьезно добавил: – Мне поручен доклад на съезде партии, в секции по организационному вопросу.

– На какую тему? – спросил Халатов.

– О задачах РКИ и ЦКК, – ответил Дзержинский.

– Почему именно вам поручили этот доклад? – задал вопрос Межлаук.

– Выходит, сам напросился, – улыбнулся Феликс Эдмундович. – Прочитал в «Правде» статью Владимира Ильича «Лучше меньше, да лучше». Она произвела на меня сильное впечатление. Написал докладную записку в ЦК партии с некоторыми предложениями. Видимо, со мной согласились и поручили мне сделать доклад на эту тему.

– Не будем больше мешать вам готовиться к докладу, – извиняющимся тоном сказал Халатов. – Мы хотели только обрадовать вас неожиданной новостью. Финансовое управление подвело итоги за март и обнаружило невиданное на транспорте явление – перевыручку…

– Какую перевыручку?

– По смете месячный доход был исчислен в 645 миллионов рублей, а получили 963 миллиона…

– Приятная неожиданность, – с довольной улыбкой сказал Дзержинский, – но, как известно, одна ласточка весны еще не делает.

– Я убежден, за первой ласточкой появятся и другие, – заверил Межлаук и спросил: – Перевыручку оставим доходным дорогам? Надо бы их поощрить.

– Процентов сорок дадим им, а остальную сумму оставим у себя на нужды капитального восстановления. Ведь мы до сих пор проедаем основной капитал.

– Последний вопрос, Феликс Эдмундович, – сказал Межлаук. – В отчете ЦК партийному съезду о транспорте что-нибудь говорится?

Вместо ответа нарком взял со стола печатный оттиск и протянул Межлауку проект.

Тот прочитал вслух подчеркнутое место:

«Меры, принятые управлением железнодорожного транспорта в деле упорядочения транспортного хозяйства, сокращений штатов, увеличения доходности, имели положительное значение для оздоровления транспортного хозяйства».

– Правильно, но довольно скромно! – заметил Халатов.

– А вы бы как хотели? – бросил вскользь Дзержинский и добавил: – Ведь и успехи-то наши весьма и весьма скромные.

* * *

В наркомат по вызову Дзержинского приехал Рудый, начальник Южного округа путей сообщения. Нарком сухо поздоровался с ним и сказал:

– Я читал ваше заявление об отставке. Вашей рукой двигало уязвленное самолюбие, а оно – плохой советчик.

Рудый стал оправдываться тем, что наркомат, официально отменив его распоряжение, тем самым скомпрометировал его перед начальниками дорог вверенного ему округа.

– Феликс Эдмундович, – заявил он. – Как я могу после этого руководить округом? Я догадываюсь, чьи это интриги…

– Ничего подобного! – резко возразил Дзержинский.

– Во избежание всяких домыслов, объявляю, что лично я отменил ваш приказ. Кто вам дал право указывать дорогам округа, какие приказы Центра они не обязаны выполнять?

– Феликс Эдмундович! Ведь Южный округ объединяет транспортную сеть Украины. А некоторые приказы НКПС затрагивают интересы наркоматов Украинской республики.

Дзержинский с сожалением покачал головой.

– Неужели вам я должен разъяснять, что транспортная сеть железных дорог Советского Союза едина и подчиняется одному Центру. Если какой-либо пункт приказа НКПС вас не устраивал, вы могли снестись со мной и, в случае необходимости, мы сделали бы соответствующую оговорку. Из вашего же распоряжения, которое я отменил, следует, что сами дороги округа будут определять, какие приказы НКПС они обязаны выполнять, а какие не обязаны. Такой анархии не допустим, все наши указания должны выполняться.

Рудый продолжал оправдываться:

– Вы же сами не раз говорили о разгрузке НКПС, об усилении самодеятельности и самостоятельности округов и дорог, о том, чтобы их излишне не опекали сверху.

Нарком пожал плечами:

– Мы говорим на разных языках. Я и сейчас подтверждаю свои слова, невпопад приведенные вами. Но неужели вы не согласны, что «местничество» – один из наших главных врагов, что «дорожный патриотизм» – преступен, что из финансовых трудностей транспорт может выйти только как единое целое?

– Конечно, согласен, – сказал Рудый.

– Ну, если согласны, то заберите у Благонравова вашу писульку об отставке. – И уже мягким тоном продолжил:

– Вы слишком близко приняли к сердцу, дорогой Юлий Викентьевич, отмену вашего распоряжения. Тем и сильна коллегиальность, что исправляет индивидуальные промахи. Если бы мы в таких случаях подавали в отставку, то кем прикажете нас заменить? Людьми, родившимися министрами или начальниками округов? Но ведь таких чудес, как вам известно, не бывает.

Рудый молчал.

– Перейдем к текущим делам, – продолжил Дзержинский. – Какое у вас положение с заработками рабочих?

– Неважное. Многие мастеровые переходят на заводы, там больше платят, – ответил начальник округа и стал подробно докладывать о ставках железнодорожников на станциях, депо и мастерских, тут же сравнивая их с заработками на заводах и фабриках.

– Это верно, металлистам намного больше платят, – подтвердил нарком. – НКПС добивается повышения зарплаты железнодорожникам, но надо открыто признать, их производительность труда еще очень низка. У нас еще много тысяч лишних людей и на производстве, и в аппарате, от которых следует освободиться. В первую очередь нужно, конечно, сократить управленческий персонал. У себя в НКПС мы почти закончили сокращение – дармоедов повыгнали. Теперь слово за вами.

– Мы тоже начали сокращение, – сообщил начальник округа.

Нарком что-то вспомнил и добавил:

– Прошу только не выплеснуть из ванны вместе с водой и «ребенка». Я имею в виду работников правлений дорог, органов, призванных приобщать транспорт ко всей хозяйственной жизни страны. Хозяином на дороге должна быть экономика, а не рутинная техника.

– Почему рутинная? – удивился Рудый.

– А как иначе назвать паровозы с их низким коэффициентом полезного действия, ручные дрезины, первобытные орудия труда путейцев – лопаты, кирки, мотыги, кувалды и клещи? Я полагаю, что до тех пор, пока не развернется электрификация транспорта, наша техника останется рутинной.

Рудому хотелось загладить неприятное впечатление, которое произвело на Дзержинского его заявление с просьбой об отставке, и он решил рассказать об успехах Южной дороги:

– Хочу вас обрадовать, Феликс Эдмундович. В своей речи Григорий Иванович Петровский[33]33
  Г. И. Петровский – председатель Всеукраинского ЦИК.


[Закрыть] похвалил Южную дорогу и об этом записано в резолюции Харьковского узлового собрания.

– В резолюции железнодорожников узла? – переспросил нарком, и его лицо выразило недовольство. – Представьте себе, меня это не радует, нисколько не радует. Петровский мог похвалить дорогу, это его дело. Но в своей резолюции хвастаться? Нам нельзя самим хвалить себя и тем усыплять свое внимание. Наоборот, необходимо все время идти вперед и все время быть собою недовольными.

– Но ведь железнодорожники Южной неплохо работают, – осторожно возразил Рудый.

– Неплохо? А с чем вы сравниваете? Конечно, лучше, чем два года или год тому назад. Это верно. Но ведь тогда была катастрофа. Теперь, конечно, нельзя отрицать достижения дороги, но и хвастаться пока нечем. Число происшествий на Южной не уменьшается, а ведь я в своем приказе предупреждал, о работе каждой дороги буду прежде всего судить по этому основному показателю правильной постановки дела. Ну, а сколько еще зря гоняют на Южной паровозов и вагонов? Сколько зря жгут топлива? Вот эти цифры следовало бы записать в резолюцию, чтобы рабочие их запомнили и сделали для себя выводы.

Рудый внимательно слушал наркома.

– Между прочим, во что обходится на Южной дороге коммерческая пудо-верста? – неожиданно спросил Дзержинский. – И еще вопрос: сколько теперь затрачивается рабочей силы, чтобы перевезти пуд груза на расстояние одной версты и сколько затрачивалось в 1913 году?

– Я не захватил с собой этих данных, Феликс Эдмундович, – ответил начальник округа.

Дзержинский чуть иронически, но добродушно усмехнулся:

– Не захватил… Эти цифры нам надо знать, как когда-то знали молитву «Отче наш». И на заданные мною вопросы необходимо со всей откровенностью дать рабочим конкретные и ясные ответы. Тогда железнодорожники Южной дороги поймут – они еще в приготовительном классе, их работа обходится государству очень дорого и поэтому низка зарплата. Тогда каждый рабочий осознает, еще не за что ни его, ни пас хвалить, надо еще хорошенько потрудиться, чтобы заработать на уровень жизни хотя бы 1913 года.

5

Утром, когда нарком приехал в НКПС, в приемной его ждал Керженцев. Войдя в кабинет, потрясая свежим номером «Правды», Керженцев воскликнул!

– Итак, нашего полку прибыло! Крайне рад, Феликс Эдмундович, что вы поддерживаете наше начинание – создание лиги «Время». Вы дали корреспонденту очень интересное интервью.

Нарком озадаченно посмотрел на него:

– О чем вы говорите?

– Вы еще не видели сегодняшнюю «Правду»? – И Керженцев протянул газету.

Феликс Эдмундович прочитал заголовок: «Проблема времени – проблема организации» и подзаголовок «Беседа с тов. Ф. Э. Дзержинским». Затем с досадой заметил:

– Я ведь отказался давать интервью на незнакомую мне тему. А корреспондент все-таки тиснул в газету.

Прочитав опубликованную заметку, Дзержинский уже спокойно, с некоторым удивлением проронил:

– Ничего… Пожалуй, что-то получилось… Как вы думаете?

– Я думаю, интересно, – ответил Керженцев. – Вы связываете борьбу за экономию времени с вопросом организованности нашего хозяйства, с повышением культуры труда. А почему вы удивились появлению интервью?

– Я отказался его давать.

– Феликс Эдмундович! Разве корреспондент выдумал все это?

– Так тоже нельзя сказать. Дело было вот как, – стал рассказывать нарком. – Сотрудник «Правды» пришел в ГПУ. Секретарь предупредил его, что я не смогу с ним беседовать, так как уезжаю на заседание коллегии НКПС. Выхожу уже одетый из кабинета, а он, оказывается, не ушел. Говорит, Мария Ильинична[34]34
  М. И. Ульянова – член редколлегии и ответственный секретарь газеты «Правда».


[Закрыть] поручила ему побеседовать со мной о лиге «Время». Отвечаю, что беседовать на эту тему не могу, так-как не знаком с нею и должен предварительно продумать вопрос. Сейчас же я еду на заседание коллегии наркомата. Корреспондент кивает головой в знак согласия, подаю ему руку и прощаюсь с ним…

Керженцев внимательно слушал рассказ, но в его глазах Дзержинский не видел удивления, будто все это уже ранее было ему известно.

– Простились мы, – продолжал нарком, – а корреспондент идет вместе со мной по коридору и быстренько рассказывает о лиге «Время», о ее задачах. Спускаемся вместе по лестнице, обменялись несколькими фразами. Выхожу из подъезда, киваю ему головой и сажусь в машину, смотрю – корреспондент протискивается за мной. Я, конечно, подвинулся, но меня сначала покоробила такая бесцеремонность. Однако тут же подумалось: «Видимо, не бесцеремонность, а просто профессиональная настойчивость газетчика. Редакция поручила ему побеседовать со мной, вот он и старается выполнить задание».

– Вы совершенно правы, Феликс Эдмундович, – горячо подтвердил Керженцев. – Настойчивость – абсолютно необходимое качество для газетчика. Могу это засвидетельствовать как старый журналист.

– Стал я с корреспондентом более разговорчивым. Обычно от Лубянки до НКПС езды минуты три-четыре, но тут, как на зло, у Мясницких ворот машине пришлось остановиться. Проходила какая-то большая воинская часть. Я тороплюсь, а газетчик, вижу, очень доволен этой непредвиденной задержкой, задает мне вопросы, что-то записывает. Но вот машина подъехала к подъезду НКПС и я снова попрощался с ним, полагая, что наш разговор – это лишь подготовка к предстоящей беседе. А он взял и сразу же тиснул в газету, не согласовав со мной.

– И вес же интервью в автомобиле получилось очень удачным. Молодчина этот Володин…

– Вот вы и выдали себя, – усмехнулся Дзержинский. – Даже фамилию корреспондента знаете и выгораживаете его. Я заметил, что вы ничуть не удивились моему рассказу. Теперь для меня ясно, что это вы его подослали. Договорились с Марией Ильиничной. Признавайтесь!

– Чистосердечно признаюсь, – шутливо поднял руки вверх Керженцев, – но не каюсь в этом «заговоре». Посудите сами: «Правда» при моем участии ведет кампанию «Борьба за время». Я знаю, у вас каждая минута на учете и именно поэтому важно было получить ваше мнение.

– Из-за вашего притворства я потерял около десяти минут, – с сожалением произнес Дзержинский. – Перейдем к делу – вашу докладную записку я прочитал.

– Ну и как? – поспешил спросить Керженцев, довольный, что разговор перешел на другую тему.

– План научной организации труда на транспорте составлен правильно. Но в своем выступлении вы пишете, что план намечен, как медленное развертывание работы по методу «Лучше меньше, да лучше». С этим ленинским тезисом я полностью согласен. Но «меньше», по-моему, вовсе не означает «медленнее». Поэтому на полях вашей докладной я и написал: «но не медленнее». Зачем нам медлить, то есть терять время попусту, ведь вы сами ведете кампанию за его экономию. Вы согласны с моим замечанием?

– Согласен.

– Хорошо, что вы включили в план предложение организовать на Северной дороге показательный, образцовый участок, где бы осуществлялись принципы НОТ. Если эксперимент себя оправдает, распространим этот опыт. Я хочу, чтобы этот показательный участок стал школой, в которую пойдут на выучку те, кто хочет создавать новый транспорт, чтобы он стал своего рода практически институтом путей сообщения.

– Имеются ли у вас дополнения к плану? – спросил Керженцев.

– Платон Михайлович! Вы теперь будете руководить научной организацией труда на транспорте. Я просил бы вас подумать вот о чем – какими путями нам добиться сокращения бесчисленных совещаний и заседаний. Совещаться, согласовывать вопросы, советоваться, конечно, нужно. Но ведь очень часто совещания превращаются в самоцель, в основное содержание работы и это – ужасно. Если бы кто-нибудь подсчитал, сколько совершенно ненужных, совершенно излишних совещаний и заседаний у нас проводится, без которых легко обойтись и которые понапрасну отнимают уйму времени, энергии и сил. Это какая-то эпидемия.

– Полностью согласен с вами, Феликс Эдмундович!

– Подумайте, что можно было бы предпринять… У меня в голове вертится «крамольная» мысль. Может быть, ввести такое правило? На каждом заседании первым пунктом обсуждать: нужно ли это заседание? Нельзя ли поставленные вопросы решить без заседания? А если все же никак нельзя, то хотя бы кого из присутствующих можно освободить от участия в нем.

* * *

Обсудив с Халатовым и Межлауком срочные текущие дела, нарком сообщил им, что собирается написать в Политбюро о состоянии топливной промышленности. И добавил:

– В начале мая была создана комиссия, но она не рассмотрела вопрос во всем объеме и положение топливного хозяйства по-прежнему внушает огромные опасения. И вот я снова бью тревогу, так как более всех заинтересован, ведь мы потребляем около половины добываемого угля.

– И более всех страдаем от непрерывного повышения цен на топливо, – заметил Халатов.

– Именно в этом корень зла, – подтвердил нарком. – В письме приведу слова Чубарова, члена президиума ВСНХ, который признается, что цены на топливо – «результат гадания на кофейной гуще». От решения же проблемы цен зависит судьба транспорта и не только транспорта…

– Неужели руководители ГУТа[35]35
  ГУТ – Главное управление по топливу ВСНХ.


[Закрыть] не понимают, – сказал Межлаук, – что дорогой уголь не дает развиваться грузообороту и удорожает все изделия промышленности? А дешевый уголь ускорил бы темпы хозяйственной жизни страны. Близорукую политику проводит ГУТ.

– Мало сказать, близорукую – это гибельная политика! – воскликнул Дзержинский. – Если ее не пресечь, то она в конце концов может привести к сдаче шахт Донбасса в концессию капиталистам. Но, конечно, ЦК партии не допустит этого.

– Надо все-таки на деле доказать возможность добычи дешевого угля и осуществить ваше предложение о взятии в аренду шахт двух угольных районов в Донбассе, – обратился Межлаук к Дзержинскому.

– Но ведь коллегия признала, что условия, поставленные ГУТом, слишком тяжелы и неприемлемы, – возразил нарком.

– Это было в начале года и мы все же решили продолжать переговоры. А позавчера я беседовал с руководителями ГУТа…

– Ну и что? Идут на уступки? – живо спросил нарком.

– Мне удалось выторговать 25 процентов скидки с арендной платы.

– 25 процентов – это очень мало, – разочарованно сказал Дзержинский. – Они не хотят, чтобы мы выявили истинную себестоимость угля. На эти условия пойти нельзя…

– А мне кажется, можно, – возразил Межлаук. – Это ваша идея взять в аренду два рудоуправления и сделать их образцовыми.

– Идея-то моя, но я не хочу, чтобы она провалилась. Смысл моего предложения не просто добывать уголь. Теперь угля у нас хватает – на дорогах создан трех-четырех-месячный запас. Наш интерес – добывать дешевый уголь. Это было бы убедительным доказательством нашей правоты.

– Полагаю, это нам удастся, – продолжал настаивать Межлаук. – На новые уступки ГУТ не пойдет. Мне кажется, следует согласиться на его условия и организовать акционерное общество «Транспорткопи».

– Однако я вижу вы уже и название придумали, – усмехнулся нарком. – Это, конечно, самое легкое. Но учтите, высокая арендная плата будет тяжелым камнем висеть на себестоимости, наш опыт может провалиться.

– Не провалится, Феликс Эдмундович, – заверял Межлаук, – я в Харькове советовался со знающими людьми. Если же мы откажемся от аренды шахт, то лишимся сильнейшего козыря в нашей борьбе за удешевление угля.

Дзержинский задумался.

– А как вы думаете? – обратился нарком к Халатову. – Я согласен с Валерием Ивановичем.

– Ну что ж, – сказал Дзержинский. – Если вы все хорошенько продумали, Валерий Иванович, делайте по-своему, но вы лично отвечаете за результаты. Именно вас я и назначу председателем правления «Транспорткопей». Вот так-то. Не возражаете?

– Лишен возможности возражать, – улыбнулся Межлаук и попрощался с наркомом.

Халатов остался и стал докладывать о результатах работы комиссии на Московско-Казанской дороге.

Комиссия по образцовым дорогам была детищем Феликса Эдмундовича. Он давно вынашивал идею создания на транспорте показательных магистралей и показательных участков с высокой производительностью труда, эффективным использованием техники, рациональным и экономным расходованием материалов и денежных средств. На такие образцовые дороги и участки приезжали бы учиться хозяйствованию, заимствовать ценный опыт.

Халатов доложил, что в результате рекомендаций комиссии, состоявшей из высококвалифицированных специалистов, на Московско-Казанской дороге закрыты малодеятельные станции и полустанки, излишние водокачки, депо и склады, участки пути и связи. Благодаря перераспределению серий паровозов вес грузового поезда удалось поднять на десять тысяч пудов.

По ходу доклада нарком задавал вопросы и был доволен, что Халатов, недавно пришедший на транспорт, стал неплохо разбираться в железнодорожном деле.

– Каковы общие итоги деятельности комиссии? – спросил он.

– По нашим подсчетам годовая экономия на дороге достигнет 3,5–4 миллионов золотых рублей.

– Значит, Московско-Казанская, ранее сводившая баланс без дефицита, теперь начнет давать доход свыше трех миллионов рублей… Стоило вашей комиссии три месяца поработать на дороге? Не правда ли? – с удовлетворением заметил нарком. – Подготовьте приказ о поощрении специалистов, членов комиссии. Теперь переходите на Курскую дорогу.

Затем Дзержинский взял со стола номер газеты «Гудок» и сказал:

– Прочел вашу статью о заработной плате и не согласен с ней.

– Не согласны? – удивился Халатов. – С чем же, Феликс Эдмундович?

– Статья неосторожно написана и может породить ложные иллюзии у читателей: «Государство, мол, к новому году повысит реальную заработную плату железнодорожников на 50 %. Значит, можно полагать, и в будущем она будет сама собой, автоматически повышаться. А нам, мол, остается только ждать, напоминать и требовать нового увеличения…».

– Феликс Эдмундович! Я же писал о том, что именно сокращение непроизводительных расходов, повышение доходности дорог создаст базу для увеличения реальной заработной платы.

– Это верно, но только отчасти, не совсем. Вы не сказали полным голосом, что главное условие увеличения зарплаты – это повышение производительности труда. Вот что следовало со всей силой подчеркнуть. Чтобы каждый железнодорожник не просто рассчитывал на помощь государства, которое само еле-еле сводит концы с концами, а ясно понял, что рост его заработка зависит от роста его выработки.

– Да, вы правы, Феликс Эдмундович, главного, действительно, не подчеркнул. Но все же борьба за экономию средств и материалов будет содействовать росту зарплаты.

– Содействовать – это верно. Но из вашей статьи вытекает, что вся экономия пойдет на повышение зарплаты. Этого ни в коем случае нельзя делать. Ведь нам необходимо накопить оборотные средства, отпускать больше денег на восстановление изношенного пути, мостов, сооружений и зданий. Так что нельзя всю экономию ухлопывать в зарплату, иначе мы транспорт не восстановим.

– Ясно, Феликс Эдмундович.

– Между прочим, сегодня совещание в Цуморе?[36]36
  Цумор – Центральное управление морского транспорта.


[Закрыть] Попрошу вас передать туда эту записку.

– Только передать?

– Нет, поговорите, ведь в записке всего не скажешь. Для развития нашего торгового флота правительство ассигновало большую сумму в золотой валюте на закупку судов за границей. И я очень боюсь, – озабоченно подчеркнул нарком, – чтобы капиталисты нас не надули, не всучили нам пароходы устаревшей конструкции или неудачной постройки. В записке я написал, чтобы в закупочную комиссию, кроме инженеров, обязательно включили старых, опытных рабочих-судостроителей. Затем очень важно было бы связаться с коммунистами той страны, где будем покупать пароходы, и посоветоваться с ними, попросить, чтобы они помогли нам не оказаться обманутыми.

– Как вы себе это представляете? – спросил Халатов.

– Очень просто. В каждой стране есть коммунисты и рабочие, сочувствующие Советской России. Везде у нас имеются друзья. Емельян Ярославский как-то рассказывал мне о своей беседе с Гришиным, нашим приемщиком паровозов из капитального ремонта, который производится в Эстонии. Так вот, Гришин сообщил, что сочувствующие нам рабочие неоднократно предупреждали его, конечно по секрету, об изъянах в ремонте и о недоброкачественных материалах. То же самое было и в Швеции на заводе «Нюдквист-Гольм». Вот что значит рабочая интернациональная солидарность! Почему же нам не воспользоваться ею при покупке судов, за которые мы платим уйму золота?

6

Народный комиссар закончил чтение напечатанной на машинке обстоятельной рецензии на книгу инженера Янушевского о советском транспорте. Автором отзыва был Ильин, помощник начальника отдела тяги.

«Убедительно написано, – подумал Дзержинский, – и недостатки книги правильно подмечены. Надо бы поближе познакомиться с Ильиным. А то как-то неловко получается. Пишу ему записки, даю задания, он мне отвечает и все на бумаге. Нехорошо».

И нарком тут же попросил секретаря вызвать к нему Ильина.

Когда тот явился, Дзержинский подал ему руку, усадил около себя и с интересом стал в него взглядываться:

– Так вот вы какой, – дружелюбно сказал он. – Я вас пригласил только за тем, чтобы поближе познакомиться. Из-за отсутствия времени так забюрократился, что, к сожалению, не всегда вижу живого человека, которому даю поручения.

– Я очень рад встретиться с вами, – с улыбкой произнес Ильин, уже немолодой человек с проседью на висках.

– Рады? – с лукавинкой прищурился Дзержинский. – Посмотрим… Скажите, почему вы в своем отзыве на книгу Янушевского ссылаетесь на девятилетний срок службы шпал. Мне кажется, что эта цифра неверна. Будет досадно, если из-за одной этой ошибки кто-то попытается опорочить вашу в целом правильную критику. Откуда вы взяли эту цифру?

– Из доклада отдела пути, – с некоторым беспокойством ответил Ильин.

– Нет, в докладе другая цифра. Посмотрите.

Нарком взял со стола и протянул ему папку с докладом.

Ильин быстро нашел нужное место и стал вчитываться в текст. После некоторого размышления на лице его появилось выражение растерянности.

– Я ошибся, – со вздохом признался он. – Смешал два близких понятия. Средний срок нахождения шпал в пути я принял за средний срок службы шпал. Прошу прощения… Железнодорожник я сравнительно молодой…

– Как это молодой? – удивился Дзержинский. – Когда я пришел в НКПС, вы уже здесь работали. Разве вы не выдвиженец из депо или мастерских?

– Нет, я по профессии металлист. Много лет работал слесарем на заводах. Еще до революции закончил техническую школу, служил техником. А после Октября партия направила меня в ВСНХ, затем в ЦК профсоюза металлистов.

Вошедший в кабинет секретарь сообщил, что звонит редактор «Гудка». Нарком взял трубку, послушал и сказал:

– Выход 1000-го номера нашей газеты, конечно, радостное событие. Но я не хотел бы ограничиться обычным приветствием в торжественном тоне. Мне хотелось бы в нескольких деловых строках поставить перед газетой и ее рабкорами большую задачу – борьбу с бесхозяйственностью, борьбу за поднятие доходности транспорта. Это теперь – самое важное. До сего времени рабкоры сосредоточивали свое внимание па мелочах транспортного быта. А я попрошу их активно заняться разбором финансовой и производственной деятельности своих предприятий. Я был бы очень рад, если бы «Гудок» направил огонь рабкоровской критики на борьбу с бесхозяйственностью. Вы согласны со мной? Тогда я сегодня же пришлю такую заметку.