Текст книги "Кое-что о Васюковых"

Автор книги: Самуил Шатров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Я начал врать

Я начал врать. Раньше этого за мной не замечалось. Я был хороший мальчик и никогда не обманывал родителей, у них, слава богу, и без меня хватает неприятностей. А теперь – пожалуйста… Не проходит дня, чтобы я не соврал. Я начал врать незаметно для себя и так втянулся в это дело, что неизвестно, кем я вырасту. Возможно, я стану настоящим преступником. Во всяком случае, честный человек из меня не получится. Так говорит мама.

– Это школа на него влияет, – сказала она тете Насте. – Это Лешка Селезнев, Васька Тертыч-ный и другие его друзья-приятели…

– Определенно школа, – ответила тетя Настя и обняла меня своими большими душистыми руками.

– Он восприимчивый мальчик, – продолжала мама. – Он воспринимает все плохое. Хорошее, по-» нятно, он не перенимает.

Восприимчивость – это палка о двух концах ~ сказала тетя. – Ты помнишь Лидочку Чумилову. В тысяча девятьсот сорок седьмом году она вышла замуж за Калошина. В это время он заведовал галантерейной палаткой. Это был такой честный человек, каких редко встретишь среди современных палаточников. Однажды он забыл дать одной даме сдачу – сорок три копейки – и бежал за ней вприпрыжку три квартала, пока не вручил ей деньги. И вот этому честнейшему Калошину как-то по ошибке сгрузили без накладной пятьдесят пар капроновых чулок. Другой на его месте немедленно продал бы их и деньги положил бы в карман. Но он этого не сделал, а начал звонить во все концы, что у него образовался излишек. Понятно, к нему немедленно прислали ревизию.

«Гражданин Калошин, – спросил ревизор, – прежде чем мы начнем проверку, скажите по совести, сколько вы накрали?»

«Я ничего не крал, – ответил Калошин. – Это излишки!»

«Знаем мы эти излишки! – сказал ревизор. – Такие излишки всегда оборачиваются растратой».

«Клянусь честью, – ответил Калошин, – с чулками произошла какая-то ошибка!»

«Знаем мы эти ошибки!» – сказал ревизор и опечатал палатку.

Три дня и три ночи ревизор подсчитывал и переписывал все, вплоть до копеечной шпильки. Лидочка на всякий случай перенесла ценные вещи к своей маме. Но у Калошина все было в порядке. Ревизор страшно удивился и сказал, что. это первый случай в его практике. С тех пор он и Калошин стали друзьями. Каждую субботу ревизор приходил к ним в гости, пил чай и без умолку рассказывал, какие бывают ловкачи среди палаточников, как они действуют, какие у них хитрые приемы и методы. Калошин оказался очень восприимчивым человеком. Он перенял самое худшее. Через год его уже судили. И когда на суде его спросили, у кого он научился так ловко воровать, он ответил, что у ревизора. Судьи подумали, что он шутит, и чуть не дали ему лишний год… Вот до чего может довести восприимчивость! Так что оберегай Петю от плохих товарищей. Я знаю один ужасный случай…

Тетя Настя рассказала про ужасный случай, а потом еще про один и еще про один, потому что, когда тетя приходит к нам в гости, ее распирает от всяких историй, и она должна их немедленно выложить. Она выкладывает их целый вечер, так что никто не может рта раскрыть.

Я ушел спать, а тетя Настя все еще выкладывала. Утром в школе я сказал Лешке Селезневу:

– Я восприимчивый. Я перенимаю все плохое. Ты меня портишь!

– Правильно! – обрадовался Леша. – Я тебя совсем испортил!

Мне стало обидно, и я закричал:

– Нет, это я тебя испортил!

– Нет,

Мы начали наскакивать друг на друга и кричать во все горло, кто кого перекричит. В это время пришла наша учительница Клавдия Николаевна и сказала, что мы своим поведением портим весь класс.

Это была новость. За обедом я сказал маме:

– Леша не портит меня. Это мы с ним портим весь класс.

– Кто тебе сказал такую глупость? – спросила мама.

– Клавдия Николаевна.

– Этого еще не хватало! Что ты там натворил?

– Честное слово, ничего!

– Валят с больной головы на здоровую, – отозвался папа. – Не могут наладить дисциплину в классе, вот и ищут мальчиков для битья.

– Я давно заметила, что Клавдия Николаевна к нему придирается, – сказала мама. – Не понимаю только, чего она от него хочет.

– Тут и понимать нечего, – ответил папа. – Просто ей надо на ком-нибудь сорвать свою злость.

Мама скосила в мою сторону глаза и сказала:

– Это непедагогично!

– А я не позволю издеваться над моим ребенком! Ты посмотри, на кого он стал похож! Мама посмотрела.

– Да, он ужасно выглядит, – сказала она. – Под глазами какие-то круги, и нос стал длиннее…

– Давайте не пустим его завтра в школу, – предложил папа.

– А я хочу в школу, – сказал я.

– Тебя не спрашивают! Когда начнешь приносить домой не двойки, а заработную плату, тогда тебя спросят!

На всякий случай я заплакал.

– Это он боится, что Клавдия Николаевна будет его ругать, – сказала мама.

– Чудак! – рассмеялся папа. – Мы придумаем для твоей Клавдии Николаевны какую-нибудь байку. Вотрем ей очки. Скажем, к примеру, что у мамы были именины и ты лег поздно €пать…

– Именины не справляют два раза в год, – сказала мама. – Два месяца назад ты писал записку про именины.

–. Ну, тогда напишем, что он встретил бабушку из Мелитополя.

– Бабушка уже использовалась.

– Давайте скажем, что я попал под трамвай!

– Порешь всякую ерунду! – рассердилась мама. Мне очень хотелось самому придумать какую-нибудь байку, и я начал придумывать, но боялся сказать вслух.

– А что, если сослаться на гланды?

– Что ж, гланды – это правдоподобно, – согла. силась мама.

Два дня я сидел дома. Мне было скучно. Я слонялся по комнате, всем мешал и не знал, что делать. Другие мальчики, когда у них много свободного времени, решают арифметические задачки или помогают маме мыть посуду. У них есть расписание дня, и они каждый раз смотрят в расписание и знают, чем им заниматься. О таких мальчиках рассказывают каждое утро по радио. О них пишут в газетах. Обо мне никто писать не будет. Я совсем другой. Мама даже не понимает, откуда у нее такой ребенок. Она отдает мне всю жизнь. Ради меня она живет. Из-за меня она света белого не видит, И вот, пожалуйста! Я только думаю о том, как бы доставить ей неприятности: оборвать штаны или перекрутить пружину у патефона. Вот и все мои заботы. Понятно, так дальше продолжаться не может. В один прекрасный день я сведу маму с ума, уложу ее в могилу. Вот тогда я пойму, что я натворил. Но уже будет поздно!..

Два дня я слушал мамины жалобы. Мне они немного надоели. Мне захотелось пойти скорей в школу и увидеть Лешку Селезнева, и Ваську Тертычного, и Мишку Кудряшова – всех, кто меня портит!

Когда я пришел в класс, мне сразу стало весело.

– Ты опять болел? – спросил Лешка.

– Очень мне надо болеть! Я дома околачивался!

– А от Клавы не попадет?

– У меня к ней записка есть. Папа написал.

– Здорово… А мой ни за что не напишет.

– Мой что хочешь напишет, – сказал я и пошел к Клавдии Николаевне.

Я отдал ей записку, она прочла и спросила:

– Чем ты болел?

– У меня болели гланды.

– А доктор был?

Папа ничего не говорил про доктора, и я не знал, что ответить. Я немного подумал и сказал:

– Был.

– Лекарство прописал?

– Нет, не прописал.

– Он сказал, что ты здоров?

– Нет. Он не прописал мне лекарство, потому что… потерял свою ручку.

– Вот как! – улыбнулась Клавдия Николаевна. – Из-за ручки ты остался без медицинской помощи?

– Да. Он потерял самописку и не мог ничего написать.

Потом в классе все говорили, что я здорово при-думал про ручку. Но Клавдия Николаевна почему-то не поверила. Она посмотрела мне в глаза и сказала:

– Хорошо. Пусть завтра придет твой папа.

Такой хитрой учительницы нет, наверно, ни в одной школе. Никто в классе не мог понять, как °на догадалась, что я обманул ее. Даже папа удивился.

– Это ты, брат, сплоховал, – сказал он.

– Он, наверно, сболтнул ей лишнее, – отозвалась мама.

– Ничего я не болтал. Она спросила про доктора, а я сказал, что он не прописал мне лекарство, потому что потерял ручку.

– Гениально! – сказал папа. – В твоем возрасте я был значительно умнее.

– Когда не надо, он врет как по нотам, – рассердилась мама, – а когда надо, он двух слов связать не может!

– Мозгов не хватает, – вздохнул папа. – Но на эту тему мы поговорим особо. А сейчас надо решать другой вопрос: идти мне к Клавдии Николаевне или не идти?

– Не идти, – отозвалась мама.

– Так вот что, умник, – сказал папа. – Скажешь своей Клавдии Николаевне, что я уехал в длительную командировку. На Алтай. Понял? И не вздумай пороть какую-нибудь отсебятину!

На этот раз я не болтал ничего лишнего. Я сказал учительнице:

– Папа прийти не может. Он уехал на Алтай. В длительную командировку.

– Тогда пусть придет мама.

Я знал, что мама тоже не хочет приходить в школу, и поэтому сказал:

– Она не может.

– Она больна?

– Мама уехала к бабушке в Мелитополь.

– С кем же ты остался?

– Ни с кем!

– Кто же тебе готовит завтраки, обеды?

– Никто.

– А родственники, соседи? Разве они не заходят к тебе?

– Соседи умерли, – сказал я, не зная почему.

– Давно?

– Вчера вечером!

Клавдия Николаевна потерла лоб рукой и сказала: Ничего не понимаю. Сегодня nocлe уроков я приду к тебе.

Я шел домой и всю дорогу думал, как предупредить соседей, что они умерли. Я ничего не мог придумать. Пришлось все рассказать маме. Она схватилась за голову. Папа тоже не слишком обрадовался.

– Больше всего меня возмущает, – сказал он, – что наш умник врет без всякого смысла.

– В нашей семье таких врунов еще не было, – сообщила мама. – Это не наследственное.

– Просто ума не приложу, – забегал по комнате папа, – как сейчас отбрехаться от Клавдии Николаевны? Зачем ты приплел соседей? Теперь сам все расхлебывай!

Я пошел на кухню. Наш сосед Бедросов, как всегда, возился у плиты. Он готовил обед.

– Дедушка, – сказал я, – вы бы не могли умереть сегодня после обеда?

– Умереть я могу в любую минуту, – ответил он. – В нашем возрасте – это плевое дело!

– Не в самом деле, а понарошку!

– А зачем тебе это понадобилось?

Я все рассказал Бедросову: и про гланды, и про записку, и про Клавдию Николаевну.

– Ах, боже ж ты мой! – заволновался старик Бедросов. – Вот беда! Портят парнишку! Бить за это мало!

Он даже не снял фартук, а так, как был, в нем отправился к моим родителям. Они долго говорили. Потом старик ушел. Когда я вошел в комнату, папа даже не посмотрел на меня.

– Вот прибыл твой правдолюбец! – сказал он маме.

Мама ничего не ответила. Она шевелила губами: отсчитывала капли для сердца, которые наливала в маленькую рюмочку.

Морская роба

Хорошо иметь брата! У всех моих товарищей есть старшие братья. У меня никого нет. Не могу я крикнуть на весь двор: «Вот скажу Лешке, он даст вам дыню!» Нет у меня ни Лешки, ни Володьки, ни Кольки, одна сестра Лялька. Она, сами понимаете, не в счет. Не долезет она из-за меня в драку, это я уж вам точно говорю.

И вдруг, представьте, ко мне приехал двоюродный брат. Высокий; веселый, здоровый, волосы коротко острижены и зачесаны на лоб, как у римлянина.

– Петя, – сказала мама, – это Саня, Подружись с ним.

Когда мама ушла, Саня спросил:

– У тебя враги есть?

– На прошлой неделе были…

– Если заведутся опять, скажешь мне!

Он согнул руку, и рукав у него вздулся, будто кто-то положил туда железную гирю. Потом он расстегнул рубаху и сказал:

– Ударь! Не стесняйся. Изо всей силы!

Я размахнулся и ударил. Грудь была твердая, как железо. Он закатал штанины.

– Пощупай икры!

Я пощупал. Они тоже были твердые, как бита, залитая свинцом. Ну и мускулы! Ну и брат! Каждый дорого бы дал, чтобы иметь такого брата.

Днем мы вышли погулять. Я показывал ему Москву. Ух, и здорово же он выглядел: рубаха навыпуск, и узкие брючки, и туфли в два цвета на высоких каблуках. На шее платочек, как у морского кочегара. Он шел, покачиваясь с боку на бок, и в самом углу рта сигаретка, будто приклеенная, и девушки оглядывались на него, а ему хоть бы что, он на них и внимания не обращал. Я шел чуть сзади, не мог же я идти рядом с таким человеком!

Мы прошли всю улицу Горького сверху вниз и снизу вверх, пока не остановились у магазина «Динамо». Тут к нам подкатился один парень по имени Женька Макавоз и предложил купить у него заграничные шерстяные трусы фирмы «Альбатрос». Саня сказал, чтобы он отдал трусы своей бабушке, нам нужны ласты. Я прыснул со смеху.

Мы протолкались к прилавку. Саня примерил ласты, они оказались ему впору. Мы поспешили домой за деньгами.

Я давно заметил, что родители никогда не дают денег без расспросов. Это уж у них такой закон. Санин папа тоже сразу спросил:

– Зачем тебе ласты?

– Как зачем? Плавать под водой.

– Его потянуло в глубинь! моря, – сказал мой папа. – На земле ему уже места не хватает.

– Вы что, против спорта?

– Я против того, чтобы ты так легко тратил деньги. Захотелось подводную амуницию – вынь да положь!

– Не понимаю! – сказал Саня. – Все мои товарищи давным-давно имеют ласты.

Несчастное дитя, – сказал мой папа, – оно не может спуститься на дно моря.

– Не такой уж я счастливый, – ответил Саня,

– Кстати, Миша, ты в его возрасте имел ласты? – спросил мой папа у своего брата.

– Лишней пары ботинок я не имел, не то что ласты.

– Вот видишь, – сказал папа Сане. – Он выжил без ласт и даже женился на твоей маме.

– Дело не в этом, – сказал Санин папа. – Дело в другом, более серьезном…

– О, начинается! – сказала Санина мама.

– Что начинается?

– Попреки. Даже в гостях не можешь оставить в покое ребенка.

– Хорош ребенок! – сказал мой папа. – Такое дитя съест горшок каши и еще попросит добавку!

– Не о каше речь. Ведь ему скоро исполнится двадцать лет! Поймите – двадцать лет!

– Ну, теперь мне денег не видать! – сказал Саня. – Папа завел свою любимую долгоиграющую пластинку…

– А что, неправда? Не учишься, не работаешь, шатаешься без дела с платочком на шее и клянчишь деньги.

– Всю жизнь мы жмемся, – сказала Санина мама. – А зарабатываем немало – больше двух тысяч!

– Дело не в деньгах, а в принципе. Я не желаю, чтобы мой сын рос иждивенцем, приживалкой, попрошайкой…

– Человек попросил ласты, – сказал Саня, – ему же преподнесли лекцию о моральном облике! Спасибо, граждане!

Саня вышел из комнаты. Я следом за ним.

– Мой папа – неплохой парень, – сказал Саня, – но он страшный жмот. Таких свет не видывал. Каждую копейку вырываешь с боем. Но ничего, мы еще с него выбьем монету!

Прошло два дня. Саня вырвал у своего папы деньги на ласты, и еще на панорамное кино, и на шведский цирк, и даже на футбол. Он взял меня с собой на стадион. Играли «Торпедо» и «Молдова».

Весь матч Саня ругал футболистов. Ну что это за игра? Лучше бы его глаза не глядели! Нет ансамбля, нет напора, нет финта, не говоря уже о знаменитом ударе «сухой лист». Просто какие-то лопухи, а не футболисты.

Соседи оглядывались на Саню. Он был похож на тренера или футболиста из дубля, что сидит на скамье за воротами, и только капитан ему мигнет, он тут как тут – выбегает на поле, свежий и быстрый, и начинает забивать голы, и вот уж зрители вскакивают со своих мест; кто орет, кто бросает шляпу вверх, а кто хватается за голову, будто у него мама умерла.

Наши соседи не ошибались, я уверен, что такого футболиста, как Саня, еще поискать надо. Да что там футболист! Он и боксер замечательный, я сразу это понял, как только мы пришли в Измайловский парк на «День открытого ринга». На ринге, как и на футбольном поле, было много лопухов. Они-то и выводили Саню из терпения. Разве это защита? Разве это нырок? Разве это уход? За такой нырок тренеру мало руки обломать.

Саня кричал, размахивал руками, и ггод его рубахой мускулы ходили, словно гири на шарнирах.

Когда на ринг начали выходить ребята из публики, Саня сказал, что они и вовсе лопухи, на них глядеть тошно. Не могут они провести как следует хук справа или слева, не говоря уже об апперкоте. От таких ударов не то что в нокаут – в паршивенький нокдаун не попадешь. Курам на смех такие удары! «Эй ты, пенсионер, – закричал он рыжему мальчику в голубых трусах, – проведи крюк!.. Черта с два он проведет. Надоела мне эта дешевка, пойду-ка я сам и дам им жизни».

Я попросил его не идти, но он сказал, что обязательно пойдет показать этим лопухам, как вести бой.

Я остался на скамейке ждать: вот-вот объявят его фамилию, и он перелезет через канаты, и ударит гонг, и он начнет раздавать направо и налево апперкоты, как сам Абрамов – гроза тяжеловесов.

У меня мурашки бегали по телу: ведь все видели, что я пришел с ним. Каждый догадался, что он мой брат. На всякий случай я сказал старичку – соседу по скамейке:

– Сейчас мой брат будет драться на ринге.

– Да ну? – удивился старичок. – А я думал, он пошел покупать мороженое.

– Станет он есть мороженое, когда он классный боксер! Кто же ест мороженое перед боем? Вот увидите, он выбежит на ринг и как даст апперкот!

– Дай бог, – сказал старичок. – А что такое апперкот?

Я не успел объяснить, как пришел Саня.

– Ну и не везёт! – сказал он. – Перед самым носом прекратили запись. Так что не придется испытать этим лопухам удар настоящего борца. Но ничего, мы придем сюда завтра…

Мы пошли домой. Саня сказал, что с ним лучше не связываться. Не дай бог с ним связаться! Однажды на танцплощадке к нему пристал хулиган: руки как лопаты, плечи – во! Саня сказал ему: «Отвяжись, ты!» Не отвязывается. «Отвяжись, ты, ради бога!» Не отвязывается. «Отвяжись, ты, в последний раз прошу!» Не отвязывается… И тут Саня не вытерпел. и ка-ак дал… Тот только через три месяца пришел на танцплощадку, и то со слуховой трубкой.

Так мы шли и разговаривали, пока нам не повстречался возле магазина «Динамо» все тот же Женька Макавоз.

– Э-э, подводник, тебе роба нужна? – спросил он Саню.

– Смотря какая роба, – сказал Саня.

Женя Макавоз завел нас в подворотню, где стояли в ряд железные ящики с мусором, и вынул из-за пазухи пару штанов. Саня примерил их. Таких штанов я никогда не видел. Они были из тонкой синей материи и прострочены белой ниткой в два ряда. Отвороты внизу были широкие, и везде много карманов. Два – сзади, два – спереди и два – чуть пониже колен.

– Настоящая морская роба, – сказал Макавоз. – Из Гонолулу. Чудо!

– Роба? А где рубаха? – спросил Саня.

– Одни штаны. Отдам всего за три сотни.

– А две не пойдет?

– Ты глянь на марку, – сказал Макавоз. – Читать умеешь? «Биг кэптэйн» – большой капитан. Понимать надо!

Они еще долго торговались. Потом нас погнал дворник. Саня повел Женьку Макавоза домой. По дороге Макавоз нахваливал робу: сказка, а не роба, одна-единственная во всем городе, хоть перепись устраивай – такой не найдешь; прошвырнуться по улице в такой робе – одно удовольствие, все начнут пялить глаза, будто ты взаправду заграничный морячок с Манилы, из Кейптауна, а то и с Маркизских островов.

Женька Макавоз остался ждать денег на лестничной площадке, а мы с Саней зашли в квартиру.

Санин папа сидел на стуле, поджав под себя ногу, и читал газету.

– Папа, мне нужны деньги, – сказал Саня. – Двести пятьдесят рублей.

– Опять ласты?

– Нет, штаны, вернее – морская роба.

– Значит, с морским дном все покончено, – сказал мой папа. – Ты решил в свободное от безделья время бороздить моря и океаны?

.– Не надо острить, – попросил Саня. – Меня человек на лестнице ждет.

– Нет, я все же хочу знать, – сказал Санин папа, – зачем тебе роба?

– Мы получаем больше двух тысяч, – сказала Санина мама, – у нас единственный ребенок, и все время скандалы из-за денег, С ума можно сойти от этих скандалов!

– Никаких скандалов нет. Просто я ничего не дам!

– Разве мы не в состоянии купить ребенку пару штанов! – сказала мама.

– Что за чушь! – рассердился Санин папа. – . Ему нечего надеть? Он ходит, простите, с голым задом по улице?!

– У него нет робы, – сказала мама.

– Опять робы! Что он, должен идти в порт грузить бочковую сельдь?!

– Папа, – сказал Саня, – ну, прошу тебя, дай деньги, парень ведь уйдет!

– Скатертью дорога!

– Папочка, милый, мне очень хочется иметь робу, дай деньги, пожалуйста, сделай мне приятное, ты же много зарабатываешь, очень, очень, очень прошу…

– Сердце разрывается, – сказала Санина мама, – не могу я этого слышать! Сердце разрывается на мелкие кусочки…

– Папочка, папуля, не будь жестоким, я все сделаю, что ты попросишь: буду учиться, найду себе место в жизни, только не будь жестоким, дай деньги…

Саня всхлипнул. Я ушам своим не поверил. Нет, мне показалось! Он, такой сильный, быстрый как ветер, гроза вратарей и на ринге неустрашимый боец, раз – и нокаут, и хулиганы трясутся, – нет, не станет он плакать! Не надо плакать, старший мой брат!..

Саня плакал.

– Пожалей меня, папуля, ты же добрый, ты же хороший, ты же видишь, как мне хочется иметь робу, пожалей, милый…

Саня плакал. Его твердая грудь ходуном ходила, и мускулы, когда он вытирал пятерней слезы, двигались под рубахой, как гири на шарнирах.

Санина мама выбежала из комнаты. Санин папа сделался белый как скатерть. Он вынул деньги и, не глядя на сына, сунул их ему в ладонь.

Саня, зажав в кулаке деньги, выбежал из комнаты. Я вышел следом за ним. Я лег у себя з комнате на кровать, закрыл глаза и опять увидел Саню: он стоял перед отцом, и слезы градом катились на его в железную грудь.

Когда я открыл глаза, передо мной стоял Саня, живой и веселый. Он примерял штаны.

– Мне подвезло, – сказал он. – Тютелька в тютельку. Будто на меня и шили.

Он посмотрел на себя в зеркало.

– Полный блеск, – сказал он. – Завтра двину на бокс. Папашка впопыхах сунул мне лишних полсотни. Так что будь готов!

Я ничего не ответил.

Я так и не увидел, как он выбивает пыль из этих лопухов.